Часть Первая: Особенное начало. Глава 1.

Двор моего дома. Самый заурядный, но такой знакомый и родной. Где каждый куст знаком до ветки, а каждая выбоина на асфальте — отличительная и легко узнаваемая черта именно этого двора. Две кривые скамейки, сколоченные неизвестно уже кем, фонарный столб около них, по-дурацки выкрашенный под березу, и я курю, сидя на клумбе, сделанной из шины.

Картина настолько вопиюще привычна, что хочется удавиться, но, в то же время, ни на что другое менять ее пока не хочется. Консерватизм? Нет, лень.

Не чувствуя дыма, на автомате делая затяжку за затяжкой, чувствую, как обжигает пальцы. Опять задумался о своем. Не понятно по какой причине, но захотелось пройтись, а не пойти домой, как обычно. Что же, как говорится, потакай своим капризам.

Не обращая внимания на аномальное отсутствие людей в разгар дня, я прошел за дом.

Тут и начались странности. Вместо полоски зеленой травы, шириной в десять-пятнадцать метров, обычно зарастающей борщевиком, была огромная куча непонятно чего.

Ясное небо стремительно окутывали хмурые облака, тяжелые, словно шаркающие по крышам серых пятиэтажек. Погода такая погода, когда хочешь прогуляться.

Уже подходя к куче, я понял, что от нее чем-то воняло. Чем-то гнилостно сладким, удушливым. Запах заставлял меня одновременно наслаждаться и сдерживать рвотные позывы. Парадокс.

Вот, до кучи, высотой в пару этажей, оставалось рукой подать и тут я понял, что именно свалено в нее.

Люди.

Мерзким червячком в груди шевельнулся страх, который, впрочем, быстро заглох, когда я понял, кто именно в этой куче. Отсутствующие во дворе люди. Мертвые. Изуродованные. Некоторые из них слепо таращились на надвигающиеся облака, лица других были не видны или вовсе изуродованы. Страшно даже представить, какого телам, которые в центре этой биомассы.

Трупы, с неестественно изогнутыми конечностями, лежали и воняли, доставляя моему воспаленному мозгу некоторое изощренное наслаждение — здесь были все, кого я ненавидел. Взгляд как бы случайно цеплялся именно за них, а не за тех, кого я и не видел никогда в жизни, словно оправдывая меня…

Меня? А разве это сделал я?

Обойдя кучу по кругу, я увидел, что с другой ее стороны несколько изломанных тел сложены в форме изящного стула, обтянутого белой кожей. Очень захотелось сесть именно туда, несмотря на то, что это может показаться кому-то бесчеловечным.

Рядом оказались отрубленные голова и рука. В кисте был зажат большой красный рубин, а по коже были вырезаны странные знаки, которые истекали свежей кровью, отрицая необходимость сворачиваться. В голове же вместо глаз были изумруды, а на губах играла зловещая усмешка. Неизвестно почему лицевые мышцы остались в такой позиции. По крайней мере мне.

Взяв руку на манер скипетра, а голову на манер державы, я сел на трон из тел, снова глянул на отрубленные части тела у меня в руках и засмеялся. Не так, как можно подумать, а вполне обычным, своим заливистым смехом.

Я проснулся от того, что на моих губах играла улыбка, а из нее вытекала обильно выделяющаяся слюна, словно я увидел самое желанное лакомство на свете.

***

Пять, мать его, сраных утра. Пять!

Нет, мои кошмары, конечно, будили меня и раньше, но они будили именно как кошмары, а не как самый желанный сон. И фу! Сидеть на трупаках, что за бред.

Именно так я думал, стоя перед зеркалом в ванной и оттирая слюну с лица. А после, когда чистил зубы, в надежде прогнать тот самый запах горы тел, я думал о том же. Но когда уже пил кофе, я думал только о том, что сейчас кривые пять утра, и что ложится спать на час нет смысла. И лучше я почитаю что-нибудь к семинару, чем буду давить так называемое лицо в подушку. Все равно ведь не усну.

Так начался один из самых мерзких дней моей жизни. Одно радует — за окном моя любимая осень. Тот волшебный период между сентябрем и октябрем, когда агония природы подходит к концу и уже понятно, кто одержит победу, когда деревья, окончательно смирившись с судьбой, скидывают последние листья разом, оставаясь голыми, пустыми, но не менее красивыми, и когда их листья, медленно начинающие гнить прибивает уже холодный дождь, намекая на то, что вставать больше не надо. Обожаю.

Одно только обидно, в Питере такого не увидишь. Смена времен года здесь определяется в основном температурой и вонью городских рек. Обожаю этот город именно за редкость деревьев, которыми можно насладится перед их уходом в зимнюю спячку.

Уже надевая привычные черные шмотки, проверяя пирс в носу, брови и губе, я задумался, почему мне приснился именно родительский дом, хоть я там не живу уже три года. Странно это как-то. Матери позвонить, спросить, как дела, что ли? Хотя, у нас с ней взаимный интерес к друг другу. Ничего, сама первая позвонит, если надо будет.

