Глава 1. Краткий траур по монархам Туртайгла

Барону Тэру сравнялось двадцать два года, и он тоже был сиротой — только с раннего детства. Немереное богатство и полное отсутствие родственников не испортили барону характер, но вот отвратить его взгляд от старшей принцессы оказалось совершенно некому. Барон был отнюдь не наивен: понимал прекрасно, что женитьба на наследнице престола не светит ему ни в коем случае. Если б ещё выбрать младшую! — а с Ланс у него никаких шансов не было. Превосходно понимал он также, что осуществление бегства, которым грезила возлюбленная, грозит ему как минимум пожизненным заключением. И, видит небо, не стоили того несколько дней (вряд ли больше!) идиллического существования в прибрежном домике. Бежать — так за границу! Но и житьё в заграницах завершилось бы, вне сомнений, быстро и печально: крутой нрав королевы Руганы не оставлял надежд на благополучный исход. Вполне вероятно, что королевское сердце растопится рождением внука — но исключительно по отношению к внуку. В случае беременности принцессу незамедлительно выдадут замуж за соседского принца. Она, впрочем, и так была слюнтяю обещана: классический случай помолвки до рождения.

И вот уже четвёртый год подряд барон Тэр ломал себе голову, не находя никакого выхода и не будучи в силах от принцессы отказаться. Он был очень молод, барон Тэр, и в Ланс любил не будущую корону. Корона интересовала его с единственной точки зрения: только она могла сделать принцессу не зависимой ни от чьей воли.

Именно поэтому скорбеть о безвременно ушедшей королеве барон не мог — ну не мог, и всё тут. Да и память о попытке сватовства отличалась яркими красками и полным объёмом. До конца дней будут преследовать Тэра кошмары с участием его несостоявшейся тёщи. Милейшие воспоминания! Барон с удовольствием променял бы их на впечатления, скажем, о проигранном бое с драконом или даже об избиении его, Тэра, в каком-нибудь захудалом трактире.

Вот смерть короля стала для него ударом: король был настоящий рыцарь и отличный мужик. В несчастный случай на охоте верилось с трудом. Отец Ланс не мог позволить проткнуть себя кабаньему клыку, пусть даже кабан оказался величиною с лошадь. Имелись у барона и подозрения, о которых он, разумеется, помалкивал: пожизненное заключение из-за принцессы ещё куда ни шло, но за длинный язык? Увольте!

Барон отличался недюжинными мозгами и многими талантами — недаром умница Ланс остановила на нём свой выбор. Но ему сравнялось всего двадцать два года, и потому винить барона в единственном заблуждении было бы несправедливо.

Однако, заблуждение присутствовало. Не заблуждение даже — ошибка! Ошибка настолько грубая и для барона неожиданная, что он готов был шпоры грызть и лбом об стенку биться. Не столько даже от крушения надежд, сколько от стыда за собственную многолетнюю глупость.

Принцесса Ланс в полной мере обрела независимость, прилагавшуюся к сиротству и короне. Вот только барон Тэр не получил от её приобретения ровным счётом ничего — кроме разве что смертельной тоски. А поминая своё поведение на коронации, барон скрипел зубами и крушил в бессильной ярости мебель.

Да: крушил! За пару недель, прошедших со дня коронации, в доме барона пострадали два стола: обеденный и шахматный, письменное бюро, разнесённое в щепки бароновыми каблуками, фамильный столовый сервиз с гербом на каждом предмете, кровать, подразумеваемая будущим брачным ложем, и много чего другого. В частности, нос камердинера, совершившего неумную попытку вступиться за посуду предков. Тэр самолично прикладывал к пострадавшему носу мешочек со льдом, но виноватым себя не чувствовал. А не лезь под руку! И спасибо скажи, что не шпагой чашки бил (не оказалось поблизости шпаги), а швырял об стены — ведь заколол бы дурня...

Коронация Ланс была трогательна настолько же, насколько была пышна. Всем хотелось праздника — а какой ещё праздник возможен в дни траура? Народ и двор пребывал по поводу коронации в сплошном экстазе и умилении: сиротка! Совсем ещё девочка! Красива! Добра! Мила!

Выкусите — мила… Но тогда, на коронации, барон повёлся: присягая на верность новому сюзерену, светился взглядом и дрожал голосом. Идиот.

Совсем скоро ему передали приказ явиться в кабинет королевы Руганы.

