Глава 2. Суета перед свадьбой

Ланс запретила сестре прогулки по столице.

Прогулки эти давно вошли в традицию: не приходилось уже напоминать и приказывать. Каждый день, ровно в одиннадцать, Игган забиралась в открытую карету и каталась по городу в сопровождении фрейлины и учителя истории. Фрейлина была одногодкой принцессы и любимой её подругой, рассказы учителя о достопримечательностях плавно переходили в лекции об архитектуре или экскурсы в былые времена. Игган очень любила эти поездки. Учитель никогда не повторялся, фрейлина Динка, как и принцесса, слушала его с упоением, но теперь всем троим пришлось, по приказу королевы, довольствоваться дворцовыми покоями.

Лишили Игган и конных прогулок. Взамен лошадей она получила уроки по фехтованию, да не раз в неделю, как когда-то, отдыхая от государственных забот, баловался с ней отец. Уроки были обязательные, каждый день по часу, и вёл их капитан Корлен, лучший фехтовальщик Туртайгла и победитель всех турниров, оказанной честью заметно изумлённый. В конце каждого урока капитан показывал принцессе приёмы рукопашного боя (далеко не общепринятые) и обещал научить владению ножом, как только она натренируется попадать в выбранную цель. Игган, девочка послушная, тренировалась, кидала ножики в установленную в её игровой комнате мишень.

Зато образование её, прерванное после смерти отца, продолжилось в полном объёме. Игган радовалась: ей очень хотелось учиться. Забивать голову математикой, географией и прочими науками, чтобы не оставалось свободного времени, чтобы некогда было думать.

Не помогло. Как ни старалась принцесса, очень серьёзно всегда к учёбе относящаяся, мысли её пребывали отнюдь не в книгах и тетрадях. Совершенно не могла она сосредоточиться на решении задач и метании ножиков. Динка, учившаяся вместе с ней и в попаданиях в мишень делавшая невероятные успехи, честно пыталась подружку развлечь, выдумывая каждый день новые игры, но и игры принцессу не влекли.

Все вокруг уверены были, что малышка Игган тоскует по отцу с матерью, все старались развлечь её и утешить (кроме разве что старшей сестры), и принцесса, девочка очень хорошая, с благодарностью принимала заботы окружающих. Однако давно уже не стояла она часами перед портретами родителей и почти не плакала по ночам, хотя подаренный к Новому Году лично мамой огромный пушистый медвежонок постели принцессы не покидал.

Другие проблемы заботили Игган, другие печали занимали маленькую принцессу, вытесняя собою тоску и горе.

Мама и папа умерли, ничего было с этим не поделать, сколько ни плачь. С помощью старой няньки принцесса сумела убедить себя, что мама и папа на небе, и если она, Игган, будет вести себя хорошо, обязательно их увидит — не скоро, конечно, но обязательно. Но старшая сестра была жива, и с ней, живой и здоровой, любимой и единственной (мелкая кукла в пелёнках не интересовала Игган абсолютно) происходило что-то странное и подозрительное.

Словно Ланс подменили — и не то чтобы после коронации, это ещё как-то можно было бы понять. Но нет: перемены начались со дня смерти мамы. Во дворце бытовало мнение, что у Ланс в голове от горя мелкие гиппогрифы завелись, но Игган так не думала. Что-что, а вот сумасшедшей сестра ни в коем случае не выглядела. По крайней мере до того, как заперлась в мамином кабинете.

Игган всё понимала. Она была девочкой послушной и хорошей — и отнюдь не глупой, и она тоже была принцессой. Она не удивлялась разбору отцовских бумаг и скандалам с министрами — ведь Ланс теперь королева! Препоручить министрам правление — как можно! Игган тоже никогда бы так не поступила.

Мужская одежда? Но Ланс всегда норовила в мужских нарядах ходить и с мамой из-за этого ругалась, сколько Игган себя помнила. Отказала противному Юргену? Правильно сделала, считала Игган, вот ещё!.. Стала груба и резка? И это Игган сносила спокойно. Даже полученную за ликёр порку принцесса сочла вполне заслуженной и обид на Ланс не держала.

Она видела и чувствовала, что у Ланс на уме отнюдь не государственные дела. Иное. Плохое и страшное. Из-за этого плохого и страшного сестра и заперлась в кабинете у мамы, и вот там, в кабинете, что-то с Ланс случилось. После невероятного известия о грядущей свадьбе принцесса осмелилась к сестре подойти, и разговор у них состоялся: краткий и неласковый. Игган уснуть не могла потом, до утра ворочалась, ломая себе голову.

— Ланс, — спросила она. — А ты его любишь? Ну, жениха.

— Конечно, — сказала сестра.

— Ланс, а как же Тэр? Ты его больше не любишь?

— Нет, — сказала сестра. — Иди играй.

Игган поделилась с Динкой, и Динка, ничуть не удивившись, объяснила ей, что Ланс-то теперь королева, а королевы только королей любят, разве её высочество не знает? Этот жених — король, убеждённо сказала Динка, и очень, наверное, красивый! Лучше барона! Ах, невозможный красавец!

