Начало

Глава III

I

Раньше Миша, у меня было все. Дом, семья, статус. Я все пропил, все потерял, все променял на зеленого змея. Сейчас, я во всем мире один. Живу на улице. Про еду я даже говорить не хочу. Здоровье… Ты видел мои вены? Николай Петрович засучил разорванный рукав, обнажив свои больные желто-зеленые вены.

— Как ты думаешь, сколько мне осталось — спросил старик.

Миша промолчал.

— Не долго — хрипел старик. — Вчера два моих ровесника уже скопытились. Мы их оттащили на свалку и там похоронили. Я следующий, скоро меня похоронят там же.

Потом он закашлялся, закрывая рот руками. Когда кашель прекратился, Миша увидел густые комья крови на ладонях. Николай Петрович однозначно был болен туберкулезом.

— Я могу Вам чем-нибудь помочь — сказал Миша после полуминутного молчания.

— Нет, да и незачем

Миша хотел, что-то сказать, и уже набрал воздуха, но старик с содроганием в голосе перебил его.

— Вся моя жизнь, пустота и потери. Виноват в которых — я сам. Знаешь, очень сложно признаваться себе, что виной всех своих несчастий являешься только ты. Люди умирают сынок, и перед смертью винят не себя, нет, они винят других. Выходит дело, они даже перед смертью не могут снять свои розовые очки. И в этом одна из страшнейших бед всего человечества, а зачастую и беда грязного мира, который заставляет думать так. Ты говорил что-то о счастье? Так вот знай, что я может быть счастливей всех людей. Да хотя бы потому, что признаю свои ошибки. Хотя бы потому, что я раскаиваюсь. Послушай сынок, вся наша жизнь — ошибка, вся наша жизнь — раскаяние. Смирение и раскаяние. Я все сказал.

Старик снова закашлялся, на этот раз сильнее. Он еле-еле сдерживался, договаривая последние строчки своего выстраданного жизнью урока.

— А теперь уходи — равнодушно произнес старик.

— Может все-таки.

— Уходи — повторил старик, начиная задыхаться от вновь подступившего приступа кашля.

Миша попятился назад и быстро направился к дому.

Это была своего рода истина укор, брошенный всему роду человеческому. В этом они были похожи. Один винил людей в нежелании жить и быть счастливыми. Другой винил их в отсутствии раскаяния. И для каждого это была истина. Истина, как предвестник смерти, открывающийся для понимания прожитого. Это открывается всем, только кому-то раньше, а кому-то на последнем издыхании.

Не буду долго рассказывать, где и как они познакомились. Ведь меня уже упрекнула одна моя рыжая знакомая, что в повествовании много «ненужного» (хотя я так не считаю) скажу только, что Миша возвращался домой через уже знакомую промышленную зону, где орудовала «чумовая» собака. Там-то судьба и свела вместе Николая Петровича и Михаила Рязанцева. Также скажу, что Николай Петрович, несмотря на свое положение, был далеко не глуп, как не уходил он в пучину алкоголя, мозги пропить не сумел.

Николай Петрович бомжевал. Но он никогда не просил милостыни, никогда не воровал, и вообще старался не появляться на людях без лишней надобности. По ночам он подрабатывал на разгрузке вагонов и прочей черновой работе. Мужики, которые вели учет разгрузки, уважали его и подкармливали, кто, чем может. Когда его здоровье ухудшилось, они не оставили его без дела, часто поручая уборку территории или тому подобную не сложную работенку.

II

Всю ночь Мишу полоскало и выворачивало наизнанку. Болезнь прогрессировала, ему становилась хуже. Желудок начал давать сбои. Под утро полегчало, но лишь отчасти.

Весь день Миша просидел, в своем любимом кресле, в состоянии полной апатии. Он практически ни о чем не думал, в голове у него не переставая крутились слова Николая Петровича.

Лишь только за окнами потемнело, Миша встал, и с большим трудом собрал кое какие вещи, и остатки еды в старый школьный рюкзак. Он направился к старику. Миша нашел его на том же месте, на котором Николаи Петрович, скорее всего, просидел со вчерашнего дня. Мишин приход не стал для него неожиданностью, он будто бы знал, что тот вернется.

— Я принес еду и одежду — начал Миша, протягивая рюкзак старику.

