Начало

III

Вечер был по-весеннему теплый, коты орали изо всех сил, печали не было. Из дома Миша вышел радостный преисполненный ожидания. Мысли о смерти периодически отступали, но приступы страха все равно время от времени посещают его. Рязанцев направился в старый и достаточно дряхлый парк, там он должен был встретиться с друзьями. Честно, это место сложно назвать парком, аллея более подходящее название. Так вот, эта самая аллея представляла собой два параллельных выложенных плиткой тротуара, по бокам которого были посажены деревья и стояли лавочки, хотя, как и «Парк» их сложно было назвать лавочками — это скорее было жалкое, никчемное разбитое временем подобие. Как говорится — какой парк такие и лавочки.

Дорога к нему лежала через промышленную зону. Проходя мимо завода, Мишу почему-то удивила собака, которая то и дело выбегала и лаяла на каждую машину. Машин было не очень много, она бы умерла, если бы их было больше, либо же поступилась своими принципами и отказалась от глупой затеи.

Подходя к месту встречи, уже издалека, он увидел стоявшего к нему спиной Володю. На часах было половина десятого, а встретиться они должны были в десять

— Это не Володя, а сама пунктуальность — подумал он и прибавил шага.

— Эхехеее какие люди — в радостном волнении закричал Володя. — Сколько лет, сколько зим, куда ты пропал, не звонишь, не пишешь, ты ведь знаешь, что мы переживаем.

Миша протянул ему руку. Володя, слишком сильно сжал ее, толи от радости, толи он, таким образом, хотел отомстить за Мишину пропажу.

— Все хорошо дружище — спокойно и не подавая никакого вида, ответил Миша — работа работается, дела делаются, все идет как по маслу.

— Как же я соскучился по этим словам.

— Где Илья? Он, как и ты до жути пунктуален, не верю, чтобы он опаздывал.

— Давай заводи свою речь, что пунктуальный человек, за полчаса, бла бла бла.

— Как видишь — опаздывает. Всякое может случиться.

— Я сейчас наберу ему.

Володя достал свой телефон, который был разбит до такой степени, что на него без слез не взглянешь. Крышка отваливалась, экран был поцарапан. Еще этот телефон обладал болезнью, сам каким-то непонятным образом сбрасывать звонки. Но Володя любил его, и каждый раз при попытке шуток или намеков на то, что пора бы его заменить, он гордо и величаво кричал: — «Егоооо, да ни за, что, он мне дорог как память, он со мной полжизни, это настоящая реликвия, ценность; нет уж, только когда сломается, и я похороню его на кладбище мобильных телефонов, вот тогда-то».

Гудки засопели.

— Эхехе — начал он с того же приветствия которым встречал Мишу — Ты где пропадаешь, пунктуальный ты наш, мы тебя заждались. Ага, понял, понял, ладно оставайся дома, лечись, а то еще умрешь раньше времени, и я буду винить себя за это!

Слова о «смерти раньше времени», ударили в Мишино сознание. В глазах помутнело, он начал терять координацию. Володя быстро и крепко ухватился за него и усадил на лавочку.

— С тобой-то, что не так? — Всегда же здоров как бык, и такие повороты выдаешь. Эге дружище! Что-то вы разболелись сегодня, может мне довести тебя до дома?

— Нет-нет не надо домой, сейчас, все пройдет, голова закружилась, я сегодня так плохо спал, да и давление скачет, погода, вон какая — духота и сухость.

— У того голова у этого голова, у одного меня не голова! — Радостно рассмеялся он. Ладно, давай посидим здесь. Все же эта лавочка, как мой телефон такая же дряхлая и разбитая, и такая же дорогая и любимая. А помнишь, как мы напились на дне рождения у Толика, и когда начали расходиться по домам Илья предложил узнать, кто из нас настоящий мужик, мол, усядемся на эту лавочку и просидим до утра, а кто первый захочет домой, тот и проиграл.