Всё это время — с самых похорон — Тэр и пальцем к любимой не прикасался, и слов не говорил. Держался в стороне, не имея возможности утешить денно и нощно окружённую родственниками принцессу, и ждал момента. А момент всё не наступал. Удивительно быстро оправившаяся от горя Ланс (то ли было после гибели отца! Тэр всерьёз испугался тогда за её рассудок) пребывала в трудах престольных по самый кружевной воротник. Барон терпел: не платья ведь новые, положению соответствующие, шила, не на могилах родителей молилась о процветании своего царствования, не с фрейлинами обсуждала чистоту бриллиантов в короне.

Ланс подымалась с рассветом, натягивала излюбленный костюм (мужской: запретить-то некому теперь было, а родственники и придворные, поражённые резкою переменой поведения наследницы, выжидательно помалкивали), заворачивалась в отцовскую мантию и у отца в кабинете торчала до ночи. Разбирала бумаги в его столе, лазила в книгах, выискивая королевские пометки, и поминутно вызывала то одного, то другого министра. Министры заходили в кабинет, снисходительно улыбаясь, готовые пояснять и наставлять, а вылетали оттуда потные и красные, нервно поправляя жабо и изрыгая невнятное в ответ на вопросы. Проштрафились, видно, по-крупному за два месяца правления Руганы, которая править была не в состоянии, но девчонка-то как откопать сие сумела? Барон рукоплескал.

В двери королевского кабинета скреблись слуги, предпринимая жалкие попытки наследницу и любимицу накормить. Но Ланс, изредка приоткрывая дверь, рявкала: «Чёрный! Без сахара!» и, по рассказам, принесённый кем-то сердобольным кофе со сливками сердобольному в лицо и плесканула. А не лезь под руку, рукоплескал барон.

Старая нянька Ланс утверждала, что в покоях принцессы пахнет табаком. Проверить это оказалось невозможным: Ланс хлопала дверями спальни перед носом услужливых фрейлин — раздевалась, стало быть, сама. Как всегда и мечтала: браво! Барон опять же рукоплескал.

А табак… Ну, и закурила: известно, в два месяца мать с отцом схоронить! Спасибо, не пьёт! Вот малышка Игган в вечер после похорон поймана была в материнском гардеробе с ополовиненной бутылкой ликёра, красная и с глазами в разные стороны. В десять-то лет! Хоть и похороны — а честь семьи? А королевское достоинство? Выпороть бы негодяйку, да нельзя!

Никому нельзя, а новой королеве можно, почему ж… И отхлестала Ланс сестрицу по щекам, а ежели другим слухам верить — так ременною перевязью и не по щекам вовсе. В день похорон. Под разносившийся по всему дворцу рёв щекастого пупса, де юре виновницы перемен.

Тэр не верил. Не могла она так! Ну, не могла! Ланс-то, с мышками в саду ворковавшая? Никогда!

Могла. Но это он понял позже — через два дня после её коронации. В кабинете Руганы.

— Я полагаюсь на ваш вкус, барон, — сказала она, когда Тэр, осатаневший уже от долгой разлуки, влетел в кабинет. — Вы так изысканны.

Спокойная, даже скучная, сидела на материнском столе, покачивая ногой в высоком сапоге. Барон плотно закрыл дверь, щёлкнул задвижкой и повернулся к ней снова. Пылая. Светясь.

— Я хочу здесь всё изменить, — сказала она, на барона не глядя. — Мебель. Драпировки. Светильники.

Тэр огляделся, подумав, что они не одни в кабинете. Нет — никого, а Ланс качает ногой и говорит об интерьере. Он огляделся ещё раз и пошёл к столу. Улыбаясь. Пылая.

— Вы оказали бы мне огромную услугу, барон, начертив эскизы, — сказала Ланс, когда он подошёл к ней вплотную. — Боюсь, что поступаю не слишком этично, обращаясь к вам с подобною просьбой, но, право, никто не сделает этого лучше вас. Вы же знаете, насколько высоко я ценю ваши таланты.

Ты ещё и половины моих талантов не знаешь, подумал Тэр, обнимая её, а она отстранилась и сказала:

— Уберите руки.

Он засмеялся — идиот! — и потянулся целовать, и тогда Ланс ударила его. Отнюдь не по лицу, как полагалось оскорблённому величию. Коленом в пах.

Как портовая шлюха.

Барон согнулся пополам и зашипел от боли, а Ланс соскочила со стола и встала перед ним, сунув руки в карманы штанов. Он видел только её сапоги на ковре со сложным геометрическим узором. Но слова Ланс он запомнил. И запомнил, как она, видя, что распрямиться барону невмочь, придвинула к его заду стул. И её слова.

— Присядьте, барон. Мне очень жаль. Но я хочу, чтобы вы поняли: между нами ничего более быть не может. Я королева, и я должна выйти замуж за короля. Во благо государства. Вы должны понять, барон: я не могу себе позволить...

