Глава 2

Город гулял, залитый маревом костров и хмельными криками воинов. Повизгивали девки, в обилии теревшиеся рядом с пьяными, кто-то орал неразборчивую, но полную бравады боевую песню, кто-то отплясывал на площади под нестройное хлопанье товарищей. Столица княжества Сууре, Янадо, праздновала победу над Калатори — очередную военную победу, вписанную в скрижали князя Туэрне. Люди Калатори сопротивлялись ожесточённо, и многие из вопивших и плясавших сейчас на площади потеряли своих приятелей, но никто не вспоминал об этом, забываясь в хмелю и горячих женских объятиях.

Также никто не думал о том, что именно произошло в замке Суэсси, исконной крепости Калатори. Известно было лишь, что глава Калатори, державший оборону в расчёте на помощь северного соседа, был найден мёртвым в собственных покоях, а слуги и воины его, лишившись командования, сдали замок засевшему под стенами врагу. Покончил ли Калатори с собой, узнав, что обещанная помощь не придёт, или было какое-то знамение, никто не знал, да и не было дела до смерти владетеля Кооры большинству из праздновавших победу на ярко освещённых площадях и улочках.

Янадо гулял, но и тут оставались места, не затронутые весельем. Таким был, к примеру, квартал аластенов, располагавшийся в юго-западной части города.

Аластены, поклонявшиеся чёрному богу Ала-Кура, с давних пор не пользовались любовью и уважением на Анедве, но их терпели за их знания и за то, что, не будучи связанными обетами, они могли прибегать к самым пусть кровавым, но зато действенным обрядам. Это умение, впрочем, не помогало им, когда разгорячённые почитатели светлых богов решали, что настало время проучить нечестивцев, и кварталы аластенов вздымались пламенем. Вот и сейчас, в контраст к пьяному веселью, охватившему Янадо, здесь почти не горели огни, дома были тихи и безмолвны, точно притаившись в надежде остаться незамеченными.

Но прятались за стенами своих домов в эту ночь не все обитатели проклятого квартала.

По тёмной узкой улице, освещённой лишь серым отсветом неба, целеустремлённо шла девушка. Закутанная в типичную для аластенов чёрную ткань с головы до пят, так, что виднелось одно лицо, двигалась она, однако, совсем не по-аластенски, смело, открыто и очень быстро.

Роль границы между кварталом нечестивцев и жилищами обычных горожан выполнял огромный выкрашенный чёрной краской столб. Девушка миновала столб и, не останавливаясь, не сбавляя шага, углубилась в освещённые, заполненные толпой улицы.

Казалось очень странным, что её как будто никто не замечал.

Аластенка, ночью, среди хмельного люда, вопящей безумной толпы — должна была не дорожить собственной жизнью, чтобы так открыто идти по улицам города. Или же надеяться на что-то большее, нежели защита чёрной ткани, окутывавшей её с головы до ног. Но, судя по невозмутимости девушки и по тому, как взгляды скользили по ней, то ли не вглядываясь, то ли просто не видя, такой защитой она обладала вполне.

В свою очередь, почти не обращая внимания на разодетых гулящих девок, на пьяных мужиков, девушка быстро продвигалась между кострами и людьми, смотря с лёгким презрением в сине-зелёных глазах.

— Смерды, — шепнула она себе под нос и звонко хохотнула.

Миновав одну из главных площадей, где веселье было особенно бурным, девушка свернула раз, потом другой, поднялась по узкой, с обеих сторон стиснутой домами улочке и легко взбежала по каменной лестнице, выходящей на вымощенную округлым булыжником широкую площадку. Праздник продолжался и здесь, но веселье было, пожалуй, рангом повыше: стояли дубовые столы с богатым угощением, сновали слуги с подносами: к столу — заваленными снедью, от стола — с пустой посудой и объедками; мужчины, рассевшиеся на длинных деревянных скамьях, были одеты в кидейский шёлк и парчу, и ножны их мечей были отделаны золотом. Поодаль от входа высился небольшой помост, где среди множества подушек с удобством расположился крепкий воин в том возрасте, когда многие уже начинаются задумываться о том, что жизнь бренна, как и её удовольствия, и осталось не так много времени, чтобы вкусить их как следует. Он держал в одной руке глубокую чашу с вином и, смеясь, покачивал ею, явно наслаждаясь и празднеством, и вином, и редким, должно быть, спокойствием.