— Оставь, я уже не нуждаюсь в этом. Я не ел уже слишком давно. Поэтому желудок отказывается принимать пищу (Миша сразу же припомнил сегодняшнюю ночь). Если только вода. У тебя есть вода?

— Миша достал бутылку и протянул ее старику.

Он сделав пару тяжелых глотков, поставил ее на землю, далее поднял свое тяжелое лицо, и глядя Мише прямо в глаза сказал:

— Можешь рассказать.

Миша молчал, опустив голову вниз как вчера.

— Говори не тяни — начинал злиться старик.

Это был тот самый подходящий случай, когда нужно было выговориться.

Миша не знал с чего начать, ведь нужно было рассказать все, что он не мог рассказать друзьям: о болезни, о тех самых ничего не знающих друзьях, и самое главное о ней.

Когда рассказ закончился, уже начинало светать. Николай Петрович слушал внимательно, почти не задавая вопросов. К большому Мишиному удивлению, он не услышал ни одного слова жалости в свой адрес. Напротив старик рассмеялся, настолько громко насколько ему позволяло его истощенное тело.

— Ты боишься, признайся, что ты боишься. Ты даже глаза не можешь поднять от страха. Ты имеешь оружие, которого достаточно, что бы дать бой, но отступаешь раз за разом. Может быть уже пора, перестать бежать от себя и принять свою судьбу? Лучше достойно проиграть, чем продолжать раз за разом убегать. Иди к ней сынок, и будь счастлив.

— Мне кажется все потеряно?

— Нет ничего не потеряно!

III

На следующий день, разумеется, поздним вечером Миша уже стоял в ее дверях.

— Тыыыы — с удивлением выдала Саша — вернулся все-таки. Как же ты плохо поступил тогда, ушел и даже ни слова не сказал, даже номер телефона не оставил — затараторила Саша, которая не пыталась скрывать радости, новой встречи.

— Знаешь — даже не сказав «привет» начал Миша — однажды я ее уже потерял. Больше я этого не допущу. И тут же последовал поцелуй.

Горячая, неподдельная страсть овладела ими. Эту ночь они провели вместе.

Оооо — это была настоящая любовь. Та, которую мы все ищем, и все жаждем. Именно та, которой, к сожалению — не существует в нашей жизни.

IV

Наутро, лежа в постели, он был чрезвычайно грустен. Резко встал, и сел на край постели.

— Какая же я мразь — вырвалось тихо и мерно.

— Миша ты чего?

— Я, ничего. Ничего не сказал тебе.

— Ну хватит говорить загадками, это пугает меня

— Пугаааааает, хм

Миша побледнел, глаза его забегали. Он сильно прикусил губу, так что из нее пошла кровь.

— А что бы ты сказала, если узнала, что я умираю?

— Что ты такое говоришь, перестань.

— Я говорю то, что должен был сказать еще вчера. И я не шучу. Я нахожусь на четвертой стадии рака — Саша, это все очень серьезно. Я скоро умру.

Время как будто провалилось, пространство сузилось, Саша сильно потерялась в нем.

Миша сидел на краю постели, и не понимал, что происходит и что делать дальше. Он хотел встать, взять свои вещи, и уйти, теперь уже точно навсегда.

Он не успел. Саша тихо и нежно обняла его со спины, положив свою голову ему на плечо так, что ее белые кудри опустились Мише на живот.

Сколько у нас осталось? — плача, но все равно улыбаясь, спросила она.

— Меньше месяца.

— Да это же целая вечность дурачек!!!

Миша повернулся к ней, большим пальцем нежно вытер слезы с ее лица. Крепко-крепко прижал к себе. Поцелуй. А дальше они потеряли ход времени.

V

Все знают, что время неумолимо. Оно никогда и никого не ждет, и никогда не перед кем не останавливается. Может быть только перед великими магами или чародеями. К несчастью Миша не был ни тем, ни другим. И он не мог противиться тому, что лето подходило к концу. Близилась осень. Как не просил, как не умолял, он это самое время, лежа в теплой Сашиной постели, подождать, замедлить ход, ничего не выходило. Ах да, он переехал к ней. Она настояла, на этом. Забегая вперед, скажу, что когда здоровье его резко ухудшится, а это будет очень скоро, он переедет назад. Впрочем, голубоглазая переедет с ним. И будет находиться у его постели почти до самой смерти.