Тэр нащупал рукой стул и, согнув колени, сел.

— Принц Юрген не король, — сказал он, наблюдая весёленькие красные горошки перед глазами. Очень было больно.

— О принце Юргене речь не идёт, — сказала Ланс, и в голосе её явственно прозвучало привычное омерзение. — Я расторгла помолвку.

— Даже так? Кто же ваш избранник, принцесса?

— Королева, — поправила Ланс.

— Простите, ваше величество. Обмолвился.

— Конечно, барон. Но впредь следите за собой.

— Ну разумеется, ваше величество.

— Что касается моего избранника — я ещё не пришла к определённому решению. Кроме того, это не ваше дело.

— Согласен с вами, ваше величество. Один только вопрос, если позволите.

— Да, барон?

— Вы собираетесь замуж выходить девицей? Или я могу рассчитывать на вашу первую ночь, как было обещано? В память о доброй дружбе, Ланс.

Она всё-таки покраснела и шагнула к барону. Давай, подумал барон, попробуй ещё разок. Только теперь я готов: скручу и засуну под диван вместе с королевским достоинством.

Но Ланс остановилась.

— Я понимаю ваши эмоции, барон. Мне очень жаль.

— Это значит «нет»? — спросил Тэр. — Тогда извините, ваше величество. Может, принц Юрген сделает вам эскизы. Говорят, он недурно рисует.

— Я расторгла помолвку с принцем Юргеном, — сказала Ланс, и тут до неё дошло. — Вы что, барон, предлагаете обновить мой кабинет в обмен на постельные услуги?

— О да, — сказал Тэр сладким голосом. — Вы совершенно правильно меня поняли, ваше величество.

— Убирайтесь, — сказала Ланс.

— Секунду, королева. А вдруг окажется, что ваш избранник карандаша в руках не держал? Подумайте! Моё предложение остаётся в силе.

— Тэр, — сказала она и завернулась в мантию. — Неужели ты не понимаешь. Ведь мне тоже плохо, Тэр. Хуже, чем тебе.

— Любопытно, — сказал барон, поднимаясь со стула. — И отчего же, позвольте узнать?

— Ты можешь жениться на ком захочешь. Всегда мог. А я… а мне придётся...

— Примите совет, ваше величество, — сказал барон, направляясь к дверям. — Думаю, вы зря отказали Юргену. Он тряпка, вы могли бы беспрепятственно наставлять ему рога. А тут уж — ну, в смысле рогов, — выбор стал бы весьма впечатляющ, не правда ли?

— Убирайся, — сказала Ланс.

Он взялся за щеколду и попытал счастья ещё раз: сказал, что думал, в надежде, что Ланс всё-таки ударит его. Хотелось одного — немедля сдохнуть, а если он засунет королеву под диван, то за оскорбление — вполне… Головы на площадях у нас давно не рубят, но по-тихому, в тюремном подвале… вполне.

А вот вам — голову рубить! Не такова мерзавка. Не дождётесь.

— Королева, — спокойно поправила Ланс. — Будьте любезны, барон, пошлите ко мне пажа.

— Конечно, ваше величество, — сказал Тэр, поклонился королеве до полу, подметя шляпой ковёр, и вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь. А вот дверь своего дома он снёс в тот вечер с петель. Дверь пострадала в его доме первой.

***

Её величество королева Ланс не хотела причинить боль барону Тэру. Она просто говорила правду.

Да — правду! Она не могла позволить себе брак с бароном. Она любила Тэра, это тоже было правдой — ещё какой! Но мезальянс невозможен. Теперь, будучи королевой Туртайгла, она понимала это великолепно. Ведь ей детей рожать! Сына! Наследника престола! Хорош же будет король баронской крови. Немыслимо; мать была права.

Конечно, Ланс знала всё это и раньше. Но, пока были живы родители, у них с Тэром имелся шанс: крохотный, но реальный. Бегство. Вне сомнений, её бы постигло материнское проклятие (отцовское — вряд ли!) и отречение от престола, но она бы пережила всё это — ради Тэра. Не говоря уж о том, что престола не хотела никогда. А отчизна ни на грош бы не пострадала: ведь оставалась Игган! И королева из малышки вышла бы куда как лучше, чем из Ланс. Девчушка росла твердокаменная. Никогда её никуда, в отличие от Ланс, не заносило, а уж королевского достоинства небо ей отсыпало — хватило бы на десяток принцесс. Игган! Игган — вот кому надлежало по праву наследовать корону! Младшей и любимой сестрёнке, серьёзной, как начальник охраны, ни разу в жизни не позволившей себе влезть в мужские штаны, жадной до учёбы, сидевшей у отца на коленях во время заседаний министерской ложи… А этот случай на похоронах… Но ведь и принцессы не каждый день хоронят матерей.

