Часть 6. Последний из темного народа

ЧАСТЬ 6. ПОСЛЕДНИЙ ИЗ ТЕМНОГО НАРОДА

1.

Шаграты шли ходко, но и они уже стали выдыхаться. С лохматых морд, свисали толстые нити слюны, животные то и дело раскрывали рот, жадно ловя глотки холодного, обжигающе морозного воздуха. Даже бежавший на своих двоих Фозз начал шумно дышать и немного приотстал. Он припадал на правую ногу, поврежденную в бою за Эрдерет. Шмиттельварденгроу сражался тогда бок о бок с лохматым великаном.

Первым пало животное Шмиттельварденгроу. Шаграт ушел в сторону и на полном ходу рухнул на колени, уткнувшись вытянутой мордой в землю. Что-то громко хрустнуло. Цверга выбросило из седла.

Тот едва успел сгруппироваться перед тем, как протащило по мерзлой корке изо льда, земли и каменной крошки. Окончил свой путь он перед широким каменным пальцем, торчащим из земли.

Некоторое время цверг лежал: боялся пошевелиться и узнать, что у него переломаны все кости. В его-то возрасте даже каменные гномьи ребра становятся чрезвычайно хрупкими. Но пока что ничего, кроме саднящего лица, не болело и не указывало на масштабные внутренние повреждения.

Шмиттельварденгроу встал на четвереньки. Глухо замычал, облизывая разодранные губы. Также не хватало некоторых зубов — при этом он еще умудрился прикусить язык и теперь рот быстро наполнился кровью. Цверг задумчиво пожевал и сплюнул к подножию каменного пальца, несуразно раздутого в нижней части.

— Капитан? Ты как? — Фозз остановился, участливо сложив руки на волосатой груди.

Шмиттельварденгроу молчал и смотрел прямо перед собой, уставившись в разверстый пупок толстопузой клыкастой твари, уложившей свой тройной подбородок на расплывшуюся грудь. Именно этим гадством и являлся давешний каменный палец, о который чуть было не расколол череп выпавший из седла цверг.

— Шартак! — буркнул он.

— Чего? — Джалад слез о своего шаграта и похлопал его по боку, укрытому смердящим панцирем из плотной и грубой шерсти.

— Я говорю — Шартак! Шартак Большое Пузо, гребаный орочий божок.

Но Шартаку было уже глубоко плевать на оскорбления от какого-то там темного гнома: он продолжал нагло скалить каменные клыки, уставившись слепыми мертвыми глазами куда-то вдаль.

Статуя вросла в землю до пояса, скрыв под пеплом и черным песком массивный каменный постамент и, наверняка, не менее массивные ляжки. Чуть дальше цверг заметил еще статуи, из ветряной дымки проглянули остатки стены.

— Какого, я спрашиваю, какого дхара мы забрались так далеко к востоку?! — грохнул трубный глас гнома. — Мы почти в Горгонаде!

— Ух ты! У нас есть возможность обследовать руины? Вдруг найдется что-нибудь для моего обучения… — вмиг обрадовался Джалад. Темное лицо просветлело, глаза странно замерцали в темноте.

— Заткнись, — сказал цверг, не глядя.

— Видать, заблудились, — пожал плечами Фозз.

— Заблудились?! — Шмиттельварденгроу почувствовал себя кастрюлей с плотно прикрученной крышкой, в которой бурлило ядовитое варево. Еще немного, подумал цверг, и, гляди, сорвет крышку.

Он шумно выдохнул, зашипел в бороду, как испорченный горняцкий свисток. И уже спокойнее повторил:

— Заблудились? Ты же хренов следопыт, лучший, которого я знаю!

Огр снова пожал плечами, флегматично посматривая на павшего шаграта.

Животное хрипло дышало, поводя затянутым поволокой глазом, и судорожно сучила лапами. Из пасти тонкой струйкой сочилась кровь.

— Думаю, — осторожно вставил Джалад, — вопрос о том, как мы здесь оказались, не стоит так остро, как вопрос о том, как далеко мы оторвались от орков...

—… И дварфов, — добавил Шмиттельварденгроу.

—… И дварфов, — кивнул маг. — Итак, как мы будем действовать дальше?

Ветер принес хриплый вополь охотничьего рожка. А потом ему ответили еще с двух направлений. Уже гораздо ближе, чем первый.

На одно мгновение в голове цверга пронеслась мысль: остаться одному и прикрыть Фозза и Джалада, пока он будет сдерживать орков… Но он тут же отбросил ее, как неконструктивную.

— Дхаров дхар! Чтоб их всех забрали демоны Бездны! — взревел Шмиттельварденгроу и яростно затопал.

Джалад с опаской кашлянул.

— Может, попробуем спрятаться в руинах? Заодно поисследуем...

— Иди, прячься, чтоб тебе дхар пятки поджег! — рыкнул гном. — У гребаных зеленокожих нюх, как у доброй собаки. Выследят, чтоб их матери забыли, как выглядят сыновья, как последнего козла! Нет, мы примем бой! Здесь и сейчас. Чтоб всякая тварь поняла, что не следует связываться с цвергом по имени Шмиттельварденгроу!

2.

В темноте появились огоньки. Они быстро приближались, загорались новые. Доносился рык шагратов и глухой рокот орочих голосов.

— Демоны Бездны! — Шмиттельварденгроу выпрямился. До этого он стоял на коленях и водил руками по земле, пытаясь воззвать к праху сотен и сотен умерших здесь существ. — Ничего не чувствую. Словно высосали все до капли! Дхарово проклятье!

— И огня нет! — промямлил Джалад, пряча руки под одеждой. Нежный уроженец солнечного юга начал крепко подмерзать: ему бы самому согреться, а в волшбу все пустить.

— Ниче! — пророкотал Фозз, взвешивая в руке массивный булыжник. — Наше дело правое — мы победим!

— Родос Сильный? — осведомился джаффец.

Огр почесал затылок, а потом махнул головой.

— Не-а, сам придумал.

— Вот она — великая сила образования!

— Заткнулись! Оба! — рявкнул цверг. — Надо сначала с орками разобраться, а потом можете сколь угодно долго точить языки друг об друга!

Джалад принялся внимательно обследовать поклажу своего шаграта. В кожаном мешке, притороченном к примитивному седлу, оказался запас факелов и глиняная бутылка, запечатанная липким комком шерсти. Скривившись, маг сковырнул пробку, понюхал. И тут же закашлялся: в нос шибануло острым спиртным ароматом.

— Наверняка, это будет гореть! — пробормотал он и вытряс на землю факелы и комки сухой коры, использовавшейся вместо трута. Рядом звякнули, выпав из мешка, два камешка с блестящими острыми гранями. — Замечательно, клянусь Вулканом!

Он полил образовавшуюся кучу вонючей жидкостью из бутылки и принялся стучать кресалом, пытаясь высечь искру. Получилось не сразу — дрожали руки, ледяной ветер уносил сыплющиеся искры, но вскоре факелы и трут занялись, а алкоголь заставил пламя стать еще жарче и выше. Пламя плясало и жалось к земле, но уже весьма уверенно горело. Джалад довольно потер руки.

— Начали!

Цвергов взгляд зацепился за умирающего шаграта, потом скользнул по еще стоящему на ногах животному Джалада.

— Кажется, есть идея! Клянусь Бездной! Пора вспомнить былое!

Цверг опустился на колени перед павшим шагратом. Пальцы, длинные, жадные, задвигались, будто в предвкушении. Шмиттельварденгроу облизнулся.

— Что-нибудь острое есть? — Он выразительно посмотрел на огра. — Кроме твоего языка.

— Само собой, капитан! — кивнул Фозз и, наклонившись, быстрым движением разодрал когтем кожу на шее шаграта.

Животное задергалось, хрипя и захлебываясь. Кровь брызнула тугой струей, обильно орошая серые руки цверга. Шаграт забился, захрипел.

— Да-да, — проворковал цверг. — Давай-давай, не жалей!

Он погрузил руку в разверстую рану, а второй принялся поглаживать мех на морде животное. Над плечом возникла любопытная морда джаффца.

— Ух ты! Магия крови! — восхитился Джалад. — Темнейшее из темных...

Ни слова не говоря, Шмиттельварденгроу двинул его локтем в грудь. Джаффец тут же осекся.

Слова заклинания сами собой всплыли в голове, скользнули на язык и выпрыгнули наружу, впитываясь в плоть и кровь.

— Призываю...

Кровь изменилась, превратилась в нечто вроде плотной пленки, которая вместо того, чтобы спокойно стечь, начала обволакивать тушу шаграта. Животное забилось в судорогах, но потом резко замерло. Глаза его заполнило густой краснотой, в которой утонули широкие черные зрачки.

— Призываю… Восстань из праха и крови!

Шаграт завизжал, тонко, почти, как человек, но вряд ли его крики могли разжалобить хоть кого-нибудь из присутствующих. Только склонился ниже любопытствующий Джалад, а Фозз равнодушно облизывал пальцы, тщательно вычищая кровь из-под ногтей. Но вот удовольствия в этом было немного: все-таки, не сладкая человечина.

— Хоть сейчас послужи, как надо, проклятая животина! — прохрипел цверг, с усилием ворочая толстыми пальцами в ране.

Призвать демона крови не сложно — достаточно лишь значимого количества драгоценной алой жидкости. Не сложно, но опасно. Сам ритуал прост до отвращения, но требует четких и точных действий. Иначе призванная тварь обернется против своего создателя.

Шмиттельварденгроу давненько не вызывал демонов, не считая духов праха. Но это так — мелочь шаловливая. И совсем давно не лепил для них вместилище из плоти и крови. Но боялся он лишь поначалу. Стоило только приступить, как руки сами все вспомнили, а в голове всплыли слова заклинания.

— Кровью и мясом… Прахом и костьми…

Шаграт и не думал затихать: он дергался все сильнее, а удерживать его было все сложнее. Кровь превратилась в густое червивое месиво, безостановочно шевелящееся и завоевывающие все новое и новое пространство.

Животное выгнуло, аж хрустнули смещенные кости. Острые шипы продырявили кожу, с треском вытянулись лапы и когти. Череп увеличился, вытянулся, в особенности челюсти. Мягкие, словно резиновые губы задрались, обнажая чудовищные клыки и багровые десны; все выше и выше, сворачиваясь пергаментными свитками, обнажая кости черепа.

Он встал на ноги: из глаз, ноздрей, ушей и пасти протянулись тонкие нити-щупальца, что активно начали рыскать в воздухе, впиваясь в мясо. Цверг встал вместе с животным, не отводя взгляд и продолжая шептать заклинание.

Демон взревел с потусторонней яростью и резко встал на ноги, вгрызаясь когятми в плотную, словно дерево почву. Взрыхлив ее, тварь встала окончательно. Шмиттельварденгроу едва успел одернуть руки. Разрез на шее тут же сомкнулся и зарос багровым швом. Демон повел длинной головой, шумно принюхиваясь.

Теперь уже животное, или, вернее, та оболочка, которую занял дух, меньше всего напоминала землеройку-переростка. Теперь это была здоровенная гончая с крокодильей костистой мордой и внушительным режуще-разделочным арсеналом в пасти. Глазницы заросли клубками алых жил, но глаза демону были уже не нужны. Живую плоть он мог учуять за десятки миль.

Слепой взгляд остановился на цверге. Тот поднял руку и указал грязным пальцем в тьму горгонадской ночи. Холодной осенней ночи проклятой земли.

— Взять, песик! Твоя добыча.

Из темноты, размахивая факелом, верхом на шаграте выскочил зеленокожий. В другой руке у него был топор грубой ковки, похожий больше на кусок кое-как заточенной железяки, насаженной на толстенный дрын. Завидев демона, орк резко осадил шаграта, выпучил удивленные зенки и попытался отмахнуться от него топором. Получилось не очень. Размазавшись в воздухе, тварь снесла орка с седла, еще в полете распотрошив его. Упав на землю, дикарь имел в наличии разодранное брюхо, расползающиеся кишки и донельзя расстроенное выражение на физиономии. Демон опустил вытянутую голову и принялся с аппетитом чавкать сизыми внутренностями, еще дымящимися на свежем морозном воздухе равнины Горго.

Второй орк, появившийся из темноты, попытался было резко осадить шаграта и развернуться, как только увидел чудовищное порождение Бездны. Демон с ленцой поднял морду и цапнул животное за бок. Вроде бы совсем чуть-чуть, почти любя, но шаграт захныкал, двинулся еще на несколько шагов и безвольно повалился набок. На шее у него зияла чудовищная рана, сквозь которую проглядывала белая чересполосица оголенного позвоночника.

Орк успел отпрыгнуть, слетев с седла, и теперь во все лопатки улепетывал прочь, спотыкаясь и хрипло матерясь. Но недолго: тяжелый булыжник, пущенный крепкой огрской рукой, влажно чмокнул, соприкоснувшись с широким бритым затылком. Орк тут же повалился ничком и больше не шевелился.

Демон быстро потерял интерес к убитому шаграту: тот больше не шевелился. А вот второй продолжал взбрыкивать. Чудище облизнулось длинным сизым языком, похожим на толстую колбасу.

Еще двое орков пронеслись мимо него, нахлестывая шагратов и испуганно косясь, но тварь едва повела мордой. Едва успела просто среагировать — демон выглядел сонным и обожравшимся. Шмиттельварденгроу опять помянул Бездну: призванная тварь быстро выдыхалась. Совсем не на то рассчитывал он.

Фозз молча ступил вперед и ударом кулака смял челюсть орку, второй рукой он ухватил шаграта за загривок и прижал к земле. Животное сдавленно запищало, но ничего поделать не могла: огр уверенно сгибал ее голову все ниже и ниже, а резко дернул своей могучей лапищей: позвонки сухо треснули. Шаграт обмяк. Огр развернулся к барахтающемся орку. Занес ногу, но тут его приложили сзади булавой.

— Сзади, — крикнул цверг, когда все уже совершилось.

Плотная шерсть, прикрывающая затылок великану смягчила удар шипастым навершием, но все равно: Фозз хрюкнул и опустился на одно колено. Орк, размахивая тяжеленным моргенштерном торжествующе взревел. В следующий миг в рот ему влетела огненная саламандра, пущенная Джаладом. Зеленокожий выпучил зенки, ухватился за горло. Гортань у него почернела и провалилась внутрь, запачкав ему пальцы жирной копотью.

Огр тряхнул головой, словно стреноженный тарквиний, и медленно поднялся. Глаза его встретили хмурым взором очередного орка.

— Забери тебя Пьютер! — крикнул тот и кинулся в атаку.

Позади четверо орков верхом на шагратах, в мехах и лохмотьях — видать, с побережных орд из-за Ганалийской долины, — крутили карусель вокруг демона с воплями и криками. Демон дергался то в одну сторону, то в другую, тихо подвывая — складывалось такое ощущение, что он хотел спать, а эти надоедливые зеленокожие раздражают и не дают забыться сладкой дремой. Показалось еще двое, и оба были вооружены короткими луками: не слишком мощными, как у королевских пехотинцев, но на таком расстоянии это не имело особого значения — ни у цверга, ни у джаффца, ни у огра не было никакой защиты. Если, конечно, не считать вонючих покровов Фозза.

— Дхар! Дхар! — сипел Шмиттельварденгроу и медленно отступал назад, пока, наконец, не уперся спиной в каменное пузо Шартака. Божок нагло скалился и, видать, был весьма доволен своими почитателями.

Все медленнее двигался и демон, словно обожравшись. Конечно, это было глупостью: тварь из Бездны никогда не могла насытиться. Цверг покачал головой — дело в другом. Оболочка получилось не столь надежной, как он рассчитывал. Усталость и остатки железа в крови сказывались.

Он поскреб широкий нос. Внизу, у подножия орудовали Фозз и Джалад. Но если у огра с его феноменальной выносливостью и глухой злобой дела обстояли еще более-менее ладно, то маг начал выдыхаться, как и сам цверг: проклятый металл давал о себе знать — да и костерок быстро сник после манипуляций джаффца. Гном оглянулся — позади был Горгонад. Руины и воспоминания. Позор и предательство.

