5.

5.

Вот и моя кошка, налакавшись вдоволь, улетела по своим делам, оставив у меня в душе чувство глубокой потери. Говорят, чудес не бывает. А у меня оно было, и я своими силами оттолкнул его, вернул свой мир в серую колею обыденности. Волей-неволей пришлось привыкать.

Раны затянулись, только на левой руке, на тыльной стороне ладони, осталась отметина от укуса. Шрам, не дающий забыть о моем маленьком приключении, о моей глупой потере. Лето кончилось, сентябрь уже несколько недель, как вступил в свои права, и, как сейчас помню, чудо вернулось ко мне накануне равноденствия.

Даже сон мой был каким-то серым, обыденным. То ли от духоты, то ли от того, что скучно было его досматривать, я проснулся. А может, виновато в моем пробуждении было неясное чувство тревоги. Повозившись некоторое время я понял, что уснуть больше не смогу. Тихонько звянькнуло стекло в оконной раме, залились лаем деревенские собаки. Тревога достигла апогея, когда я понял, что в голове моей уже пару минут еле-еле, на грани слышимости, звенит отчаянный крик: «Помоги!»

Не помню, как одевался и выбегал на улицу. В себя пришел только по дороге к пруду. В голове зрело недоумение, — что же могло произойти — и страх за Паулинку. Вдалеке глухо прозвучал взрыв, и я ускорил бег, хотя казалось, что больше уже некуда ускоряться. Путь, обычно занимающий у меня минут сорок, я преодолел за пять минут и выскочил из пролеска на прямую. На дороге, у самого пруда, светила в мою сторону дальним светом старенькая Нива, не давая рассмотреть, что же происходит. Хотя я уже знал — глушат рыбу.

На полном ходу протаранив молодые ивы, я выскочил на берег. Вдоль озера был натянут огромный невод, и два мужика, переругиваясь, неспешно тянули его с противоположной стороны к этому берегу. Они услышали и увидели меня, остановились по грудь в воде.

— Э, чего надо? — грубо окрикнул один.

Мне нужно было отдышаться, чтобы ответить. Поэтому, я просто шумно дыша и сжимая кулаки стоял и смотрел на них дикими глазами. Все может быть уже кончено! Два взрыва в замкнутом небольшом водоеме могли положить конец существованию Паулинки и ее родственников. Тем более, что она не подавала сигналов с того момента, как я выбежал из дома. Что же сделать?

— Вали давай, откуда пришел, пока не наваляли, — подал голос второй браконьер. — Не твоего ума здесь дело!

— Сами… валите! — почти отдышался я. — Вытряхивайте все обратно и валите.

Они рассмеялись, и хохот громко разлетелся по озерной глади. Как же громко, наверное, здесь рвануло, — подумал я.

— А то чё? — угрожающе спросил первый, сверкнув желтыми фиксами в оскале.

Действительно. Я-то им явно не наваляю, но придется хоть попробовать. Вдруг Паулинка уже у них в неводе. Нужно было что-то придумать, чтобы они не вытащили бредень на берег.

— А то мужики уже в пути сюда, — нашелся я. — Вас в этот невод и закатают. Полдеревни взрывом разбудили.

— Да ты гонишь? — заржали они. — Мы через эту деревню сюда ехали, там же из машин только два трактора и комбайн, специально смотрели. Да и не донесло бы до деревни звука. Но ты-то на ведро люлей уже нарвался.

С этими словами они побросали в воду волокуши и двинулись, разгоняя руками воду, ко мне. Ну вот, по крайней мере, невод бросили пока. Что же дальше? Потяни немного время, — раздался слабый голос в голове. — Нужно в себя прийти.

Отлично! Паулинка жива, спасение не за горами. Но, как, блин, тянуть время, когда два здоровых быка уже почти вылезли на берег с двух сторон от меня.

— Едут-едут, — неуверенно заверил я их, — у ветеринара и у участкового машины есть.

— У участкового — это у Сергеича что ли? — снова обнажил свои фиксы первый. — Так он нам и указал на этот прудик, а сам в командировке в райцентре до послезавтра.

— А у ветеринара, наверное, та «копейка», что без колес у клуба стоит? — язвительно поинтересовался второй.

