Глава 1. Отступник

Вольный ветер гулял меж горных пиков, сдувая с них остатки позолоты уходящего дня. У посеревшего подножья ютился высеченный из скалы городок, с высоты птичьего полета напоминавший беспорядочную россыпь глыб. Три десятка семей магов земли наполняли сложенные из каменных плит стены своим нерушимым духом, день за днем, как и тысячи других укротителей стихий по всему материку, искупая грехи поколений. Это место давно затерялось на картах где-то меж Гудящими горами и устьем Змей-реки, отрезанное от всего остального мира широким горизонтом.

Шаги Горáльда послышались еще задолго до того, как отворилась дверь, рассекая лучом света вечерний сумрак.

— Холод сотни могильных ям поднимается с глубин, а вместе с ним и пещерные пауки. Грелл, видно, полагает: если эти твари сожрут нас, дух горы одарит его нескончаемой жилой камней-шептунов, — с порога заговорил он. Полные пыли, торчащие в разные стороны усы, похожие на старую метлу, шевелились в такт его словам. Мужчина по привычке хлопнул дверью и по каменным стенам забегали тени от потревоженной сквозняком лампы.

— Не думал, что пещерные пауки представляют опасность для десятка земляных магов, — едко заметил сидящий на полу под светильником парень, даже не оторвав взгляда от раскрытой книги. Бурые волосы, такие же неряшливые, как и у отца, нависли над испещренными частыми строками страницами.

— Фьорд! — одернула сына женщина, чей силуэт в холщовом платье маячил у дальней стены.

Ее голос был так же тверд и лишен каких-либо чувств, как и камень, из которого когда-то давно, еще не огрубевший от долгих лет работы в шахтах, Горальд возвел дом. Как и каменная скамья, на которую опустилось усталое тело. Как и каменные кровати, застеленные протертыми шкурами и ночами без сновидений. Порой Горальду казалось, что даже сердце его супруги высечено из камня, как и весь мир вокруг.

Горальд устало улыбнулся и поднял ладонь, призывая Эжен оставить сына в покое, хоть та и не могла увидеть его жест. И на мгновение не обернувшись, она старательно мяла тесто: время от времени, мука осыпалась с обтянутых сухой кожей кистей под ноги женщине.

— Слушай, парень, или ты ворочаешь камень, или отгоняешь пауков, — наставительно произнес Горальд. — Конечно, Грелл подобрал тройку укротителей огня, но от них горя больше, чем добра: их трюки только злят и слепят головастых мерзавцев, те впадают в бешенство и, скребя ногами, мечутся и бросаются на всех подряд!

Горальд страшно выпучил глаза и растопырил пальцы, изображая пещерного паука, но его сын давно перестал быть ребенком, чтобы пугаться, а после заливаться звонким смехом, присущим всем малышам. До девятнадцатилетия Фьорду оставалась всего одна ночь, и его разум тревожили вещи куда серьезнее, чем выводок пещерных пауков.

— Ты мог бы помогать отцу, если бы…, — так же равнодушно начала Эжен не отрываясь от своего занятия, но парень перебил ее.

— Нет, — Фьорд захлопнул книгу, крепко стиснув переплет.

— Не выдумывай, Эжен, какая от этого мальца польза? Как давно ты смотрела на своего сына? Эти хилые руки и ноги, а лицо! — Горальд громоподобно рассмеялся и посмотрел на сына, пытаясь найти в нем подтверждение своим словам. Но все, что он увидел — это пронзительный взгляд двух глаз цвета рыжей глины, от которого ему стало душно. В этом взгляде кипел мятежный дух, который он не мог объять ни мыслями, ни сердцем.

Горальд так и не смог до конца принять того, что в доме двух магов земли родился ребенок, чья душа была охвачена пламенем. Огненный дар Фьорда обнаружился куда позже, чем этому принято происходить на юге, где жила семья. Тогда, год назад, в болезненных муках умерла надежда четы на жизнь сына, лишенную печалей и забот тех, кого коснулось дыхание Проклятого. Тогда же зародились в душе Горальда сомнения и ненависть ко всякому магу огня, когда-либо появившемуся в их селении. Ведь его сын был так не похож на него. Но еще меньше он был похож на свою мать. В нем не было широкой кости и тяжелых черт лица, присущих большинству земляных магов. Крутым лбом Горальда, с нависшими над глазами кустистыми бровями, можно было колоть камни, что он и делал каждый раз на празднике Равноденствия, но Фьорд… Нет, сын Горальда отнюдь не был хилым пареньком с ломкими пальцами: проворный и ловкий, похожий на сжатую пружину, готовую в любой момент выстрелить, он всегда мог постоять за себя. Конечно, рядом с грузными магами камня он был тростинкой, готовой сломаться от малейшего дуновения ветерка. Но Фьорд не был магом земли. В его венах текло жидкое пламя, в ветреные дни разгоравшееся с новой силой. И сегодня был один из таких дней.