Совсем свежее предательство. Даже толком не пропеченное, ведь Шмиттельварденгроу лгал: ради спасения своей черной жизни он был готов на все. В том числе, и на предательство и на то, чтобы пожертвовать своими «друзьями».

Друзья… Разве они могут быть у цверга?

Можно все. Например, отвлечь орков огром и человеком, а самому тихо сделать ногу, пока зеленокожие не замкнули кольцо вокруг холма.

Демон истаивал в прямом смысле этого слова. Многочисленные раны покрывали его поджарое тело, быстро становившиеся еще тоньше: целые куски кровоточащей плоти отваливались ему под ноги.

— Пора, — выдохнул цверг и скатился по другую сторону холма, оставив Шартаха наблюдать за битвой. Ему она понравится, ведь его сыновей ждет победа.

Но что-то изменилось. Шмиттельварденгроу не успел полностью спуститься, как почувствовал напряжение в воздухе, вибрирующую струну, прошедшую сквозь него. Кто-то творил темную магию.

Этот запах было ни с чем не перепутать. Растерянный и капельку напуганный цверг подался назад, часто дыша в грязную, всклокоченную бороду. Невидимая волна накатила и опрокинула его, обдав душным облаком пыли. Гном закашлялся и буквально взлетел на вершину холма, выглянул из-за Шартака.

Джалад застыл с разинутым ртом, а рядом повалился на землю Фозз: он прекрасно знал, что надо делать, когда на поле боя работают маги — выучка, полученная в горгонадской армии, никуда не пропала. Заметив, что джаффец все также стоит, выпучив зенки, он сгреб его и прижал к себе, закрыв широким волосатым плечом.

Но не это сейчас занимало все внимание цверга: впереди творилась страшная волшба. Волна набирала силы, стягивалась и плотнела, став похожим на тусклую стену из полупрозрачного дрянного стекла. Черные полосы праха и пепла, стягивались к ней, вздымая верхний ее край все выше и выше. Теперь Шмиттельварденгроу было ясно, почему он не мог достучаться до праха: он уже был частью иного, более мощного заклинания.

Орки, что были поближе к холму, нерешительно отступили. То, что сейчас воздвигалось перед ними, было новым и странным и они просто не представляли, что делать. Но это длилось лишь мгновение. Для любого орка, в случае когда его мозг не срабатывал, верховенство брали инстинкты, которые обычно выбирали два варианта: драться или бежать. Драться было просто не с чем, поэтому оставалось одно. Орки развернулись и дали драпака. Они не успели сделать и пары шагов, и волна обрушилась на них.

Струна лопнула, и цверг обмяк. Фозз осторожно поднял голову, из-под его руки выпростался Джалад.

— Ух ты! — просипел он и закашлялся. Черная взвесь, оставшаяся от орков и шагратов, настойчиво лезла в нос и горло.

Плечом к плечу с ним встал Фозз. Он обернулся и отсалютовал Шмительварденгроу взмахом ладони, совсем как в горгонадской гвардии.

— Не знал, что ты так умеешь, капитан! — пророкотал огр. В его голосе чувствовалась неподдельная гордость. — Наши таланты проявляются только в моменты наивысшего напряжения сил.

— Карпассон Лютус? — поинтересовался, откашлявшись, джаффец.

— Он самый! — кивнул Фозз.

Шмиттельварденгроу хмуро посмотрел на них, одним из своих фирменных взглядов: Фоззу было все равно, но Джалад быстро сник.

— Я тут не причем. Это…

— Я!

Цверг быстро обернулся и застыл на месте. Рука поневоле потянулась за ножом, но его за поясом не оказалось. Невдалеке, в проломе, среди каменных обломков застыла приземистая фигура, черты которой скрадывал тяжелый черный плащ с капюшоном.

— Кто ты такой?! — Цверг подался к своим соратникам. Те успели взобраться на холм и теперь тупо пялились на незнакомца.

— Кто? — Смех, словно ножом по сковородке. Скрипучий и очень знакомый… — Кто? Я тот, что только что спас вас всех от неминуемой смерти. Не спорю, вы были изощренны, но этого было мало. Так что капельку благодарности не помешало бы…

— Умойся! — рыкнул цверг. — Почем мне знать, что ты захочешь взамен?

— Правильно! Узнаю кровь.

— Кровь? — Шмиттельварденгроу кольнуло неприятное предчувствие.

Фигура подошла ближе. Незнакомец был невысок, совсем, как дварф, но не столь широк в плечах, как каменнорожий. Скорее, он походил на…

Незнакомец стянул капюшон и раздвинул полы плаща, засунув большие пальцы за широкий пояс из толстой кожи, на которой еще сохранились следы от драконьих чешуек.

Кроме него были еще камзол глубокого черного цвета с начищенными серебряными пуговицами, штаны-шаровары, заправленные в тяжелые невысокие сапоги с массивными пряжками.

Лицо было гораздо примечательнее. Широкое, скуластое, с крупными тяжелыми чертами. Из-под набрякших век поблескивали черные глаза, в которых не было ни грана добра или сочувствия. Низ физиономии скрывала густая черная борода, аккуратно заплетенная в две толстые косицы. В темноте было не разобрать, но Шмиттельварденгроу мог поклясться, что она неприятного, землисто-серого цвета, как и у него самого. Перед ним стоял цверг.

— Дхаров дхар! — выдохнул Шмиттельварденгроу.

— И я тебя рад видеть, брат, — кивнул гном. — И твоих… друзей. — Пауза была почти незаметна. — Меня зовут Лардарнагдаррен, и я Хранитель Темного Трона. Рад снова видеть разумных, верных Тьме. Вы ведь поклоняетесь Черной Хозяйке и Ее Посланнику?

— Э-э… да, — ответил Джалад вместо Шмиттельвардегроу.

Тот молчал и сверлил тяжелым взглядом Лардара.

— Тогда следуйте за мной — скоро могут явиться остальные. Нам надо успеть скрыться за Завесу.

Он повернулся и зашагал вглубь руин, не дожидаясь ответа.

Джалад и Фозз поравнялись со Шмиттелем.

— Клянусь демонами, я ему не доверяю! — прогундосил он в бороду.

— Но почему? — Джаффец недоуменно посмотрел на него. — Он же тоже — цверг!

— Вот именно поэтому и не доверяю! Мы, темные гномы, поганые друзья.

3.

Внизу кипел огромный чан плавильни и с жадностью поглощал падающие в него останки. Лишь выпускал лепестки пламени, когда расплав схлебывал очередное мясо. В кровавом сумраке плавильного цеха гномы походили на мускулистых дхаров с огненных горизонтов Бездны, ворочающих вилами и крючьями то, что осталось от грешников. И это было очень близко к истинному положению дел. В Ганалийской долине не было праведников.

Мясом служители называли каторжан, безликий расходный материал, которому стоило лишь исчерпаться, как его тут же отправляли сюда, в плавильный цех, где гигантским чанам, в которых кипел металл, был все равно, что поглощать: железо, плоть и кости. Только вот в последнее время мяса было слишком много: пришлось задействовать две печи, чтобы не испортить металл избытком углерода.

Грязные и потные дварфы в коротких штанах и фартуках на голую грудь толкали вагонетки, загруженные останками мяса, и методично скидывали их в печь. Руководил им старый морщинистый дварф-трун с русой бородой в многочисленных подпалинах. Под фартук бригадир одел видавшую виды старую рубаху. Порой он начинал яростно размахивать старой растрескавшейся курительной трубкой и покрикивать на своих подопечных.

— Куда?! А ну стой — гони к Третьей печи! Здесь хорош, а то железо хрупким будет. Давай, поднажми! — А потом тише, про себя: — Вот же свалилось, твою-то ж мать!

Норманг Меднобородый не слышал его, но догадывался, какие чувства обуревают труна-наемника: любой дварф душой болел за свою работу. Правда вот, бригадир Рагнар справлялся со своей, а вот некий Норманг Меднобородый, славный воин-жрец из Стангарона — нет. Не увидел сразу в старом цверге опасность, высокомерие застило глаза — и вот как все вышло.

Четвертый забой разрушен, по крайней мере, выходы завалило напрочь, погибло много каторжан, но не все: из воздуховодов порой доносились крики и стоны, приглушенные расстоянием и толщей камня. Но не о них сожалел Норманг, отнюдь. И даже не о том, что снизилась добыча железной руды — все равно, в Четвертом не слишком-то и большой был выход руды. Сожалел дварф совсем о другом: о собственной глупости.

Ошибки надо исправлять. Он и так их допустил в своей жизни достаточно. Пальцы нежно пробежали по лезвию-полумесяцу небольшого метательного топорика, засунутого за пояс. Эту ошибку он исправит кровью. Черной кровью темного гнома.

Позади вежливо кашлянули. Дварф резко обернулся, все еще пылая яростью. Но увидев низушка быстро остыл.

Фолвенбранд стоял на расстоянии пары шагов и прижимал к груди массивный гроссбух в переплете из черной кожи.

— Господин Норманг, к вам посетители. Изволите подняться? — Лицо низушка в обрамлении пушистых бакенбардов, пухлое и почти невинное светилось искренним почтением.

— Зеленокожие?

— Они самые, господин Норманг. Из побережных.

— Явились! — прогрохотал громовой раскат дварфского голоса.

Норманг в последний раз взглянул на просторы правильного цеха, принял меховой плащ из протянутых Фолвенбрандом рук и, развернувшись, двинулся к выходу. Ему еще предстояло еще пересечь две сотни каменных ступенек лестницы, прорубленной в склоне Ганалийского кратера и ведущей к Старому Замку.

Старый Замок возвышался над кольцевым хребтом Ганалии и походил на одинокий гнилой зуб, торчащий из мягких десен злобной старухи. Нижние уровни его были вырублены прямиком в скальной породе, оголенной чудовищной мощью небесного гнева. Но Замок постоянно, на протяжении всей истории добычи железной руды в долине, достраивался, наростал причудливыми формами. В основном, к его возведению приложили руку цверги, но отметились и иные темные народы: кобольды, лугаши, ныне истребленные и почти забытые. Когда вычистили Льдистое нагорье, а Ганалийская долина перешла дварфам, они навели здесь свой порядок. Исчезли многочисленные горгульи, оседлавшие всевозможные выступы, и причудливые барельефы. Их сменили строгие геометрические формы и параллельные борозды, вырубленные в камне, — традиционные символические изображения священных бород дварфских прародителей.

Нормангу некогда было разглядывать красоты Старого Замка, тем более за последние годы они уже успели порядком приесться. Как и отвесные склоны кольцевого хребта, изъеденная шахтами, словно червоточинами, бесплодная долина, мрачные кубы и параллелепипеды железоделательной фабрики с вечно чадящими трубами и низкое серое горгонское небо, вечно сыплющее ледяной трухой.

По дороге наверх ветер успел проморозить тяжелый меховой плащ и забраться под одежду — это были не теплые глубины Стангарона. Несмотря на легендарную выносливость своего народа, стан успел основательно продрогнуть, пока поднимался в свои покои в Старом Замке, но и здесь было не лучше. Огромные, холодные и выразительно пустые, они без радости встретили своего хозяина. Кроме каменного кресла с вырубленными в подлокотниках хмурыми ликами Стана Первого и накинутой на сидение медвежьей шкуры, огромного камина и широкого круглого стола, вырубленного из цельного куска гранита с красными жилами орихалка, здесь ничего и не было. На столешнице еще виднелись следы от затертых цвергских рун.

Двое слуг-низушек разжигали камин, копошась в прокопченной пещере, и, хоть они преуспели и под низкими каменными сводами, облицованными черным камнем, уже пылал огонь, тепла все еще не было. Камень неохотно напитывался теплом, и сквозняки, пронизавшие покои, выдували его наружу сквозь узкие окна-бойницы, прорубленные в четырехфутовых стенах. Сквозь окна едва мог протиснуться худосочный низушек, но вот от холода они совсем не спасали. Вставить стекла, как нынче делали в Эратии, не позволяла гордость.

Дварф нетерпеливо махнул рукой, отсылая слуг. Те быстро скрылись за дверью, но не успела та с тяжким глухим стуком захлопнуться, как на пороге показался запыхавшийся Фолвенбранд. В своей шубе он напоминал мохнатый шар на коротких ножках. Волнистые бакенбарды легли на пушистый воротник, обрамляя красное от усилий лицо.

Норманг опустился на кресло и запустил в бороду кулак, яростно сжав жесткие волосы в горсть. Только затем он соизволил обратить внимание на секретаря.

— Ну, где этот дармоед? Надеюсь, Клыку будет, чем оправдаться…

— Извините, мастер, — поклонился низушек, — но Сломанного Клыка нашли на внешнем склоне с, гм, сломанной шеей.

— И это его спасло! — буркнул Норманг. — Так кого орки нашли себе в новые вожди?

В сопровождении двух дварфов в полном боевом облачении из нижних, приемных покоев поднялся невысокий и донельзя уродливый орк.

Вообще-то, с точки зрения дварфов, они все такие — не слишком симпатичные. Но этот был особенно… приметен. Норманг хмыкнул, осматривая его. Что Сломанный Клык, что этот были на редкость малоприятными личностями. Орк был коренаст, и при ходьбе переваливался из стороны в сторону на коротких кривых ногах. Длинные руки свисали почти до самого пола. По выражению перекошенной, татуированной морды ничего нельзя было прочитать.

— Ты кто? — осведомился Норманг, высокомерно осматривая орка.

Тот почесался, запустив лапу под вонючие меха, накинутые на покатые плечи. Зеленокожий был коренным побережником и шагратским всадником — только у них были такие короткие и кривые ноги, приноровленные сжимать бока их смрадных животных. И пахло от него не лучше.

— Кривой Язык, гноме.

Норманга передернуло и невольно захотелось подправить перекошенную физиономию тяжелым дварфским кулаком, да и манерам поучить заодно.

Язык пожевал выступающими челюстями и продолжил:

— Друг Сломанного Клыка. Нынче я — голова.

— Хорошо, голова, — кивнул дварф. — И что ты мне скажешь?

— Слыхал, — протянул орк, непрестанно двигая челюстями, — ты ищешь темного гнома.

Норманг резко подался вперед и едва удержался от того, чтобы схватить зеленокожего за горло и вытрясти из него всю необходимую информацию. Дварф был куда массивнее и наверняка сильнее орка, хоть тот и выше почти на голову.

— Где он?! — только прохрипел гном. Горло внезапно перехватило стальным обручем. Внутри клокотало, словно в котле, готовом вот-вот взорваться.

Орк предупредительно подался назад. В маленьких поросячьих глазках проявился страх.

— В Городе Забытых Богов, — как можно невозмутимее сказал Язык.

— В Городе… В Горгонаде! — догадался Норманг.

В голове словно щелкнули шестеренки, складываясь в новые мысли. Неужели?.. Неужели все, что случилось, было не просто так? Неужели все это было ради нового и сложного плана по возрождению Тьмы?! И только в руках Норманга Меднобородого задавить ее в зародыше, пока проклятая не подняла голову.

Это был шанс все исправить. И не только: возможность вернуться в Темную Глубь, вновь занять место в Совете Благородных, и теперь не как сыночек высшего жреца, а герой-победитель.

Норманг повернулся к Фолвенбранду.

— Передай Рогнаку — пусть готовит два десятка бойцов. — Дварф взглянул на орка: в глазах у бородатого карлика разгоралась злая надежда. — Мы выступим, Язык. Сколько ты готов выставить топоров?

Орк хитро осклабился.

— Мы еще не договорились о цене, гноме…

Дварф мрачно улыбнулся, огладив бороду.

— Будешь верным, орк, — не обижу. Я не забываю преданности. Как и обмана…

4.

Лардарнагдаррен шагал уверенно, лавируя между руин только по едва заметной тропке. Порой он останавливался и принимался оглядываться, словно в поисках скрытых вешек и знаков. Это была его вотчина, которую он наверняка успел изучить досконально. И, возможно, и сам обустроил, как ему хотелось, превратив в мудреный лабиринт.

Приостановившись, Лардар поравнялся со Шмиттельварденгроу. Дальше они шли вровень. Перед ними мелькал магический светлячок, отливавший гнилостной зеленью. Позади шагали Фозз и Джалад. Маг возбужденно вертел головой, осматривая местные достопримечательности.

