Глава 1.

Это был один из тех последних летних дней, когда верхушки деревьев уже синеют, желтеют и краснеют, а нижние ветви еще по-летнему зеленые. Наслаждаясь последними днями летних каникул, детвора высыпала на улицу. Играли в салки и прятки, в мяч и в чехарду, прыгали через веревочку. Более старшие ребята, моего возраста, за столами под сенью элонов играли в шашки, шахматы и крутоверты. Са-амые маленькие, еще не сбросившие шкурок ребята копались в песочнице под присмотром взрослых.

Весь этот замечательный вид открывался мне из окна не самого лучшего места в нашем доме: захламленного кабинета моего отца, Сеора Вэлинка. Я крайне рад, что не ношу его фамилию. Адрианол Вэлинк! Чушь! Слава Китону и Джерику, я ношу фамилию мамы: Адрианол Джосэтэн. Красиво.

— Ты не должен идти гулять, Адрианол. – Заявил уже в десятый раз отец.

— Это еще почему? – не выдержал и дал волю грубости я. Не смотря на то, что мама дала мне хорошее воспитание, отец легко мог вывести меня из состояния равновесия, причем, не прикладывая к этому особенных усилий. Остальным приходилось тратить на это не по одному часу.

— Не хами отцу.

— Я и не хамлю.

— Хамишь. Но это не важно. Ты должен остаться дома и помочь мне собрать комаропроизводящую зажигательную систему.

— Мама просила встретить ее у прыгоскока. Я обещал.

— Ничего. Мама сама дойдет. – Поразил меня своим цинизмом отец.

— Не дойдет. Я обещал ее встретить, и не собираюсь нарушать своего слова. И потом, я не хочу участвовать в твоих экспериментах! Пока, папа. – Я быстро встал и подошел поближе к двери

— Нет! Стой! Если ты не останешься помогать, я всыплю тебе ремня!

— Не имеешь права! Мне двенадцать рондо! По закону, меня уже не имеют права пороть! Еще раз пока!

Я быстро выскочил из дома, чтоб не нарваться на крупные неприятности и глянул на часы. У меня осталось еще десять минут, иначе я опоздаю. Нет, не встречать маму, прыгоскок приедет еще не скоро. Но у меня было крайне важное дело, вернее встреча с… ммм…. В общем, не важно с кем. И я вовсе не собирался откладывать эту встречу ради какой-то там системы! Я пробрался мимо играющих в шахматы одноклассников – увидят меня, пристанут: «Иди, поиграй! Ой, я проигрываю, помоги!» Всем известно, что я хорошо играю в шахматы. Вот, наконец-то, я добрался до своей тропинки. Кроме меня она не была известна никому. (Надеюсь). Так, мимо зарослей крапивы, через узкий ручеек, возле кучи навоза направо, раздвинуть ветки и я у цели. Но сначала… я достал зеркало и посмотрел на себя: ничего особенного. У меня черные волосы (тщательно подстриженные и даже уложенные – мама за этим следит), прямоугольные модные очки (ну и не идут же они мне!), чуть коротковатый нос и большой рот (последнее обязательно, если у вас шестьдесят четыре зуба, а у меня их именно столько). Джинсы и футболка, правда, уже рваные, но это ничего – мужчину красит не одежда, а дух! Что ж, все не так плохо. Теперь можно позвать ее. Да, я не сказал, что направлялся к НЕЙ.

— Багиора!.. Ты где!? Это я, Адри! – прокричал я.

И с облегчением, как всегда (я, почему-то, жутко боялся, что она не придет) услышал в ответ:

— Я здесь! Привет, Адри!

Я спрыгнул вниз, к Багиоре, на ходу приглаживая волосы.

— Как дела? – спросила она.

— Нормально. А у тебя?

— Как всегда, лучше всех. Ты чего такой грустный?

— Да… отец чудит. Теперь он, видите ли, комаров воспроизводить собрался!!!

— Как это? – спросила Багиора с недоумением.

— Не знаю. И знать не хочу. Но ничего хорошего не будет. Лучше бы он сделал что-то полезное: хотя бы починил дверь. – Я сделал как можно более серьезное лицо. Именно такими были лица у взрослых и сильных мужчин, героев фильмов, когда они сталкивались с неприятностями.