Пусть даже так, но если так — ведь все должны радоваться? А царившую во дворце атмосферу какой угодно можно было назвать, только уж не радостной! И меньше всех радовалась королева.

Игган показалось, что до приезда жениха прошла целая вечность. Вечность продолжалась два дня. Всего два дня суеты и перепуганных лиц, но к вечеру второго на королеву страшно было смотреть и страшно было подходить к ней. Она улыбалась подходившим — лучше бы ругалась и ногами топала, чем так улыбаться! — и со всеми соглашалась, а надевши роскошное платье и засверкав драгоценностями, совсем стала на себя не похожа.

— Карета, ваше величество! — поклонился ей запыхавшийся церемониймейстер. — У ворот карета… наверное, это… — и замолчал, увидев, как резко побледнела королева.

— Надеюсь, у вас всё готово? — спросила она, забыв улыбаться.

— Конечно, ваше величество, — пролепетал церемониймейстер.

— Ну так встречайте!

Церемониймейстер удалился, всем видом выражая крайнее недоумение, а королева щёлкнула пальцами. Тут же рядом с ней возник паж с подносом. На подносе стояла рюмка, издававшая сильный травяной запах, и королева выпила рюмку залпом и продолжала держать её в пальцах, не трогаясь с места. Крутившаяся рядом с ней Игган осторожно тронула сестру за рукав:

— Ланс… Мне тоже идти?

— Да, и тебе. — Ланс словно очнулась, взглянув на неё, и махнула пажу: — Скажи там… в тронный зал, там же это всё… Скажи, я иду… я сейчас иду.

В тронном зале повисла тишина. Странная, непривычная тишина: словно статуи стояли в тронном зале, сотня разнаряженных статуй, и у трона — главная из них. На голове у главной статуи была корона; чёрные, словно нарисованные круги под глазами просвечивали сквозь слой пудры.

Вошедший жених застыл в долгом поклоне прямо на пороге. Как картинка на гобелене в маминых покоях. Выпрямившись, он тряхнул длинными волосами, отдал лакею шляпу и, не осматриваясь, быстрым шагом направился к королеве. Ланс протянула ему руку, и жених вполголоса (стоявшая рядом Игган всё слышала) сказал:

— Платье идёт тебе больше. — И громко произнёс: — Вы прекрасны, ваше величество!

— Рада, что вам нравится, — одними губами сказала королева и добавила во всеуслышанье: — Приветствую вас, мой лорд!

Он встал рядом, не выпуская руки королевы, и Ланс обратилась к присутствующим в тронном зале:

— Дамы и господа! Я счастлива представить вам моего жениха и вашего будущего короля: лорд Сарк тор Харкирен!

Не король! Как же так? Не король!

Но Ланс продолжала:

— Я не назвала вам полный титул, господа. Честь, оказанная мне и моему народу, поистине велика. Оцените же её в полной мере: перед вами — высокий лорд Кашрерирга! — И королева присела перед своим женихом в глубоком реверансе.

— А-ах! — одним горлом сказал тронный зал, срывая шляпы и шурша юбками, а Игган, приседая тоже, судорожно вспоминала: Кашрерирг… правление высоких лордов… легенды Кашрерирга… династия магов! Он маг! Настоящий!

Высокий лорд, подняв королеву, опять целовал ей руки, что-то говорил, улыбаясь, и Ланс улыбалась тоже — всё той же страшной, невозможной улыбкой. За спиной высокого лорда, неотрывно в спину эту глядя, стоял капитан Корлен, и на щеках капитана горели красные пятна. Игган тоже стала на жениха смотреть, пристально и совсем невежливо. Высокий лорд, покосившись на принцессу, опустился перед ней на одно колено. У него были твёрдые пальцы и серые, как облака над осенним Туртайглом, глаза.

— Ваше высочество! Я буду счастлив назвать вас своею сестрой, — сказал лорд, и принцесса удивилась: почему сестрой? Она посмотрела на Ланс, но Ланс нетерпеливо кивнула ей, и тогда Игган вспомнила, наконец, о приличиях.

— Благодарю вас, лорд. Я… я тоже… — ответила она, запинаясь.

Лорд усмехнулся и поцеловал Игган руку. Он был и вправду красивый, жених Ланс, только совсем старый, почти как родители. Наверное, ему было уже тридцать лет, а может быть даже и сорок! И в волосах у него чёрные пряди перемежалась со светлыми — но не седыми, совсем нет. И он был маг! Настоящий маг — не такой, как жившие в городе. Те только и умели, что варить зелья да разгонять тучи на время королевской охоты, а он, наверное, мог превращаться в бушующий смерч, и побеждать целые армии, и всякие другие чудеса… Кашрерирг!..