— Давненько я не видал подобных себе, — сказал Лардар, покосившись на своего собрата.

— Я тоже, — хмыкнул Шмиттельварденгроу.

Лардар замолчал. После неожиданно добавил:

— Я рад.

Шмиттельварденгроу тут же закашлялся, подавившись слюной. Шумно булькнув, он смачно сплюнул. Нити тягучей слюны повисли на бороде. Он нервно хохотнул и удивленно уставился на своего спасителя.

— Чего?!

— Тяжко, — поникнув, сказал Лардар. Тяжело быть одному, особенно, когда знаешь, что впереди есть цель. Эта огромная ответственность… Порой мне хотелось ее с кем-нибудь разделить… И вот ты… и они. — Он мотнул головой в сторону огра и человека. — Я рад, что вы ко мне присоединились…

— Мы еще ни к кому… — начал было Шмиттельварденгроу, но его уже словно не слышали.

— Особенно я рад тебе, брат. Потому что знаю: дело нашего народа живет!

Старый цверг посмотрел на Лардара и совсем тихо спросил:

— И в чем же дело нашего народа?

Тот недоуменно посмотрел на Шмиттельварденгроу, но вскоре его взгляд прояснился.

— В службе Властелину Тьмы, конечно.

В горле у Шмиттельварденгроу пересохло. Он очень хотел не понимать, о чем болтает Лардарнагдаррен. Хотел, но не мог. Цверг прекрасно осознавал, к чему ведет этот новоявленный горгонадец. Словно и не бывало трех десятилетий забытья, отчаянных попыток избавиться от навязчивых образов.

Прошлое властно настигло его: тук-тук, отдавай должок.

— Война давно закончилась, — медленно, подбирая слова, произнес Шмиттельварденгроу. — Если ты не знаешь, или забыл, то я расскажу тебе, «брат». Мы проиграли: Тьма отступила, Симгар опустел, а последние цверги — это ты да я. Осколки, которые больше не склеишь. Нет больше ни нашего народа, ни повелителя Тьмы — вообще всего, во что я верил! Великая Блудница ушла, а ты, мой дрожайший «брат», живешь в заброшенных руинах! Вот и вся цель. Вот это все, — он в запале развел руки в стороны, — и есть наше будущее.

— Заброшенных? — делано удивился Лардар. Внезапно он положил руку старому цвергу на плечо. Тот вздрогнул: неприятный холодок волной протянулся вдоль позвоночника. Он посмотрел в лицо горгонадцу: грубая, словно выветренный песчаник, кожа, глубокие оспины и морщины, похожие на застарелые шрамы, но внутри, в глубине темных с багрянцем глаз он увидел искреннюю веру. — Ты разочарован, брат, и не мудрено, ведь мудрость Господина от тебя скрыта. Ты видел крах старого мира, но новый-то не слишком от него и отличается. Еще десять лет назад я был точно таким же. Потом же я кое-что узнал.

Он снова замолчал, словно раздумывая говорить дальше или нет. Потом он улыбнулся. Неприятная цвергская ухмылка, походившая на оскал, осветила его мрачное лицо.

— Позволь я покажу тебе, брат!

И на следующем шагу что-то изменилось. Снова Шмиттельварденгроу почувствовал напряжение, словно уперся в упругую стену, легко прогибавшуюся под его натиском. Раз — и ощущение пропало, словно он шагнул внутрь мыльного пузыря. И мир неуловимо изменился. Вроде бы те же самые руины, но исчезло запустение, а между полуразрушенных стен пролегла обустроенная тропка, с которой кто-то тщательно убрал весь мусор. Появились шесты с привязанными к ним факелами. Они едва тлели, но цвергу освещения хватало.

— Дхарово отродье! — выдохнул гном.

Они находились под куполом огромного заклятья, магической путаницы, скрывавшей истинное от чужого взгляда. Вспомнилась и могучая «стена праха», уничтожившая орков. А после Шмиттельварденгроу вспомнил своего демона-доходягу. Лардарнагдаррен постоянно искал оставленные знаки, специально им созданные, чтобы найти единственный верный путь под полог невидимой завесы.

Старый цверг напрягся: он не доверял этому типу. Не просто, как цверг цвергу, а как более сильному цвергу. Существу, обладавшему куда как большей силой. Не физической, но магической. Что гораздо опаснее...

Почувствовать бы вес Головоруба в руках! Шмиттельварденгроу мечтально прищелкнул языком: вот тогда бы они могли говорить на равных. Сейчас же надо быть настороже и очень, очень осторожным в словах. Горгонадец не просто более искушенный маг, но и, судя по всему, в голове у него поселился хоровод дхаров.

Лардар улыбался, довольный произведенным эффектом. Прямо перед ними выросла каменная коробка, чудом сохранившаяся. Другим торцом она примыкала к нагромождению развалин, в которых цверг с трудом узнал крепость темного лорда. От стен остались одни огрызки, створки огромных железных ворот с обломанными шипами валялись по бокам от разбитой каменной дороги, присыпанные пылью и ржавчиной. Победители славно здесь поработали. Но не смогли отыскать все секреты Горгонада.

Стена из серого гранита, пронизанного черными жилами — этот камень добывали на склонах Льдистого нагорья — казалось монолитной и неразрушимой. Кое-где остались подпалины от магического огня, но этим все и ограничивалась. Ни дверей, ни окон в ней не было — все здание казалось единой скалой безо всяких пустот. Шмиттельварденгроу подумал, что толщина стен наверняка была колоссальной, чтобы ни простукивание, ни чутье земляного мага здесь не помогло. Но здесь что-то было: Лардарнагдаррен не зря их сюда привел.

Гном-маг остановился перед гранитным параллелепипедом и на миг задумался, словно вспоминая. Он взглянул на сереющее перед рассветом небо, хмыкнул. Глаза его загорелись серебром. Уже увереннее цверг шагнул к стене, прижал к холодному камню ладони.

Одна ушла вверх, другая — в сторону. Верх и опять в сторону. Двойная «саргр» — цвергская руна, значащая «любовь». Нет, не романтичное чувство к представителю противоположного пола — его цверги просто не ведали, — а другая любовь, преданность. Жажда служить великому вождю.

Ногами прошла легкая вибрация, и с глухим стоном стена раскололась пополам, открывая темный провал входа. Она не раздвигалась в стороны, а просто среди камня рос проход, словно ускоренный в тысячи раз процесс эрозии. Змеящаяся трещина, потом — узкая полоса. Все шире и шире, и вскоре образовался проход, в который мог протиснуться даже такой кабан, как Фозз.

Позади восхищенно прицокнул языком Джалад. И посмотрел почти с любовным обожанием на Лардарнагдаррена. Шмиттельварденгроу поморщился: поведение джаффца неприятно кольнуло. Руна «саргр» — цверг ненавидел ее.

— Добро пожаловать в мой дом, господа! — учтиво поклонился Лардар и, махнув рукой, пригласил за собой.

5.

Ранним утром, когда невидимое сквозь вечный облачный полог солнце едва оторвалось от горизонта, врата Ганалийского рудника покинуло пять крытых повозок, запряженных тарквиниями. Правили ими хмурые труны в кожаных панцирях и низко надвинутых капюшонах. У каждого к поясу были прицеплены боевые топоры, а спины закрывали небольшие круглые щиты из стали с бронзовыми ликами прародителя. Кроме того, в каждой повозке было еще по десятку гномов, вооруженных точно также. Правда, кто-то предпочитал топорам клевцы и короткие мечи с треугольными клинками.

Через несколько миль к повозкам присоединилось еще около сотни орков верхом на шагратах. Во главе их находился Кривой Язык верхом на особенно крупном верховом грызуне, бурым, с черными подпалинами. Слева к седлу, или, вернее, кожаной попоне, его заменявшей, был приторочен черный хопеш — кривой меч, похожий на огромный серп с длинной рукоятью без гарды. Остальные орки были вооружены топорами, булавами и прочим ударно-дробящим инструментарием. Хопеш был только у Языка.

К полудню это смешанное войско достигло границ Горгонада. Отсюда, с бесплодных черных холмов, припорошенных прахом с белыми разводами изморози, открывался отличный вид на опаленные руины: разрушенные стены, заброшенные идолы орочьих божков и нагромождения рухнувших зданий, похожие на каменные кубики-игрушки ребенка-великана. Взобравшись на вершину одного из холмов, Норманг Меднобородый остановился, засунув большие пальцы рук за боевой ремень. С него свисал короткий треугольный меч в узорчатых кожаных ножнах и два метательных топорика. Рядом с начальником Ганалии хмурился Рогнак Железнолобый.

— Не верю я оркам! — сплюнул тягучим Рогнак и покосился на командира. — Подлые твари. Клыка-то ты выдрессировал, а вот этот, Поганый Язык… От него за милю тянет предательством, клянусь бородой!

— Вот за это я тебе, Рогнак, и плачу, — хмыкнул Норманг и похлопал Железнолобого по плечу, закованному в пластинчатый доспех, — чтоб ты всех подозревал и держал ухо востро. Я тоже не слишком верю этому зеленозадому, но выбирать не приходится: нам надо найти этого дхарового отпрыска, цверга темномордого. Но, если Язык что задумал, ты проследишь, чтобы мы с ним больше не пересекались.

Рогнак почесал ногтем длинный шрама, пересекавший лоб и заходивший на виски. Выше этой полосы бугристой красной плоти начинался блестящий металл. Он доходил до макушки, где резко переходил в густую спутанную гриву. Пластина прикрывала дыру в черепе, проделанную во время Темных войн, был, конечно, не железная, а из странного сплава, но прозвище прицепилось да и гном не возражал против него.

— Гноме! — Хриплый голос раздался совсем рядом. Норманг резко обернулся, а Рогнак схватился за кинжал, висевший на поясе. Язык, отступив на шаг, едко ухмыльнулся, обнажив кривые клыки. — Мы кое-что нашли.

У подножия рядом стоящего холма столпились орки и даже дварфы, что-то оживленно обсуждавшие.

— Клянусь Прохфесором…

— Темная волшба, чтоб мне никогда своей бороды не видеть!

— Что случилось?! — рыкнул Норманг, расталкивая толпу. Вскоре и он увидел предмет обсуждения.

На земле, валялся почернелый орочий костяк, еще сжимавший в руках древко большого топора, рядом валялся скелет шаграта.

— Там, — Язык махнул рукой в сторону, — еще три таких же.

Норманг поднял глаза. Дальше, на промерзшей земле валялись еще кости. Много костей.

— Дхар! — Дварф сжал рукоять топора так, что скрипнула кожа на толстых перчатках, скрывавших его руки. — Это цверг.

— Худо! — буркнул Рогнак, остановившийся рядом. — У нас даже мага никакого нет. Если цверг смог такое учудить…

— С нами предки! — рыкнул Норманг. На поясе звякнули ритуальные топорик и молот, небольшие, из потемневшего серебра.

— А вот маг нам не помешает, — набычился Железнолобый. — Я не боюсь Тьмы, но скольких воинов ты готов пустить в размен ради этого цверга?

Медленно, опустив руки на пояс, Меднобородый подошел к труну. Они были примерно одного роста, и Норманг вперился взглядом в черные глаза под нахмуренными бровями.

— Не. Смей. Мне. Перечить. При. Орках. Ты меня понял, Рогнак?

Что-то скрипнуло под металлическим сводом дварфского черепа. Железнолобый, не отводя взгляда, кивнул.

— Ты мне платишь.

— Гноме! — Верхом на шаграте ухмылялся Язык. Сложив руки на шее животного, он с напускным любопытством смотрел на дварфов. Но глаза его были пусты, как две стекляшки. — У меня есть маг. Ну как — маг. Шаман. Говорят, у самого Хозяина служил. Да вот, когда того ухайдохали, тот подвинулся чутка умом.

— И чем же он нам поможет, твой полубезумный заклинатель погоды? — ехидно поинтересовался Норманг.

Язык расплылся в довольной ухмылке-оскале.

— Дед хоть и с того, но тему рубит: в темной волшбе лучше его никого нет.

Дварф поднялся вперед и рука его уже потянула из-за пояса метательный топорик.

— И ты мне, воину-жрецу Глубинного Города предлагаешь обратиться за помощью к черномагу? И за это я не вырежу твой поганый язык, а? Видимо, тогда тебя будут называть Мертвый Язык. Хочешь попробовать?

Кривой Язык ощутимо напрягся, сжавшись в седле, на морде промелькнула озадаченно-испуганное выражение, а взгляд стал напоминать крысиный. Но руки так к хопешу и не потянулись. Шаграт, словно почувствовав настроение хозяина, подался назад, недовольно фыркнув.

Гном без усилий его остановил, ухватившись за сбрую. Он натянул поводья. Язык сдался и немедленно склонился.

— Что ты, гноме, клянусь Прохфесором! Даже в мыслях ничего такого не было, но Хамок Долговязый реально поможет! — Он горячо закивал. — Он шарит во всей этой темноте!

— Хамок? — Норманг нахмурился: необычное имя для орка. Слишком цивилизованное. Это совсем не нравилось.

— Он из старого рода, — пожал плечами Язык. — У них у всех такие погоняла. Культура, раздери ее Пьютер!

Норманг задумчиво огладил бороду. Цверг должен быть найден и наказан. Крайне жестоким способом. Но если он действительно столь силен в колдовстве, то это усложняло дело. Без помощи этого таинственного Хамока никак не обойтись. Дварф мысленно вздохнул: странное чувство точило изнутри, словно он с каждым своим поступком, каждым словом, каждым шагом все глубже погружается в болото. Что наступит когда-нибудь такой момент, когда из зыби будет уже не выбраться.

— Лады, — кивнул Норманг. — Где твой шаман?

Один из шагратов вышел вперед. Старый, худой, но сбруя была хоть и потемневшая от времени, но сделана была отнюдь не в прибрежных ордах: не сыромятные ремни, а кожа тонкой выделки, металл отливал бронзой, и его покрывал тонкий узор. На шаграте, согнувшись, восседал орк в сером плаще с глубоким капюшоном. Из-под него доносилось хриплое дыхание.

— Хамок, старый хрен! — воскликнул Кривой Язык. — Тут нужна твой помощь, твой чуткий нос и твои ловкие руки.

Долговязый выпрямился и теперь стало видно, что росту он был преизрядного. По крайней мере, выше Языка на голову да и в плечах пошире.

Морщинистая рука в темно-зеленых, почти черных пятнах выпросталась из-под плаща и стянула капюшон. Норманг непроизвольно вздрогнул.

Лицо у Хамока было почти человечьим, и если не массивная челюсть, выступающие клыки и темная зелень кожи, его можно было принять за обычного старика. Седые волосы походили на клочья паутины, прилепившиеся к пятнистой голове. Уши у орка были обрезаны.

Хамок прокашлялся, подслеповато озираясь. Его взгляд смерил гномов и остановился на Норманге.

— Стан! — словно выплюнул он. — Хурштунг!

Долговязый скривился, словно лизнул кислое. Кулаком Язык ткнул его в бок.

— Друг! Ворханг!

— Ворханг? Гном — ворханг?

Язык кивнул.

Хамок задрал свою голову и хрипло рассмеялся. Голос его погодил на шипение воздуха, вырывающегося из прохудившихся кузнечных мехов. Отсмеявшись, орк буквально сполз с шаграта и проковылял к Нормангу. Согнувшись, он заглянул дварфу в лицо. Тот непроизвольно попятился, чувствуя, как начинает закипать.

— Ворханг! Ха-ха, лагаш ворханг. — И потом хрипло на всеобщем: — Я чую Тьму. За сим позвал ты меня, гном-ворханг?

— Я хочу, чтобы ты защитил нас от нее, — хмуро произнес Меднобородый.

— Защитить, ворханг? Дуг-дуг, харашанг мойгра! Я слабый старик, — хихикнул Хамок. — Пусть уж лучше вы меня защищайте. И кормите, и поите...

Он не договорил. Рука Норманга метнулась атакующей джаффской коброй. Крепкие пальцы, что гнули железные подковы так, словно те были из свежей глины, сжались на тощей орочьей шее, морщинистая кожа выдавилась сверху дряблой волной. Хамок захрипел, когда дварф заставил опуститься его на колени.