— Может, он не знает, что она сломалась?

— Знает. Я говорил ему еще неделю назад. Да и потом, он что, слепой? Я ему вчера напомнил…

— Ну, и что?

— Да ничего. Наорал на меня, сказал, что я ничего не понимаю в жизни, и что мы с мамой только и хотим помешать ему стать великим изобретателем. – Я глубоко, по-взрослому, вздохнул, — Ладно. Проехали. Ты чем занимаешься? К школе готовишься?

— Ты сам ответил на свой вопрос. Я уже совсем готова. Осталось тетрадей купить, и все. А ты?

— Да я тоже уже все купил. Может, кроме мелочей. Пошли, погуляем?

— Куда? – спросила Багиора и мило улыбнулась. Эх! Какая улыбка! А ведь еще год назад я пытался понравиться ей, дергая за косички, и писал на интерактивной доске в каждом классе:

«Багиора Одэсэн – хвостатый ужас!»

Ну и дураком же я был! В прошлом голу меня пересадили к ней, на первую парту, и тут-то я понял, что влюбился.

— Давай пойдем в центр. – Предложил я.

Центром называлась Веселая площадь. Во всяком случае, ученики пятой школы называли ее именно так. Почему? А черт ее знает. Но «Веселой» она называлась отнюдь не зря. Она считалась одной из достопримечательностей нашего города. Фонтаны, вечная, не стихающая ни днем, ни ночью, торговля, вечером – салют. Выступления известных и неизвестных актеров и певцов, кого там только не было (однажды, даже «Каррэр» приезжали) – такой была Веселая площадь.

— Пошли. – Ну, мы и пошли. Наверное, мы смотрелись забавно: Багиора была чуть выше меня. Да еще и мой внешний вид (за сегодняшний день я уже успел порвать джинсы и испачкаться)

— Ой! – Багиора указала рукой куда-то в сторону, – смотри! – я повернулся, и увидел огромного монстра. Маленькая голова, огромное туловище и нелепые крылья, множество зубов из пасти… На его шею был надет ошейник, цепь была привинчена к какой-то ограде. – Пойдем, посмотрим поближе?

— Давай. – Согласился я.

— Интересно, он кусается? – Спросила моя подруга с опаской.

— Не думаю, если бы кусался, на нем был бы намордник. – Со знанием дела ответил я.

— Правда.

— Как ты думаешь, зачем он здесь? А, Багиора?

— Наверное, в качестве развлечения. Здесь все время полно разной ерунды.

— Сама же хотела посмотреть! – напомнил я ей.

— Так я монстра-то не видела ни разу! А все остальное, чаще всего, ерунда. Ты читал «Колор»?

— Земное?

— Нет, наше, элэнское.

— А про что?

— Фэнтази.

— А… нет, я не люблю этот жанр.

— А что ты любишь? – спросила Багиора с любопытством.

— Ну… детективы, приключения. И еще, тебя… — Последняя фраза вырвалась против моего желания. Ну, может, я этого чуть-чуть хотел…

— Ты мне нравишься. – Смущенно заметила Багиора.

— Мороженое будешь? – попытался разрядить обстановку я.

Около часа мы бродили по площади, ели мороженое, болтали о жизни.

Кроме того, мы оба очень любили одну группу, «Виарстен», и сегодня нам жутко повезло: они выступали на Веселой площади, а потом давали автографы. Классно!

Потом я предложил зайти в кафе, но Багиора сказала, что ей пора.

Я проводил ее домой, а сам пошел встречать маму.

Вообще, мама у меня просто класс. Красивая, и очень веселая. Она работает директором фирмы недвижимости «Крыша». Но при этом очень вкусно готовит, шьет, вяжет, вышивает и умеет еще кучу разных вещей. Ну хотя бы взять то, как она может одновременно готовить, проверять мои уроки и слушать, что рассказывает папа. Одного я, правда, не понимаю – как она может любить отца? Но, это – их, взрослые дела, и чем меньше я буду совать в них нос, тем целее буду. Мама не чистокровная элэнка. Ее отец, мой дед, меонец, а мама, то есть, моя бабушка, с Элэн. Когда мама вышла замуж во второй раз, за моего отца (о нем речь пойдет дальше), они начисто порвали отношения: ведь Вэра вышла замуж по любви, да еще и так неудачно! За нищего, не слишком умного да еще и….

