Глава 1. Перенос (закрытая)

Сейчас, сидя в удобном, мягком кресле, отпивая из глиняной кружки по глотку местный травяной чай, я воспринимаю окружающую меня действительность с полным душевным спокойствием. Ещё бы, я в этом мире третий год и уже вполне успел с ним свыкнуться. На самом деле давно бы сел писать о том, что со мной случилось и что происходило вокруг. Но, до письменных принадлежностей добрался недавно. Спасибо профессору Нейрею, что расположил меня в своём доме и предоставил все удобства для творческой работы. Он, правда, делал это с той целью, чтоб я написать книгу о своём мире. И что-то о Земной жизни мне для него придётся написать, но сейчас я рад писать на родном русском. Причём именно об этом мире и о том, что мне довелось в нём увидеть и пережить. Да и вообще, мне пока трудно писать на квейле. С его тремя степенями написания, старом, современном и скорописном. Надо же, а раньше я верил что русский, — самый трудный по грамматике язык…

Зовут меня Александр Сергеевич Смирнов, я — житель подмосковного города Тушино. На тот момент мне было 28 лет. Год как был разведён, детей не имел. Случилось всё в майскую грозу.

Работал я на станции «Тушенская» и обходил пути, когда в меня ударила злополучная молния. Глупо было идти в дождь, но работу делать было надо. Сама молния ударила в путевой рельс, который я в тот момент переступал. В меня попал не основной разряд, а ответвление, понял я это многим позже, вспоминая и прокручивая в голове случившееся. Если в вас никогда не попадала молния или не било сильно током, вы не сможете представить ту боль, которую я испытал. Разрядов было несколько, хорошо помню три из них, проходящие через моё тело невыносимой болью. От неё я потерял сознание.

За три года пребывания тут, мелкие подробности тех событий стёрлись из памяти. Но я хорошо помню, как очнулся от очередного близкого разряда молнии. Хотя перед глазами плавали круги и всполохи — последствие яркой вспышки, вокруг было темно. Я лежал на земле, с ночного неба на меня лил сильный дождь, боль прокатывалась волнами по всему телу, заставляя мышцы судорожно сжиматься. Струи дождя, омывая меня прохладой, успокаивали боль. Было трудно дышать, я старался вдыхать воздух, мелкими, но частыми глотками. Любая попытка пошевелиться, вздохнуть посильнее или двинуть хотя бы пальцем заканчивалась волной судорожных движений. И это, смею вас заверить, было очень больно.

Сколько я так лежал, еле дыша, стараясь не шевелится и тем не менее, то и дело судорожно дёргаясь, не знаю. Через какое-то время, услышав не далеко в стороне шаги, попытался позвать на помощь. Попытка была удачной, хоть и закончилась новой волной боли, и новой волной судорог, зато мне удалось вытолкнуть из горла стон.

Впоследствии Рон, рассказывал, не застони я тогда, он бы прошел мимо. А до утра бы я не протянул. Потому как, по словам того же Рона: «больно много живности в нашем лесу, для которой ты стал бы лакомым блюдом». Прожив с Роном довольно много времени, знаю, что он не склонен к пустым преувеличениям.

Ну, а тогда, отдышавшись после стона вывернувшего меня очередной волной боли. С облегчением услышал приближающиеся шаги. Рон, о тех событиях рассказывал так:

— Пошел я значит, со всей лесной аккуратностью, как учили, на не понятный звук. Оставив подбитую тушку кабанчика мирно лежать, дожидаясь моего возвращения. А вокруг дождь стеной, да и темень уже, хорошо ночной глаз был, да и работал исправно. Потому вижу вокруг всё чётко, особливо тёплое, да двигающееся. Ну, а ты тёплым был, да и дёргался то и дело. Вижу, значит лежит что-то в паре шагов от меня и дёргается. Нас с тобой там кустик бузины разделял. Обогнул я, значит, куст, смотрю, и что ты думаешь, вижу? Лежит посреди леса абсолютно голый мужик и подёргивается! Ох тыж… Думал плюнуть и уйти, мало ли на свете сдвинутых сношателей с природой? Про природников чего только не говорят. И то, что они голыми по лесам бегают, да с деревьями обнимаются, это ещё не самые интересные байки… Я тебе их потом расскажу. Смотрю, значит, дёргаешься ты как припадочный, а вокруг тебя круг выжженной земли. Дай думаю, притаюсь, вдруг природник чего интересного покажет. А я потом нашим в деревне об этом расскажу. Стою, жду и чем дольше жду, тем больше понимаю, что тут, что-то не то. А уж когда ты снова хрипеть и дёргаться начал, понял, дела у человека плохи, надо спасать…

То как он меня поднимал с земли, весь умазавшись грязью, то, как тащил до деревни, я помню клочками и урывками. Да и потом болел, долго и дни почти слились в один сплошной поток не понятного бреда, в котором, то и дело вспыхивали болью мышцы скрученные судорогами. От боли порою терял сознание. Неуверен, что дело было только в молнии. Возможно, таким образом, тело привыкало, подстраиваясь к новому миру.