Язык потянулся было к хопешу, но тут же замер, не успев обхватить длинную рукоять, оплетенную кожаными шнурками: в лицо ему смотрело острие заточенного болта из черного железа, лежащего в ложе небольшого арбалета. Рогнак Железнолобый хмыкнул, криво усмехнувшись. Он повел арбалетом в сторону, призывая орка успокоиться. Язык выпрямился и отвел руку от оружия. Позади возмущенно загомонили дикари, но смолки, стоило вожаку поднять сжатый кулак.

Гнев плеснул в лицо задыхающемуся шаману. Норманг оскалился, обнажив большие лошадиные зубы, по крепости едва ли уступающие граниту.

— Я ненавижу темнил, — прогремел он. — И по закону я должен бы тебя тут же казнить. Или же заковать в железо и заставить вкалывать в Ганалии. Невелик выбор, так ведь, орк? Но есть и третий вариант: ты мне помогаешь со всей отдачей, на которую ты, тварь ползучая, способен. И я забываю, как ты служил на темной стороне. Клянусь предками, это замечательное предложение, и ты, будь умнее, выбери его.

Хамок захрипел, беззвучно хлюпая губами. Норманг немного ослабил хватку. Задыхающимся голосом орк произнес:

— Хорошо, гном, я помогу. Только… только отпусти...

Дварф с силой отшвырнул орка. Тот упал, закашлялся. Выпрямившись, он покорно склонил голову.

— Здесь был цверг?

— Цверг? Варанг? — прохрипел Хамок, потирая шею. Он склонился над землей, загреб длинными пальцами черную пыль, устилавшую ее. — Темная волшба. Характан. Лаш-мгра дер. Тьма была здесь.

Он понюхал перепачканные пальцы, лизнул. Зачмокал, словно попробовал изысканное вино. Рогнак подошел к Нормангу, откашлялся.

— Мне он совсем не нравится.

— А хоть один орк тебя привлекает? — с ухмылкой спросил Меднобородый, обернувшись.

— И то верно, — кивнул Рогнак.

Хамок, тем временем, двинулся вдоль холмов, окружавших Горгонад. Он склонился почти на четвереньки, то и дело касаясь руками земли. Вновь пошел снег, вернее, мелкая твердая крупа, а поднявшийся ветер превратил ее в шрапнель, впивающуюся в кожу.

Наконец, орк остановился. Замер, уставившись на вросшую в землю статую какого-то толстопузого орочьего божка. Обошел его и вновь опустился на колени.

— Тут были трое. Хум. Грангар...

— Человек, огр, — перевел Язык.

—… И цверг. Да, темный варанг. Я чую его след.

— Куда он ведет? — напрягся, словно взведенная пружина, Норманг.

Хамок вновь зачерпнул горсть праха. Поднял руку и разжал кулак. Ветер дул в сторону от Горгонада, но черное облачко, поднявшаяся с ладони, вместо того, чтобы унестить прочь, вытянулась строго на восток. Туда, где начинались стены уничтоженной цитадели.

— Туда. — Хамок поднял палец и указал перед собой. Прямо в разрушенные ворота Города Забытых Богов.

— Вперед! — взревел Норманг, подняв вверх сжатый кулак, и зашагал к воротам. — Уничтожим тварей!

Гномы, загрохотав тяжелыми, как камнепад, голосами, двинулись за ним. Следом — орки. Шагратов они оставили: внутри каменного лабиринта Горгонада на верховых грызунах было просто не развернуться. Во главе орочьего войска шел Кривой Язык. Хопеш он перевесил за спину.

Мимо Хамока прошли гномы, а следом — орки. Язык повернул к шаману, махнул рукой превратильно своим, чтобы те продолжали наступление. Остановился перед стариком.

Хамок, ухмыльнувшись, стер вторую пару следов оставленными тяжелыми сапогами. Тут, у склона холма было тихое место, и они сохранились, хотя, наверняка, вели от ворот Горгонада. Язык кивнул и двинулся следом за своим войском. Хамок — за ним.

6.

Низкий коридор вел вниз и едва освещался редкими факелами, вставленными в бронзовые держатели через раз. Для цвергского глаза света было достаточно, но позади опять сдавленно ругнулся Джалад, умудрившись споткнуться в очередной раз.

Шмиттельварденгроу ощущал, словно он вернулся домой. И в то время, которое, казалось, он уже давно забыл. Узкая каменная кишка и застарелый цвергский дух — видать, Лардарнагдаррен прожил здесь очень давно. Его широкая невысокая фигура виднелась впереди, и край тяжелого черного плаща стелился по пыльному каменному полу. А еще здесь ощущалась волшба. Древня, темная и очень могущественная, словно с потолка свисали длинные тонкие щупальца, невидимые, но вполне ощутимые, когда они касались лица.

— Давно ты здесь живешь? — бросил в спину Лардару Шмиттельварденгроу.

— Весьма, — тот полуобернулся, не сбавляя шагу. — Почти двадцать лет.

— И как ты тут?.. Ведь хранилища были разрушены в войну, а на Горго ничего не растет и никто не живет, кроме поганцев-орков.

— Орков тут тоже нету, — ухмыльнулся горгонадец. — бывает, забредают из-за Льдистого, но не более. Тут зерна много в подземных схронах.

— Зерна?

— Да, — Лардар кивнул, — чтобы кормить кротолюдов.

Постепенно коридор выровнялся. Спустя несколько шагов он резко расширился, потолок ушел вверх. Вдоль стен выстроились ряды колонн, массивных, с квадратным профилем. Языки застывшего в камне пламени покрывали их снизу доверху. И почти никаких следов разрушения. Пыль, каменная крошка, но не более. Ни разбитого камня, ни следов от огня, с помощью которого коалиция светляков пыталась пробиться сквозь стены. Сюда никогда не спускались слуги Света.

Давление Тьмы стало сильнее. Магия скапливалась в углах, клубилась почти материальными тенями. И это все пугало. Всесилие, огромная мощь, которая сама шла в руки. Наконец-то, можно было расправить плечи, вдохнуть полной грудью. Но это означало, что возвращается то время, когда Шмиттельварденгроу умирал за чужие идеалы.

Умирать, тем более за то, во что он больше не верил, ему не хотелось. Неожиданная ярость всплыла бурлящей водой, хлынула в голову, заставила забиться сердечный набат. «Не хочу, не хочу!» — верещал внутри маленький и испуганный Шмиттельварденгроу.

Цверг повел пальцами, складывая их в знак. Сила с готовностью верного пса, отозвалась, прильнула его, напитывая тугой пружиной мощи. Он поднял руку со сложенным заклинанием. Казалось, знак светиться, набухает между пальцами и рвется исполнить волю. Рвется подчиниться и убивать.

— Ты тоже чувствуешь это?! — резко обернулся Лардарнагдаррен. Глаза его светились в темноте.

Шмиттельварденгроу сжал кулак, разрушая знак. Магия разочаровано рассеялась.

— Почему? — хрипло, продавливая слова сквозь внезапно перехватившее горло, пробормотал он. — Почему магия не рассеялась? Здесь же были светляки, они облазили Горгонад сверху донизу… И нашли это место?!

— Неисповедимы пути Тьмы, брат. Но Она отсюда никогда и не уходила. Она все время была здесь и ждала. Проводник жив.

— Жив?! — Кровь ударила в голову. Шмиттельварденгроу почувствовал, как земля уходит из-под ног. Он оперся о стену. — Но это означает, что...

— Да, Повелитель тоже жив. Но погоди, ты должен это увидеть!

Он вновь обернулся и плащ взлетел черным крылом, следуя за ним. Под плащом клубилась тьма, и она казалось живой.

Шмиттельварденгроу приотстал — в ногах он чувствовал слабость. И опустошение. Казалось, он все забыл, отрекся от всего, что было… Тяжелая рука легла ему на плечо.

— Что такое, капитан? — прошептал почти одними губами Фозз. Джалад обеспокоенно посмотрел на цверга, но промолчал. — Ты готовился к волшбе...

— А темную магию не собирают для того, что миловать, — хрипло вымолвил джаффец.

— Если… — неуверенно продолжил огр. Маленькие глазки забегали, и это было необычно для прежде невозмутимого гиганта. — Если Хозяин жив, значит, борьба продолжается и война не закончена...

— Заткнись, прошу тебя, заткнись, — прошипел Шмиттельварденгроу, облизнув пересохшие губы. — И ты, магик, тоже ни слова. Потом поговорим.

Коридор с колоннами окончился огромным помещением, потолок который скрывала темнота. А посередине, окруженная кольцом из факелов, установленных на бронзовых стойках, гладкий пол разрывался колодцем. Широким, локтей на тридцать в диаметре и полностью заполненным Тьмой. Именно — Тьмой. Клубящейся, волнующейся, словно черная вода, заполнившая колодец под ободок. И даже свет факелов таял в ней. Именно от колодца сочилась сила Бездны. Куда там какому-то праху — это была чистая магия.

— Двадцать лет назад! — прогремел голос Лардарнагдаррена под сводом пещера. — Я пришел сюда, бездомный, бесцельный и бессмысленный. Война была проиграна, а мой Повелитель ушел, мои идеалы рухнули, словно замок из песка. И я вернулся сюда, чтобы выместить свой гнев и свою ярость от предательства. Но уже тогда над городом висела завеса. Да-да, ее не я установил, но я сейчас подпитываю его. Большая часть цитадели и подземелье оказались скрыты от нечестивых взглядом светляков.

Ему внимали. Фозз, Джалад, даже хмурый Шмиттельварденгроу не могли оторвать от него взор.

— Я долго блуждал, ослаб от голода и жажды. Я довел себя до того, что хватал ртом падающий снег, чтобы утолить свою жажду. И однажды, когда мне стало совсем худо, явился Он.

— Он? — скептически хмыкнул Шмиттельварденгроу. — Собственной персоной?

— Нет, конечно, — ухмыльнулся Лардар. — Он тогда все еще скрывался, и это было частью плана. Нет, перед мною появилась его астральная проекция, бесплотный дух...

— Ты видел лицо? Откуда ты понял, что это Он?

— Никто! — Горгонадец повелительно воздел палец, покачал им в воздухе. Его лицо будто светилось изнутри. Темным пламенем. — Никто не видел лицо Повелителя — ты же сам это знаешь, брат! А понял я… Ты просто не видел Его так, как я. Ты не чувствовал Его присутствия. Всего лишь астральная проекция, но в Его силе я мог купаться. И Горгонад чувствовал в Нем хозяина. Я тоже ощущал это.

Рядами, вдоль стен шли каменные скамейки. Шмиттельварденгроу, задумавшись, опустился на одну из них.

— Лады, и что же Повелитель хотел от тебя?

— Я должен был стать хранителем Горгонада! Здесь святое место, здесь Эратия напрямую выходит ко Тьме. И здесь, чтобы не делал Повелитель, будет центр Его силы, Его место рождения.

Шмиттельварденгроу сложил руки на груди.

— Хорошо, «брат», тогда скажи мне, что случилось тогда, тридцать лет назад, когда Он бросил нас, бросил умирать, лишил своей воли поддержки. Мы же почти побеждали...

— Нет, сие было скрыто от меня. Да и уже не интересовало. Главное — Повелитель всегда был с нами! И все, что случилось было частью Его плана.

— Плана по уничтожению тех, кто был предан ему?

— Нет! — грозно зарокотал голос Лардарнагдаррена. — Он избрал нас, лучших из лучших, вернейших из верных и избавился от грязи, тех, кто никогда так и не был предан Ему! Тех, кто выдержал испытание отчаянием!

— И что же нам делать согласно Его плану?

Лардар поник.

— Не знаю. Он ничего не говорил про вас. Но, наверняка, предвидел ваше появление. Значит, будет ждать, пока Он вновь навестит Горгонад. Возможно, ваше появление и твое особенно, брат, что-то означает. Что-то важное… Возможно, нам пора выступать!

7.

Кривой Язык поравнялся с Хамоком Долговязым. Рядом с ним, несмотря на старость и болячки шамана, он выглядел, как безродная дворняга рядом с породистой гончей. Когда-то это язвило, но теперь, спустя многие годы обучения, он понимал, что внешность ничего не значит. Главное было то, о чем Хамок всегда говорил.

Шаман был из тех, кто никогда не прощает. И никогда не забывает, ради чего умерли его соплеменники.

— Что ты видел? — Язык говорил на Старом Наречии, что когда-то бытовало среди орков Города Забытых Богов. Уже в Темные войны оно было почти забыто, и на нем разговаривали избранные. Наречию Языка научил сам Хамок, отчего орк и получил свое имя.

— Следы, — пожал плечами шаман. — Человек, огр и два цверга.

— Два?

— Да, — кивнул Хамок, — один пришел из Города.

— Город обитаем?!

— А ты как думал? — язвительно хмыкнул Хамок. — Над Городом всегда была завеса. И нужен был тот, кто ее поддерживает. Видимо, такой нашелся.

— Хранитель?

— Почему бы и нет. Цверг — отличная кандидатура.

Дварфы бы весьма удивились, если бы узнали, что в Старом Наречии почти не было ругательств, а по сложности и словарному запасу оно не уступало и людским языкам.

— Он нам помешает?

— Не знаю. Вряд ли — у него другие заботы.

— Но мы в его городе. И я видел, что он сотворил с бойцами. Теми, что гнались за беглецами из Кратера.

— Видимо, ему чем-то важен был этот цверг, тот, который ищет Красная Борода.

— Почему не рассказал о втором гноме Красной Бороде?

— Нам не надо, чтобы он беспокоился. Не ради этого мы вытянули его из Кратера, чтобы смущать и заставлять сомневаться. Он должен нам доверять и надеяться на нас.

Кривой Язык усмехнулся, облизнув длинные желтые клыки. На нижней губе повисли нити слюны.

— Как он надеется на тебя?

— Я единственный маг в этом дхаровом походе, клянусь Пьютером! Кому же еще быть путеводной нитью? — Хамок хрипло захохотал.

И в этот же момент дварф с железным лбом появился рядом.

Морда перекошена, зубы оскалены, яростно топорщится борода.

— Чего ржете, задницы?

— Ворханг-гном! — воскликнул Хамок, смешивая всеобщий и словечки из Старого Наречия. — Я искать и найти. Шарханг! Это — шарханг!

От ткнул пальцем в кучку камней, уложенных пирамидой друг на друга.

— Чего он бормочет? — хмыкнул Железнолобый. К ним подошел Красная Борода.

— Вешка! — радостно перевел Язык. — Знак! Долговязый нашел путь сквозь завесу!

— Отлично! — кивнул Красная Борода. — Значит, пошли дальше. К заходу мы должны найти цверга и выбраться из этого дхарового городища.

Железнолобый хмыкнул и последовал за своим начальником. Язык переглянулся с Хамоком и слегка шевельнул запястьем. Узкое лезвие скользнуло из ножен, приделанных к кожаному наручу в ладонь. Замахнувшись, орк ударил гнома в спину.

8.

От зала с колодцем спиралью отходил второй коридор, в стенах которого были вырублены небольшие комнаты с лежаками и примитивной мебелью. Когда-то они закрывались массивными решетками. Железными. Но Тьма и время разъели их до состояния рыжей трухи.

— А! — тонко пискнул Джалад, когда часть стены, на которую лег свет от факела, который держал Лардарнагдаррен, опустилась на пол и распласталась на нем, подняв слепую голову.

Она напоминала человека, но весьма отдаленно. Обвислая серая кожа, скапливающаяся морщинами на толстой шее и подмышками, широкое скуластое лицо и рот, разрезавший его от уха до уха. Которых, кстати, почти не было. Всего лишь дырки, обрамленные парой кожистых складок. Ноздри сместились назад, а глаза исчезли в ходе неестественного отбора. На месте глазниц была всего лишь гладкая плоть.

— Что это за тварь?!

«Тварь» шевельнулась, тоненько заверещала и поползла вдоль стены, беспрестанно ощупывая ее боком. Шмиттельварденгроу заметил полосы волосков, покрывавших бедра существа.