Да — королевой должна была стать Игган. Но небо распорядилось иначе.

Ланс, конечно, вправе была отречься от престола в пользу младшей сестры — и стать свободной и счастливой, и никто, никто в целом мире не помешал бы ей выйти за барона. Выйти за него — и жить дома, и нарожать ему кучу детей, совершенно не заботясь о чистоте их крови. Да, мезальянс, но в случае её отречения на их брак посмотрели бы сквозь пальцы. Плевать бы она тогда хотела, как на неё посмотрят! И с детьми было бы всё в порядке: одно дело — принц, рождённый от барона, и совсем другое — барон, у которого мать — принцесса, а тётка — королева.

Но как она могла отречься? Игган всего только десять, и как бы ни умна была девчушка, как ни подходила на роль королевы, она останется малышкой ещё как минимум пять лет.

Пять лет! Пять лет регентства — и кто ещё тем регентом будет? Тихий садист дядюшка, мамин братец? Или кто-нибудь из лордов? Сухопарый глупец Диршок, к примеру, идеальная марионетка… И лучшая марионетка — это сама Игган. Но даже если забыть думать о кукловодах и выбросить из головы возможный заговор против короны, регентство остаётся регентством. Регенты — это просто люди, люди, которым не внушали с младенчества, что благо отчизны неизмеримо выше личного блага. И когда им попадают в руки власть и деньги… О, Ланс читала о междуцарствиях! За пять лет можно успеть многое — и безвозвратно. И доживёт ли ещё малышка Игган до своего пятнадцатилетия?..

Нет, Ланс не могла рисковать. Это было ужасно — и непоправимо. Она поняла это у смертного ложа матери. «Ты — королева», — сказала ей мать. Сказала не назначая — напоминая.

Ланс — королева. А хочет она этого или нет — не вопрос. Для королевы нет слова «хочу». Только долг. Её долг. Перед отцом и матерью. Перед Туртайглом. Перед собой, наконец. Может быть, когда подрастёт Игган… Но Ланс знала, что это пустая надежда. Она позволила её себе только раз — на похоронах матери, потому что нужно ведь ей было за что-то цепляться!

Она королева — и хуже этого с ней ничего не могло случиться. Именно ужас перед будущим, которое на глазах превращалось в настоящее, помешал Ланс горевать по матери. Вот когда умер отец, её отпаивали травами, и не какими-нибудь — сонными, чтобы лежала в забытьи, чтобы хоть как-то унять её слёзы.

Мир рухнул, и на обломках его рос не по дням, а по часам новый — уродливый, чёрный, корчащий жуткие рожи. Ланс была вынуждена меняться так же быстро, как он рос.

А Тэр не понял. А Тэр счёл, что Ланс возвеличилась в собственных глазах и он стал ей, великой, не нужен. Ланс не осуждала его, нет, даже сквозь свой обретённый навеки кошмар она понимала, что должен чувствовать барон Тэр. Ведь для него всё это выглядело совсем иначе! Барон со дня смерти королевы уверил себя, что теперь-то Ланс принадлежит ему. При этом на корону, королевство и открывавшуюся возможность стать королём — ну, пусть даже консортом! — барону было глубоко наплевать. Как же она могла осуждать его?

Но обида не проходила. Барон ничего не понял — и ничего не спросил, а выводы сделал. И оскорбил её, а Ланс этого не заслужила. Правда, она его ударила, но как иначе было остановить?

Будучи сначала в эйфории, а потом в трагедии, Тэр не мог рассуждать здраво, и Ланс ему даже завидовала. Она-то должна была рассуждать, трагедия там или что. Не королевское это дело — страдать!

В день похорон матери ей пришлось объяснять это собственной сестре.

Поздним вечером к ней постучались фрейлины Игган, чтобы сообщить, едва не заикаясь в страшном волнении, что принцесса пропала. Ланс хорошо знала свою сестру. Игган, любимица матери, не рыдала у гроба. Слёзы ручьями текли по её личику, но ни всхлипа, ни вздоха она себе не позволила. И искать малышку следовало в покоях королевы, забившуюся в шкаф и ревущую в мамино платье.

Так оно и оказалось, но Игган не рыдала и здесь. Смотрела в одну точку совершенно стеклянными глазами, а рядом с ней стояла бутылка с ликёром. Наполовину почти пустая. Ланс поняла всё сразу — и приняла от души. Но она была теперь королева, а Игган приходилась ей родной сестрой.