Свадьбу назначили через неделю. Немыслимо скоро, но Ланс никаких возражений не слушала. И предсвадебные хлопоты всех заставили забыть про маленькую принцессу. Даже уроки прекратились. Только портные, шившие ей новое платье, приходили с утра, суетились, прикалывая оборки и вымеряя длину шлейфа, а Игган послушно поворачивалась и поднимала руки, умирая от нетерпения: скорее! скорее уходите! У Игган было очень много дел во дворце.

Она слушала и думала.

С дамами было всё ясно: дамы от мала до велика шептались о красоте и стати жениха королевы, и какие у него глаза, и что, может, удастся узнать, какое у него всё остальное. Чего остальное-то, злилась Игган, вот дуры!..

С мужчинами оказалось труднее.

Капитан Корлен беспрестанно шипел сквозь зубы нехорошие слова — больше ничего, и принцессе скоро стало неинтересно его подслушивать. Министры говорили об отставках, упразднении должностей и особенно много — о смене политики. Все слова министров Игган вроде бы понимала, но как совместить угрозу диктата и свадьбу Ланс?..

Очень познавательно было вертеться под ногами у придворных: эти, в основном, рассказывали друг другу легенды о родине высокого лорда. Чего только Игган не услышала за несколько дней! Но рассказы были совершенно разные. То про великое светлое королевство, то про чёрные ямы мировых энергий. Принцесса попыталась расспросить учителя истории, но тот сухо изложил ей содержание соответствующей главы в учебнике. Главу Игган прочитала в первую же ночь по приезду лорда Сарка. Ничего такого особенного в учебнике не обнаружилось: да, было такое государство, да, правила им династия магов (высоких лордов), и в конце концов все эти великие волшебники между собою переругались и передрались, вот и остались от Кашрерирга одни обломки да легенды.

Подходить к сестре Игган опасалась: Ланс пребывала в состоянии непреходящей истерики. Никто, кроме Игган, об этом, кажется, не знал… разве что сам виновник торжества. Очень уж странно он на королеву смотрел, когда та его взгляда не видела, и странно подёргивал губами, словно удерживая усмешку. Как кот на облюбованную птичку, хмурясь, думала принцесса. Что думала Ланс, было, конечно, неизвестно, но королева заметно старалась находиться в обществе (от чего общество порядком уже отвыкло). И чем больше толпилось вокруг людей, тем спокойнее казалась королева. Уже через день Игган уверилась точно: Ланс совсем не хотела выходить за высокого лорда замуж! Ланс боялась своего жениха.

Причин этому Игган не знала, но высокий лорд и настоящий маг принцессе не нравился. Не из-за Ланс, нет, — просто не нравился, и всё. И грядущая свадьба не нравилась Игган тоже.

Она была однажды на свадьбе, в соседнем королевстве, когда выходила замуж юная тётушка принца Юргена. Все тогда веселились и радовались, а дворец был засыпан сладостями и цветами. И жених был замечательный, смешной такой! Раздувался от ревности, как мыльный пузырь, стоило какому-нибудь мужчине — даже толстому и лысому слуге! — подойти к невесте. Игган с Динкой нарочно подсылали к ней кого ни попадя со всякими глупыми поручениями, чтобы посмотреть, как жених краснеет и злится.

Свадебная суматоха и в Туртайгле имела место. Сновали гонцы, готовились деликатесы, вытряхивались ковры, и цветов было немерено, а ювелиры и портные с ног сбивались, чтобы успеть выполнить все заказы. Но все ходили с ужасно серьёзными лицами, а начальник охраны то и дело оглядывался с таким видом, словно сзади его кто-то стукал по голове. Но и это смешным не казалось. Никто, никто не веселился и не радовался в преддверии королевской свадьбы! А Ланс плакала по ночам. Ланс плакала, как будто её выдавали замуж насильно, за старого и страшного тролля, который должен был увезти её в северные тёмные пещеры.

— Ланс, ведь ты никуда не уедешь?

— Нет, — твёрдо ответила сестра. — Конечно, нет! что ты придумала? Теперь всё будет хорошо.

— Ланс...

— Иди играй.

Все девушки боятся свадьбы, важно пояснила принцессе Динка. Потому что после свадьбы бывает первая брачная ночь, и девушкам до утра нужно быть голыми. И чего здесь страшного, спросила Игган. Ну, женихи что-то с ними делают, неуверенно сказала Динка, и невестам это очень больно. Утром у них вся постель бывает в крови.

Игган пришла в ужас. Каждое утро?! Да нет, только один раз, сказала Динка. Но страшно, конечно! Конечно, согласилась Игган, и ей стало спокойнее. Может, и правда, всё дело в брачной ночи? Может, сестра боится поэтому? Тогда нестрашно! Один-то раз! Ведь все женятся, и никто не умирает. Подумаешь! Трусишка Ланс! Вот Игган недавно порезалась ножиком, так столько было крови! А Игган даже не плакала!

Но всё равно — даже если Ланс просто трусишка — что-то было не так с этим высоким лордом. Ах, если б знать!..