Мишины бессонницы никуда не делись поэтому, когда Саша засыпала, он тихо одевался и уходил с головой в ночь. С друзьями, он виделся почти каждый день. Про Сашу, разумеется, он ничего не сказал. Илья все глубже и глубже уходил в себя, и Миша никак не мог ему помочь. Он откровенно спивался, у него начались проблемы на работе. Володя постоянно подшучивал над ним, утверждая, что всему виной капитализм, что от такой жизни невозможно не спиться. Только все это было наигранно, Володя сильно переживал за него, не понимая, что происходит. Он узнает обо всем позже, когда Миши уже не будет с нами. Он и вытащит Илью из петли, поможет встать на ноги. Но это будет потом,

А сейчас мы имеем, трех друзей,

Стоящую на пороге осень,

и двух безгранично счастливых людей.

Разве этого мало?

И вроде бы время, все знают, что оно быстротечно — тогда почему все ждут завтра и не желают жить сегодня?

VI

— Пойдем гулять!!! — Как гвоздь в дерево сказала Саша.

— Нет.

— Пойдем!!! Пойдем!!! Пойдем!!! — Не отставала она от него.

— Нееееет, еще слишком рано, еще даже не вечер.

— Не вечер, не вечер — передразнила она — ну и что, что не вечер, пойдем гулять так.

— Сашаааа — умоляющи протянул он — ну пожалуйста, отстань.

Как вы думаете, что было дальше? Правильно, они пошли гулять. Я уже говорил ранее, что женщина есть женщина, и отказы она не принимает. Саша не была исключением.

Я бы хотел сказать, что «дневной свет резал Мише глаза», и «кожа его плавилась под тусклым солнцем» но это было не так. Он все-таки еще не превратился в «ночного вампира».

День был холодный. Озорной ветер играл с Сашиными волосами, перебирая их, то вправо, то влево.

— Какой сегодня замечательный день, такой холодный, такой ветреный, я, знаю, что ты такие любишь, а еще гулять не хотел идти.

— Я все дни люблю — сквозь зубы ответил Миша — ну давай, куда пойдем, веди, ты же зачинщик несанкционированной прогулки.

— Тааааак, а пойдем мы, прямо.

— Прямо? А дальше куда?

— А дальше прямо, и потом опять прямо и прямо, прямо, пока не устанем.

— Гениальный план!!! — Воскликнул Миша.

— Ну не нравится такой маршрут, давай пойдем по-другому: прямо, прямо, прямо, а потом направо, или налево?

Миша засмеялся, они пошли прямо.

Почти всю дорогу висело молчание. Это было похоже на то самое состояние, что было между Ильей и Мишей. Слова им точно не требовались.

— Саша — уверенно произнес Миша, после долгой тишины — пообещай, мне, что ты будешь работать после того как я…. — осекся Миша. Я понимаю, сейчас ты учишься, да и папа у тебя богатый, но….

— К чему, ты это все?

— К тому. Я хочу, что бы ты была счастлива. Я потратил много времени и сил, для понимания, и знаешь. Человеку, что бы быть счастливым не обязательно проходить сквозь страшные испытания. Ему достаточно, просто трудится, трудится на благо себя и окружающих. Избыток времени страшен для человека. Праздность никогда не была его соратником. Она всегда толкала человека на страшные преступления. Вот заставь того же самого убийцу чиновника работать, глядишь и вся дурь бы из головы вылетела.

Миша был серьезен как никогда. Он даже чем-то походил на окружающий день. Как хотел бы он, знать, что Саша будет счастлива. Он умер бы ради ее счастья.

Смерть и счастье как минимум интересное сочетание.

VII

Домой они вернулись под вечер уставшие и голодные. Мише пришлось заказывать пиццу, ведь Саша паршиво готовила, я бы даже сказал, она вообще не умела готовить. Миша, как джентльмен предложил отварить свои фирменные пельмени, которыми и он и Саша уже были сыты по горло. Остановились на пицце.

— Миша, а у тебя же есть друзья.

— Есть.

— А почему ты мне не рассказываешь про них.

— Саш, давай сейчас не будем затрагивать эту тему.

— Почему?