Дворцовые сплетни в кои-то веки явили миру чистейшую правду: сначала Ланс отхлестала новоявленную пьяницу по щекам, а потом, перекинув сестрицу через колени (Игган сопротивлялась, как дикая кошка, — откуда только силы взяла!), отстегала до крови, задрав предварительно юбки. И не перевязью никакой, не ремнём даже — плёткой, попавшейся под руку тут же, в материнском шкафу. Особу королевской крови. За то, что вела себя, как простая девчонка.

После экзекуции Ланс сдала зарёванную малышку фрейлинам. Фрейлины таращили глаза: никогда — ни разу! — не видали они принцесс в таком виде. Игган взлохмачена как боевой петух, у старшей вся щека в царапинах и рукав рубашки полуоторван! Конец света!.. Не снизойдя до объяснений, Ланс отправилась к себе в спальню. Ополовиненный ликёр прятался под мантией — прекрасную идею подала ей сестрица!

Часа в три ночи ликёр прикончив, Ланс нетвёрдыми шагами направилась за следующей бутылкой. Дворец спал — но дворцовые уши не спят никогда, и она действовала осторожно. Кажется, никто не заметил её действий, а если и заметил, то криминала не усмотрел. Ну, бродит принцесса, шатаясь от горя...

Игган пришла к ней наутро: извиняться. Говорила, не подымая глаз, стыдно было девчонке, а уж как Ланс было стыдно за свой вид! Она принимала извинения сестры, зарывшись в гору подушек и надрывно кашляя. Притворялась простуженной и боялась ужасно, что Игган почует запах, долженствующий витать по спальне. Нет — не почуяла, видно, у самой во рту шакалы ночевали.

Выпроводив Игган, Ланс строго-настрого наказала никого больше не пускать: болею! видеть никого не хочу! И заперлась.

До обеда, игнорируя строжайший приказ, в спальню стучались лекари, на всю жизнь запомнившие состояние принцессы после похорон отца. Ланс не отвечала. Дрожала под одеялами, распахнув все окна. Помочь ей мог только сгубивший ночью ликёр. Или уж голова с плеч. Второй вариант был предпочтительнее — очень бы даже её устроил...

Впоследствии Ланс вспоминала это своё похмельное утро с тоскою и завистью: так ей было тогда плохо, что она даже страдать не могла. Благо...

Она пыталась смотреть на свою участь иначе. Глазами других. Думать так, как думали другие, — да хотя бы Тэр.

Юная красавица-королева. Власть, богатство, развлечения… что там ещё? Мужчины, в конце концов! Захочу — кину клич по королевству: голову дракона мне! Награда — поцелуй королевы! И ведь бегом побегут придурки драконов отыскивать. Короче, живи себе да радуйся. Не она первая, не она последняя. А с Тэром можно и незаконно: любовник будет. Фаворит. Назначить его первым министром… А лет через пять выдать замуж Игган (только, упаси небо, не за хиляка Юргена), признать её ребёнка наследником, да и отречься, к мантикоре, в пользу племянника...

Именно такие мысли посещали Ланс на похоронах. Она смотрела на белые цветы, покрывавшие тело матери почти целиком, и молча спрашивала, думая глупые свои мысли: «Так, мама? Ведь так?» Мать, конечно, молчала.

Она и прежде, на последних месяцах своей беременности, не сочла нужным с дочерью поговорить. Да и о чём? Не собиралась королева Ругана умирать. Тридцатипятилетняя здоровая женщина… Каждую ночь, ложась спать, Ланс умоляла мать явиться к ней, дать совет, объяснить… но что? Что хотела она услышать? Имя своего избранника? Но ведь это именно королева настаивала на браке Ланс с Юргеном. Отец кривился, даже пару раз обозвал Юргена «бабой в штанах». Ланс не знала, почему мать так хочет этой свадьбы. Впрочем, королева не торопила события и не назначала сроков. Не гнал коней и сам жених: Ланс всегда казалось, что их с Юргеном чувства друг к другу вполне взаимны...

Мать не приснилась ей ни разу. Зато снился отец, и Ланс была бы несказанно рада этим снам — будь возможность никогда не просыпаться. Отец снился живым, и потому она — во сне — облегчённо вздыхала и выбрасывала из головы проблемы. К чему, раз отец жив? И, проснувшись, долго лежала в слезах.