— Кротолюд, — коротко бросил Лардарнагдаррен. — Низшие из рабов Повелителя, измененные Его волей. Они безвредны, но весьма вкусны. В свое время в подземных вольерах их было тысячи, но без догляда они быстро вымирают.

В стене появилась дыра, образованная выпавшим камнем. Нащупав ее, кротолюд коротко хрюкнул и нырнул внутрь. Джалад лишь сглотнул, кадык дернулся на тонкой шее.

Хранитель остановился рядом с первой же камерой — решетка рассыпалась в пыль, и теперь вряд ли могла кого-нибудь сдержать.

— Там дальше еще есть комнаты. Чуть дальше по коридору подземный источник. Располагайтесь, а потом приходите к колодцу — будем ужинать.

Не дожидаясь ответа, Лардарнагдаррен развернулся и пошел в сторону зала. Отсвет его факела еще долго плясал по влажным стенам.

— Эта тварь… — наконец выдавил из себя Джалад, — когда-то была человеком?

— Ты про Лардара? — невинно переспросил Шмиттельварденгроу. — Нет, такой сволочью он, видимо, был с рождения.

— Нет, я про кротолюда.

— Он — нет, — пожал плечами. — Его родители — возможно.

— О дхар! — выдохнул Джалад и опустился на каменную лежанку. — Это как-то все неправильно...

— Кротолюды лишены разума и всегда выращивались на мясо. Они питательны...

—… Но суховаты, — вставил Фозз. — Кормежка у них особая. Зерно да зерно.

— Зато массу набирают быстро! — оборвал его цверг.

— О дхар! — вновь выдавил Джалад. — Клянусь огнем Сагазумана, не на это я рассчитывал.

— А на что? — пожал плечами Шмиттельварденгроу. — Это Тьма, детка. Здесь все такое. Неправильное...

— Но почему ты Ей служил?

Цверг нахмурился, задумавшись. Запустил пальцы в бороду.

— Мой народ избрал этот путь. Видимо, это наша природа, чтоб ее дхары драли. Повелитель говорил о нашей исключительности, что мы избранный народ, призванный править Его державой. Все остальные были мясом для нас. Даже наши союзники. А потом цвергов осталось не более пальцев на руках.

— Если, — произнес Фозз, — Хозяин жив, то и война не закончена. Значит, мы сражались не зря! Цель освещает наш путь! Лион Санталийский, — добавил огр, покосившись на мага. Тот не среагировал.

— Война закончилась тогда, когда Он бросил меня помирать. И тебя, Фозз, и всех остальных. — Шмиттельварденгроу замолчал. Обождав немного, он продолжил: — Эта война уже не наша. И если ты этого не понимаешь, мой большой и глупый друг, значит, нам больше не по пути.

— И я, что-то, не сильно влечет это погружение во Тьму! — пробормотал Джалад. Глаза его предательски блестели. — Я не хочу есть кротолюда и не хочу здесь оставаться.

— Уже двое — «за», — кивнул цверг и внимательно посмотрел на огра. — Я не считаю, что нам стоит здесь задерживаться.

Тот отвел глаза.

— Я сражался ради этого, капитан. Ты сам меня учил!

— Пора признать, — покачал головой Шмиттельварденгроу, — что из меня херовый учитель.

— Но как нам выбраться отсюда? — к цвергу поближе подобрался джаффец. — Я заплутаю в этих подземельях так, что и не найти.

— Я — нет, — рубанул рукой воздух гном. — Я запомнил путь и вешки — так мы выберемся из-под завесы. Но с Лардаром надо разобраться, иначе не сможем далеко уйти. Он… — Цверг отвел взор. — Он искушеннее меня в магии.

Гном испытывал жгучий стыд: сложно признаваться даже самому себе, что кто-то лучше его. Но, объективно, Лардарнагдаррен был лучшим магом и прожил здесь два десятилетия: он знает каждый ход, каждую ловушку и успел привыкнуть к тому морю темной мощи, что наполняла подземелья Горгонада.

У него до сих не укладывалось в голове, что где-то еще сохранилась темная магия в таких количествах, где можно было черпать силу не из праха, а прямиком из глубин Бездны. Это пугало и, одновременно, возбуждало. Наверное, будь он на месте Хранителя, то с тем же фанатизмом служил фантомам прошлого.

Фантомы. Он до сих пор пытался убеждать себя, что все рассказы Лардарнагдаррена — это всего лишь бред воспаленного сознания, но разум утверждал совсем иное. Факты были против цверга.

— Что такое Проводник? — неожиданно раздался голос Джалада. — Я слышал это слово в вашем разговоре.

— Трудно сказать, — задумался цверг. — Это одновременно и живое существо, и врата, и источник, и сила. Некое порождение темной магии, вернее ее сути. В Горгонаде тонка грань между Эратией и Бездной. И Тьма проникает сквозь нее. А Проводник умеет накапливать ее. Короче, Проводник — почти неисчерпаемый источник чистой силы. И он связан с Горгонадцем. Не этим, — он махнул в сторону выхода из камеры, — а настоящим.

— Насколько далеко может воздействовать Проводник?

— Не очень, — покачал головой Шмиттельварденгроу. — На пределе — границы Горгонада. Наверное, поэтому Повелитель редко покидал его. Вернее, совсем не покидал.

— А если Повелитель не здесь, — продолжил джаффец — в глазах его разгорелось странное пламя, — то ему нужен новый источник. Что этим может служить?

— Не знаю, все, что может аккумулировать магическую энергию… — Он замолк, и потом со всего размаха хлопнул себя по лбу. Улыбка, холодная, хищная, растянула губы и обнажила заточенные зубы. — Проклятое оружие!

— Что?

— Вот кто все начал! Вот, кто стоял за похищением моей секиры! Не дхаров гоблин, а Повелитель! Вот, у кого стоит ее искать! Какой же я был дурак!..

— Причем здесь какая-то секира?

Шмиттельварденгроу ухмыльнулся.

— О, это занятная история. Клянусь демонами Бездны. Давным-давно, в руки цвергам попал странный камень. Камень, который мог накапливать энергию. Он был из металла, которого не существовало в Эратии. Что-то не из этого мира. Еще, когда у цвергов были цари, один из них, опасаясь силы камня, приказал его раздробить, а из частей выковать оружие. Невиданное и могущественное. Оружие героев и царей. Темных героев, оружие, созданное убивать бессмертных. Проклятые клинки. Один из них — секира — принадлежала мне. Последняя из созданных и, наверняка, самое могущественная из них.

Мечи. Топоры. Кинжалы. Если Горгонадец сумеет их всех собрать — он восстановит камень...

— … И создаст новый Проводник! — закончил Джалад. От возбуждения он зачастил дыханием — ноздри его раздувались, а глаза горели лихорадочным огнем.

— Осталось лишь узнать, кем теперь является Горгонадец, под какой личиной прячется, — закончил Шмиттельварденгроу.

Нет, он больше никогда не будет служить Темному Лорду, никогда не пойдет умирать за чужое счастье. Нет, он придет и возьмет то, что ему принадлежит. И пусть весь мир сгорит при этом — не имеет значения.

Цверг обернулся к хмурому огру.

— Фозз, ты с нами?

— Ты знаешь, капитан, — пророкотал гигант, — я всегда с тобой.

9.

Клинок легко пробил кожаную куртку и уперся в кольчугу, поддетую под нее. Из добротной гномьей стали, она была достаточно хороша, чтобы выдержать попадание арбалетной стрелы. Но удар был настолько силен — Язык вложил в него весь вес своего тела, подавшись вперед, — что лезвие вклинилось между звеньями и, изменив направление, рванулось вверх, задирая кольчугу. Наверняка, кончик ножа проник сквозь броню и оставил глубокую царапину, но этого явно было недостаточно, чтобы покончить с дварфом.

Язык навалился на него всем телом, обхватил предплечьем шею и вдавил нож еще глубже вместе с кольцами кольчуги, насаженными на клинок, в плоть. Рогнак мотнул головой, вбивая твердый затылок (едва ли его крепость уступала металлической пластине, заменявшей лоб) в орочью физиономию. Язык булькнул кровью из расквашенного носа, но хватки не ослабил.

Норманг развернулся, на ходу выхватив метательный топорик. Хамок, взбив ногой облако пыли, отступил назад, а к дварфу рвануло сразу двое орков.

Рогнак вцепился в запястье орка — по-бычьи напряглась пережатая шея — и медленно, но верно начал разрывать хватку. Язык зашипел, из рассаженных губ и сломанного носа обильно потекла черная кровь, но бороться с дварфом было все равно, что бодаться с тягловым тарквинием. Орк резко подался вперед, оторвался от земли, и руки гнома выпрямились сработавшей пружиной, отшвырнув зеленокожего.

В воздухе сверкнуло что-то, очень похожее на серебристую бабочку, и орк, разодетый в ржавые доспехи с чужого плеча, споткнулся на ровном месте и рухнул, словно подкошенный. Изо лба диковинным наростом торчала рукоять из полированного дуба с кожаной петлей на конце — узкое лезвие погрузилось в мозг так глубоко, что полностью скрылось в расколотом черепе. Второго орка Норманг встретил яростным ревом и коротким мечом. Вместо того, чтобы отбить широкой гардой массивный топор, опускавшийся ему на голову, Меднобородый пропустил его мимо себя, чуть повернув корпус, почти обнял покачнувшегося в неверном движении орка и пробил ему череп острейшим трехгранным клинком. Гном отшвырнул обмякшее тело и меч, руки его скользнули за спину и в воздух взлетело широкое лезвие полумесяцем.

Освященный топор воина-жреца Стангарона с «бородатыми» рунами на рукояти из железного дерева был страшным оружием. Согласно древнему своду чести станов он не мог вернуться в чехол, пока лезвие — улыбка предка — не омоется вражеской кровью.

Ритмично взмахивая топором, Норманг Меднобородый с безумной ухмылкой берсеркера на лице шагнул к ревущей толпе орков.

Язык перекатился, увернувшись от острой бритвы Рогнакового меча. Вскочил на ноги — мелькнул огромный искривленный клинок хопеша. Язык управлялся с ним с изрядным искусством. Хопеш, очертив смутной спиралью фигуру орка, встретил в стремительном падающем ударе топор Норманга.

Рукоять чуть не вырвало из рук. Крякнув, гном потянул топор вверх, отшвыривая орка.

Рядом со своим командиром встал Рогнак. Шрам, окамлявший металлический лоб, воспалился, а в одной руке трун сжимал арбалет, а второй — метательный топор. Рогнак, прищурившись, навел арбалет на Языка.

Орк мгновенно разорвал дистанцию, но все равно не успевал. Щелкнула тетива из крученой железной проволоки. Наверняка, предателю оставалось жить недолго. Но он выжил. С удивительной скоростью настоящего мастера в обращении со своим страшным оружием он взмахнул хопешом. Диковинный меч описал полукруг, и стрела, взвизгнув, отрикошетила в сторону, кувыркаясь в воздухе. Согнувшись, Язык скрылся за спинами рядовых орков вслед за Хамоком.

Воздев хопеш, он задрал голову к небу.

— Ур-ур! — вырвалось полурычание-полупризыв из его глотки.

Руины тут же наполнились ревом и воинственными криками. Из-за разрушенных стен, поваленных колонн показались орки и шаграты. Рогнак, не разделяя боевой ярости Норманга, оглянулся. Они возглавляли клин из гномов, вытянувшийся в сторону орков Языка. Их фланги были слишком вытянуты и тонки: зеленокожие дикари, навалившись со всех сторон, легко бы смяли их чистым весом. Даже без особого воинского искусства — один шаграт весил больше двух гномов. Хотя не такие уж они были и дикари — ловушка была продумана на славу.

— Назад! Стройся «каменным ежом», — выкрикнул Железнолобый, описав в воздухе круг метательным топориком.

Норманг в это время расшвырял орков, наседавших на него. Причем сделал это с такой яростью, что остальные в испуге отступили, когда он с обезумевшим взглядом шагнул к ним. Стоило признать: окровавленный, с оскаленными зубами, с распущенной бородой он смотрелся страшно. Но этот страх вскоре мог обернуться против него и остальных гномов.

Рогнак схватил стана за локоть. Меднобородый резко обернулся, взмахнув топором — рука сжимала рукоять под самым лезвием в стойке ближнего боя. Другим концом рукояти с залитой свинцом чушкой он легко мог наносить крепкие оглушающие удары.

Завидев перед собой не зеленую рожу очередного варвара, Норманг успел остановиться. Рогнак заглянул ему в глаза, еще заплывшие кровавой пеленой ярости.

— Это западня! Надо отступать.

— Никогда! Никогда дварфы Королевского хребта не отступали…

— Опомнись! — выкрикнул ему в лицо Железнолобый. — Мы окружены — надо сохранить строй! Иначе нас сомнут.

— Дхар! — Плевок запутался в бороде.

Норманг тяжко дышал, но взгляд его прояснялся, и до него начала доходить вся тяжесть их положения.

Он зарычал, но покорно позволил Рогнаку оттянуть себя за стену баклеров. Гномы расступились, пропуская командиров внутрь строя.

Вслед за ними попытались протиснуться орки, но дварфы действовали, словно хорошо отлаженный часовой механизм: первый строй вошел в клинч с ревущими в боевом угаре зеленокожими, сбив щитами оружие и связав их свалкой ближнего боя, второй — врубился в них топорами. Черная кровь брызнула во все стороны. Строй опять сомкнулся — из глубины вылетело несколько арбалетных болтов, сбивших еще нескольких орков. Атака захлебнулась — гномы сомкнули щиты, ощетинились мечами и топорами, и орки уже не спешили попадать под удары невысоких воинов.

Вокруг закружили голодными волками шаграты.

— Дхар, отступаем к вратам! — взревел Норманг, взмахнув топором.

— Куда, демоны его раздери? — рыкнул Рогнак. — Мы в ловушке и я, например, понятия не имею, где этот дхаров вход!

Меднобородый застыл. Страшное ощущение роковой ошибки подступило к горлу. Безошибочное чувство направление, коим всегда отличались дварфы, молчало, словно обрубило. Дварф сглотнул: он не знал, что делать. Он мельком взглянул на Рогнака, стараясь не показать растерянности.

— Нет, — просипел Норманг. — Выход должен быть всегда.

Краска жгучего стыда залила лицо — хорошо, что хоть под бородой этого не было видно. Хотелось крушить, рубить, разрывать на части… И он совершенно ничего не мог поделать. Руки ныли от переполнявшей их силы. Лицо горело: хотелось веритьь, что от бушующего в крови адреналина, а не оттого, что его обсуждали за спиной. В нелицеприятных выражениях.

Норманг с усилием подавил раздражение. Орки не собирались уходить, то и дело набрасывались на гномов, но пока что не могли пробиться даже сквозь первый строй крепких молодцев с небольшими круглыми щитами для яростных схваток накоротке, когда нет места для размаха. Два десятка дварфов стояли твердо, словно легендарный «каменный еж» Королевского подземного легиона, закованный в тяжелые доспехи, закрытые длинными пиками и неподъемными ни для кого, кроме гномов, ростовыми щитами. Но надолго ли их хватит?

В конце концов, даже дварфы устанут: стоять, биться, подчиняться безграмотному командованию. Пора было что-то делать, искать выход. Очнувшись, наконец, от тяжких мыслей, Норманг оглянулся.

Пейзаж вокруг простирался безрадостный. Когда-то здесь пролегал широкий проспект, и его окаймляли суровые каменные постройки с окнами-бойницами и горгульями на крышках. Нынче от них остались лишь кучи битого кирпича, из-за которого проспект, мощенный широченными каменными плитами напоминал военную тропу, а иногда и вовсе был перекрыт полностью. Кроме того, что-то странное давило на глаза, да так, что разглядеть что-нибудь дальше пары десятков шагов было нельзя. Проступали жгучие слезы, и горизонт плыл, словно во время страшной жары. Вглядываться в него было тяжело: спустя несколько мгновений начинала болеть голова и глаза начинали слепить отблесками солнечного света, которого не было. Вокруг простиралась традиционная горгонская хмарь, но теперь к ней добавлялась и темная волшба. Невероятная завеса, маскирующая Горгонад, никуда не делась.