— Там все очень сложно.

— Они знают?

— Они…

— АААААА — заунывно протянула Саша — они ничего не знают — Голубоглазая удивляла своей проницательностью. — Ты им ничего не сказал. Наверное, к ним каждую ночь ходишь, как вор?

Миша сконфузился

— Ты замечаешь, как я ухожу.

— Хммм, я думала, ты это знаешь — радостно заулыбалась Саша.

— Они для меня слишком много значат.

— Много значат и ничего не знают. Это как минимум эгоистично, хотя нет, не подходящее слово. Тут хорошо подойдет — подлость. Да именно оно.

— Саш пойми, я не рассказал о болезни сразу. А сейчас не могу. У них своих проблем выше крыши.

— Как ты думаешь, делиться своим горем зная, что оно заденет человека, которому ты открылся это эгоизм? Или же любовь и доверие к другу, который смог разделить с тобой твои слезы и боль?

— Саш…

— Какой же ты дурак Миша, какой ты дурак.

Она кинула в него подушку. Поднялась и ушла ну кухню.

Дурак — закружился хоровод мыслей — я еще и дурак. Я уже сорвался и подставил под удар тебя голубоглазая. Крайний эгоизм. Вот сможет ли она спокойно перенести мой уход — не уверен. О каком счастье может идти речь. О трех недельном счастье для себя любимого?

— А ведь она будет страдать Миша, из-за тебя — раздался голос в глубине души.

— Страдать?

— Именно. Думаешь, ей будет просто? Да ты обрек ее на мучения, когда появился на пороге в тот вечер. Лучше бы ты не приходил. Не ломал ей жизнь. Это будет незабываемое зрелище. Голубые-голубые глаза, полные слез. Все женщины, которые хотят быть с тобой, уже обречены. Давай вспомним Машу. Что с ней? Ты помнишь ее слезы?

— Заткнись!!! Заткнись!!!

Глупый голос не останавливался. Разъедая Мишу на куски.

— Ты сказал ей, что она будет счастлива, если будет трудиться? А как же три великие силы? Расскажи ей про них. Расскажи ей, что одну она уже почти потеряла. И виноват в этом ты.

Миша судорожно задергался. Его руки затряслись. На секунду показалось, что он дрожит, из-за того, что трясется пол.

Сашааа — закричал он, только голос сорвался.

Миша потерял сознание.

Когда Миша открыл глаза, первое, что он увидел, были голубые-голубые глаза — полные слез…

— Я точно погубил ее. Этот чертов голос был прав. Что я натворил, что я наделал — первое, что он подумал.

Саша сидела, поперек кровати. Миша лежал у нее на коленях. Она гладила его волосы, что-то приговаривала и плакала.

— Саша — слабый хриплый голос.

— Очнулся, очнулся!!! — сквозь слезы, целуя его в лоб, с трудом выговорила она. Прости меня, прости, я больше никогда не буду, ничего-ничего говорить о твоих друзьях.

— Нет — ты права. Я виноват, перед ними. Я виноват, перед всеми. Я должен был поделить свою боль на равные части, а не перекладывать все на тебя, прости.

— Саш.

— Что? — По-прежнему хлюпая носом.

— А давай завтра пойдем, прямо, прямо и прямо. Только ты будешь держать меня за руку. Хорошо?

— Хорошо, хорошо — еле-еле ответила она из-за новой подступившей к горлу партии соленых слез.

На следующий день, они никуда не пошли. Миша провел его в постели. Голубоглазая провела его рядом. А жаль, это был теплый день. Теплый и последний день последнего Мишиного лета.

VIII

Первые дни осени встретили Москву дождями. Миша встретил осень обмороком. Саша встретила осень слезами. Илья алкоголем Володя коммунизмом. Слишком много воды на начало месяца, осень не заслуживала к себе такого внимания.

— Миш, Мишааааа, я знаю, что ты не спишь, Мишаа — ранним утром позвала она его.

— Ммммм — промычал Миша, ведь он и правда не спал. Не удивительно да???

— Ты любишь меня?

— Нет.

— Врешь?

— Вру.

Саша приподнялась на локтях. Тяжело вздохнула, и упала на подушку. Повернулась в сторону Миши, обняла его сзади через плече. Миша повернулся к ней. Саша легла ему на руку, как на подушку. Вторая рука послужила подобием одеяла, которое укрыло ее сверху.