Две смерти за два месяца. Король и королева. Король — в расцвете сил, первый стрелок королевства, быстрый как вихрь, с невероятной реакцией. Несчастный случай на охоте с её отцом? Ланс не могла этому поверить. И мать — молодая и здоровая, словно не замечающая своей беременности, сгорела в несколько дней от родильной горячки. Мыслимо ли спокойно принять подобное?

Ланс не верила. Кажется, не верила одна она, а значит, скорее всего была не права. Но факты оставались фактами. Мать. От родов. Отец. На охоте. Король и королева. Царствующие монархи. И на престоле она, Ланс, восемнадцати лет от роду, девчонка, никогда не мечтавшая о короне. И никого, кроме неё, скоротечная смерть монархов не удивляла.

Ей виделся заговор. Ей виделся чёрный туман, ползущий на королевство со всех сторон. Она боялась за свою жизнь и за жизнь сестёр, а ещё больше — за Туртайгл. И ни с кем, ни с кем она не могла поделиться, потому что никому не доверяла. Как можно знать? Ей, глупой девчонке? А если она ошибётся?! Только Игган — но Игган была совсем кроха. И Тэр, но Тэр… Тэр был оскорблён и унижен. Она выбрала для разговора с ним кабинет матери — боялась дрогнуть. Она обрезала всё тем разговором, и Тэр постарался тоже. Может, и правда стоило предложить ему стать любовником? Но Ланс сильно подозревала, что после такого предложения влюблённый по уши барон перекинет королеву через колено и сделает то, что она сделала с Игган. И наплюёт на последствия. Да и были бы последствия? Ланс не знала.

Она знала только одно и знала твёрдо. «Ты — королева». Да, мама, да, папа, я королева! Спите спокойно, Туртайгл в надёжных руках — а если нет, так будет, и совсем скоро.

Ланс, восемнадцати лет от роду, вполне созревшая телесно женщина, сирота горемычная и королева Туртайгла, должна была выйти замуж.

За короля. Желательно, нищего и лишённого трона, чтобы вцепился в Туртайгл, как в единственную опору и судьбу, чтобы холил его и нежил. Чтобы защитил сестёр и страну от наползавшего тумана. И чтобы был похож на отца — характером, и силой, и государственным умом. Да; а лицом и фигурой — на барона Тэра. Конечно. Только свистни — да такие короли в округе просто кишат...

А если серьёзно, выбор отнюдь не богат. И ни один из рассмотренных кандидатов не подходил. Но нужно искать. Очень быстро. Королева я или оборка на юбке?!

Я выйду замуж — а что мне ещё остаётся?

Комок вставал в горле при одной мысли о замужестве; очень плохо было, что оно оттягивалось из-за траура по родителям, но Ланс не могла не радоваться отсрочке.

Мир был чёрен и гадок, но одну отдушину Ланс всё же имела: кабинет матери. Сладкий запретный плод. Ланс не торопилась его раскусывать, скорей уж медлила. Барон Тэр был не единственным в Туртайгле знатоком интерьеров, и Ланс в неделю сменила в материнском кабинете всё. В конце концов, это последняя воля матери. Ланс казалось, что слова королевы о кабинете были скорее способом извиниться, чем действительно значимым завещанием. Да, королева Ругана отличалась весьма крутым нравом, но как знать, вдруг всё же мучилась совестью из-за той давней трёпки, и вот в последний свой час...

В любом случае, последняя воля есть последняя воля, и Ланс исполнила её в точности: поменяла в кабинете абсолютно всё — даже оконные рамы, даже паркет. Только стол остался прежним и на прежнем месте. К столу этому Ланс с детства питала нежные чувства, да и мать велела его не трогать.

Слово «опасно» в голове у юной королевы не задержалось. Слишком многое свалилось на Ланс, что уж там, по мелочам-то...

Стол стоял посередине комнаты. Был он огромен, был он тёмного дерева, от ножек до столешницы испещрён всякими разными знаками и рунами и чувствительно уляпан чернилами — от пометок до клякс.

Мать увлекалась астрологией, это Ланс знала. Все знали. Потребны были королеве Ругане в занятиях тишина и покой. Никого не пускала она даже на порог кабинета, утверждая, что астрология требует одиночества и вдумчивости. И горе тем, кто отвлечёт королеву от занятий! Громы гремели во дворце, смерчи носились и молнии сверкали, поражая всех без разбору. В том числе и мужа, с которым королева в остальное время пребывала ежели не в согласии, так уж в любви точно.

Ланс никак не могла в толк взять, почему родители, поженившиеся по сердечной склонности, а не из династических соображений, так усердно пихают её замуж за соседского принца. Если только по нерушимому королевскому слову, ещё до рождения невесты данному?