Бабушка и дедушка жили на Меоне, а, может быть, сейчас уже умерли: мама не говорит о них, а я не интересуюсь. Знаю только, что они оба – из интеллигенции, из той самой старой варской интеллигенции, которую не уничтожили ни войны, ни революции. Так что, я из хорошей семьи, заметьте! Да, ладно. Это все не важно.

Я подбежал к станции одновременно с прыгоскоком. Из вагона выпрыгнула мама.

— Привет! – я подбежал к ней.

— Привет, Адрик. – Мама весело улыбнулась и обняла меня.

— Ну-ка, угадай, что я купила? – спросила мама.

— Не знаю… я принюхался. Нет, не продукты. Мы шли, и я прислушался к звукам: не шахматы.

— Не знаю, мам.

— Сдаешься? – коварно спросила она.

— Нет! Просто уступаю силе! – фыркнул я.

— Ну ладно. Кто-то не далее как две недели назад выл и стенал, что вышел новый диск, в интернете этот диск скачать не удается…

— А‼!- восторженно закричал я – «Сны»!

— Правильно. С первой попытки. Хотя и с подсказкой! – мама обняла меня.

— Мам! Где ты его достала? – фильм «Сны» – пятое произведение Эрика Вэдисэна, гениального элэнского режиссера. Другие его фильмы, «Ночь», «Любимая ненависть», «Часть три» и «Опять» уже стали шедеврами космосоюзной кинематографии и получили все премии, какие только можно. Про «Сны» тоже говорят много. В том числе и то, что фильм выпущен пока только для «высших» органов, и тот факт, что мама достала его еще раз указывает на мамину неповторимость.

— Мам. Ты у меня – самая-самая. Правда.

— Подлиза…

— Как дела, мам?

— Хорошо, Адри, а дома как? Все в порядке?

— Да, кажется. Вроде, дом пока на месте. Папа его еще даже не снес. А в остальном, все как всегда.

— Это радует. Знаешь, я почти на сто процентов уверенна, что музыкой ты не занимался.

— Да. Ты права.

— Придем домой, сядешь за музыку.

— Есть, товарищ генерал.

— Бери выше: маршал. – Мама снова улыбнулась.- Ну, где ты был сегодня? Что делал? Рассказывай.

— Да так, гулял, – как можно более небрежно ответил я.

— Один?

— Ну почему один? С друзьями.

— С какими?

— Ну…

— Ладно, я догадаюсь сама. Ты влюбился. Так?

— Угу. – Я очень сильно смутился и опустил глаза вниз, заинтересовавшись собственными ботинками.

— В кого?

— В Багиору Одэсэн, мою соседку по парте.

— Вот как? А почему я с ней не знакома?

— Не знаю.

— Пригласи ее как-нибудь к нам домой.

— Ладно, – сказал я, зная, что это произойдет не раньше, чем через сто рондо. Маму я люблю и во всем ей доверяю, но…

Мы тем временем, подошли к дому.

Папа нас не встретил, поэтому мы вдвоем вошли в дом и прошли на кухню.

— Иди, заниматься. Нечего тут сидеть. От того, что ты будешь на меня смотреть, ноты не улетят.

— А жаль, — протянул я.

— Нечего лениться! После занятия музыкой получишь свои «Сны», а то не дойдешь до мерокала – мама погладила меня по голове.

Я обреченно вздохнул и поплелся к мерокалу, размышляя о том, как выглядит его земной предок, рояль. Правда, такие мысли не были приятными, но, во всяком случае, отвлекали от стопки нот, дожидавшихся моего прихода. Но подумать как следует мне не дал мамин окрик:

— Адрик, ты уснул? Садись заниматься, инструмент тебя ждет – не дождется.

— Я уже сажусь. – Сказал я, обреченно открывая крышку инструмента.