Они долго смотрели друг другу в глаза. Утопая в бездонном море, влюбленного взгляда.

— Миш?

— М?

— Тебе никогда не приходили в голову мысли, что мы встретились не случайно, что это должно было случиться?

— Приходили, только я отгоняю их.

— Почему?

— Потому что это не справедливо. По отношению к тебе.

— А я так не считаю. Если хочешь знать, ты первый, кого я полюбила. Может это глупо звучит, но я влюбилась в тебя с первого взгляда, еще тогда в метро. А когда увидела, что ты стоишь под моими окнами, то поняла, что это взаимно, и на душе стало так тепло-тепло.

— У меня на душе тоже было солнечно, а сейчас… Сейчас, мне кажется, что я погубил тебя — сказал Миша, и отвел взгляд в сторону. — Ты такая молодая, такая красивая, и что тебе досталось от этой жизни? Первая любовь, которой не суждено дожить и до зимы?

— Время ничего не решает, решает счастье. Секунда счастья лучше, чем долгая и серая жизнь, пусть даже с симпатичным тебе человеком. Ты говоришь, что погубил меня, наверняка винишь себя, что пришел в тот вечер. Только знай, что я счастлива. Счастлива, что вышло именно так. Ты постоянно твердишь о нем, о людях, о том, как они не ценят и не любят свою жизнь. Тогда почему, ты пасуешь и не допускаешь той мысли, что именно ты зажег во мне его?

Миша молчал и все еще не мог посмотреть ей в глаза. Молчи не молчи, а она была безоговорочно права. И в глубине души, Рязанцев понимал это, только не принимал, и не хотел мириться с бытием.

Нужно было перевести разговор, тема погоды лучший инструмент в руках мастера этого дела.

— Посмотри в окно — сказал Миша — и ткнул пальцами в его сторону. — Там дождь, прекрасная погода — Правда?

— Правда!

— Тогда гулять?

— Гулять! — радостно вскочила на ноги Саша, скинув с себя одеяло.

— Только оденься — потеплей, там сегодня холодно.

IX

Этот день, когда ветер унес зонт, когда они промокли до нитки, когда их обрызгала машина. По своему прекрасен. Хотя бы потому, что последние дни всегда прекрасны. Значит, завтра Мише станет совсем плохо, и кровать окажется его «островом Святой Елены». Как жаль, но ничего не поделаешь, ничего не попишешь. Ему и так дали слишком много времени, за которое нужно платить. Но только не сегодня, только не в этот день, не в этот час. Она рядом. Она улыбается. Этого мало?

Порой они останавливались, Миша вставал напротив нее, брал за обе руки, смотрел в глаза и ничего не говорил, молча обнимал и прогулка продолжалась.

— Саш, ты веришь в то, что человек может быть счастлив?

— Да, ведь я же счастлива!

— А почему же тогда другие несчастны?

— Кто тебе сказал, что они несчастны? Они счастливы, только не признаются в этом. Люди дали себе установку, быть несчастными, вот они и несчастны, а я себе такой установки не давала. Понимаешь?

— Догадываюсь.

— А еще я скажу тебе, что каждое утро, вставая с постели, нужно говорить себе: «Я счастлив!», и скоро так и будет.

— Как у тебя все просто!

— А зачем усложнять?

— Саша, ты просто удивительный человек — радостно воскликнул Миша — где же ты была раньше, когда я утопал в этом море серости, тупости и безысходности.

Может быть, я бы научился ценить эту жизнь намного раньше — но этого он уже ей не сказал.

Миша кротко улыбнулся и устремил свой взгляд к небу.

Голубоглазая действительно удивляла своим восприятием жизни. Ее никогда не посещали грозы и плохое настроение. На ее улице всегда светило солнце, и шел гребной дождик из тучи счастья. Она никогда не усложняла и не преувеличивала жизнь, такую как она есть на самом деле. Возможно потому, что в ее семье всегда царил мир и покой, возможно, потому, что она никогда не знала нужды, возможно потому, что она никогда не ведала горечи потерь, утрат и разочарований. Саша просто наслаждалась каждым днем, и жила так, будто бы завтра умирать. Рязанцев часто сравнивал ее с ангелом, или человеком нового поколения. Он часто представлял, что она пришла из другого мира, совершенно не похожего на наш, даже больше сказать полностью противоположного нашему…

Этим же вечером Мишу поразил очередной обморок. На этом его выходы в свет навсегда закончились.