Впрочем, в последний год монархи не в ладах оказывались всё чаще и чаще. И не так чтобы «милые бранятся — только тешатся». Тешились-то они, сколько Ланс себя помнила, а вот на третьей маминой беременности ругаться стали очень даже по-серьёзному. Из-за того ли, что отец искал предлог взять назад даденное соседу слово и с каждым визитом Юргена укреплялся в своём решении. Или потому, что мать, забросивши и мужа, и детей, всё чаще и чаще уединялась в своём кабинете. Были, наверное, и другие причины ссор — теперь уж не узнать!.. Радоваться бы им да надеяться на рождение мальчика (а уж Ланс как надеялась!), а вот не брал их мир.

А может, мать себе нагадала, что не будет у неё мальчика. Ни с кем она никогда своими изысканиями не делилась и гороскопов никому не составляла, а если и составляла, то не показывала. Она занималась астрологией по собственному почину, и была самоучкой, и всех астрологов из дворца давным-давно выжила. Придворный маг — очень старый и очень умелый — подался, по рассказам отца, в отшельники ещё до рождения Ланс. И нанимаемые после него надолго не задерживались — уходили без объяснений через месяц-другой. Да и не имел король Туртайгла сильной нужды в магах. Но будь таковой при дворе, думала Ланс, всё могло бы обернуться иначе.

Теперь-то никто не запрещал Ланс прочесть все материны гороскопы. Не то чтоб оно ей сильно требовалось — так… Сладкая возможность проникнуть во взрослые тайны. Конечно, Ланс понимала, что никаких тайн не было у матери и в помине. Обычная женская вредность! Но давнее наказание продолжало сидеть занозой — за что?! По бумагам не лазила, приборов не трогала, сидела себе за шторкой на подоконнике, проникнув на крошечную капельку в секретную мамину жизнь.

Кроме как залезть в материнские тайны, в кабинете больше и делать было нечего. После всех переделок и перестановок кабинет стал похож на один из покоев самой Ланс. Это если бы Тэр эскизы нарисовал… Хотелось-то чего-нибудь невиданного, не по своему вкусу и не по маминому, а художники и реставраторы вздумали угодить королеве именно так.

Вот отцовский кабинет — да! Знаком он был Ланс с детства. Королю присутствие дочек всегда было по душе и к месту. Никогда он Ланс не выгонял, и Игган около отца крутилась постоянно. Ланс тоже не гнала малышку, понимала: Игган тоскует больше, чем старшая, да и не мешала сестрёнка нисколько. Хочет заниматься в папином кресле своей математикой — на здоровье, маленькая!

Ланс тоже часами пропадала в папином обиталище. Корпела над книжками и записями, постигая науку управления государством, и наука эта давалась ей легко, при иных обстоятельствах обошлись бы мы и без мужа!

Но материнский стол, гордо высившийся посреди кабинета, таящий небо знает что в своих обширных недрах, — стол притягивал Ланс, словно птичку к зёрнышку и кошку к сметане. Да и момент, наконец, настал. Всё, всё было у Ланс готово для запускания в стол любопытного носа.

Ящики и дверки оказались заперты, и Ланс бросилась искать ключи. Ключи обнаружились быстро — в материной любимой шкатулке, которую Ланс забрала у неё из спальни сразу после похорон, но взглянуть на содержимое так и не удосужилась.

Разобравшись с ключами, Ланс начала осмотр — путешествие! экспедицию! — с боковых полок. На верхней стояли невероятной величины фолианты: растрёпанные, с оборванными корешками. Ланс вытащила один, грохнула тяжеленный том на столешницу и раскрыла на первой попавшейся странице.

Небо!..

Мама!

Так вот чем ты занималась здесь, мама!

Ланс, пятясь, отошла от стола, бегом бросилась к приоткрытой двери и, просунув в неё голову, закричала:

— Меня не беспокоить! Что бы ни случилось! Королевский приказ!!

Она помедлила, прежде чем задвинуть щеколду. Совсем чуть-чуть, но помедлила. Щеколда въехала в пазы с противным резким скрипом, и Ланс подумала, что раньше не слышала этого звука. Новая, смазанная щеколда… Подумала и тут же забыла.

Она вернулась к столу, придвинула кресло, забралась в него с ногами и стянула фолиант к себе на колени.

Ах, мама, мама...

Но теперь-то я узнаю. Теперь я не буду испытывать недостаток в советчиках.

Ланс, королева Туртайгла.

***

Дворец, обсуждая королеву, квохтал и трясся, как окружённый лисами курятник. Сплетников и доброхотов во дворце было несчётно, а потому барон Тэр узнавал новости очень быстро.