***

Фрейлина маленькой принцессы была почти права: больше всего на свете Ланс не хотела именно первой брачной ночи. Благо Туртайгла меркло и гасло, когда Ланс позволяла себе задуматься о последствиях свадьбы. Уверенная твёрдо и непоколебимо в правильности своего выбора, слушавшая высокого лорда, как родного отца и глас небес, Ланс грезила об одном: чтобы высокий лорд был не женихом ей, а, скажем, внезапно объявившимся братом. Небо! как бы она его обожала!..

Ланс стыдилась такого отношения к будущему мужу, но скрывать неуместные чувства удавалось с трудом. Не удавалось совсем — высокий лорд, казалось, видел её насквозь. Высокий лорд был весьма терпелив: его нисколько не оскорбляло то, что Ланс шарахалась от его прикосновений, и прикосновений этих он не прекращал. Ты привыкнешь, спокойно говорил он, попытайся расслабиться.

Лорд Сарк не отвращал королеву как мужчина. Возможно, она бы и привыкла к нему. Даже смогла бы полюбить — должна! должна была полюбить за то, что он для неё сделал! Да, она бы смогла.

Не будь на свете барона Тэра.

Как он мешал ей, небо! Как мешал! И как она перед ним виновата! Но одно — только одно! — Ланс могла исправить.

Высокий лорд видел её насквозь, но про барона-то не знал. Ему и в голову не могло придти, что Ланс замыслила — замыслила с той самой минуты, когда приняла предложение о замужестве. Она колебалась, но только в том, как именно замысленное осуществить. Трудное это было дело — неисполнимое! Но если королева решила...

В последнюю ночь перед свадьбой, сославшись на разболевшуюся от волнений голову, королева удалилась спать очень рано, но не ложилась вовсе. Дожидаясь, пока дворец угомонится и уснёт, она сидела в своей спальне, в последний раз обдумывая последовательность предстоящих действий.

Прежде всего её никто не должен был заметить.

Ланс переоделась в костюм, тысячу лет назад припрятанный для бегства на побережье. Костюм был пажеский — для прохода через дворец и дворцовый сад, а за пределами дворца превращался в костюм горожанина — путём надевания плаща до пяток и широкополой шляпы. Прилагались к костюму лёгкие и удобные ботинки, всклокоченный паричок и, для пущей убедительности, корзинка, набитая портновскими принадлежностями. Измазав коричневыми тенями для век лицо, Ланс подбежала к зеркалу и облегчённо кивнула глянувшему оттуда незнакомому мальчишке.

Привязав к поясу корзинку, а к оконной решётке верёвку (особым узлом), королева замотала салфетками ладони и спустилась в сад. Как мечтала, мрачно думала она, пробираясь сквозь кусты к ограде, как мечтала, только вот обратной дороги-то в мечтах не было. Очень любопытно, как я буду назад влезать. Оно и невысоко, третий этаж, можно было и без верёвки даже спрыгнуть, но назад?.. А вот зайду внаглую — да и всё! Могла я луною любоваться в последнюю ночь девичества?! поди докажи!!..

О высоком лорде, который все доказательства должен был получить не позднее, как через сутки, она старалась не думать.

Никто её не окликнул, не остановил и не заметил. Благополучно миновав весьма удобную для перелазов ограду, Ланс накинула плащ и шляпу, прижала корзинку к груди и рванула бегом. Никогда раньше не приходилось ей не то что бегать — ходить по городским улицам ночью и без сопровождения. Но когда-то, ужасно давно, в прошлой, счастливой жизни, барон Тэр рисовал ей планы города, и за несколько последних ночей королева выучила нужный маршрут наизусть.

Приключений, хвала небу, на её голову по дороге не нашлось. Судьба решила, видно, сделать подарок: город был пуст, словно вымер! Странное дело! Ланс была готова к приключениям — прижимала к груди вместе с корзинкой длинный и острый нож. Не понадобился. И совсем скоро она увидела перед собой знакомый дом.

Поднявшись к парадному входу, Ланс забарабанила в медную дощечку молоточком. Здесь уж соблюсти инкогнито было просто невозможно, но хозяин дома сумеет заткнуть рты своим слугам.

Не слишком скоро на грохот откликнулись: голос из-за двери вопросил, каких гиппогрифов ночному визитёру нужно.

— Хозяина зови! — потребовала Ланс и замерла: ведь не подумала ни разу — а если его не будет? а если вдруг в гостях? в трактире? да где угодно может быть! небо!..

За дверью помолчали, сообразили, что голос женский, и поинтересовались с любопытством:

— А ждёт он? не говорил!

— Ждёт! — уверила Ланс, и её осенило: — Открывай, дурень! Твой хозяин за время денежки уплатит! Я стою, а время-то идёт!

Дверь открыли, и возникший на пороге слуга присвистнул, разглядывая гостя:

— А я думал, барышня! Тебе, малой, чего надо?

— Барон дома?

— А чего надо-то?

Ланс вздохнула.

— Это, дружок, не твоё дело, чего мне от барона надо.

Она шагнула к свету и улыбнулась слуге: слуга был знакомец — Шекш, камердинер барона.