Я закончил шесть классов музыкальной школы, но музыку так и не полюбил. Во всяком случае желания играть не появилось. Я мог слушать музыку и ПОНИМАТЬ ее, не плохо пел (во всяком случае, попадал по нотам), но не любил музыку. Моя мама – прекрасный музыкант, мерокалист, отдавая меня в музыкальную школу, понимала, что хорошо играть я не буду. Мучился я в целях «более глубокого и полного образования».

— Мам, — спросил я, — с чего начинать?

— Давай этюд. Я его давно не слышала.

— Есть. – Отозвался я, начав играть нуднейший в этой жизни этюд. Кто его автор, я не помню, но знал бы – придушил бы на месте. Будь моя воля, я бы вообще запретил этюды. Это же мучение!

— Считай вслух, — донесся оклик из кухни.

— Угу, – я начал считать, правда, вяло.

— Я не слышу счета.

— Угу. Раз-два-три-четыре, раз-два-три-четыре, рраз-два-три-четыре,

— Громче и четче.

— Ох, РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ и РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕТЫРЕ…

— Там си бекар! А ты играешь си бемоль! Смотри в ноты.

— Угу.

— Фа диез! Еще раз сыграешь фа бекар, покусаю.

— Не надо. — Мучение продолжалось еще два часа, до ужина. После этюда я играл сонатину, потом рондо, потом «Грустную мелодию», потом вальс, менуэт, ораконту, и так далее. Наконец мама скомандовала:

— За стол.

— Ура! – не сдержал я радостного возгласа.

— Что послужило поводом для такого восторга? – спросила мама.

— Тот факт, что я закончил заниматься музыкой. – Ответил я.

— Ладно, держи свои «Сны», иди накрывать на стол, музыкант ты мой великий, – я схватил диск и стал пристально разглядывать футляр. Потом старательно прочитал аннотацию:

«Во сне мы перестаем себя контролировать, а наяву все, как будто, в наших руках. Все в наших руках до тех пор, пока…» – да… это должно быть классно. Но! Надо накрывать на стол. Ужинали мы в круглой комнате, обставленной в чисто меонском стиле: от краев к центру. По всей окружности, вдоль стен, стоят шкафы. Через метр от них, ближе к центру, стулья, потом стол, а в середину стола вставлен торшер. Классно, кстати, смотрится! Я быстро накрыл на стол.

Мы с мамой и отцом сели ужинать. Отец говорил что-то о своей комаропроизводящей системе, но я слушал в пол уха – было о чем подумать. В голове крутилось лицо Багиоры и, одновременно, «Сны». Я ей нравлюсь (Это про Багиору)! Интересно, а кто главный герой (Это про «Сны»)? Проглотив содержимое своей тарелки, я вышел из-за стола пожелал родителям спокойной ночи и ушел в свою комнату. Комната, о которой я сейчас расскажу, не имела ничего общего с жилищем мальчика двенадцати рондо. Деревянная мебель, зеленый мохнатый ковер и книги…. Книги элэнских, роффэнских, акнэзских и земных авторов. Кроме книг здесь стояли еще и диски с моими любимыми фильмами и с концертами моих любимых групп. Маленький компьютер. Вся комната дышала «взрослостью», хотя она была моей, сколько я себя помню. Эта «взрослость» мелькала во всем: в идеальном порядке, привитом мне мамой с раннего детства, во взрослых книгах, занимавших полки, в дисках с компьютерными программами, а не играми (компьютерные игры вызывают у меня отвращение). Сейчас я даже понимаю причину этой «взрослости» – мне так хотелось. Я хотел чувствовать себя самостоятельным и взрослым. И еще… жутко хотелось быть высоким и сильным… но, увы…

Все здесь было мне знакомым, все было родным. Я вставил в DVDшник диск, нажал на «Play» и, смотря фильм краем глаза, присел на кровати и задумался. Мысли о Багиоре сменились другими, менее приятными: об отце. Что бы не возвращаться к сей неприятной теме в дальнейшем, сразу расскажу о нем. Не думаю, что бы это заняло много времени.

Он не был моим отцом. Мой родной отец, Магэран Джосэтэн, бросил маму когда мне было около рондо. Правда, бросил честно: оставил половину своего не маленького состояния — он был очень богат, но мама не любила рассказывать о нем. Я знаю, что немного похож на него – у меня такие же руки и нос. Я ни разу не видел фотографии родного папы, не слышал его голоса… жаль, наверное. Наверное он был лучше чем… Однако, вернусь к господину Вэлинку.