X

Вот уже целую неделю Миша не вставал с постели, его зрение сильно ухудшилось, тело стало каменным и непослушным. Он вернулся домой. Как и полагается Илья с Володей так ничего и не узнал. Миша не нашел в себе силы рассказать им. Он соврал, что у него завал на работе и он на некоторое время будет недоступен для них. Саша была рядом.

Физическое истощение, это еще не все. Мише стали снится страшные сны, в которых его руки прикованы. Ему приходится зубами разгрызать многотонные каменные массы, привязанные к ним. Бывают дни, когда не только руки, но и он сам пресмыкается к земле. Он лежит долгое-долгое время, степенно освобождается, встает на ноги и чувствует себя настоящим исполином, презренно пиная ногой обломки разбитых камней. Миша выходит на длинную мрачную дорогу, идет по ней, на обочинах, валяются люди, которых так же придавило. Миша направляется к ним, и не может помочь. Дальше пред ним предстает огромный лес, с деревьями которые горят — горят и не гаснут. На каждом суку висит вздернутый человек, но он не умирает от удушья, вместо этого всхлипывая, пытается освободиться, при этом испытывая нестерпимую боль и жажду. Только в этом месте нет воды. В небесах, парят огромные страшные существа, похожие на изуродованных драконов, которые рвут людей на куски, прямо в облаках, как плюшевые игрушки. Небо озаряется постоянными ударами молний, которые достают до земли, перекапывая ее в месте удара, как во время бомбежки. Интересно то, что грома нет, молния живет своей жизнью. Тут не бывает дождей, никогда не выходит солнце, никогда не проясняется небо. Только постоянная «молнимузыка». Он входит в лес, а дальше ноги сами несут его, по уже знакомой и протоптанной тропе, которая ведет к уже знакомому дому на болоте. Миша переходит по мостику через болотный смрад и открывает всегда открытую дверь. Дальше темнота, страх, паника. Миша просыпается. Ощущение страха не покидает его еще две-три минуты. Дальше становится легче.

XI

Подобно предчувствию о том роковом дне, когда Миша встретил ее, он знал, что свершится что-то непоправимо страшное… Сегодня — то же самое чувство, что-то точно случится, и он знает что. Сегодня он умрет — сегодня он точно умрет. И дело даже не в предчувствии. Сегодня Миша все-таки познакомился с ним…

Все началось как всегда. Миша уснул, потом руки, камни, горящие деревья из вздернутых людей, жажда, молнии, страх, темная, страшная изба, голос — его голос.

— Проходи, не стой в дверях, я этого не люблю. Раздался грозный и повелительный приказ. Потом огонь, от разгоревшегося костра, который осветил все вокруг. Миша прошел и сел напротив него. Это был старик в черном балахоне. Лицо он не сумел разобрать, видна была только длинная свисающая вниз борода. В руках у него была связка старых, ржавых ключей, которыми он гремел, перебирая их в руках.

— Наконец-то ты дошел до меня, я уже заждался.

— Не понимаю — равнодушно произнес Миша, с тем тоном, которым обычно разговаривают с очень близкими друзьями.

— От тебя и не требуется понимание.

— Тогда почему я здесь, если от меня ничего не требуется?

— Песок.

— Какой к черту песок — начал повышать голос Миша, будто приходя в себя после долгого сна.

— Твои часы почти пусты, поэтому ты пришел — не обращая никакого внимания, на очевидное волнение собеседника продолжал старик.

Мишу будто бы ударило током, его тело слегка передернуло, глаза округлились, он что-то начинал понимать и прикидывать в голове.

— Что будет, когда песок закончится?

— Стекло лопнет и…

— И я приду сюда навсегда … — не дал договорить Миша.

— Нет, ты сюда уже не придешь, тебя забирают.

— Забирают?

— Все дело в изменении реки жизни, она повернула вспять, когда ты взглянул на нее по-другому. Болезнь оказалась спасением, а не приговором, на вечные муки — продолжал старик, не обращая никакого внимания, на Мишины восклицания.