— Хааха конечно помню, а еще я помню, как мы уснули на этой самой лавочке, и дворника тоже помню, мужчину лет сорока пяти, который начал бить нас метлой и кричать, что мы алкаши, позорящие своих родителей. Вот мне, кстати, тогда досталось больше всех его метлой.

— Так ты лежал почти на нас сверху, само собой, тебе досталось больше всех.

— Самое обидное то, что этот хренов мужик, который Илья, не получил ни одного удара, хотя зачинщиком был он.

— Да было время…. — Сказал Володя, опустив глаза и припоминая былое.

Было время — подумал, про себя Миша. — Было, было, было… Больше не будет, никогда не будет.

Голова разболелась еще сильней, и Миша уже не стал отказываться от помощи. Володя проводил его прямо до квартиры, завел домой, и усадил в кресла. Посидев где-то десять минут, и убедившись, что Миша в порядке, он ушел домой.

— Этот вечер — навсегда останется в моем сердце, жаль только, что Илья не смог прийти… — тихо и в полном одиночестве про себя проговорил Миша.

IV

Спал он сегодня много — почти три с половиной часа, прямо в кресле, обутый и одетый. Поговаривают, что Наполеон и Леонардо да Винчи спали, как и Миша не более трех часов. Интересно, может быть, и они были неизлечимо больны? Интересная теория. Миша встал, распахнул окна. Холодный ветер, очень недружелюбно ударил его в лицо. — «Наверно хорошо быть ветром» — подумал Миша, вглядываясь вдаль. — «Я бы хотел быть ветром, только с душой, человеческим ветром. Летать по миру, видеть людей. Смотреть им в глаза, наблюдать за их радостями и горестями». Его философию прервал звонок в дверь. Миша не спеша пошел открывать — это был Илья.

— Здравствуй — сухо прямо через порог произнес Илья.

— Ты сегодня рано, что-то случилось?

Миша сразу заметил, беспокойство и потерянность, с которой прибыл Илья. Не дождавшись ответа, они прошли на кухню.

— Ничего, что я в пять утра, разбудил тебя? — Не меняя потерянности в голосе, спросил гость.

— Нет-нет, все нормально, я уже давно проснулся.

— Ты всегда по дому в пальто ходишь, или ты куда-то собираешься?

— Вчера очень устал, и голова разболелась, поэтому, я уснул в одежде. Так ты не ответил, что-то случилось?

— Да, случилось — дерьмовое настроение и поверь мне это страшно, я даже заснуть не смог, лежал в постели, до часа ночи, потом разозлился на не приходящий сон и ушел гулять. Все ноги стер, и вот решил заглянуть к тебе, думаю «вдруг не спит?».

— Я кажется знаю, что с твоим настроением. Через неделю у тебя день рождения, рано ты начал хандрить в этом году.

— Ничего не рано, ненавижу этот день.

— Я сам его ненавижу.

— День рождения — этот день должен называться не так.

— День Лицемерия?

— Да-да — радостно завопил Илья — идеальное название, гениальное название. Люди, которых ты даже не знаешь, которые почти не знают тебя, присылают целые тирады в СМС с поздравлениями, только потому, что ты забыл убрать напоминание об этом дне в соц. сетях. И ведь им плевать на тебя, зачем тогда пишут? Зачем тратят свои слова на человека, которому за весь год даже «привет» не написали?

— Понятия не имею, для меня это такая же загадка, как и для тебя.

Миша заварил чай себе и другу. Подошел с кружкой к окну начал вглядываться в зарождающееся утро. Илья остался сидеть за столом.