— Ради всего святого, кто-нибудь, разведите огонь! Это не дом, а склеп! — Горальд хлопнул ладонями по коленям и уставился на Эжен. Супруга, не вытирая рук, принялась искать кресало в спрятанном в углу шкафу.

Фьорд, хмуро смотря перед собой, вынул из очага толстую головню, и спустя мгновение та вспыхнула ярким пламенем.

— Фьорд! — Эжен обернулась и гневно уставилась на сына, а после, с некоторой долей страха, на разгорающийся в очаге огонь. Ее глаза давно выцвели и приобрели цвет гор, что опоясывали шахтерский городок, и в недра которых каждый день спускался ее супруг, чтобы извлечь на поверхность ценные минералы.

— Мне надоело прятаться, мама, — твердо произнес парень, не поднимая на Эжен взгляда. Он знал, что может увидеть: собранные в тугой пучок тонкие черные волосы, резкие скулы и крепкий подбородок — слишком крепкий для женщины. Магия земли иссушила ее тело и душу, оставив грубый остов под серой кожей: земля в этих местах была не плодовитее камней, и Эжен пришлось отдать свою жизнь взамен на мешок зерна и запах хлеба в доме.

— Тогда ты знаешь, как поступить: завтра отправишься к смотрителю Ройриху и раскроешь ему силу огня, — от слов Эжен Горальд закрыл глаза и устало потер пальцами переносицу, зная, что на это ответит его сын.

— О нет, я не стану еще одним клейменым рабом! — горячо выпалил Фьорд, вскочив на ноги, но тут же угрюмо сник, посмотрев на мать. Его взгляд был прикован к розовому шраму на лбу женщины — поцелуй раскаленного металла в форме четырех треугольников, заключенных в круг, вершины которых смотрели в середину. Такая же отметина была у его отца, и у каждого другого мага, как предупреждение всем людям, о греховности нутра носителя печати Проклятого. — Прости, я не хотел, я…

— Тогда тебе стоит забыть о своих фокусах, иначе, когда все раскроется, тебя запрут так глубоко, что ни я, ни отец не в силах будем пробиться к тебе сквозь толщу гор, — голос Эжен потерял былую твердость. Ее взгляд потух, и всем, что осталось в женщине, было молчаливое смирение.

— Наш сын умнее большинства стариков, Эжен. Как иначе, когда он только и делает, что сидит с книжками! — Горальд, переполнившись гордостью за сына, пригладил пальцами усы. — И если он не будет забывать об осторожности, возможно, ему удастся прожить жизнь простого человека, не обремененного этой ношей.

— И много ты слышал о тех, кому удалось подобное? — женщина повернулась к супругу и сыну спиной и принялась еще усерднее мять тесто.

— Нет. Но они и живут, как все остальные люди, благодаря тому, что никто о них не знает, — Горальд ободряюще улыбнулся Фьорду и пригласил того присесть на скамью рядом с собой.

— Или их всех переловили и упрятали подальше.

Горальд не нашелся, что ей ответить. Он вырос на верованиях, что маги рождаются в тех семьях, чьи предки были верны Проклятому, когда тот пытался покорить весь мир, а после неудачи — уничтожить. Союзы между магами должны были не допустить смешения греховной крови и впоследствии свести число живых укротителей стихий к минимуму. Однако, несмотря на все предубеждения, браки заключались и между теми, где в парах магом был лишь кто-то один. Когда родился и начал взрослеть Фьорд, Горальд уверовал, что он и Эжен, верным служением Всевидящей Матери смогли искупить грехи предков, и провидение даровало их сыну чистую кровь. Дыхание Проклятого проявлялось обычно к четырнадцати годам, хоть редко и бывали более поздние случаи. Последним рубежом было девятнадцатилетие, объединяющее в себе начало и конец, чистоту единицы и обретение мудрости девяти. В возрасте восемнадцати лет пробуждение огненного дара Фьорда разрушило иллюзию мира, в которую так хотел верить Горальд. В мире реальном магов ждала жизнь во имя искупления зла, заложенного в них при рождении.