На последних остатках силы воли, до злой рези в глазах Норманг всматривался, пока, наконец, не разобрал: в пяти десятках шагов от них, за горой из битого кирпича и колотого камня виднелась аскетичная постройка в два этажа, лишенная каких-либо украшений. В стене верхнего этажа виднелись два маленьких окошка, в нижнем — дверной проем и узкая бойница привратника. В доме можно было забаррикадироваться и укрепиться — и сколь угодно долго можно отбивать нападения. Гномы были знатными доками в крепостном деле. Как захватывать, так и удерживать цитадели.

— Туда! — выкрикнул Норманг, перекрывая улюлюканье орков. — В дом — отступаем.

— Это ловушка! — рыкнул Рогнак, снова схватив его за руку. — Мы сами себя загоняем в мышеловку!

Резким движением Меднобородый сбросил руку труна, развернулся и схватил его за отворот куртки.

— У тебя есть другие предложения?! Если нет, то заткнись! Я спасаю и твою неблагодарную задницу. — Он замолчал, смерил взглядом двух гномов, уставившихся на них. Те быстро отвернулись. — Еще одно слово — и я тебя лично придушу. Ты меня понял меня, Рогнак? Не. Смей. Перечить. Мне. По крайней мере, перед твоими головорезами.

Они встретились взглядами. В глазах Норманга была чистая незамутненная ярость, у Рогнака — холод, которому могли позавидовать горгонские зимние морозы. Он медленно кивнул и первым отвел глаза. Не время ссориться.

— Ты допустил ошибку, начальник, — проговорил он, тщательно подбирая слова. — За которую расплачиваются остальные.

— И я наравне со всеми! — прошипел Меднобородый. — Так дай же мне возможность исправить свою ошибку. Помоги спасти остальных. Орки не продержаться долго — нам главное выстоять. А потом они начнут грызться, и тогда мы нанесем свой удар.

— А все-таки, как мы отсюда выберемся, о умнейший? — Видимо, Рогнак, как говорят в Трунгароне, попер рогом. Но теперь он, хотя бы, говорил вполголоса, чтобы остальные дварфы его не услышали.

— Завеса, — сказал Норманг. — Все дело в завесе. Ее задача не пустить нас, а не задержать здесь. Думаю, нам стоит всего лишь идти, и завеса выведет нас к входу.

— В твоих словах есть логика, начальник, — согласился, наконец, Железнолобый. — Лады, все равно других вариантов у нас нет. Командуй.

Норманг кивнул с благодарностью. По крайней мере, внешне, чтобы ее увидел трун. А там… Одно понял стан: от Рогнака в будущем стоит избавиться. Авторитет начальства непоколебим, и никак иначе.

Вновь взмахнув топором, Меднобородый выкрикнул команду и, словно огромное многоглавое животное, «каменный еж» слаженным движением качнулся в сторону убежища.

Ощетинившись топорами и мечами, отстреливаясь из арбалетов, рыча и проклиная все на свете, гномы двигались вперед, и никакая сила уже не могла их остановить.

Пока.

10.

Огромный черный стол из мореного дерева с узором черных нитей, пронизавших волокна, приковывал внимание. И не только своей темной мрачной красотой, но и тем, что еще час назад его здесь не было. И ниоткуда ему было появиться. Если только в закромах Лардарнагдаррена не пряталось в закромах хранилище довоенной мебели. Из такого дерева, проклятого ясеня, росшего на Черных холмах к востоку от Льдистого нагорья, мастера цвергов делали преотличнейшие столы. И не только.

Точно такой же стол когда-то был и у Шмиттельварденгроу. На миг нахлынула волна ностальгии. Но не черной, беспросветной, как всегда, а иной, с каплей надежды, горчащей, как протухшее пиво, но, тем не менее, желанной. Надежды вновь стать прежним: сильным. Жестоким… И молодым.

Шмиттельварденгроу упрямо качнул головой из стороны в сторону. Скрипнули, сомкнувшись, зубы. Нет, молодым уже не стать. Уже дал себе слово: больше никаких хозяев. И никаких чужих войн. Теперь война только одна: его собственная, за то, что у него украдено. А слово цверга — кремень. Нет, тверже алмаза, ведь именно поэтому черные проклятья обладают своей силой. Слово и есть сила.

— А я уже заждался! — поднял голову Лардар.

Он крутил ручку огромного вертела, на который были насажены куски мяса, сочащиеся жиром. В некоторых угадывались части тела. Руки, ноги…

— Брат, — чуть склонившись, сказал Шмиттельварденгроу.

Хранитель кивнул в ответ. Позади шумно сглотнул Джалад. «Только не блевани, придурок!» — мысленно взмолился цверг. И улыбнулся. Вернее просто растянул губы в чем-то, что, как он надеялся, не слишком похоже на кровожадный оскал.

— Отобедаем или отужинаем? — невзначай поинтересовался Шмиттельварденгроу.

— Это принципиально? — поднял левую бровь Лардарнагдаррен. После пожал плечами. — Скорее, ранний завтрак.

— А мне казалось, что мы здесь гораздо дольше! — вклинился в разговор Джалад. — А ведь еще только ночь.

— Уже ночь, — ухмыльнулся Хранитель. — Вы здесь уже третий день. По крайней мере, для внешнего мира. Но под завесой не минуло из суток. Но внизу, в подземельях заклинание уже не действует, поэтому для нас сейчас третий день. Наверху всего лишь вечер первого дня.

Лардарнагдаррен вновь пожал плечами и отвернулся к вертелу, тщательно провернув ручку. Огонь зашипел, когда в него упали капли жира.

Шмиттельварденгроу подошел к столу. Провел пальцами по гладкой столешнице. Кончики кольнуло, словно электрическим разрядом. «Иллюзия». Цверг оглянулся. Четыре стула. Один заметно больше остальных. Видимо, для огра. Наверняка, тоже иллюзия. А вот остальные. Он нахмурился, припоминая: они в глаза не бросились при первом визите, потому что стояли по ту сторону колодца с Проводником.

Всего лишь показуха. Сила на пределе, хоть и плещется почти материальной тяжестью, будто волна, накатывающая на утес. И Лардарнагдаррен должен быть с ней как-то связан. Чем-то, с чем он никогда не расстается. Вновь Шмиттельварденгроу попытался напрячь мозг. Получалось тяжело, но получалось.

Какая-то мелочь. Возможно, оружие или что-то в этом роде… Нож! Цверг впился в него взглядом. Вроде бы ничего особенного, да и чутье молчит, но, дхар побери, здесь такая концентрация магии, что шестое чувство просто забивается помехами.

— Твою-то ж… Дхар! — вылупился Шмиттельварденгроу. Заигрывать со временем… Что ж, это была уже высшая лига. Уровня Горгонадца. — Ты бы не смог поставить такую завесу. Это не твоих рук дело. И сила твоя заемная.

Шмиттельварденгроу коснулся ближайшего табурета. Старого, выщербленного. Не столь идеального. Вроде бы, обычная древесина. И даже не черный ясень.

— Разве это имеет значение?

Цверг наклонил голову к плечу — в шее сухо щелкнуло. Улыбка и в самом деле превратилась в оскал.

— Имеет! — выдавил сквозь зубы гном и с размаху опустил табурет Хранителю на спину.

Табурет никуда не исчез, а просто разлетелся на куски, едва-едва опередив повернувшегося Лардара. Вместо того, чтобы без звука повалиться в огонь, он прикрылся плечом и покачнулся. Чтобы не упасть, ему пришлось ухватиться за вертел.

Зашипела, прикипая к металлу, кожу.

Шмиттельварденгроу попытался развить успех. В ладоне еще осталась обломанная ножка. Ею он попытался выбить лишние зубы из раззявленной пасти Лардарнагдаррена. Но уже в движении понял, что теперь запаздывает он сам.

Лардар отодрал руку от вертела, взмахнул ею, и прямо из пола, из щели между каменными плитами, вырвалась стена черного пламени. На высоте примерно в метр она сплелась в вытянутое гибкое веретено, метнувшееся прямиком Шмиттельварденгроу в лицо. Последним, что он должен был увидеть, были безжалостные глаза Хранителя. Или, может быть, самого Господина.

Должен. Кончик черного щупальца лишь коснулся бороды, оставив в нем след из опаленных, обесцвеченных волос, дернулся и застыл, чтобы в следующий миг обернуться серым облачком пыли. Шмиттельварденгроу замер с занесенной ножкой, отупело уставившись перед собой.

Несколько секунд ему понадобилось на то, чтобы вновь включить мозг и осознать, что перед ним происходит

Лардарнагдаррен катался по полу и отчаянно боролся с огненным щупальцем, протянувшимся из быстро тускнеющего костра. Когда пламя касалось его кожи, он вскрикивал и пытался закрываться опаленным рукавом. Край его плаща уже начинал тлеть.

Гном обернулся. Джалад, воздев руки, выкрикивал на своем гортанном наречии заклинание. К нему, нахмурясь, приближался Фозз.

Он молча обошел Шмиттельварденгроу, стащил со стоек вертел. Оглядел его со скептическим взглядом. И все также молча впился зубами в кусок мяса. Брызнул сок.

Джалад издал нечто, похожее на отрыжку.

— Фозз, клянусь Кхаром, нельзя было потерпеть?!

Огненная конечность мигом ослабла, легла на пол. Шмиттельварденгроу выкрикнул:

— Не расслабляйтесь, придурки!

Джаффец вновь завел речитатив заклинания. Огр пожал могучими покатыми плечами, все еще помахивая здоровенным металлическим дрыном вертела.

— Я голоден!

— Потом, Фозз, потом. Когда разберемся с этим дхаром.

— Делу — время, потехе — час, — тяжко вздохнул огр и огрел вертелом Лардарнагдаррена.

Вернее, ударил, что им когда-то было. Каким-то чудом Хранителю удалось полностью завернуться в свой плащ и прямо на глазах он начал таять, превращаться в некое подобие мягкого студня, плавящегося под жарким солнцем.

Металлическая ось с мягким чмоканьем вошла в колышущуюся горку, которая растекалась черной жижей. Жидкость целеустремленно оттекла в сторону, где вновь собиралась в подобие сгорбленной фигурой. Шмиттельварденгроу взвыл.

— Не дайте ему уйти! — Но ни Фозз, ни Джалад уже не могли успеть. Огонь джаффца не мог достать так далеко, а огр все еще боролся с вертелом, пытаясь извлечь его из черного холодца.

Цверг сплюнул и сам ринулся на формирующуюся тело. Руки взбили студень, проникли внутрь, словно пытаясь разодрать его на части. Жижа просачивалась сквозь пальцы, но не ушами, а скорее шестым чувством, Шмиттельварденгроу слышал, как кричит от боли Лардарнагдаррен.

Наконец, удалось нащупать на сформировавшемся поясе нож. Цверг ощерился и вырвал его из ножен с торжествующим криком. И тут же осекся.

Нож был совершенно обычным. Кусок бронзы со следами от грубого литника. И ни капли магии.

— Придурок! — выдохнул ему в лицо Лардар. И лицо, все еще плывущее, словно расплавленный воск, в котором плавали глобулы глаз. Горящие яростью, злобой. И страхом.

Шмиттельварденгроу попытался ругнуться, но горло словно сдавила невидимая ладонь. Гном оторвался от земли, засучил ногами. Незримая, но вполне ощутимая сила подхватила его и швырнула через весь зал.

11.

Уродливая крылатая тварь с вытянутой глумливой мордой лениво покачнулась и повалилась вперед, соскользнув с невысокого округлого пьедестала под дружное уханье двух гномов. Они выпрямились, отряхнув руки. Все-таки, в ней было пару десятков фунтов чистого веса.

Острый язык, торчащий из раззявленной пасти, обломился при падении и шрапнелью отлетел вглубь комнаты — небольшого холла, которым начиналось новоявленное убежище дварфов. Кто-то глухо ругнулся.

— Валите вторую, — махнул рукой Рогнак.

Еще двое бородачей хэкнули почти разом, напряглись, и статуя, еще более уродливая, чем первая, зубастая, шипастая, хотя и бескрылая, хрустнув мелкими камешками на постаменте, повалилась на крылана. Выступающие зубчатые крылья надежно заклинили уродца в лежачем положении. Теперь, чтобы разъединить и разобрать баррикаду в дверях, надо было хорошо постараться.

Снаружи зарычали в отчаянии, показалась оскаленная зеленая морда — ноздри пробиты костяной палочкой, с зубов срываются нити слюны. И тут же две арбалетных стрелы мелькнули поверх баррикады и физиономия тут же пропала. Стих и рык. Слышалось лишь пыхтенье шагратов и отдаленные приказы на искаженном всеобщем. И рычащие согласные старого наречия. Видать, орки планировали перегруппировку.

— Занять позицию! — бросил Рогнак, и тут же тройка дварфов накинула щиты поверх баррикады, закрывая бреши и засела за ней, спешно зарядив арбалеты. Еще трое стояли наготове чуть дальше.

Сквозь дыру между статуями и аркой дверного проема еще мог пролезть орк, но для этого ему надо было уберечься от тяжелых стальных стрел и острых, как бритва, топоров и мечей.

Рогнак в последний раз проверил позицию и в качестве страховки оставил еще двоих. На смену, если что пойдет не так. Гномы раскатали шерстяные одеяла и уселись возле стены, приготовив оружие. В холле было темно, и единственный источник света — это арка входа. Да и то: ее хватало на узкую полосу бледного света. Все остальное тонуло во тьме.

Железнолобый кивнул и вышел в основное помещение, глухое и лишенное каких-либо окон. Ряды каменных столов тянулись вдоль стены и обрывались перед двойным лестничным маршем, обтекавшим стены предбанника. Гномы зажгли факелы, но от них помещение стало лишь мрачнее. Багровый отсвет превращал хмурые лица в демонические маски, а бороды в беспрестанно шевелящиеся клубки змей. Отовсюду раздавился шелест точильных камней: воины правили оружие, готовясь к своей последней битве. То, что она будет, никто не сомневался.

В дальнем углу, там, где не было массивной каменной плиты стола и вездесущего мусора, столпилось несколько дварфов, а среди них возвышалась фигура Норманга.

— Что такое?

Меднобородый скользнул по нему взглядом. За черными тенями не видно было глаз — казалось, на Рогнака смотрят два провала, малые близнецы черных глубин стангаронских пещер. Или самой Бездны.

— Подвал.

— И?

— Кажись, под плитой проходит туннель. Я приказал Миро. — Кивок в сторону старого морщинистого гнома, вылезшего из люка в полу, чересчур поседевшего от осевшей каменной пыли, — разбить ее. Думаю, это наш выход.

— Ох, дхар! — Рогнак почувствовал слабость в ногах. Он покачнулся и осел на ближайший каменный стол. Спорить, возмущаться просто уже не было. Да и бесполезно. Стангаронского барана все равно не переспоришь.

— Что? — Трун не увидел, но почувствовал тяжелый, как наковальня, взгляд Норманга.

— Нет, ничего. Куда ведет туннель?

Меднобородый переглянулся с Миро, уже вылезшим из люка и державшем в руках тяжелую гномью кирку. Тот пожал плечами.

— Пока не знаю. Но лучше нас все равно никто не умеет ориентироваться под землей. Если не выберемся, то, может быть, обойдем орков с тыла и ударим всей мощью!

— Со всей дури, — прошептал Рогнак в сторону. Вслух сказал: — Что наверху?

— Пусто. Окна слишком маленькие, чтобы в них могли пролезть орки. Только крыша провалилась, но я не думаю, что орки догадаются… Не сильны они в фортификации.

— Не думает… — Железнолобый даже не понял, что сказал это вслух. А когда до него дошло, то Норманг стоял перед ним, хмурил брови медного, с металлическим отливом брови и сжимал кулаки. Тяжелые. — Кто пойдет по туннелю?

Стан помолчал, словно раздумывая, сразу пришибить труна или обождать. Стерпел и ответил:

— Я. Ну и добровольцы. Думаю, среди нас найдутся храбрые парни. — Он оглянулся. Гномы ответили нестройным гулом. Храбростью-то то их Предки не обделили. Как и умом — теперь они косились на Норманга с подозрением. А на Рогнака — с надеждой.