Так бывало почти всегда. Каждый их разговор, на серьезные и не очень серьезные темы заканчивался долгим-долгим молчанием. Каждый из них будто бы погружался в себя, не обращая внимания на этот мир. Так они могли промолчать по два и даже по три часа, а потом снова начать дискутировать на самые разные темы. Порой их встречи проходили в полном молчании от самого начала, и до самого конца. Илья приходил, звонил в дверь, Миша открывал, — «Привет-привет» — и друзья проходили на кухню, где долго и молча пили чай. Потом Илья вставал, прощался с Мишей и уходил. Они слишком хорошо понимали друг друга, крепкая духовная связь очень часто освобождала их от «ненужных слов». В этом молчании было даже больше волшебства и магии, нежели в чарующих и непрекращающихся баталиях речей. Но сегодня и сорока минут не прошло, как Илья заговорил.

— Знаешь, если быть честным, то мое настроение испорчено не только близящимся днем рождения. Мне кажется, что грядет что-то страшное и неизбежное, предчувствие такое же, как перед смертью моей мамы.

— Ты же не любишь бередить прошлое, неужели плохое настроение на тебя так подействовало?

— Не важно, сегодня я хочу поговорить, мне кажется, что я обязан рассказать тебе о том сером дне.

Миша, сел на подоконник и приготовился слушать. Илья с содроганием на губах и подергиванием в лице начал нервно вспоминать день, который всякий раз причинял ему страшную и нестерпимую боль.

V

Тишина раннего осеннего утра прервалась тяжелым воем соседской собаки. Мы с братом проснулись. Сон ушел, и усталость не чувствовалась. Изначально, мы с братом жили не в Москве, а в небольшой сельской деревушке под Рязанью.

— Сегодня будет славный день — сказал Димка, радостно улыбаясь и глядя мне в глаза.

— Да, и мама приедет сегодня.

— Наконец-то мы увидимся, я так соскучился по ней.

— Целый месяц без нее показался годом, я не представляю, как мы будем жить, когда она уедет работать на еще более долгий срок.

— Не волнуйся, брат, не пропадем, проживем. Я младше тебя, да и то так сильно не хандрю. Хотя скучаю не меньше, а может быть даже и больше.

— Хватит уже. Я все понимаю.

— Пойдем умываться и завтракать, мы и так уже опаздываем в школу.

Выбравшись из-под одела, я почувствовал, как потянуло прохладой по всему телу. Димка уже умывался, и я направился к нему на кухню, дабы тоже умыться и приготовить завтрак.

Я был старше его на полтора года, отец с нами не жил, хотя помогал всем, чем только мог. Работы в селе было мало и поэтому Маме, приходилось уезжать на заработки в Москву, оставляя нас на долгое время на нашу соседку тетю Таню, пожилую бабушку, которая души в нас не чаяла.

С братом мы жили мирно и можно сказать душа в душу. Вместе ходили в школу. В первый класс, он пошел в шесть лет, а я почти в восемь, из-за болезней, долгих и тяжелых; многие считали, что я не выживу, но, тем не менее — я выкарабкался.

Завтрак наш состоял из любимой и, впрочем, единственной яичницы, которая, уже не лезла, только кушали мы ее каждый день, дабы экономили на всем, чем только можно.

Осень в деревне, это незабываемые и неописуемые картины. Я, конечно, могу попробовать описать их, но считаю то лишним и невозможным. Писатели, которые берутся за описание природы, не в силах передать даже одной десятой доли всей ее красоты.

Дорога в школу была грунтовой. Вчерашний ночной дождь размыл ее и превратил в сложно проходимую грязь, сапоги наши вязли в ней, идти было достаточно трудно. Расстояние от дома до школы было приблизительно в три километра, обычно на ее преодоление уходило по сорок минут, но сейчас вся процессия занимала почти полтора часа.

Учебный день пролетел с небывалой быстротой. На полпути к дому, меня посетило страшное предчувствие, ровно такое же, как и сейчас. Перешагнувши порог дома, оно усилилось и превратилось в чудовищный страх. Я разделся, и даже не став ужинать пошел и улегся на кровать.