— Ты что, не услышал меня, я тебя спрашиваю, кто меня забирает, куда меня забирают, отвечай?

Мгновенная вспышка света, ослепила все вокруг. Миша зажмурился. Закрыл лицо рукой. Попытался открыть глаза. У него не вышло. Секунда. Все встало на свои места, только вокруг уже был не темный лес, никто не кричал, никто умолял о помощи. Вокруг был прекрасный зеленый сад, а солнце было такое доброе, такое теплое, такое нежное и ласковое. Вокруг играли дети. Слышался смех и радостные возгласы. Старик, не изменился, вот только одежда побелела. Лица по-прежнему невозможно было разобрать. Ключи никуда не делись. Так же, как и до этого он скрипел ими в своих руках.

— Так на чем мы остановились? — Спросил старик (даже голос его изменился)

— Яяяя… — Ошарашенный переменами Миша все позабыл — что это за ключи?

Право неожиданный вопрос?

— Эти ключи открывают двери, сюда.

— И желающих много?

— Более чем, предостаточно.

Миша оторопел, сон походил на прокаченный 3D фильм, с кучей разнообразных эффектов. Пение птиц переплеталось, с гармонией природы. Облака, плыли, как бесплатная сахарная вата, после хорошего представления в цирке. Несбыточность этого мира ужасала и потрясала. Стоит провести параллель, что старые сны с муками, терзаниями и криками, были более реалистичны. Почему же? Ответ прост — он был похож на мир планеты Земля. Задумайтесь над этим, если вы еще не поняли сути.

Внезапно они оказались у озера. Вокруг смеркалось. В этом месте время имело странное течение.

— Прекрасный закат, правда? — Выговорил старик.

Миша молчал. Закат был действительно великолепен. Старик чувствовал, что Миша завораживающе пожирает эту алую даль.

Миша сделал пару шагов вперед, где лежал кусок старого покрывшегося мохом дерева, и сел на него. Старик, поскрипывая ключами примостился рядом.

— Так почему мы здесь — спросил Миша с полной серьезностью в голосе.

— Потому что ты заслужил это место.

— Чем же?

— Любовью. Жизнь — сложная штука. — Старик засмеялся (оказывается он умеет смеяться) — это слова дураков. На самом деле все гораздо и гораздо проще. Кто-то видит закат, а кто-то его не видит. Это и отделяет одних люди от других, один лес от другого.

То ли место так изменило его, толи закат, непонятно. Но старик стал другим. Никакого повелительного уклона в голосе ничего, что бы возвышало его. Он говорил с Мишей, по-отечески добро, и мягко.

Внезапно, все вокруг задрожало, картина начала разрываться на куски, как старые обои отлетала одна часть за другой.

— Кажется тебе пора — изложил старик и начал подниматься на ноги.

Миша сидел и не торопился вставать. Окружающие перемены не волновали его.

— Сколько мне осталось?

— Нисколько.

— Значит сегодня?

Сон оборвался, Миша проснулся. — «Сегодня», все закончится.

В темноте он нащупал Сашину руку. Взял ее, поднес к своим губам и поцеловал.

Саша проснулась.

— Миш, все в порядке? — неразборчиво и невнятно спросила она.

— Все в порядке голубоглазая, не бери в голову спи.

Я люблю тебя, спи — повторил он еще раз, уже у себя в голове.

VII

Небо прорвало дождями, закружило в страшном вихре маленькие небесные капли, разбивая их о серую мрачную Москву. Человеческая жизнь стояла на пороге неизбежной кончины.

Первым диалогом, по окончании Сашиного сна стала тема друзей. Миша в подробностях рассказал о них почти все, что знал. Потом он достал свой рабочий блокнот и начал писать. Вырвал лист, передал его Саше. На нем были номера, адреса и прочая информация об их местоположении. В след за этим, Рязанцев попросил Сашу встать и пойти отварить пельмени, и сварить кофе. Он знал, что кофе в доме закончился, и что Саше придется идти за ним, в магазин. На это и был сделан расчет, выиграть пятнадцать минут, что бы написать прощальное письмо. Оно было уже давно готово, в нем не доставало только конечного абзаца, написание которого Миша постоянно откладывал на завтра.