— Ой!.. — сказал Шекш, отвесив челюсть, и тут же, спохватившись, поклонился, пытаясь снять отсутствующую шляпу. Узнал.

— Тихо! — сказала Ланс. — Весь дом перебудишь! Молчи, понял?

Камердинер истово закивал.

— Дома барон?

— Дома, дома, ваше...

— Молчи, говорю! Спит?

— Не спит, — шёпотом поведал Шекш, принимая корзинку. — Вот сейчас вино ему относил...

— Пьян?

— Да нет, ваше величество. Пить он пьёт с утра до ночи, и ночью пьёт, да только не пьянеет, — объяснял камердинер, ведя её по лестницам. — С лица, ваше величество, спал совсем. А мебели сколько поломал — страсть! Уж заменили всё, а только пьёт он теперь, и я бы вам вот что сказал, ваше...

— Слушай меня, — перебила Ланс словоохотливого слугу. — Ты меня к двери подведи и ступай себе. И больше никого не пускай в дом, понял? Никого! И к барону ни ногой!

— Будет сделано, ваше величество! А вы что ж… — И Шекш заткнулся, с великим удивлением на величество глядя.

— И молчи. Понял? Хоть слово кому скажешь...

— Да чтоб мне к мантикоре на зуб попасть, ваше величество! разве ж я не понимаю! Вот его кабинет, туточки он.

— Заперто?

— Да нет, не запирается он, чего ж ему к дверям-то бегать, всю ночь как есть ведь вино ношу...

— Ну всё, иди. Смотри мне!..

Ланс постояла перед дверью, пока шаги на лестнице не затихли. Потом постояла ещё и, наконец, собравшись с духом, осторожно постучала.

— Что тебе, Шекш? — откликнулись из-за двери, действительно, трезвым голосом. И она, надвинув на глаза шляпу, вошла.

Барон сидел за столом, боком к двери. Был он в белой рубашке, растрёпанный и с красными глазами, взирал с удивлением, но вставать не торопился. Барон королеву не узнал. В голову барону не могло придти такое.

Ланс сняла шляпу и швырнула её на пол.

— Ты кто? — спросил барон.

Ланс сняла плащ и швырнула его на шляпу. Стащила парик — и парик полетел следом. Она переступила через всё это, оказавшись почти перед бароном, и барон, не вставая, развернул к ней кресло. Ланс сняла заколку с волос, и волосы рассыпались по плечам. Барон молчал. Она вдруг обнаружила, что всё ещё держит в руке нож, и бросила его тоже. Барон смотрел. Ланс сняла камзол, вытерла, как смогла, полою лицо, и камзол упал к ногам барона.

Ланс расстегнула рубашку, помедлила, держась обеими руками за отвороты, и стянула с себя ботинки и штаны. Барон молчал. Прогонит, подумала Ланс, сейчас прогонит. Тогда не знаю. Тогда этим вот ножом, прямо здесь горло себе перережу, и гори оно всё… Она сняла рубашку и, вытянув руку, уронила её перед креслом. Больше на ней ничего не было. Барон никогда её голой не видел, и Ланс не выдержала, закрыла руками грудь.

— С ума сошла? — спросил барон.

— Завтра моя свадьба, — сказала Ланс.

— Знаю.

— Я тебе обещала.

Барон молчал.

— Я обещала, — сказала она и, опустившись на корточки, закрыла руками лицо. Вместе с одеждой она пошвыряла на пол королевское достоинство, женскую честь и всё такое прочее. Ничего не осталось — ни жениха, ни Туртайгла, ни материнского кабинета, ни земли, ни неба, только холодный паркет под босыми ногами и в кресле перед ней — мужчина, которого она вот так любила. Ланс стиснула виски и втянула в себя воздух, и вдруг — она уже и не ждала — барон встал, поднял её на руки, опустил в своё кресло.

— Оказанная честь… — начал он и поперхнулся словами.

Ланс обхватила коленки и уткнулась в них лбом.

— Ланс, — сказал он.

— Да, — сказала Ланс, не поднимая голову.

— Не надо. Я тебя освобождаю от обещания. Не надо.

— Почему?

— У тебя завтра свадьба, — сказал барон. — Потом брачная ночь. Ты с ума сошла.

— Да, — сказала Ланс. — Нет. — Она подняла на него глаза. — Тэр. Я не потому, что обещала. Я не потому.

— Почему? — мягко спросил барон.

— Я люблю тебя, — сказала Ланс. Он смотрел на неё и молчал.

— Я хочу, чтобы ты. Чтобы ты… — сказала она и замолчала тоже.

— Ланс?

— Потому что завтра… — сказала она и сглотнула. — Завтра...

— Ты хочешь, чтобы я был первым?

— Да. Прости меня. — Ланс зажмурилась. — Я… прости меня, ладно? По-другому нельзя было… я тебе расскажу. Только потом… Мне… мне надо вернуться, пока темно...