Наступила глубокая ночь, и темнота была непроглядная. Мы с братом сидели без света у окна, в которое маленькими, тонкими струйками попадал свет соседского фонаря. Луны не было, и это нагоняло еще большую тоску и чувство страха, перемешенное с чувством потери и одиночества. Мамы все не было. Обычно в это время она уже приезжает, но не сегодня.

— Может быть, с ней что-то случилось??? Где, где, где, почему ее все нет, нервно чуть ли не плача твердил Димка

— Все будет хорошо — раз за разом повторял я, пытаясь подбодрить брата, хотя сам ни на грамм не верил своим словам.

— Она же не могла про нас забыть, не могла? Она просто задерживается, или просто опоздала на поезд, или у нее украли деньги, или она потеряла билет, но завтра, завтра…

— Завтра, она приедет, она точно приедет, я обещаю тебе — как-то само собой вырвалось у меня это нелепое обещание. — Я обещаю тебе, что завтра она приедет — твердо повторил я.

Время шло, а мы все сидели, укутавшись в теплый плед, и смотрели в окно, в которое все равно ничего не было видно. Судорожно ожидая, заветного стука в дверь или в то же самое окно. Не знаю как, но Димка уснул почти у меня на плече, и видимо ему снился добрый сон, он улыбался и пару раз вымолвил что-то невнятное.

Напряженная тишина разорвалась, долгожданным и радостным ударом все-таки в дверь. Я сильно-сильно тряхнул брата за плечо, и сказал еще не понимающему и залипшему на момент Диме:

— Брат, да просыпайся ты уже, мама приехала.

Неожиданно, он ринулся вперед, и в три прыжка, уже стоял перед дверью и плача от радости дрожащими руками, отпирал ржавый, и туго вбитый в петлю дверной крючок, который как назло, не хотел вылизать без гнусного скрипа. Наконец Димка выбил его и, толкая дверь от себя двумя руками, настежь распахнул ее.

Неизвестные люди в составе двух мужчин и одной женщины стояли на пороге нашего дома, приветливо улыбаясь и засматривая Димке прямо в глаза.

— Привет, не бойся, мы тебя не обидим, твой брат дома?

— Дома.

— Что же ты не приглашаешь нас войти? — Спросила женщина, которая была, как я уже понимаю, главная в их компании.

— Я не могу вас впустить, мама будет ругаться, за то, что я пригласил в дом незнакомых людей.

— Так мы же пришли, поговорить именно про нее, пройдем в дом Дима. — Слова про маму, подкупили брата, и он привел их на кухню, где я уже ожидал незваных гостей.

Потом был долгий, и нудный разговор. Она начала издалека рассказывать что-то о потере близких людей, о том, что так бывает, о том, что нам надо собираться с ними в Москву. Тогда мы ничего не понимали, даже и подумать не могли, зачем она все это рассказывает. Женщина подошла к кульминации и рассказала о том, что маму сбила машина. Тут-то все и прояснилось. Дима зарыдал, и в истерике кинулся бежать к выходу. Его поймали и больше не выпускали из рук, опасаясь повторной попытки побега.

Утром мы должны были ехать в Москву. Это было очень красивое и очень холодное утро, я хорошо запомнил его.

Дима плакал и бился в конвульсиях почти всю дорогу.

Ну а дальше ты знаешь. Отец забрал нас. Мы начали новую жизнь в Москве.

Дима, единственное родное существо, которое оставалось у меня на этой земле, и его я так же потерял. Мне было до безумия тяжело, я так сильно хотел поделиться, с кем-нибудь совей болью, своим разочарованием и утратой. Но время погасило все. Переработав те негативные чувства, которые, как известно сильнее положительных в отчаяние, отвращение к себе, и к окружающим меня людям, породив пустоту. Пустота это страшно. Положительные чувства, отрицательные чувства — это наша жизнь, пустота — это наша смерть.

— Как он погиб?