Он был плохим изобретателем. Был очень скрытен. У него были мышиного цвета редкие волосы, он носил обувь на каблуке и он был человеком. Да-да, я не ошибся, он был землянином. У него было русское имя – Сергей Валенков. Когда я впервые узнал об этом, меня чуть удар не хватил – я еще не знал, что он не мой отец. В космосоюзе (а на Элэн особенно) Земля воспринимается только как источник книг и фильмов, землянин в семье – позор для любого варца. Мама рассказала мне, как он появился на Элэн. Он попал на нашу планету через бермудский треугольник. Все знают, что это такое. Впрочем, нет. На некоторых планетах космосоюза их просто нет. Бермудские треугольники – «двери» природы. Они ведут не только на разные планеты, но и в разные миры. Сейчас ими почти не пользуются, но раньше, до появления космокораблей, они были прекрасным средством перемещения. Так вот. Мама тогда работала медсестрой, у нее была «практика» во время получения второго, медицинского образования. Однажды, к ним в больницу привезли отца. Он попал на Элэн через бермудский треугольник, не выдержал элэнского воздуха и потерял сознание. Его нашли на Проходе случайно. Как ему удалось выжить, и стать похожим на варца, я не знаю. Это не может меня касаться. Не знаю я и того, почему мама полюбила его. Через два месяца они поженились. Почему? Это известно лишь Им. Но, как бы то ни было, я не осуждаю маму, не имею права. Ну, ладно. Черт с ним, с Сеором Велинком.

В телевизоре, в это время, некто Хэррик, главный герой, решал важный психологический вопрос: прав он или нет. Я не стану пересказывать фильм, и, лучше всего, прерву свой рассказ и пожелаю всем «Спокойной ночи», а сам буду смотреть дальше.

***

Утро не предвещало ничего плохого (кроме, пожалуй, последнего дня каникул: кто учится в школе, меня поймет). Альферат светил не так ярко, как вчера, но в воздухе еще стояло лето. Во всяком случае, открытое окно было уверенно в том, что погода сегодня просто прекрасная. Я встал, надел очки, без которых ни фига не видел, включил телерон, прослушал его приветствие – «Не забудь меня» в исполнении «Каррер» (классная группа!) и подумал о завтраке. Есть хотелось, как и всегда по утрам, просто ужасно. Быстро одевшись, я выскочил из комнаты и отправился на кухню. Подойдя к двери, я по обыкновению прислушался – нет ничего хуже, чем влететь посреди важного разговора. И потом, у мамы в гостях иногда бывают ее партнеры, так зачем же мешать варцам? Но нет. Сегодня у нас не было гостей. Однако, важный разговор, похоже, был. Мама и отец спорили о чем-то в полголоса. Я прислушался:

— Я тебе говорю, это совершенно безопасно! – утверждал отец.

— Твои изобретения никогда не были безопасными! – не соглашалась мама – И потом, я боюсь насекомых.

— Да ничего не может случиться! Ты просто должна будешь нажать кнопку! Если ничего не выйдет, кнопка просто вернется на свое место, если все получится, на МЕНЯ полетят комары. На МЕНЯ, а не на ТЕБЯ! С тобой ничего не случится! – уговаривал ее отец.

— Нет! Ни за что! Когда я выходила за тебя замуж, мы договорились: я не подойду к твоим изобретениям никогда – ни по собственному желанию, ни по твоей просьбе. Так?

— Да. Но мне очень нужна твоя помощь! Я клянусь, это совершенно безопасно!

— Хорошо. Я покормлю Адрика и идем, — сдалась мама, которая могла убедить любого и договорится с любым, но отступавшая перед отцом. Я, воспользовавшись минутным молчанием, вошел.

— Привет, — весело сказал я.

— Привет, ты встал? Что будешь завтракать? – спросила мама, подходя к плите и наливая мне кофе.

— А «пирамидку» можно? – поинтересовался я.