Когда Голубоглазая вернулась, Миша отказался завтракать. Он попросил ее прилечь с ним.

— Саш, обними меня, мне холодно.

Затухающий голос Миши звучал страшно. Глаза его были закрыты.

— Тихо, тихо, я рядом, что ты?

— Саш мне холодно, обними меня — повторил Миша, и серебро выступило на его глазах.

Саша прижалась к нему, изо всех сил. Она чувствовала, как стучит его сердце и как пульс спотыкаясь, падает вниз.

— Этот закат, будто бы сама смерть играет на скрипке — еле слышно произнес Миша.

В Сашиных глазах, все это походило на бред.

— Что?

— Закат, он был такой, такой… глубокий? Даааа, он был именно такой…

Саша ничего не понимала.

Слезы выкатились тихо, бесшумно. Кап-кап-кап, задевая Сашино лицо.

Миша собрал оставшиеся силы в кулак, и с обжигающей прелестью смерти поцеловал ее оголенное плечо. Не раскрывая глаз.

— Что такое, ты плачешь?

— Нет, нет, я не плачу, просто слезы, они сами, сами…

— Ну перестань — мягкой рукой она аккуратно вытерла соленую воду с его побелевшего лица.

— Это слезы радости, слезы счастья, я готов к смерти, я не боюсь ее, я благодарен ей, ведь за эти несколько месяцев я прожил целую жизнь. Поверь большего и не надо, большего и не требуется. Я понял, понял каково это жить каждой секундой, каждым мгновением. Я осознал цену жизни. Поэтому я уже в тысячу раз счастливей той мертвой толпы. Хотя как знать, может быть и они скоро осознают, поймут, что делают все не так, идут по той тропе, которая никогда не приведет к счастью, осязаемому счастью, спрятанному во всем, во всем… Саш, слева от меня лежит письмо. Я прошу тебя, поезжай к ним, прямо сейчас. Собери их, отдай это письмо прямо в руки.

— Миш, все же хорошо, да? Скажи мне, все хорошо? — Она пыталась улыбаться, правда, у нее с трудом это получалось.

— Все будет хорошо, а иначе и быть не может. Мы встретимся снова, и даже смерть не разлучит нас. — Миша пытался шутить но, как и в случае с Сашей у него это с трудом получалось.

Саша взяла письмо. Перед уходом, она обернулась, и посмотрела на Мишу. Он почувствовал этот взгляд и, превозмогая себя, на пару секунд смог приоткрыть глаза. Чтобы в последний раз, увидеть ее прекрасное голубоглазое лицо.

Миша остался один. На душе его царил покой. Он улыбался.

— И все-таки в ней горит огонек, который вскоре разгорится огромной и не гаснущей силой любви — любви к жизни. Она будет счастлива вопреки всему. Все будет хорошо, а иначе и быть не может.

Косая улыбка, сорвалась с его лица и разбилась о пол на много-много маленьких кусочков.

Через пару часов Миша скончался.

Ах да, совсем забыл — письмо. Его содержание было следующим.

Друзья. Я хочу, что бы вы знали, что эта бумажка пропитана слезами счастливого человека. Я поступил подло по отношению к нашей дружбе и уже сейчас, я окончательно осознал это.

Знаете, это очень интересное чувство, вот так темной ночью сидеть за столом и пытаться уложить в тетрадный лист целую жизнь.

Сейчас, когда вы читаете это письмо я, скорее всего уже мертв. Лежу в своей постели, с каменной бесцветной улыбкой на лице. Вы наверное заметили, что в последнее время, я старался почти всегда улыбаться, и много говорил о счастье. Я хочу, что бы вы поняли, что оно досягаемо и существует среди нас.

Друзья. Знайте, что жизнь на самом деле намного проще, чем мы ее представляем. Только дураки кричат, что это сложная штука и прочую ерунду. Цените каждый закат в своей жизни, и однажды мы встретимся в прекрасном лесу, в котором все будет по-другому.

Берегите Сашу, ведь вы — это частичка меня, а значит я по-прежнему рядом с ней.

Люблю вас.

Будьте счастливы.

Володя, плакал. Илья нет, но от этого ему было в два раза больнее. Он окончательно начинал убеждаться, что во всех бедах в его жизни виноваты пасмурные серые дни.