Девушка остановилась перед входом на площадку, который охраняли двое мужчин. Посмотрела, словно о чём-то раздумывая, сначала на одного, потом на другого, и шагнула назад, скрываясь в тени, так что даже бледное пятно лица не выдавало её. Охранники, как и люди на площади немногим ранее, девушку будто не видели и на появление её не отреагировали.

Чёрная монашеская ткань её одеяния словно набухла, по ней прошла рябь, девушку окутало чёрным маревом, которое через мгновение развеялось. Аластенский наряд исчез, открывая пышные, ярко-рыжие, совершенно не аластенские кудри и довольно откровенное платье с разрезами на бёдрах, такими высокими, что при желании можно было увидеть полностью стройные белокожие ноги. Плечи одеяние тоже почти не скрывало — широкий ворот начинался от туго затянутого под грудью пояса и свободно спадал, оставляя обнажёнными ключицы.

Девушка, будто проверяя, провела руками по телу и, мурлыча под нос фривольную песенку, шагнула к охраняющим путь на площадку воинам.

— Доброй ночи, мальчики, — сказала она низким хрипловатым голосом, поравнявшись с ними. Прильнула к одному и, улыбаясь, запрокинула голову, смотря в тёмные ореховые глаза. — Похоже, скучаете?

Насторожившийся при появлении из темноты незнакомки стражник мгновенно заулыбался в ответ, потрепал её по заднице. Второй тоже заинтересовался неожиданной гостьей, косился на неё и подмигивал.

— Рада бы с вами время скоротать, — со вздохом сказала красавица, — да меня к его превосходительству послали. Велено усталость после тяжёлого похода снять.

— Да после тебя он только пуще устанет, — хохотнул один из стражников.

Девушка захихикала в ответ, показывая мелкие белые зубки.

— Ай, и всё же, — сказала она. — Пустите меня, люди добрые, али отведите сами.

— Отводить не велено, — мужчина оглянулся назад. — Но пустить можем, что не пустить, ежели поцелуй подаришь.

Девушка снова расхохоталась, а потом, приподнявшись на цыпочках, обхватила обеими руками голову воина и запечатлела на его губах страстный поцелуй. Повторив то же с другим, она, сверкая глазами, сказала:

— Поцелуи мои стоят дорого!

— Иди уж! Его превосходительство тебя не обидит, — подкрепив слова крепким шлепком по попе красавицы, стражник с сожалением отвернулся.

Аккен Хеку, генерал армии его княжеской светлости владетеля Сууре, Хетери и Лади, к которым теперь прибавилось и княжество Коора, окружённый верными соратниками, наслаждался отдыхом в прекрасный весенний вечер. Взятие замка Суэсси, где прятался, поджидая союзников, князь Калатори, прошло без сучка без задоринки, именно так, как и говорил его светлость. Посланник князя, маг-инса, специалист в тайных операциях, стоил всех тех хвалебных слов, которым было усыпано сопроводительное письмо. Пока Аккен с армией занимал позицию под стенами замка, инса пробрался в замок и заколол Калатори. Каким образом ему удалось попасть в осаждённый замок, как он ухитрился добраться до Калатори, Аккен не знал и не думал, что когда-либо узнает.

И только это уррово оружие, которое князь Туэрне передал своему генералу ещё перед выступлением… Передал в запечатанном ларце, строго-настрого велев хранить как зеницу ока, пока не появится маг-инса. Следуя приказу, Аккен возил ларец в собственном шатре, хотя ему совершенно не нравился как проклятый кинжал, так и испускаемая им зловещая аура, который он, хоть и глухой обычно к магическим эманациям, ощущал чересчур хорошо. Не понравилось Аккену и намерение Туэрне поставить на нечто столь ненадёжное, как маг-инса и таинственное оружие. Однако же инса оказался выше всяких ожиданий. Молодой ещё парень, едва ли побывавший хотя бы в десятке битв, держался он, вопреки всему, как опытный, много испытавший воин. После убийства Калатори он пропал так же, как и появился — в замке ещё не успел подняться переполох, как инса вернул главнокомандующему оружие и уехал на огромном хейестеском жеребце.

Тёмное оружие осталось в руках Аккена опять же по договору с Туэрне: и привезти, и отвезти его должен был генерал, так что теперь он с нетерпением ждал момента, когда князь вернётся в город, и Аккен наконец сможет от ларца с кинжалом избавиться. До тех пор приходилось держать его поблизости, в собственных покоях, рядом со спальней, и соседство такое навевало на Аккена несвойственную тоску.

— Хеку, — Сельтен, его правая рука, глава ближней гвардии, приблизился, ведя за собой незнакомую рыжую девку. — Смотри, кого я привёл.