— Не плачь, — попросил барон, наклоняясь к ней, и Ланс открыла глаза. — Не надо рассказывать… Ланс, только ты… Я бы хотел, чтобы тебе понравилось. Но первый раз, Ланс… Я постараюсь, чтобы тебе… Ланс!..

— Свечи потуши, — сказала она, обхватывая его за шею и прижимаясь как можно теснее. — Потуши, ладно?..

***

Хозяин аптеки собирал вещи. Занят этим он был со вчерашнего обеда; к середине ночи упаковал почти всё. Оставались два шкафика с сухими травами, и аптекарь в раздумьях стоял перед ними, мелкими глоточками отхлёбывая из походной фляжки коньяк. Брать? Не брать? Травы-то… наберу ещё трав… Только вот трёхлистник бородавчатый — его осенью собирать потребно. Да и птичью погадку — в сентябре, а как без птичьей погадки? Значит, брать...

Времени у него оставалось не то чтобы много: аптекарь положил себе покинуть столицу не позднее десяти утра — аккурат в преддверии королевской свадьбы. Можно было и вечером — да и недельку бы ещё можно! Но к чему тянуть? Нечего больше аптекарю было делать в столице — и во всём Туртайгле, впрочем. Кашрериргский выродок на троне!.. Ежели королева у нас — дура, так это её проблемы. А наша профессия всюду в почёте, проживём мы в любом месте — подальше, главное, чтоб подальше...

Аптекарь вздохнул. Уезжать было жалко. Слов нет, как жалко! Двадцать лет он пользовал окрестных жителей, учеником ещё начинал. И в домишке обжился, домишко достался ему от старика-учителя, почившего давным-давно и по бездетности всё завещавшего подающему надежды помощнику. Старик был магом — из простых, но дело своё знал… И домишко-то был не то чтоб домишком — узнав о грядущих переменах, аптекарь сумел продать его за весьма приличные деньги: хватит на обустройство хоть и в Южных Портах! А всё ж таки уезжать было жалко.

Королева, положим, ума лишилась, но остальные-то? Министры её, тетки-дядьки? Аптекарь не верил в случайность смерти монархов и полагал, что старшая принцесса должна была немедля судьбу свою (и королевства) устраивать, подавшись замуж — да хоть и за соседского принца! Юрген, ясное дело, был дурак дураком, но отец-то его вполне мог сынка руководствовать! Так нет же — лорд Кашрерирга! Небо! Где она отыскала его? Чему её учили?! Хотя кому учить-то было… Но это всё не наше дело, наше дело — утром, по холодку, нигде не задерживаясь...

Аптекарь стоял перед шкафиком, покачивал головой и так занят был своими горькими мыслями, что от хлопка входной двери даже подпрыгнул.

Выйдя к нежданному посетителю, он по привычке зажёг, прошептавши слово, светильники в черепах на высоких подставках, и черепа засветились тусклым зелёным светом, создавая у клиента подобающее настроение.

Клиент стоял у порога, дёргал дверь за ручку, словно проверяя, надёжно ли её закрыл. Клиент был мальчишкой в надвинутой на глаза шляпе. Шляпа надёжно скрывала его лицо — будь это взрослый человек, ясно стало бы, что пришёл за секретами — или секретно...

— Тебе чего? — недовольно спросил аптекарь. — Табличку ведь повесил — закрыто! Мантикора тебя забери!

Мальчишка повернулся к нему и сказал ломким, высоким голосом:

— Мне очень нужно. Мне нужно средство… От беременности. Чтобы не было её.

Аптекарь задрал брови и начал в мальчишку всматриваться. Ничего не понять — шляпа на глаза, плащ рваный, до полу. Девка, что ли?..

— Зачем тебе? Послал кто?

— Никто не послал, — сказал мальчишка. — Я вам заплачу — сколько скажете. Мне срочно надо.

Он подкинул на ладони звякнувший мешочек. Аптекарь шагнул поближе, поставил фляжку и опёрся на прилавок локтями.

— Случилось что?

— Вы дадите, что спрошено, или мне дальше искать? — спросил мальчишка, пряча мешочек в складках плаща.

— Может, и дам. Мне, парень, знать надо — кому, для чего...

— Это мне надо, — сказал посетитель, опять достал мешочек и, подойдя к прилавку, положил его перед аптекарем. Мешочек был увесистый — даже если медью набит. Словно услышав мысли аптекаря, мальчишка сказал: — Здесь золото.

Золото. Аптекарь развязал тесёмочки и заглянул в мешочек, и пока он разглядывал монеты, оказавшиеся действительно золотыми, посетитель объяснился — сквозь зубы, что называется, выдавил:

— Я девушка.

— Это я понял, — сказал аптекарь, прикидывая на ладони вес мешочка и с нарастающим любопытством клиентку оглядывая. — Ты мне другое скажи: от беременности — как? До или после?

— Что?

— Ты, милая, забеременеть только собираешься или боишься, что уже? Или давно беременна? Срок назови.

— Час, — сказала девушка. — Около часа.

— Изнасиловали?

— Нет.

— Лучше скажи. Кровь, может, остановить надо. Или...