— Найдутся, — кивнул трун. — Здесь все — отчаянные храбрецы, раз поперлись сюда. Уж лучше приказом — так обид избежим.

— Мудро, — легко согласился Меднобородый. — Лады, посмотрим, как там внизу обстоят дела.

Он с уханьем сиганул вниз, вытянувшись стрункой. Рогнак тяжело вздохнул, поднял веревку, ведущую вниз и неспешно, внимательно перебирая руками и ногами, спустился в подвал.

Темно, хоть глаз выколи. Даже два факела едва рассеивали вечную ночь, царившую внизу. Свет гас в клубах каменной пыли. Остро пахло металлом и камнем.

Рогнак глубоко вдохнул: почти, как в родных пещерах. Грохот кирок в крепких гномьих руках, треск поддающегося неиссякаемых силе и упорству камня. Глухой отзвук эха, доносящегося внизу.

Вновь показалась перемазанная физиономия Миро. Он ухмылялся, хоть пот оставил темные дорожки на висках, а волосы и борода слиплись в тонкие сосульки. Труд — это почетно.

— Добро! — выдохнул старик, силе которому могли позавидовать и некоторые молодцы. — Осталось всего ничего. Плита — фута три. Не более. Держится на трех опорах. Мы подкопались тут и там — еще чуть-чуть, и она осядет. Прям, как ровненький такой, замечательный пуск.

— Что-нибудь еще слышали?

— Снизу? Ничего. Тишина, дхар ее… Благослови ее предки — да-да. — Миро хохотнул.

Еще трое гномов яростно разбивали породу, ритмично поднимая и опуская кирки. Они оголились по пояс. Пот блестел на их могучих бугристых плечах, оставлял на грязных спинах темный рисунок, похожий на карту речной дельты.

— Хех, еще немного. Вот тут — поднажмите, ребятушки! — прилип ухом к плите Миро. Поднялся. Махнул рукой. — А ну хорош. Все разошлись!

Закинув орудия на плечи, тяжело, но удовлетворенно дышащие дварфы разошлись в сторону, освобождая кусок плота, образованного массивными плитами из серого базальта. Не центральную, а чуть в стороне, ближе к стене, терявшейся в темноте, основательно обдолбили по периметру, а углы вообще превратили в две глубокие ямины.

Миро встал на середину плита, примерился, притопнул. А после, взмахнув руками, прыгнул и тяжело опустился на ноги, присев в глубоком реверансе. Еще и еще. Пол отозвался глухим гулом. Посыпался за шиворот песок. Миро прыгнул еще раз.

Глухой рокот вырос до оглушительно треска. Ногами Рогнак почувствовал яростный грохот обрушавшихся камней. Плита дрогнула и немедленно пошла вниз, обрушиваясь всем своим весом. «Лишь бы не завалило проход», — подумал Рогнак.

Но нет. Миро свое дело знал. Опытный рудокоп и горнопроходчик, он все точно рассчитал. С грохотом обвала плита опустилась и встала наклонно, словно пандус, ведущий в цех плавильни.

При падении старый гном шлепнулся на задницу, соскользнул вниз. Тут же подобрался, вытащив из-за пояса метательный топорик. Но быстро расслабился.

— Ох, как полегчало-то! А проход-то здоровенный. — Он махнул своим.

Вслед за ним спустился Норманг и еще один гном. Даркар — всех своих Рогнак знал по именам. Меднобородый оглянулся.

— Еще.

Железнолобый подумал, что для разведки достаточно и двоих, но все равно кивнул. Наклонился к одному из гномов-рабочих.

— Зови Ракраса и Димо. Пойдут с этим… — он проглотил пытавшееся сорваться с языка слово, — станом. Миро!

— Че? — Старик, кряхтя, поднялся. Норманг покосился на него подозрительно, но ничего не сказал: в глазах его уже разгоралась пламя боевой ярости. А, значит, отключаются мозги.

— Будь настороже, — горячо зашептал Рогнак ему на ухо. — Если Норманг начнет чудить — успокой, как хочешь. Вас там пятеро будут. Думаю, скрутите. Если он не поднимется на поверхность, думаю, никто особенно не расстроится.

Миро покосился на него. И медленно, но уверенно кивнул.

— Не волнуйся, сотник. Мы справимся.

— Ну, — Рогнак похлопал Миро по плечу, — пусть вас ведут Предки!

— Предки, — Норманг поднял голову, внимательно посмотрел на Железнолобого, — всегда со мной. И с теми, кто за меня.

12.

Слова черного проклятья не надо вспоминать. Когда надо, они приходят сами, складываются в правильную формулу и уже ничто не может их остановить. Потому что слово цверга есть закон.

Вот только, когда шея сдавленно невидимой силой так, что и дышать удается-то с трудом, едва протискивая маленькие глотки воздуха в легкие, это уже не имеет значения. Тогда слова есть, но вот вырваться наружу не могут.

Ярость бурлила внутри, исправно впрыскивая в кровь адреналин порцию за порцией, но ни говорить, ни пошевелить руками и ногами Шмиттельварденгроу не мог. Его буквально расплющило по стене на высоте трех или четырех футов. Фозза повязали по рукам и ногами черные щупальца, росшие прямиком из пола, и крепостью не уступавшие, наверное, мифрильным цепям. Какая-то тварь из теней и праха, похожая на скелет ребенка, оседлала Джалада. Тот лишь едва стоял на четвереньках и тихо скулил, не в силах сбросить, казалось, бы не такую уж и тяжелую тварюку. Но, пожалуй, ему было хуже всего: демон, тело которого и вовсе невесомое на самом деле, высасывал душу. Все то немногое доброе и хорошее, что еще могло скрываться в душе мага-отступника.

У каждого есть что-то хорошее. У каждого, самого отъявленного злодея есть крупица чего-то, что поддержит его в самый черный день. Самое сокровенное нельзя трогать, и оттого Шмиттельварденгроу возненавидел хранителя еще больше.

Лардарнагдаррен уже полностью собрался из черной жижи и взирал на них с почти вселенной мудростью и грустью. Как на заблудших овечек, которым уже не поможет миссионер, и гнев темных божестве неминуемо настигнет их. Через руки чистого и преданного.

— Неправильный выбор! — выплюнул вместе с каплями черной жижи Лардарнагдаррен. — Я есть Хранитель, и ничто в этом месте не поможет вам. Особенно тебе, мой брат.

Силища в нем была неимоверная. Вернее, Проводник, не скупясь, напитывал его. Магия заемная, но цверг так долго прожил здесь, что он породнился с ней, сросся всем телом.

— Не это ли искал? — хмыкнул Лардар, засунул руку под плащ и извлек черную изогнутую рукоять с осколком клинка, торчащим из нее. — Но не угадал. Ты глуп и вдвойне глуп оттого, что пошел против меня и Властелина. А ведь когда-то наш народ был един в одной вещи: в служении Тьме. И Ее Посланнику. И что же теперь? Осколки не собрать. Ты уничтожил то, что еще делало нас единым родом. Служение.

«Народ? Два хреновых гнома из многих тысяч, уцелевшие за несколько десятилетий. Ничего себе народ…» — хотелось выкрикнуть, да вот ни слова не могло вырваться из пережатой глотки.

— Но ты отринул и это, — продолжал вещать Лардарнагдаррен. Лоб его блестел от пота в отсвете остатков пламени костра, но больше в нем чувствовалось напряжение от одновременного поддержания трех достаточно трудоемких заклинаний. — И теперь пришло время для наказания. Слабые духом будут отринуты Тьмой, дабы лишь терпеливые вошли в новый мир. Вы трое будете уничтожены во имя нашего Властелина. Итак, с чего начнем? С этого хмурого мраза? — Он ткнул пальцем в огра. Фозз зарычал, задергался, но щупальца держали крепко. — Если его мохнатую шкуру отмыть и вымочить в уксусе, то получится отличная подстилка для ног. Думаю, она будет греть меня вечерами… Или, — он крутнулся и оказался рядом с Джаладом, — начать с человека. С мягкого, вкусного и сочного. Кротолюды здесь многочисленны, но жестковаты — одним зерном, твари, питаются. А я его нашего магика посолю, поперчу и зажарю. Как думаешь, хорошо под вино из горгонадских подвалом пойдет? Или…

Он подошел вплотную, взирая снизу вверх на распятого на стене цверга.

— Или все-таки ты первый, мой заблудившийся в неверии брат? Ради уважения и преклонения пред нашим благородным видом ты упокоишься в объятиях Проводника, и тело твое станет гумусом, на котором взойдет новое древо Тьмы! Нет, ты должен всю полноту страданий и лишений, дабы душа твоя зияла Бездной. Да, это будет хорошо.

Он развернулся и шагнул к Джаладу.

— Начну с него. Вы испортили мой ужин, а я все еще хочу есть.

Тяжелый арбалетный болт словно по волшебству возник у него в шее. Лардарнагдаррен споткнулся, булькнул — изо рта хлынула кровь, обильно пятная его грудь. В неимоверном удивлении он перед тем, как повалится на колени, ощупывая новый диковинный нарост из дерева и металла, повернулся и уставился на несколько невысоких коренастых силуэтов, возникших на границе освещенного круга.

Заклинание мигом пропало, и Шмиттельварденгроу без сил рухнул на землю. Повалился мешком с брюквой — шевелиться сил уже не было. Только и оставалось, чтобы с жадностью глотать воздух, раскрывая рот, как рыба.

Огр разорвал нити Тьмы легко, как гнилую ткань. Демон на спине Джалада иссякал, растворяясь в воздухе: он не имел приобретенной плоти, лишь силы заклинателя поддерживали.

Фозз набычился, расставив руки в стороны, ощерил свои внушительные клыки и глухо зарычал.

С неимоверным удивлением Шмиттельварденгроу узнал могучую бугристую фигуру и окладистую бороду, красную, с явственным металлическим оттенком. Пришелец шагнул ближе. В руках он сжимал массивный станский топор, рукоять которого покрывали многочисленные «бородатые» руны.

— Ну, вот мы и опять свиделись, мой темный друг, — пророкотал, улыбаясь, Норманг Меднобородый. — А я еще боялся…

13.

— А я еще боялся, что не увижу тебя. Видать, сама судьба сводит нас вместе.

Улыбка, словно приклеенная не желала слазить с лица. Норманг был доволен, но еще удовлетворится он только тогда, когда топор взыскует темной крови.

В луже черной крови затихал второй цверг — «Развелось их, как тараканов!». Воздух сдавливал грудь, звуки тонули в густой атмосфере Тьмы, царившей здесь, но вот завеса тут не действовала, и Норманг отлично чувствовал направление, как и любой гном, оказавшийся в любом подземелье.

Огр, поднявшись, был выше двух дварфов, поставленных друг на друга. И при этом еще распушил свой мех, став раза в полтора больше. Сильнее. Злее. Кровожаднее. Норманг махнул ему.

— А ты, волосатик, ни с места, а то ребята нашпигуют тебя стрелами, как подушечку для булавок какой-нибудь торгмарской мадамы. Останется лишь пудрой присыпать, чтоб и цвет был соответствующий.

«Ребята» красноречиво повели арбалетами. Один протяжно и мощно сплюнул. Плевок улетел в черный колодец, занимавший середину пещеры.

— Эй, человече, — Норманг холодно ухмыльнулся, — ты тоже не дергайся. Кто ты там? Огненный маг? И какой дхар свел тебя с этими образинами… Ладно, а это для подстраховки.

Он тщательно затоптал костер и последние жалкие обрывки пламени. Даже тлеющие угли хрустнули и рассыпались в пыль под стальными каблуками.

— Лады, значит так, цверг. Ты у меня, признаюсь, в печенках сидишь. Ты даже не представляешь, какой урон учинил. Паротяг уничтожил — а он три тысячи полновесных талеров стоил. Да-да, треть пуда каждый. Четвертый забой завален и все, кто там работал… — Он провел пальцем по горлу. Четыре сотни голов, если быть точным. Из них три сотни пришлось оставить внизу, под завалами — не было времени разбирать. Сейчас, наверное, извлекают последних. В виде мяса. — Но главное — ты оскорбил меня. Смертно. Наверное, стоило устроить честный бой, как по кодексу, но ты тварь, поганая лживая тварь, как и любой из твоего народца. Можно просто пришить, но это было бы для тебя слишком легко. А значит…

14.

— А значит я буду резать тебя по кусочку!

Шмиттельварденгроу уже не слушал напыщенного идиота с медной бородой, а внимательно следил, как шевелится Лардарнагдаррен. Тьма все никак не давала ему умереть. Серая рука, выпроставшаяся из-под плаща, все еще сжимала обломок кинжала. Проклятого кинжала — в этом цверг не сомневался. За те мгновения, что хранитель размахивал оружием перед ним, он успел разглядеть детали: матовая чернота клинка, или, вернее, того, что от него осталось, вычурная гарда все из того же вороненого металла, рукоять в виде искаженного в муках человеческого тела. Очень медленно рука уползала под плаща, а он сам бугрился, вспучивался, словно горгонадец пытался поднять.

Нет, он и в самом деле поднимался. Неумолимо: сначала — на четвереньки, потом — на корточках. Голова безжизненно свисала, но вокруг него клубилась Тьма. Невидимая, но вполне ощутимая.

Джалад тоже смотрел прямиком на него. И глаза человека округлились и выпучились из орбит, что, наверное, уже не позволяла их анатомия.

— Что?.. — Наконец, выражение лица мага заметил и дварф. Он нахмурился, сведя густые желто-красные брови к переносице, дернулся, пытаясь одновременно и оглянуться, и не отвести взгляда от цверга, человека и огра.

Но как только он увидел вздымающегося Лардарнагдаррена, то забыл про все остальное. Челюсть мягко упала в бороду.

— Какого дхара?!

Тут же еще четыре стрелы выросли в теле хранителя. Гномы быстро, но без суеты перезарядили арбалеты и выпустили еще четыре. И одна не ушла мимо. Но цверг продолжал подниматься, лишь дернулся, когда в него впились стрелы.

Наконец, он выпрямился полностью. Глаза его сочились Тьмой. Он вытянул палец — и два гнома мгновенно обратились в прах. Без взрывов, без молний и всякой другой магической мишуры. Просто — пуф, и на месте двух дварфов возникли два серых облака. Остальные двое по вполне понятным причинам шарахнулись в стороны.

— Все демоны Бездны! — прошипел Шмиттельварденгроу и, не вполне осознавая, зачерпнул Тьму, словно воду, полной пригоршней. Размахнулся и швырнул в Норманга.

На лету Тьма обрела вещество и превратилась в несущиеся с огромной скоростью иглы.

Будто шрапнель из дварфской митральезы они рванули кожу на лице стана, высекли искры на наплечниках. И срезали половину бороды. Но гном все равно успел заслониться своим оружием.

С диким ревом он развернулся и бросился на цверга, бешено вращая топором. И со столь же бешено перекошенной мордой. Шмиттельварденгроу загреб двумя руками, взмахнул ими. Рой черных игл почти скрыл дварфа. Но тот с ловкостью, достойной гоблина, нырнул вниз, перекатился бронированным колобком, и поднялся по эту сторону. Иглы чиркнули по камню, оставив длинные, хоть и не глубокие борозды.

Вблизи топор дварфа смотрелся еще внушительнее, чем на расстоянии в несколько десятков футов. «Хороший», — со странной смесью благодушия и страха подумал Шмиттельварденгроу. — «И достаточно острый, чтобы развалить меня от макушки до яиц. Смешно, наверное, будет. Клянусь всеми демонами Бездны!»

Как завороженный он следил за острейшим лезвием, выгнутым разрубленным посередине полумесяцем. Кровавые отблески сверкали на стали. И они, танцуя, приближались все ближе.

Черная коса протянулась через весь зал и легко, словно помарку на пергамента, перечеркнула Норманга Меднобородого. Опали, колышась в воздухе, последние волоски красной, с металлическим отблеском, бороды. Потом отвались левая рука, где-то чуть выше локтя. С косого среза, булькая и пенясь, обильно полилась кровь. Дварф удивленно хекнул, склонил голову.

И с застывшим удивлением наблюдал за тем, как грудь расползается надвое.