Девка была невысокая, непривычной внешности, то ли полукровка, то ли чужачка, но аппетитная и яркая: рыжая, кудрявая, с тонкой талией, туго затянутой широким поясом «тэйле», с крупной грудью над этим самым поясом и прелестными покатыми плечами. Кто она такая, Аккен понял сразу: одеяние безошибочно выдавало служительницу Илльве, пусть не высшего ранга, но и не из простых.

— Присядь, — бросил он ей, кивая на изножье, и тут же забыл о её существовании, поднимая чашу в ответ на хмельное славословие одного из своих воинов. Терпкая жидкость заставила одобрительно крякнуть. Аккен опустил чашу, утирая рот, а усевшаяся в ногах девка споро перехватила посудину, чтобы через мгновение вернуть её вновь наполненную до краёв.

Аккен выпил снова, а потом снова и снова, и ночь становилась всё веселее, и жарче огонь от движений рыжей, которая всё норовила прильнуть к нему, водила руками по бёдрам, упиралась налитой своей грудью. Наконец желание стало нестерпимым, и Аккен поднялся. Чтобы не пошатнуться, что было плохим знаком для полководца, пусть даже упившегося вусмерть, ухватился за плечо поднявшейся вместе с ним девки. Запах её неожиданно взбудоражил его ещё сильнее — небось, виной тому были хитрые духи да притирания, но запах крепкого здорового тела, запах женщины, с чуть слышным ароматом ванили и миндаля, будил древнюю, почти звериную похоть. Аккен с трудом переборол желание толкнуть рыжую на помост и отыметь на глазах у всех.

Он махнул рукой, подзывая двух факельников в сопровождающие. До его дома от площадки было два шага, но мыкаться в потёмках не к лицу генералу княжеской армии.

Спальня уже ожидала хозяина, постель была подогрета, горели свечи.

Девка оказалась именно такой, как Аккен ожидал. Даже лучше, чем он ожидал. Мягкая, горячая, умелая, она заставила его пожалеть о долгом воздержании и вспомнить, насколько хорошо может быть с женщиной. С опытной, молчаливой, согласной на любую прихоть женщиной.

Едва завершив короткую, но полную огня битву, Аккен провалился в сон, как в чёрную яму, глубокий и спокойный, без сновидений.

Рыжая девушка поднялась с низкого, на северный манер устроенного ложа. Повела головой, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли принюхиваясь. Неслышно переступая босыми ногами, прошла через раскрытые во всю ширь двери в соседнюю комнату, судя по облику, личный кабинет или помещение для отдыха. Вглядываться в убранство девушка не стала: её внимание сразу привлёк небольшой алтарь слева от входа.

В два быстрых лёгких шага оказавшись рядом с алтарём, она широко улыбнулась и постучала пальцем по крышке длинного деревянного ларца. Печать на замке была вскрыта, и девушка подняла крышку. На тёмном шёлке покоились чёрные лакированные ножны с бело-розовым изображением пиона и листьев бамбука. Рыжая осторожно взялась за рукоятку и обнажила лезвие.

Это было странное оружие — длинноватое для кинжала, коротковатое для меча. С простой рукоятью без иных украшений, кроме обычного для мааских мечей узора, с почти прямым, срезанным на конце широким клинком. Вроде бы ничем не примечательное, строгое и незамысловатое, пусть тщательно заточенное оружие, но даже в слабом свечном отсвете отблеск на холодном железе пел о крови, о беспощадности и неукротимой жажде.

Не возвращая кинжал в ножны, девушка вернулась в спальню. Постояла рядом с крепко спящим мужчиной. На губах её была улыбка, хищные и довольные глаза прищурены. Потом перевела взгляд на постель, усмехнулась шире, взмахнула оружием, вздымая высоко над головой, и молниеносно, одним ударом, вбила спящему в глотку. Тот захрипел, открывая безумные выпученные глаза, и бессильно опал на подушки. Чёрная в темноте кровь мгновенно залила постель, впитываясь в ткань, а над телом взметнулся тёмно-фиолетовый всплеск энергии, на миг заставив померкнуть пламя свечей, вихрем втянулся в кинжал, а через него в рыжую девушку. Та пренебрежительно приподняла верхнюю губу, показывая белые зубы:

— Всего-то?..

Вытерев кинжал о льняные простыни и вернув в ножны, девушка открыла окно и ловко прыгнула вниз.

На утоптанную землю под окном на четыре лапы опустилась лисица. Оглядевшись, она юркнула в низкие заросли, миновала охрану и была такова.