Королева Ланс переделала под свой вкус кабинет усопшей матери. Это мы знаем, подумал Тэр, это я первый узнал.

Королева Ланс заперлась в кабинете усопшей матери. А что ей делать, бедной девочке, государственные дела вершить? Поиграла и будет. Тоскует, письма перебирает, рукоделия мамашины, посочувствовал Тэр и тут же сам на себя обозлился: как бы не так — бедная девочка! Небось жаждет материн нрав в себе отточить… как шпагу… как жало...

Королева Ланс спит и ест в кабинете усопшей матери, а еду ей приносят на столик, выставленный за дверь. Королева — о ужас! — не принимает траурные визиты. Имеет право, подумал барон, тоже мне событие...

Королева Ланс не пускает в кабинет усопшей матери даже принцессу Игган — неслыханное! невозможное дело! А и какого гиппогрифа малышке там делать, пожал плечами Тэр, малышку развлекать надо, а не пихать под бок сбрендившей сестрице.

Как мать, как мать, ползло по дворцу, та, известно, перед смертью совсем ум потеряла со своей астрологией. Замуж ей надо, вашей королеве, безучастно подумал барон. Так первое, что сделала, короновавшись, — отослала в соседнее государство известие о расторжении помолвки. Ну, это не беда, Туртайгл — кусочек лакомый, претенденты сбегутся, как собаки на кость, дайте только трауру кончиться!

Ровно через неделю после того, как Ланс отперла материнский стол, барон Тэр сидел дома, у камина, тянул вино — не то вторую, не то третью после завтрака бутылку — и лениво командовал слугами, расставлявшими новую мебель. Экономка барона нынче утром сочла возможным заменить обломки: хозяин третий день как ничего не крушил. Предпочитал напиваться вусмерть с самого завтрака. Не то кулаки ободрал до мяса, не то просто устал, кто ж его, болезного, знает...

— Выпьешь? — предложил барон, увидев на пороге гостиной душевного друга Корлена, бравого капитана гвардии.

— Давай, — сказал душевный друг и, присев напротив Тэра, изложил последние дворцовые события.

События были такие.

В восемь часов утра (барон как раз приканчивал первую бутылку, экономка начала завозить мебель) королева Ланс покинула кабинет усопшей матери.

Как была — а была в измятом мужском костюме и книжною пылью припорошенных сапогах — Ланс явилась в ложу министров (разумеется, пустовавшей в такую рань) и велела: немедля! всех! сюда! Заспанные министры прибыли сей секунд, гомоня недовольно, но, узрев королеву, быстро прикусили языки.

Королева сидела на столе и качала ногой в нечищеном сапоге. Вокруг глаз у королевы чернели круги — словно не спала она, по меньшей мере, суток трое.

Не меняя позы, королева изволила сообщить министрам о грядущих переменах в государстве, простым языком, со скучным выражением лица.

— Я выхожу замуж, — сказала королева. — Мой жених будет здесь через два дня. — Тут она подумала и добавила: — К вечеру, полагаю.

Обведя взглядом ошалевших министров (небо! гонцов — не отправляла! не принимала! уж не рехнулась ли?!), королева слезла со стола и неспешно направилась к выходу. У дверей она остановилась, повернула к министрам голову и, подождав, не нарушит ли кто гробового молчания, сказала:

— Готовьтесь.

— Но, ваше величество! — осмелился министр двора. — Но траур, ваше величество!..

— Траур закончен, — ответила ему Ланс, королева Туртайгла.

Рассказчик из капитана Корлена был никакой. Говорил он монотонно, без использования мимики и эффектных пауз, — ах, не так! не так подаются подобные новости! — а закончив, схватился за бокал и принялся жадно пить. Не сплетничать пришёл — поделиться.

Барон же, дослушав, вскочил, держа за горлышко бутылку.

— Кто?! — рявкнул он.

— Чего? — спросил Корлен. Соображал он туго — не вообще, а сейчас, поражённый случившимся почти наповал.

— Жених — кто?!

Корлен только плечами пожал.

— Никто не знает. Это она не сказала.

Тут барон выругался самыми чёрными словами и швырнул бутылку в камин. Бутылка, грохнувшись о кованую решётку, разлетелась на мелкие стёклышки. Один из осколков, совершив высокую дугу, плюхнулся в вино гвардейцу. Корлен с сожалением заглянул в недопитый бокал и поставил его на столик.

— Во дворец не ходи, — сказал он барону. — Она не принимает. Никого. Вина! — крикнул он. — А ещё она хромает, королева. Может, ногу отсидела. Никто не знает.