— Он покончил с собой иии… иииии… Я не хочу об этом говорить — засуетился Илья, глаза его нервно забегали, он вскочил, и не прощаясь почти выбежал из квартиры.

Миша допил остывший чай и закрыл за ним дверь.

Смерть матери, самоубийство брата, сильно повлияли на сознание Ильи, но это было не все. Что-то другое, более темное и грузное висело в его голове. У него на душе была тайна, которая и является причиной его пустоты. Может быть, скоро он сам расскажет про нее?

VI

Время шло. День сменялся днем. За окном становилось все теплее и теплее. Весна уходила. Близилось лето. Что нам готовит завтрашний день? Падение или взлет? Непонятно. Главное — это дожить до завтра, а все остальное не важно.

Миша сидел в своем любимом кресле под своей любимой лампой, читая книгу.

— Почему я раньше так мало читал? Книга — это целый мир! И это — истина, так как мне скоро умирать, а перед смертью все истина. Ложное и зыбкое отсеивается, остается только верное и правильное то, что мы не замечаем в повседневности. Хотя здоровому человеку этого не понять, куда уж там. Он идет даже не улыбается, даже не улыбается… Да и зачем, ведь он полон жизненных сил. Ооооо Боги, накажите людей, отберите у них здоровье хотя бы на день, хотя бы на час. Только, что толку? Отбери — они полюбят и поймут. Возврати — они забудут и потеряют. Чтобы любить жизнь, тут надо быть либо обреченным, как я, либо посвятить свою жизнь поиску счастья, и может быть обрести его в конце пути. Красивая мысль. Было бы весело, посвятить свою жизнь поиску счастья и не найти его. Посвятить свою жизнь поиску Бога, и не обрести его… Еще можно иметь какую-то цель в жизни. То, ради чего ты будешь жить. Эта цель будет своеобразным ориентиром, твоей путеводной звездой, которая в нужный момент укажет тебе путь. Я всегда завидовал людям, которые живут одной идеей всю жизнь. Вот они-то действительно, будучи здоровыми, могут быть счастливы при жизни, так как не видят ничего, кроме своей цели, к которой идут на протяжении всей жизни. Успеха добиваются именно они потому, что готовы поставить на карту все, для достижения своей цели. Они идут по пустому коридору. Справа и слева нет дверей, они не могут свернуть. Ведь в конце коридора находится та самая, единственная, заветная дверь. Быть музыкантом, или писателем, всю жизнь гореть одной идеей — пусть это будет называться «автоматически-механическим счастьем».

Что-то я расфилософствовался. Уже почти обед, а там и до вечера не далеко. Сегодня мы точно соберемся втроем, ведь время летит, а мы так редко стали видится.

VII

Я думаю, вы уже успели заметить, что друзья почти всегда встречались по вечерам, а то, что касается Миши — это самый страстный любитель ночи. Он почти каждый день гулял именно по вечерам, я бы даже сказал по ночам. Ночь всегда очаровывала его, всегда имела на него определенное влияние, что уж там, у него вырастали крылья лишь только солнце садилось. Когда Миша еще не был болен, или уже был, но пока не знал об этом, он мог прогулять всю ночь до утра, а потом прийти домой собраться и пойти на работу. Что уж говорить про настоящее время? Сейчас его абсолютно ничего не сдерживает. Он будто бы черпает силы у ночи, каждый день, поглощая ее темноту в себя.

VIII

Встреча друзей состоялась в парке. Вот они уже сидят на скамейке, дискутируя на свои любимые, сложно философские темы, в перерывах выбирая, куда направится, и чем заняться, ведь времени у них много — целая ночь.

— А я говорю, что коммунизм — это рабочая система до нее просто не дошли, ей не дали жить, а убили в зародыше социализма — яростно и чуть ли не на весь парк кричал Володя.

— Да иди ты к черту со своим коммунизмом — с натянутой надменностью парировал Илья, которому явно была неприятна эта тема.