Привыкать и подстраиваться под новую действительность пришлось и разуму. Впервые я заподозрил, что попал куда-то не туда, когда пришел в себя в доме Рона. Открыв глаза и обнаружив себя лежащим на кровати в маленькой комнатушке, я практически сразу обратил внимание на светильник, что висел с боку, от входной двери в комнатку. По сути в комнатушке больнее смотреть было и не на что. Деревянные стены, окошко, чуть с боку за которым темно. Под окошком, деревянная скамейка, накрытая красиво вышитым, на старинный манер, покрывалом. Да ещё этот, ставящий в тупик, светильник у двери, вот и всё, что было в комнатке. Светильник напоминал причудливо изогнутую медную ложку или ковш. Над широкой вогнутой поверхностью у которого, висел в воздухе светящийся огненный шар.

Это сейчас я знаю, про то, что это простой магический светильник, очень дешевый и встречающийся повсеместно.

А тогда, увидев шаровую молнию, висящую над прикреплённой к стене толи ложкой, толи ковшом, я подумал, а не спятил ли часом? Молния, стресс, боли то и дело прокатывающиеся по телу. Не удивительно же, что теперь в простых настенных фонарях мне шаровые молнии мерещатся.

Окончательно я понял, что попал далеко от привычных мне мест, когда в комнату зашел Рон. Нет, то, что вошедшего коренастого мужичка, возрастом лет за тридцать зовут именно Рон, я тогда не знал. Да и зовут то его Ронийон, мне просто сначала легче было его на свой манер называть, а потом так и прижилось. Когда он вошел одетый в странную одежду и произнёс слова, на не понятном языке. Мне и стало понятно, что занесло меня далековато.

Одет он был в свою обычную одежду. На тканную серую рубашку с голубоватой вышивкой на рукавах и вороте сверху накинута кожаная жилетка с множеством нашитых на ней кармашков. Из этих кармашков торчало множество висящих, где на цепочке, а где на шнурке талисманов. Там были и из резной кости и замысловато переплетённые медной проволокой украшения с самоцветными камешками. Рон носил коричневато-серые вязанные Симой штаны, в которые был вдет ремень, с таким же количеством разнообразных кармашков, как и на жилетке. Он меня спросил что-то вроде такого:

— Сеа ота. Ру тиза вот?

Простые слова если переводить с квейлотского на русском это будет:

— Рад видеть. Как себя чувствуешь?

На что, не понимая его слов, но предполагая их значение, стараясь говорить вежливо и учтиво, на чисто русском ответил.

— Здравствуйте. Не подскажите где я и как тут оказался?

На что вошедший недоумённо переспросил:

— Ви ёго сапи, но минуа туа?

На что я пожал плечами и сказал, уже не пытаясь быть вежливым:

— Я, тебя чувак, не понимаю точно также как и ты меня.

Он задумчиво почесал бороду, потом махнул рукой, как бы отмахиваясь от странной проблемы. И где словами, где знаками попытался узнать у меня, не хочу ли я есть? На что я, также знаками и словами, ответил, что хочу.

Рой потом рассказывал о первой моей ночи в их доме так:

— Ты знаешь, когда я притащил тебя в дом. Ох, и трудная это была прогулочка. Ты же не шел, я тебя считай всю дорогу тащил на закорках. В деревню зашел, ночь уже глубокая, дождь всё льёт, на улице никого, помочь некому все спят давно. А Сеймиония моя не спит, меня ждёт. Ох, и умница у меня жена, вот дети пойдут, дочки обязательно в мать будут. Помогла тебя она мне в дом затащить. Мы тебя в сенях положили. Первым делом она конечно обо мне позаботилась, в сухое переодела. А уж потом мы тебя в комнатку малую и занесли. Вот тогда, я тебя голого, да при свете, как следует и разглядел… Сима то моя, как ты её называешь, чуть без чувств от твоего вида не свалилась. Ну, а я ничего, помутило немного, да и только. На теле у тебя ни одного волосика, вся кожа черновато коричневого цвета, будто поджаренная, да не дожаренная и вены по всему телу видны тёмно-синими дорожками. Страшное ты зрелище из себя представлял. Да ещё, ты то и дело подёргивался. Временами тебя сильно крючило, то в одну, то в другую сторону и ты зубами страшно скрипеть начинал. Послал я, значит, жену за доктором нашим, а сам рядом с тобой остался. А ты всё лежишь, то расслабишься и лежишь спокойно, то как будто судорога по тебе пройдёт, все мышцы напрягутся и ты зубами скрипишь, потом снова успокоишься. Даже глаза пару раз открывал. Ой лучше бы не открывал, я таких глаз никогда до того не видел. Кровавые все. Ну а как доктор наш пришел, он всё и разъяснил. Молнией, говорит, этого человека ударило, всю одежду ею и пожгло вместе с волосами на теле. Странно говорит, что он выжил после такого.