Эжен покорно приняла свою судьбу и хотела, чтоб и ее сын проявил благоразумие и прожил свой век, как верный слуга Всевидящей Матери. Она знала: несмотря на всю тяжесть знака, венчавшего лбы магов, он защищал их от постыдного клейма «последователей Проклятого» и вечных гонений до тех пор, пока отступники не будут пойманы или же их жизнь не оборвется.

— Что ж, вам двоим стоит вспомнить о том мальчике, Дюке, — Эжен утерла рукой лоб. — Раскрыть себя ему было опрометчивым поступком для того, кто решил сохранить свою тайну.

— А что мне оставалось делать? — вновь вспылил Фьорд. — Оставить его на съедение пещерного паука? Дюк мой друг, он не выдаст меня. Я уверен, — парень сжал кулаки и уставился на танцующее в очаге пламя.

— Теперь самое время отведать твоей стряпни, Эжен, — после небольшой паузы сказал Горальд, чьи мысли были мрачны, хоть на лице и появилась добродушная улыбка. В мужчине не было уверенности, что на следующий день сама мать Фьорда не приведет в их дом церковников из желания уберечь сына от участи преступника.

* * *

Рассвет принес в ладонях из солнечных лучей щемящее чувство тоски и поселил его в груди Горальда, когда тот поднялся с жесткой постели и направился к двери. Ранний гость с завидной упорностью стучал в разбухшее от дождей дерево. Эжен села на кровати и терла глаза, которые слепил льющийся из окна свет. Она хорошо понимала, что значит этот стук. Полное тревог материнства сердце утешало лишь то, что теперь ее сыну не придется скрывать свою суть. Отмеченных знаком магов не преследуют и не запирают в ледяных Колодцах, если те послушно исполняют волю Всевидящей Матери.

— Сын, — позвал Горальд, подходя к двери. Он мог бы надеяться, что Фьорду хватило сознательности, чтобы уйти из селения под покровом ночи, но он слишком хорошо знал упрямый характер сына: Фьорд ни от кого не собирался бежать.

— Доброе утро, Горальд, мы можем войти? — за дверью в поношенной серой робе стоял смотритель Ройрих. Горальд помнил его еще с тех времен, когда был мальчишкой: Ройриху было чуть больше сорока, а в его жидкой бородке — всего с десяток седых волос. Тогда дверь открыл его отец, Дормак. Сейчас же пришли за его собственным сыном.

Седые вьющиеся волосы падали на изрезанный десятками морщин лоб Ройриха, его влажные глаза-бусинки выискивали юного мага-огня. Под мышкой он держал книгу, старше его раза в два, в которой он и смотрители до него вели записи о рожденных в селении магах, их семьях и возрасте, в котором проявились способности.

За спиной Ройриха стояли трое мужчин, в кольчужных рубашках и шоссах, со стальными пластинами, защищавшими предплечья и голень, на каждой из которых был оттиснут герб Всевидящей Матери: птица с расправленными крыльями и изображенным посреди пернатой груди солнца.

Горальд, придерживая дверь, впустил в дом старика Ройриха и сопровождающих его церковников. Только теперь он заметил стоящего в стороне парня, немногим старше Фьорда. Мальчишка носил на лбу знак Проклятого, особенно заметный на бледной коже. Его лицо больше подошло бы женщине, но не мужчине — с аккуратно выведенными чертами, тонкими бровями и чувственным ртом. Черные с отблеском, как древесный уголь, волосы забраны в хвост. Одет он был в кожаный камзол длиною до середины бедра. Бардовые пуговицы закреплены в петлях из зеленой нити. Предплечья закованы в наручи из темного металла. Высокие сапоги были заметены дорожной пылью. Парень сжимал в руке лук, а из-за плеча выглядывал колчан с десятком стрел. Он не собирался входить в дом, но Горальд все же оставил дверь отворенной.

Обернувшись к гостям, мужчина встретился взглядом с сыном, замершим в арке, ведущей в его комнату, и тяжело вздохнул. Он отошел от двери и встал подле появившейся из спальни Эжен, обняв супругу за плечи.