Верхняя половина туловища соскользнула вниз по наклонному срезу. Лязгнул выпавший из руки топор. Из груди ударил вверх красный фонтанчик, брызнув Шмиттельварденгроу на лицо. Он слизнул каплю крови, повисшую на губе, и располовиненное тело дварфа осело на пол.

Коса из чистейшей Тьмы втянулась назад, превратившись в правую руку Лардарнагдаррена.

— Только праведный заберет твою жизнь! — выкрикнул он и двинулся к нему, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону. Один из болтов застрял у него в колене, не позволяя сгибать ногу. Зато вокруг него клубился целый ворох черных щупалец, одновременно и материальных и казавшихся плоскими, нарисованными чернилами на несуществующем холсте.

— Твою ж мать! — устало выдохнул гном.

Лардар не проковылял и десятка шагов, как его буквально снес Фозз. Огр, рыча, поднял его вверх, и щупальца мгновенно превратились в десятки острейших лезвий. Взмах, и они разом пронзили волосатую шкуру. Кровь десятком ручейков засочилась вниз, оставляя длинные тонкие дорожки. Фозз лишь стал рычать еще яростнее и обхватил хранителя поперек тела.

Сжал, да так, что было слышно, как хрустнули кости. Лардарнагдаррен застонал и еще с десяток черных клинков появились из тела и прошили огра насквозь. Шкура на спине вспучилась и выпустила пять или шесть черненых жал — Шмиттельварденгроу стало лень считать. Фозз был уже покойником, но, видимо из-за собственной тупизны, просто не желал этого понимать и продвигался в сторону колодца с Проводником. Понял это и хранитель.

Он забился с объятиях огра, силять выбраться, но добился лишь того, что тот сжал руки еще сильнее. Лардарнагдаррен завыл. Одна рука каким-то чудом выпрасталась и, сжимая проклятый клинок, стала наносить удар за ударом. Фозз вздрагивал каждый раз, но шага не замедлил.

Горгонадец слабел. Наконец, он перестал сопротивляться и опять потек, превращаясь в тающее желе. Правда, было уже поздно. Еще один шаг — и нога огра не нащупала земли. Он покачнулся и, все еще сжимая растекающуюся черную бурду, как прохудившееся ведро с водой, упал в темноту.

Крик Лардарнагдаррена не длился и пары секунд. Раз — и наступила абсолютная тишина. Лишь через мучительно долгое мгновение, что никак не желало заканчиваться, размазываясь, как масло по ломтю хлеба, Шмиттельварденгроу почувствовал дрожь, исходившую из-под земли. Почти на пределе слышимости, но было в ней нечто…

Удовлетворенное.

15.

Голова Миро показалась из темноты. Вскоре на свет вылезло и все остальное. Он кашлянул и шумно высморкался чем-то белесым. Вслед за ним появился Даркар. Кажется, эпитетом у него было Пыльный. Что ж, нынче очень подходящее прозвище: как и Миро, Даркар был с ног до головы покрыт белой пылью.

— Ну че? — Рогнак присел на краю наклоненной плиты.

— Ходу нет. Шахта обвалилась.

— А стан?

Миро пожал плечами.

— Были… трудности. Он не выжил.

Рогнак кивнул.

— Очень жаль, конечно, но надо двигаться дальше. Собираемся наверху. Говорить будем.

Темнело. Причем неестественно долго. Железнолобый мог поклясться, что несколько часов назад было также: густые горгонские сумерки, пронизанные ветром и снегом, никак не хотели сменяться ночью. Но, хотя бы, пропало давящее ощущение пустоты, исчезла белесая мгла, скрадывающая очертания городища. А внизу вокруг их убежища горели сотни огней, слышалось фырканье шагратов и рокот орочьих голосов.

Миро взял Рогнака под руку, отвел в сторонку от тихо шелестящих бородами гномов.

— Там был второй цверг.

— Что?

— Мы нашли пещеру, большую, с колодцем посередине. И там был второй темник. Мы нашпиговали его стрелами, но он, дхаров выродок, никак не хотел помирать. Он-то и разрезал стана, как пучок сельдерея.

— И что же потом случилось?

Миро вздохнул.

— Не знаю, мы ушли раньше. После того… — Он сглотнул. — Я привык биться на топорах, мечах, стоять в строю фаланги, когда на тебя мчит тяжелая конница, но меня не учили противостоять волшбе.

Гном отвернулся. Рогнак успел заметить, как еще больше сморщилась его физиономия. Будто печеное яблоко.

Железнолобый положил старику руку на плечо, заставил вновь повернуться к себе.

— Ты правильно поступил, брат. Не наша эта война. Норманг гнался за своим цвергом, и он получил то, чего заслужил. А мы должны жить дальше и думать, как вернуться в долину. Что же ты предлагаешь?

Миро почесал под бородой, что-то щелкнуло: видать, выловил блоху.

— Может, поговорим?

16.

Хамок вздрогнул, когда пропала завеса. Заныли старые кости, сдавило в груди: он закашлялся, прижимая к себе дрожащие руки.

Почувствовал это и Язык. Он дернулся, замотал головой.

— Что… что случилось? Стало как-то, гм, легче.

— Немудрено. Цверг пал.

— Который?

— Местный. Не им завеса было создана, но им поддерживалась.

— Это хорошо?

Хамока передернуло. Все, что получилось, когда он попытался пожать плечами.

— Не знаю.

Язык склонился над своим хопешом. Огромное изогнутое лезвие переливалось всеми оттенками красного, словно предвкушая кровь. Орк установил точило и медленно, словно наслаждаясь шелестящим звуком, провел им вдоль кромки клинка.

— Все равно это не имеет значения. Он — прошлое, как и весь Город Забытых Богов.

Долговязому очень захотелось ударить Языка. Да так, что рука уже начала подниматься. Новый приступ заставил его остановиться и опустить кулак. Хамок сплюнул в костер.

— Нам надо найти сердце Города.

— Чего? — Хитрый вылупился на него.

— Цверг откуда черпал силу — слишком завеса могучая. Это заклинание Хозяина. Мне… нам тоже нужна эта сила.

Теперь сплюнул Язык.

— Какого?.. Пусть прошлое останется прошлым. Не надо тянуть его к нам.

Хамок ощерился.

— Ты не понимаешь!

Язык подскочил. В руке он сжимал хопеш. Клинок покачивался в опасной близости от лица Долговязого.

— Ты слишком увлекся, — медленно и с преувеличенным спокойствием произнес Хамок, глядя в сторону. — Карлики могут в своем убежище просидеть достаточно долго, чтобы ты успел обломать зубы о камень. Скольких воинов ты еще готов потерять? Свою задачу мы выполнили. Краснобородый ушел из Железной долины, а с ним пятая часть всех воинов. Времени прошло достаточно, чтобы Дикий Крюк выполнил свою часть плана. Вам пора возвращаться назад.

— «Вам»?

Хамок прикрыл глаза.

— Я остаюсь.

17.

Шмиттельварденгроу поднял проклятый кинжал. В нем чувствовалась сила, и, стоило его только сжать в руке, как невероятная сила пронзила цверга от запястья и до пяток. К затылку словно приложили кусок льда.

— Ты… ты хочешь остаться? — Голос за спиной заставил очнуться от сладостного ощущения.

Гном обернулся. Джалад казался жалким, словно трехногая собачонка. Скривившийся, в серых лохмотьях, а под слоем грязи не был виден истинный цвет кожи. Джаффец облизнул пересохшие губы.

— Нет, — Шмиттельварденгроу с усилием покачал головой. Перевернул кулак и разжал его. Звякнув, кинжал отлетел к колодцу. — Это не моя война.

— Ты теперь последний из цвергов.

Он криво улыбнулся.

— Надеюсь. Таких родственничков, как у меня, не пожелаешь и врагу. — Он отвернулся от колодца Проводника. Прошагал мимо мага к выходу.

Человек остался стоять.

Шмиттельварденгроу помянул дхара и тоже остановился. Обернулся.

— Что опять?

— Ни слова не скажешь?

— О чем? — Цверг нахмурился. На малую долю времени он смог назвать человека своим другом, но сейчас наваждение прошло.

— О Фоззе! — развел руки в стороны Джалад. — Великан пожертвовал ради нас собой. Ради тебя. И ты просто уйдешь?

— Хочешь — говори, — хмыкнул Шмиттельварденгроу. — А мне что сказать? Это был его выбор — не мой.

— Неужели ты не сделал бы того же для него?

— Нет. Я не такой дурак.

Джалад открыл было рот, но потом снова закрыл, не проронив ни слова. Он подошел к колодцу, присел, закрыв глаза. Ненадолго, но достаточно, чтобы Шмиттельварденгроу почувствовал угрызения совести. И даже удивился: откуда она у него? Но он успел раньше, чем она обрела голос. Прогремел на весь зал:

— Ты идешь?!

Человек поднялся и двинулся следом. Им все еще предстоял долгий путь.

18.

Рогнак Железнолобый и Хитрый Язык встретились на пустыре, в окружении трупов. Рогнак жестко ухмылялся, Язык — скалился. Говорить первым начал орк, не дождавшись высокомерно улыбающегося гнома.

— Слишком много быков легло, гноме. — Всеобщий давался ему нелегко. — Хватит.

— Удивительное благоразумие.

— Ты можешь смеяться, гноме, — ухмыльнулся и орк. Он склонил голову к плечу, хитро осклабился. — А где Краснобородый?

Рогнак замялся.

— Погиб.

— Хорошо, — закивал Язык. — Ну, тады, гноме, вы можете уходить. Оставьте оружие — и валите.

— Оружия мы не сложим. — Дварф сплюнул ему под ноги. Слюна попала прямиком на лапу. — Дварфы Стального Пика никогда не сдаются.

Язык флегматично вытер плевок, потерев ногу о штанину. Хмыкнул, отворачиваясь. За ним в руинах виднелось с сотню зеленокожих головорезов. Столько же видно не было. Было видно, как закаменело лицо гнома, побелели костяшки пальцев, сжимавших оружие. Он ждал битвы.

Но орк лишь пожал плечами.

— Лады, оставайтесь при оружии и убирайтесь. Я все сказал.

Он развернулся и собрался уходить, но взволнованный окрик дварфа остановил его:

— Но почему?!

Язык хрипло рассмеялся. Когтистым пальцем утер слезу, набежавшую на испещренную шрамами щеку.

— Почему? Вы проиграли.

И ушел, оставив Рогнака с разинутым ртом на пустыре.

После ни одной стрелы не вылетело из руин. Орки развернули шагратов и уползли в сторону врат. Вслед за ними, обождав с час, двинулись и гномы. В своем строгом боевом порядке, закрывшись щитами и ощетинившись арбалетами и мечами — они в любой момент ждали нападения. Но ничего не случилось.

Хамок закряхтел, поднимаясь на ноги. Посохом ему служило старое копье с иззубренным бронзовым наконечником. За пояс под мешковатой накидкой он засунул несколько факелов, спрятал в сумку трут и кресало. Он был достаточно умен, чтобы сложить все, что случилось: приход гномов и падение завесы. Ведомо ему было и то, что земля Горгонада испещрена подземными ходами. За несколько десятилетий после Падения часть из них, наверняка, обвалилась, часть — сохранилась, но ни один ход не вел в них. Часть… Кое-что осталось и гномы, как добрые камнезнатцы, могли найти вход, но если не ушли через них, значит, встретили нечто, что заставило их пойти на переговоры. Хамок надеялся, что догадки его правдивы.

Он зашел в старый мортуарий. Один из сотен в Горгонаде. Когда-то некросы Повелителя проводили здесь свои эксперименты, но нынче ничего не осталось от былого, лишь каменные лежаки с темными пятнами от вьевшихся алхимических зелий. Были следы и гномов: потухший костер, обглоданная кость.

В дальнем углу был люк из черного металла. Карлики разбили петли и надежно заклинили, присыпали щебнем. Хамок вздохнул: легких путей не бывает. Он прикрыл глаза и простер руку. Заклинание вспомнилось с трудом, и с первого раза ничего не получилось. Орк втянул побольше воздуха и вновь проговорил заклинание.

Тьма отозвалась. Здесь в мортуарии праха было много, как страданий, ужаса и смерти. Черные ленты соткались прямиком в воздухе, протянулись к люку, отыскали мельчайшие щели и проникли в них. Хамок резко сжал кулак.

Затрещал камень, застонал металл — над крышкой сгустился воздух. Орк повернул кулак тыльной стороной вниз — и люк выскочил пробкой, лязгнул о потолок и откатился в сторону. Его смяло, как неудачное письмо.

Внизу уже света для орочьих глаз не хватало, и он зажег первый факел. Часть пола обрушилась, образовав пандус, который вел в открывшуюся пещеру. Хамок зашагал дальше, звонко стуча по камням тупым концом копья. Спустя некоторое время он почувствовал, как за ним следят. В глубине мелькнула фигура, позади что-то зашуршало. Орк остановился и, чиркнув им об стену, затушил факел. Звук стал явственнее, повторился. Снова и снова — со всех сторон.

Хамок закрыл глаза: все равно они пока никак не могли ему помочь. Опустил копье наконечником вниз. Звуки обрели плотность и объем. Что-то коснулось его ноги, и шаман выбросил вперед руку с зажатым в ней копьем. Молниеносно, как в молодости. Наверняка, не хуже, потому что острие с легким сопротивлением вошло во что-то мягкое. Тьма запищала и тут же утихла. Хамок зажег второй факел.

Копье пригвоздило к полу жалкую тварь. Бледная дряблая кожа, уродливое безглазое лицо с плоским носом и вывернутыми ноздрями, изогнутые лапы, которыми легко загребать, но не ходить. Отдаленно создание напоминало человека. Весьма отдаленно.

Его смерть была весьма красноречивой, чтобы остальные кротолюды тут же затихли и больше не пытались сопровождать Хамока. Он сочно харкнул в плоскую морду со скошенным подбородком и зашагал дальше.

Конечно, у него не было ни гномского дара ориентации в подземельях, ни точной карты, но чутье и тонкая струйка, даже волосовина темной магии вела его также надежно, как звезды и память погонщиков орду Хитрого Языка по пустошам Побережных Равнин.

Вскоре показалась пещера, чтобы осветить которую не хватило бы и сотни факелов. От черного колодца посередине волна за волной плескала Тьма. На краю застыл изваянием человек в полном доспехе. Латы его сверкали чернотой, как если бы ослепительный свет обратили в полную противоположность неведомой магией. Хамок остановился, тяжело опираясь на копье: все-таки в его возрасте такие походы уже давались нелегко.

— Кто ты? — хрипло прокаркал он, пытаясь совладать с дыханием. — Хранитель?

Человек обернулся. Забрало его шлема было выковано в форме умиротворенного лица с гордым профилем забытого правителя.

— Хранитель погиб, оберегая колодезь. — Голос его был подобен могучей реке, пробившей свой путь сквозь тысячи и тысячи миль долин, равнин и гор к далекому морю. — И мне нужен новый.

— Кто ты? — Хамок хрипел уже не от усталости, а от волнения. Он догадывался, но ждал, пока заветные слова будут произнесены.

— У меня много имен. И еще большим множеством назовут в будущем. — Фигура на миг стала плоской и пошла рябью.

Всего лишь астральная проекция, но от него веяло такой силой, словно от сильнейшего из магов.

— Я есть Посланник. Я есть Сын. Я есть Властелин. Я есть Хозяин… Достаточно ли ты услышал, или мне назвать еще? — Он поднял забрало.

Миг — словно слепота. А потом прозрение.

— Достаточно, Повелитель! — произнес Хамок, уже стоя на коленях и склонив голову. — Прости меня — годы и возраст затмили мой взор. Я готов служить.

— Тогда прими дар Хранителя. — Повелитель вдруг оказался совсем близко. На его вытянутой руке покоилась черная рукоять в форме человеческого тела, искаженного невероятным страданием, вычурная когтистая гарда и осколок вороненого клинка.

Стоило только коснуться его, и поток темной силы хлынул в орка. Тело на мгновение пронизала сильнейшая боль. А после пришло блаженство могущества.

Хамок почувствовал, как разглаживаются морщины.

Он выпрямился, и колени больше не хрустели при каждом движении.

— Ты верен мне, Хамок Долговязый?

— Всегда.