— Нет, нельзя, — усмехнулась мама, — доставай шоколад масло и хлеб. – Пока суд да дело, расскажу об этом блюде: хлеб мажется маслом и режется на маленькие куски, сверху посыпается тертым шоколадом. Попробуйте! Я достал из холодильника ингредиенты и мама быстро соорудила мне завтрак

— Держи – передала мне тарелку с кусочками бутерброда мама, и сказав отцу – Пошли, — встала из-за стола.- Сейчас, Адрик, я помогу папе, и мы вернемся.

Они вышли. Я глотнул кофе и принялся за еду. Только я съел первый кусочек, как до меня донесся резкий запах гари. Потом шипение. Заинтригованный, я выглянул из кухни. Из-под двери отцовского кабинета валил дым. Фыркая и чихая (у меня жуткая аллергия на дым и пыль), я дернул дверь. Оба аллергена повалили мне в лицо и, задыхаясь, я выскочил из дома на улицу. Там можно было перевести дух: ну и гадостная это штука, аллергия! До сих пор все казалось мне не слишком приятным, но безопасным. Звук, последовавший за дымом, разрушил мои милые иллюзии о безопасности, ибо этот звук, звук взрыва, я не раз слышал в фильмах. Толчком меня подбросило вверх и сознание меня покинуло. Что было дальше, я не помню.

Очнулся я от бившего в глаза света. Сначала перед глазами мелькали яркие круги света. Я зажмурился и попытался понять, что со мной, что произошло до этого, и главное: цел ли я. Вскоре я вспомнил взрыв, шум, шипение и дым. Теперь я снова открыл глаза. Передо мной нарисовался белый потолок, чуть опустив глаза, я увидел зеленую стену. Более всего это походило на больничную палату.

— Где я? – хотел я спросить, но получился не то хрип, не то рык. – Где я? – мой голос начинал мне повиноваться.

— С вами все в порядке – заботливо, но совершенно «не в кассу» ответил мягкий баритон.

— Где я? – настойчиво, и уже узнавая свой голос повторил я.

— Вы в больнице. Но вы в порядке. Просто обморок и несколько ушибов. – Отозвался баритон.

— А… что произошло? – осторожно поинтересовался я. Нет, взрыв и все, что было до этого, я прекрасно помнил, ни склероза, ни амнезии у меня не было, но баритону об этом знать было не обязательно. Ведь мне надо было знать, что ПРОИЗОШЛО НА САМОМ ДЕЛЕ, А не то, что Я ЗНАЮ ИЗ ТОГО, ЧТО ПРОИЗОШЛО НА САМОМ ДЕЛЕ. Есть разница, не так ли?

— Произошел несчастный случай. – С легкой заминкой начал баритон, — ваш папа ставил эксперимент, и закончился он не очень удачно. Взрывной волной вас отбросило на пару метров. Но взрыв был не слишком сильным, у вас нет ни переломов, ни травм, даже сотрясения мозга нет, только легкий нервный срыв. Так что, все хорошо, мы вас вылечим.

— А где моя мама? С ней все хорошо?

— Не совсем.

— Что с ней!??

— Потом, потом, вам нельзя волноваться. – Странно засуетился баритон.

— ЧТО С МАМОЙ!? – зарычал я.

— Тихо.

— Что с моей мамой, черт вас побери! – то ли я еще не совсем пришел в себя после обморока, то ли предчувствие ужасного лишило меня моей обычной воспитанности и сдержанности, но я, никогда не смевший повышать голос на взрослых, зарычал как ненормальный.

— Тихо, спокойно. Вы еще не оправились от обморока, мы не хотели вас волновать. Обещайте, что вы не будете кричать и будете более и менее спокойны.

— Х-хорошо.

— Опыт вашего папы, безусловно, прекрасный опыт, кончился, как вы знаете взрывом. Ваша мать была почти в центре, она не могла выжить.

— Она…

— Увы, она отправилась к Великим Королям.

— А отец?

— О, ваш отец, слава Королям, жив и здоров. Он, пожалуй, чувствует себя лучше вас. – Это переполнило чашу.

Я зарыдал. Если бы он… он тоже… может быть, все не казалось мне таким ужасным: это было бы справедливо… но… зачем? Почему мама? Мама!