— Нас оповестили, что в вашем доме появился юный маг огня, и мы пришли убедиться так ли это. Подойди сюда, мальчик, не бойся, — Ройрих поднял голос и на пороге дома появился долговязый сухощавый парень, с впалыми щеками и крючковатым носом, неуверенно сжимающий край рубахи. Горальд сразу узнал обладателя нескладного тощего тела, большой головы и напоминающих высушенные водоросли волос, коим был соседский мальчишка Дюка, больше похожий на рыбью кость, а не на подростка.

— Дюк, ты действительно видел, как сын Горальда и Эжен сотворил огонь? — Ройрих сухим голосом спросил застрявшего у входа в дом парня.

— Да, мать отправила меня в разработанные шахты за светлячками, и мне не повезло наткнуться на пещерного паука. Если бы не Фьорд, чертов паук высосал бы мои внутренности, — его речь была сбивчивой и торопливой. — Да, Фьорд отогнал его с помощью огненной магии, он обжег ему лапы, и тот уполз вглубь шахты!

Дюк нервно сглотнул, не сводя испуганного взгляда с Фьорда.

— Фьорд никогда не думал плохого, он только хотел помочь, — затараторил Дюк, посмотрев на Ройриха, но старик жестом попросил его умолкнуть.

— Предатель! Я доверился тебе! Спас твою жалкую никчемную шкуру! — взорвался Фьорд. Его кулаки сжались, но прежде чем парень успел натворить дел, на его плечо опустилась тяжелая рука отца. Горальд мог поклясться, что чувствует волны жара, исходящие от сына.

— Я сделал это для тебя же, дурак! — лицо Дюка раскраснелось, а глаза, как затравленные зверьки, метались в глазницах в поисках безопасного убежища.

— Ты можешь идти, Дюк, — оборвал его Ройрих. Взгляд мышиных глаз старика не отпускал Фьорда. — Пойдем с нами, парень, с тобой не случится ничего плохого, ты еще до заката вернешься домой.

— Ну уж нет! — Фьорд ощетинился, хоть рука отца по-прежнему крепко держала его за плечо. Немного больше силы и Горальд мог легко переломать сыну кости. — Меня вы не превратите в очередную послушную куклу, которой Церковь будет помыкать вплоть до моей смерти!

— Что не так с этим ребенком? — устало просипел Ройрих и кивнул сопровождающим. — Заберите мага.

Горальд сделал шаг вперед, грубо оттолкнув сына за спину, сверху вниз взглянул на Ройриха и церковников. Эжен, прижав ладонь к губам, испуганно смотрела на супруга. Если он пойдет против воли Церкви, их обоих ждет суд и наказание, в полной мере соответствующее совершенному преступлению.

— Малец слишком взволнован и сам не понимает, что говорит, простите ему его дерзость, — Горальд широко улыбнулся, но этот примирительный жест натолкнулся на мертвую холодность церковников и скучающе-усталое лицо Ройриха. — Это моя оплошность, я слишком мало времени уделял его воспитанию. Сегодня девятнадцатилетие моего сына и, пусть это и не исправит моих прошлых ошибок, я хотел бы отдать ему подарок до того, как он уйдет с вами.

— Отец! — Фьорд не веря своим ушам смотрел на Горальда. Парень мог пытаться противиться церковникам, но с отцом ему было не справиться. До этого момента Горальд не выказывал своего отношения к бунтарским настроениям сына, и на какой-то миг Фьорду показалось, что отец, хоть и в тайне, но поддерживает его стремления.

Ройрих безразлично взмахнул рукой, позволяя Горальду исполнить желание. Мужчина улыбнулся еще шире и, повернувшись спиной к людям, пришедшим за его единственным сыном, крепко сжал Фьорда в медвежьих объятьях.

«Не знаю, что происходит в твоем мятежном сердце, парень, но, надеюсь, я не совершаю самую большую глупость в своей жизни», — думал Горальд, прижимая сына к груди. Фьорд не мог пошевелиться, как от сжимавших его рук отца, так и от растерянности: Горальд никогда не отличался проявлениями отцовской любви.

— Беги и не оборачивайся, — Фьорд услышал тихий шепот отца, а за ним треск камня. Сильный толчок в грудь выбил весь воздух из легких и сшиб парня с ног. Фьорд пришел в себя лежа на спине в паре метров от пробитой в стене дома дыры. Пространство вокруг быстро заполнялось пылью от обрушившегося на головы всех, кто был внутри, каменного свода. Оцарапанную при падении спину саднило, а горло сдавливал кашель.