Миша, обычно в их спорах оставался как бы сторонним наблюдателем, не принимая ни ту, ни другую сторону, хотя зачастую был согласен в основном с Володей, ведь именно он унаследовал часть Мишиной философии. Все идеи Володи, постоянно базировались на том, что в свое время внушил ему Миша. Хотя в политику Рязанцев никогда не лез, из чего стоит сделать вывод, что Володя, сам выбрал политическое течение — под названием коммунизм, на котором он был просто помешан, начиная от портрета Ленина в своей комнате, и заканчивая одеждой с надлежащей символикой коммунизма.

— Тебе просто нечего сказать — дразнил его Вова — нечего, вот ты и посылаешь меня к черту.

— Отстань ты от меня, сколько можно спорить? Ты меня все равно не переубедишь, да и я на тебя повлиять не смогу.

— Спорить можно без конца.

— И толку?

— Прийти к истине.

— К какой истине Володя???

— К истине величия коммунизма. Вот скажи мне проклятый капиталист, что плохого в том, что каждый будет при деле, каждый будет востребован?

— Ничего плохого в этом, разумеется, нет. Только… Хорошо, представим, что мы живем при твоем любимом коммунизме. Я вкалываю каждый день, как проклятый. У меня синдром трудоголика. Ты работаешь на том же заводе, как и я, но при этом грамотно халтуришь, а зарплата — какая у нас будет зарплата? Зарплата у нас будет одинаковая. Вот мы выполнили план, ты где-то там подлизал вышестоящему руководству и тебя повышают. А я может быть в десять раз умнее и лучше, только бригадир ты, а я остаюсь дальше вкалывать. Не хочу так. При капитализме я, обладая должным умом и работоспособностью, могу сразу выбиться в люди. Твой коммунизм — это глупые детские сказки, утопия к которой еще никто не приблизился, а капитализм реален, он вокруг нас. Я работаю — значит, я зарабатываю. Зарабатываю на блага себя, и своей семьи.

— Тысячи людей работают, только почему-то, денег им хватает, лишь на бренное существование, и поверь мне, вкалывают они не меньше тебя.

— Значит, не правильно вкалывают.

— Ну не все же такие гении, как ты.

— Грубо, только я все равно прав.

— Пойми, не всем людям дана голова и возможности, что их за это со свету сжить?

— Не защищай это тупое стадо, которое только прикрывается «мотивами о не справедливости судьбы» — резко и грубо рявкнул Илья.

И все бы ничего, если Вова не затронул главную, запретную ноту воззрений Ильи, которая заключалась в вопросах судьбы и предназначения.

— Они не хотят ничего делать, кричат, что «не дано», а ты потакаешь им? Хочешь честно — красный от злости и вышедший из себя продолжал он вести диалог, который постепенно покидал рамки приличия. — Твои коммунисты, это лодыри, которые хотят жить за счет других.

— Все хватит — раздался голос Миши, который понимал, что дебаты плавно перетекают в ссору.

— Хорошо — тихо, размеренно и со спокойствием в голосе начал Володя (Миша явно сумел понизить градус кипения)— а как же цель? Общая цель, идея объединить всех, для работы на общее благо?

— Общая цель? Не смеши меня, для этого должно пройти сорок лет, как в Пустыне у Моисея, что бы сменилось поколение. Новому поколению, с рождения надо внушать, что коммунизм — это общая цель!!! Это — общая идея!!! Это будет своего рода гипнотерапия, как в романе Олдоса Хаксли «О дивный Новый Мир». Вот тогда коммунизм со всеми его идеями заработает. А сейчас машина капитализма уже запущенна, и ее не остановить. Ах да, а кто будет внушать? Люди, которые сами выросли при капитализме?

Этот вопрос остался без ответа. Суровое молчание повисло в воздухе. Друзья с четверть часа просидели молча. И не придумав ничего интересного, отправились в кино, на ночной показ какого-то хоррор фильма.