Перед выходом я, как обычно, взглянул в зеркало, убедиться, что выгляжу хотя бы не мерзко. Весь в черном, с черными волосами и бледной кожей, лицо в пирсинге. Единственная яркая деталь образа — глаза. Ярко-зеленые. Да и то, это линзы, настоящий цвет постоянно меняется, так что гораздо практичней носить линзы.

Оставшись довольным внешним видом, я решил, что пора идти.

Оставив позади съемную квартиру, которую мы снимали на двоих с моей подругой, которая, в свою очередь, опять где-то блядовала, я двинулся в сторону станции метро, поглядев по пути на единственное дерево, заботливо посаженное в клочок земли, окруженный питерским асфальтом. Оно все-таки сдалось, хотя еще вчера на нем было несколько жухлых листков.

Заткнув Питерский шум наушниками, я вышел в город. В маленьких динамиках заиграл панк-рок в исполнении одной из бесчисленных групп, которые по божьему наитью попали в мой плэй-лист.

Еще одна вещь, которая меня порадовала своей постоянностью — запах метро. Неизменный аксессуар Питера. То, во что влюбляешься с первого взгляда. Ну, или с первого вдоха.

Как и всегда, в такую рань в метро могут ехать только люди с общей чертой — следы хронического недосыпа на лице. Ничего удивительного. Все клюют носом, борется кто как: кофе, книги, игрушки на телефоне, музыка. Некоторые не борются и гордо выходят не на своей остановке, чтобы проехать одну-две станции назад, до нужной.

Так и живем.

Поездка пролетела быстро, и уже поднимаясь наружу, я обнаружил еще одну странность за сегодня. В моем плэй-листе была песня, которую я никак не мог туда добавить. Все песни, которые там обитают, я знаю, а эту — нет.

«Город накрыло одеялом

Из холодной тучи

И его не стало

Боли много или мало

Было или будет

Всем её хватало

Если что-то случится

Значит, будем молиться

Будем, будем молиться

Мы, дети из ада

Нам солнца не надо

Слезами напьемся

Смеёмся

Нас трогать не надо

И к вам, как награда

Наш смех донесется

Из ада

Пепел память о пожарах

Высохшие слезы

Молодых и старых

Люди чучела из глины

Облик свой, теряя

Изгнаны из рая»

Несмотря на то, что песня мне понравилась, сам факт того, что кто-то лазил в моем телефоне жутко мне не нравился. Кажется, Лена, а это та самая подруга, с которой я живу, сегодня огребет, так как к моему телефону больше доступа никто не имеет.

Единственное, что смягчает гнев, песня мне очень понравилась.

На моей станции было особенно людно. Естественно, ведь не мне одному нужно на пары. Молодежи очень много, все подчеркнуто индивидуальные, а от того излишне похожие.

Уже прокатившись на лесенке-чудесенке, я увидел, что у входа стоит примечательный бомж. Редко встретишь такого попрошайку. Высокий черный плащ, кустистые бакенбарды, зачесанные назад волосы и пронзительный взгляд желтых глаз. Рядом с ним стояла коробка с подписью: «Против Рая».

Интересно, сектант? Так или иначе, я кинул несколько монет только за оригинальность просьбы.

Станция метро «Московская» была излишне наполнена людьми в любой момент дня, так как рядом находились автобусные остановки, слишком важные для туристов, спешащих в аэропорт, и для студентов, которые учатся в пригородном ВУЗе. Потеряв из виду того попрошайку, я решил проиграть ту песню еще раз и к своему вящему удивлению не нашел ее. Казалось бы, всего то стоит включить предыдущую, но там ее не было. Играла другая, не менее приятная мелодия, которую я и решил послушать.

***

Мужчина с бакенбардами проводил взглядом парня, который кинул ему в коробку несколько монет, шустро схватил подать и скрылся за одной из колонн. Монеты, которые кинул в коробку Особенный, человек в пальто видел в особом, слегка более темном свете, поэтому он безошибочно вытащил именно их, а ставшую ненужной коробку скинул в мусорку, чем вызвал возмущенный вопль другого попрошайки, которому с самого утра ни один прохожий не кинул ни одной монетки.

Мужчина обернулся на этот звук отчаяния, холодно окинул взглядом бродягу. Необходимые ему монеты он кинул в карман плаща. Улыбнувшись бездомному, он отвернулся.

Его скрутила судорога, изо рта вырвался хрип. Мужчина, ломался и хрустел костями, словно вдавливался в самого себя. Последний мучительный крик мужчины, плавно перетекший в крик единственного ворона с желтым пронзительным взглядом слился с хриплым криком бомжа, который спустя мгновение схватился за сердце. Метаморфозы мужчины никто больше не заметил, а ворон, довольный произведенным эффектом, вспорхнул, пролетая над головами людей, вызывая одинаково возмущенные вопли, звучащие на разный матерный лад.