— Отец…, — Фьорд поднялся на ноги, в нерешительности замерев на месте. Из замешательства его вывел вид натянутого лука в руках мага, оставшегося снаружи дома. Из-за пыли Фьорд не мог разглядеть деталей, но он отчетливо видел голубоватое свечение, исходящее от наконечника стрелы.

Пламя зародилось где-то в глубинах его сознания, еще до того, как Фьорд осознал нависшую над ним опасность. Огонь вырвался на волю безудержным потоком, сумев отклонить полет стрелы. Последняя глубоко оцарапала левое плечо парня, которое всего несколько минут назад сжимала уверенная рука отца.

Недолго раздумывая, Фьорд бросился прочь. Семья Горальда жила на краю селения, невдалеке от шахт, и юный маг быстро скрылся среди россыпи камней. Стрелок ринулся за ним, твердо решив не дать уйти мальчишке, осмелившемуся воспротивиться законам Церкви.

Фьорд бежал, не останавливаясь и не обращая внимания на боль в спине, пытаясь оторваться от преследователя. Не один день он провел среди великанов, чьи каменные пальцы торчали из земли, и лучше многих в селении знал тропы и Верхние пещеры. Фьорд понимал: не нужно быть знатоком этих мест, чтобы идти по оставляемому ним следу на земле. В этот момент он пожалел, что не родился магом камня.

Фьорд торопливо спускался тропами, которые ввели к сверкавшей в рассветных лучах Змей-реке, опоясывающей горы.

Вторая стрела разрезала воздух над головой беглеца и наполнила пространство ослепительным светом. Протирая глаза, Фьорд продолжал идти на ощупь, пока не запнулся о камень и кубарем покатился вниз. Одному везению благодарный, маг огня не разбил голову, ударившись только коленом и расцарапав кожу на ладонях, прежде чем оказался в свободном падении. Все еще плохо видя, он едва успел сгруппироваться, прежде чем с шумным всплеском упал в воду. Бурлящий поток тут же подхватил его, словно щепку, и стремительно понес вниз по течению.

Собравшись с мыслями, Фьорд выпустил из ладоней струи пламени. Их силы давления хватило, чтоб парня вышвырнуло в спокойную воду у берега. Вынырнув на поверхность, Фьорд успел глотнуть немного воздуха и вновь нырнул, до того как в него угодила бы очередная стрела. Осмотревшись, он поплыл к скоплению крупных камней на дне, загребая воду одной рукой.

Когда-то дух горы разгневался на воды Змей-реки за то, что те пытались проточить путь в самое сердце его жилища и скинул в воду гигантские глыбы, чтобы перекрыть русло. Но камни не остановили могущественную стихию: течение унесло их к устью, оставив лишь с десяток у берега.

Эту легенду рассказывал маленькому Фьорду отец. Он рассказал и о подводном ходе, высеченном в скале Змей-рекой и ведущем в Нижние пещеры. Фьорду улыбнулась удача, и он почти сразу заметил черную глотку хода, поплыл быстрее, чувствуя, как в легких заканчивается воздух.

Вынырнув с громким вдохом посреди небольшого грота, Фьорд с трудом выбрался на теплые камни и зашелся кашлем, выплевывая горькую воду, которой успел наглотаться, пока его кружила Змей-река.

По пещере разливалось мягкое свечение от десятков светлячков, затаившихся в щелях между камней. Их манил влажный и теплый воздух — идеальная среда для выращивания потомства.

Глубоко вздохнув, Фьорд закрыл глаза и затих, упершись лбом в каменный пол. Горальд всегда говорил, что слезы — для девчонок, и теперь сын мага земли из последних сил пытался сдержать застрявший в горле комок.

Перекатившись на спину, Фьорд отполз в сторону и забился в углубление в скале. Теперь он был достаточно спокоен, чтобы сосредоточиться на боли в оцарапанном стрелой плече. Рубашка насквозь пропиталась запахами крови и пота, которые не смогли смыть даже буйные воды Змей-реки. Оторвав рукав, Фьорд сжал ткань зубами и вытянул перед собой правую руку ладонью вверх. Над исцарапанной кожей появилось свечение, вскоре превратившееся в пламя. Сделав огонь плотнее и ровнее, он поднес руку к плечу. Запах горелого мяса и отчаяния заложил ноздри, проникая в легкие, пропитывая каждую клеточку тела мага огня.