Я плакал долго, потом заснул. Сразу из больницы меня не выписали, и какое-то время я провел в палате с зелеными стенами. Баритон оказался врачом. Он посещал меня раз в день, я даже знал его имя, но сейчас забыл. В моей памяти он остался как Баритон.

Целыми днями я лежал в кровати, и думал о маме. Я все время видел перед собой мамино лицо, мог часами вспоминать детали какого-нибудь разговора трехлетней давности. Вспоминал, как она смеялась, вытаскивал из памяти каждый ее жест, каждой слово, сказанное мне когда-либо. Иногда, пробудившись от болезненной полудремы, я думал: а что же мама сегодня приготовила на завтрак? А потом вспоминал, что ее больше нет, и из глаз катились слезы. Но днем все было хорошо: болезненное состояние, головная боль, врачи и медсестры… но ночью, когда выключали свет, на меня находил ужас Каждую ночь, засыпая, я видел одно и то же: кухня. Потом дым и гарь. Звук взрыва. Чьи-то крики, и мамина легкая улыбка. Так она улыбалась, когда я, с уверенным лицом, доказывал ей очевидное. Эта улыбка, приходившая ко мне во сне, была страшнее всего. Она словно говорила: «Адри! Меня больше нет! Не пытайся отгородиться от этой печальной правды!» Потом могли следовать другие сны, или же я просыпался, но этот приходил ко мне каждую ночь. Но на вопросы врача: «Не мучают ли вас кошмары?» я неизменно отвечал, из гордости и самолюбия, «Нет, что вы!». Впрочем, это было не совсем ложью. Ведь ничего страшного я не видел: но эта улыбка… нужно было смириться с мыслью, что я больше ее не увижу.

Это было в больнице, в маленьком мирке, где я жил эти дни.

Но мне будет слишком сложно описать то, что последующие две недели происходило ТАМ, где меня не было. Не был я и на… похоронах. Я воспользовался дневником моего знакомого. Уверяю вас, он не имеет ничего против!

Мой помощник – чужой дневник.

Я еще раз повторяю, что этот дневник – не мое жизнеописание, а сбор скандалов, при которых мне повезло присутствовать. Вот почему эта история приведена здесь.

Смерть госпожи Джосэтэн не была для меня событием грустным. Я ведь ее почти не знал. Однако рассказываю о похоронах из-за одного скандального происшествия, которое не хотелось бы забыть.

Под лучами осеннего (ибо уже осень), но в тоже время летнего (жара на улице, хоть воду кипяти) Альферата, похоронная процессия двинулась к кладбищу. Я, пожалуй, опишу это место, ибо прежде там не бывал. Ряды небольших каменных чаш с крышками и надписями. Не знаю, что они означают. Одна чаша была открыта. Гроб поднесли к ней и поставили на землю. Вышел мужчина в черном костюме, подошел к гробу и торжественно начал:

— Мы все знали ее. Она была прекрасной матерью, верной и любящей женой, хорошей подругой и прекрасным варцем. Но Китон и Джерик призвали ее к себе. Не стоит плакать, ведь мы все когда-нибудь присоединимся к ней. Если бы смерть случалась с некоторыми, тогда был бы повод для слез. Но все мы умрем. А она даже и не знала, что умирает. Полоса яркого света, и все кончено…

Мужчина говорил около получаса. Переписывать всю его речь было бы бессмысленно.

— Есть только одно, о чем стоит грустить: ее сын должен будет расти без матери. Надеюсь, отец сможет воспитать его один.

И тут-то произошло скандальное происшествие. Господин Вэлинк подошел к гробу, обвел присутствующих взглядом и заявил:

— Мне очень грустно, что я должен сообщить об этом сейчас, но все же, прошу внимания. Вы только что говорили, что я должен воспитать сына. Но это не так! Этот мальчик – не мой сын. Он не имеет ко мне никакого отношения! Адрианол Джосэтэн, сын Магэрана Джосэтэна и его жены, госпожи Джосэтэн. Я, Сеор Вэлинк, не имею к этому мальчику ни малейшего отношения, как мне ни жаль, но мальчику придется обустраивать свою жизнь самостоятельно, и не в МОЕМ доме. – И все в таком же духе.

Разве не скандал!

Да, жаль мальчика… 5 – сент. – **** рондо