— Нет! Меня не насиловали. Сама.

Что-то знакомое почудилось аптекарю в её голосе, и он попытался заглянуть под шляпу. Но девчонка надвинула шляпу ещё глубже и отступила от прилавка.

— Сейчас, — сказал аптекарь. — Подожди минуту.

Благо, не в повозку ещё отнёс, думал он, копаясь в сундучке. Ох, дуры девки! Спасибо, догадалась придти! Иная до последнего в ум не берет… Но вот так, на рассвете… не иначе, изнасиловали! А не шляйся, дура, по ночам! Хотя, на ногах стоит и вроде как не бита… Аптекарь нашёл бутылку, налил в стакан нужную дозу и вернулся к девчонке.

— Пей, — сказал он, протягивая стакан. Та взяла и выпила, не раздумывая и не поморщившись.

— Это точно? — спросила она, вытирая рукавом губы, и аптекарь заметил, что пальцы у неё тонкие и ухоженные. Породистые пальцы — только что без колец. Изнасиловали — и перстни, видать, сняли, утвердился аптекарь и мягко спросил:

— Больше ничего не надо? От заразы… всяко может..

— Это точно? — снова спросила она, словно не слышала.

— Точно, — сказал аптекарь, и девчонка, развернувшись, отправилась к дверям.

— Подожди! Забери свои деньги. Это столько не стоит.

Девчонка махнула рукой и вышла.

Аптекарь качнулся было — догнать? — но тоже махнул рукой и, убирая мешочек, задумался снова: где он мог слышать этот голос? Так ничего и не вспомнив, он выбросил девчонку из головы и принялся упаковывать оставшиеся травы. Может, стоит выехать прямо на рассвете. Тогда к вечеру он покинет столичные пригороды… это если двинуться на юго-запад… да, пожалуй, туда. В Южных Портах — моряки, за определённые снадобья они будут возить ему заморские ингредиенты, днём с огнём не найдёшь таких в здешних местах… всё к лучшему, мантикора забери, всё к лучшему...

***

Странно, но факт: предсвадебная ночь выдалась тихой и скрытной. Незамеченной вернулась во дворец королева. Незамеченным остался камердинер барона, не сдержавший любопытства и проведший у дверей хозяйского кабинета достаточно времени, чтобы правильно оценить происходящее. Оценив же, он покинул свой пост и улёгся в постель, а после ухода королевы задремал, вскидываясь на каждый шорох. Было ясно, что теперь хозяин примется за полюбившееся в последние месяцы развлечение — ломать столы и бить посуду. Или требовать вина, которое поглощал в невероятных просто количествах. Но не было ни звонков, ни грохота, и в конце концов камердинер уснул накрепко. Снилось ему, полному впечатлений, что-то приятное, смутное, округлых форм, воркующее сладостно… камердинер был ровесником своему господину.

Правда, один свидетель событий всё же имелся: ещё до визита королевы к дому барона подлетела некая тень.

Не то птица, не то летучая мышь, — совершенно некому было определить её сущность, — тень, покружившись, опустилась на крышу за угловой башенкой, укуталась, словно шалью, большими крыльями и затихла. Но не спала — порою мелькал около неё крошечный огонёк, словно горела трубка. Да и дымок вился над тенью — видно, курением она убивала время до нужного часа.

Кроме курившей на крыше тени, в доме бодрствовал только сам хозяин. Проводив Ланс до задней калитки (дальше она запретила, и настаивать барон не стал), он вернулся в кабинет и, улёгшись на разгромленный диван, пролежал так несколько часов, не шевелясь и неотрывно глядя в потолок. Около шести утра барон поднялся, спустился на кухню и потребовал завтрак. Ошалевший спросонок повар растолкал прочую челядь (только камердинера никто добудиться не смог); день королевской свадьбы в доме барона начался хлопотно. На стол барону выставили по привычке вино, но пить он не стал, да и съел не особо много.

Покончив с завтраком, барон вернулся в кабинет, выгнал оттуда собравшуюся прибрать горничную, потом прошёл в оружейную и обратился к своему (весьма, надо сказать, богатому) арсеналу. Более часа он прикидывал на руку ножи различных форм и размеров, но остановился на случайно замеченном в глубине полки стилете. Стилет лежал в углублении бархатной подушечки, и, наткнувшись на него взглядом, барон сразу понял, что поиски закончены. Рукоять в простой кожаной оплётке словно сама прыгнула в ладонь, и барон, разглядывая находку, задумчиво кивал: двадцатисантиметровое трёхгранное лезвие, бритвенная заточка, — войдёт, как шило! Ударом снизу вверх, в печень — верная смерть! а заколотый почует конец только минут через пятнадцать, когда будет уже поздно. Да, оружия, соответствующего бароновым намерениям более полно, просто и быть не могло.

Свои оружейные потребности барон удовлетворил к десяти утра; через час должен был начаться свадебный обряд королевы. После минувшей ночи барон не мог позволить Ланс выйти замуж. Предотвратить же её замужество можно было лишь одним путём: убить жениха. Последствия убийства нисколько барона не занимали. В успехе же задуманного он был уверен абсолютно: магия магией, но вряд ли высокий лорд ожидает, что на него кинутся с ножом средь бела дня и толпы народа. Эффект неожиданности. Да и рука, в которой будет нож, имела вполне приличный опыт — правда, ни разу в жизни барону не приходилось убивать человека, но он был уверен, что не дрогнет. В худшем случае — если жених окажется чересчур уж ловок — убьют самого барона. Барон был согласен и на это. Совершенно ясно, что у Ланс должен быть один мужчина. Иначе ему, барону Тэру, жизни всё равно не станет.

Тем временем на крышу дома выбрался половить птичек хозяйский кот; обнаружив вместо привычных воробышков настоящую дичь, он возбудился, принял стойку и заурчал в предвкушении достойной охоты. Потревоженная тень принялась громко и недовольно каркать, а потом показала коту полную пасть великолепных зубов, и кот, сообразив, с кем имеет дело, героически вздыбил шерсть, попятился прочь и с крыши убрался.

Ворона на крыше — дело житейское, но именно её карканье разбудило, наконец, камердинера. Выползши из своей комнаты, Шекш направился прямиком к хозяину (проспал! скандалу теперь не оберёшься!) и столкнулся со спускающимся по лестнице бароном нос к носу. Даже спросонок камердинеру стало ясно, что хозяин замыслил нехорошее: лицо у него было каменное, бледен как смерть и одет в лучшее, перевязь шпаги вся в бриллиантах.

— Куда это вы, ваша светлость? — вопросил камердинер. Светлость отодвинула его в сторону и продолжила спуск. Шекш кинулся следом и, загородив дорогу, заявил: — Ваша светлость! Вам бы дома остаться!

— Уйди, — сказал барон.

— Да хоть убейте, не пущу я вас на свадьбу!

Барон снова отодвинул нахала, но тот пристал накрепко и даже начал хватать барона за камзол, призывая к благоразумию. Так они добрались до дверей, где были окружены привлечёнными шумом слугами.

В саду барон понял, что от камердинера ему по-хорошему не отвязаться, и остановился с твёрдым намерением дать в зубы, но Шекш, нрав хозяина знавший превосходно, от кулака увернулся и, павши на каменную дорожку, обхватил бароновы сапоги с истерическим воплем: «Не пущу!!!». Принять участие в интересной ситуации немедленно сбежались десятка два собак, из дома вывалились толпою все обитатели, за оградой начали собираться любопытные. Поднялся гвалт и лай. Разъярённый барон пытался освободить ноги; камердинер, успевший углядеть за хозяйским поясом блестевший нож, держался мёртво.

За столпотворением наблюдала с крыши дождавшаяся нужного момента и очень недовольная происходящим тень: слишком много народу! не ошибиться бы!..

Дальнейшие события развивались так: на крышу мягко опустилась возникшая из ничего корзина, половину крыши собою прикрывши (вполне могло уместиться в корзине небольшое стадо овец), а тень сорвалась с насиженного места и в секунду выросла в воздухе до устрашающих размеров.

Сад словно тучей накрыло: огромный дракон завис метрах в трёх над землёй, опустив узкую голову к лицу барона. Барон, узревши перед собою глаз величиной с блюдо для дичи, раскрыл рот и остолбенел напрочь. Глаз был зелен, как молодая травка, имел вертикальный змеиный зрачок (вокруг зрачка — жёлтые пятнышки) и смотрел в упор, не мигая.

Удостоверив личность барона, дракон подцепил его за шиворот загнутым когтем, поднял в воздух и аккуратно опустил в корзину на крыше. Шекш, от ужаса разжавший руки, когда хозяин только-только оторвался от земли, завизжал, как девчонка, увидавшая привидение. Лучше бы ему было этого не делать. Дракон спустился снова, пригляделся к стоявшему на четвереньках камердинеру и издал шипение, вне сомнений означавшее «чуть не забыл!». Будь дракон человеком — хлопнул бы себя по лбу, но человеком он не был и от дальнейшего проявления эмоций воздержался.

Не осторожничая на этот раз, дракон сгрёб лапой продолжавшего визжать камердинера, бросил его в корзину, лапой же столкнул с края корзины уже вылезавшего барона и, подхватив корзину за ручку, взмыл вверх. Подъём его оказался не слишком удачен: привыкший, видимо, к большим пространствам, дракон задел, разворачиваясь, крылом башенку на углу крыши (ту самую, за которой просидел полночи), а потом об неё же ударил свою ношу — и, озаботившись самочувствием пассажиров, попытался в корзину заглянуть. Тут башенка обрушилась в сад, и дракон, еле успевши спасти корзину от столкновения, выровнялся, тряхнул крылом, поднялся высоко в небо и на хорошей скорости отправился вон из города.

Венчание королевы Туртайгла состоялось в точно назначенный срок и — благодаря визиту дракона — не было омрачено ни одним неприятным происшествием.