Правильно мне Паулинка говорила — научись сначала себе врать. Вот теперь точно вляпался. А они тем временем выбрались из воды и стали сходиться намного выше меня по берегу. Окружают! — понял я, проклиная в душе свою захудалую деревушку и участкового в частности. Урбанизация, блин. Ох, если не поторопятся озерные жители…

Фикса подобрал здоровенную ветку, второй разминал кулаки. Меня теснили к воде, а молчание затягивалось. И тут меня осенило.

— А я не с той деревни, — храбро заявил я, — я, вон, с того берега. Никаких Сергеичей там у нас нету, зато она намного ближе отсюда и машин хоть отбавляй.

Сработало, браконьеры остановились. Тот, что без фикс удивленно потер волосатую грудь. У меня отлегло от сердца.

— Чой-то сдается мне, ты гонишь, — прищурился недоверчиво Фикса. — Сроду в тех краях ни о какой деревне не слышал. Да и дорога в те места заросла, мы на ней разворачивались, — и, поигрывая своей ивовой дубиной, снова двинулся на меня, но уже медленнее.

А ведь не так тупы, как выглядят, — мысленно выругался я. Ноги мои уже были в воде, отступать в пруд — значит, запутаться в неводе. Я предпринял последнюю попытку убеждения.

— Объездная есть, прямо к райцентру, но мужики и по этой сюда доберутся. Ой, как они не любят, когда кто-то на их рыбные места покушается, — тут я и сам поежился, — а браконьеров тем более. Свирепеют просто, сами на себя не похожи становятся.

На этот раз не сработало. Наоборот, они ускорились, дьявольски щеря свои и вставные зубы. Благо я уже увидел, что подмога пришла.

— Через минуту ты тоже сам себя в зеркало не узнаешь, — гоготнул волосатый.

— Да вы сами обернитесь, посмотрите, — пожал я плечами.

Браконьеры изумленно уставились на меня, потом резко обернулись. За их спинами сплошной стеной выстроились туманные, светящиеся мистическим фосфором силуэты. В этот раз их было намного меньше, зато это компенсировалось размытостью очертаний. Натуральные привидения. И теперь уже они, медленно приближаясь, теснили горе-рыбаков к воде. Фикса икнул, волосатый тоненько и тихонько брал высокую ноту. Оба пятились на меня, прямо в ловушку. В ловушку! Я понял, что сейчас произойдет, и завопил: «Нет! Не надо!», но сделал только хуже. Подпрыгнув от неожиданности, мужики развернулись и с ходу влетели в пруд. Я попытался их затормозить, но получил внушительный удар наотмашь по лицу и рухнул на мелководье. Обезумевшие от ужаса браконьеры мчались прямо в свой же невод. Сейчас они запутаются и попадут на поздний ужин к своим недавним жертвам! Я не мог этого допустить.

— Не трогайте их, пусть уходят! — закричал я что есть силы. — Паулинка!

Камышовые заросли зашевелились и зашуршали как от сильного ветра, над водой пронесся замогильный, душераздирающий хохот, перешедший в вой, заставив ужаснуться даже меня. На миг воцарилась полнейшая тишина, мужики остановились в полной растерянности. И тут из кустов с воплем вылетело огромное, светящееся бледно-изумрудным, нечто, в котором, я с большим трудом узнал Паулинку. В развевающихся от полета лохмотьях, с кипой огненно-рыжих растрепанных волос, на чем то, напоминающем метлу, она на бреющем полете понеслась в нашу сторону. Волосатый завизжал так, что, наверное, заглушил бы оба предыдущих взрыва, Фикса подскочил над водой, и оба они вихрем пронеслись мимо меня. Хлопнули дверцы Нивы, заворчал и заглох мотор. Паулинка резко затормозила передо мной, теперь она приняла свой обычный вид, по-прежнему сидя на метле. Мотор снова чихнул, из салона послышались визгливые ругательства.

— Баньши? — зачем-то спросил я.

— Ага. Ты про них рассказывал.

— Пойду мужиков подтолкну, — отрешенно проговорил я, поднимаясь и утирая рассеченную губу.

Корпус машины болтался из стороны в сторону, как будто там шла ожесточенная борьба. Визгливые маты сменялись истерическим рычанием — двигатель не запускался. Я проследовал мимо водительского окна, сообщив мигом замолкшим мужикам, что фары-то гасить надо иногда, добрался до багажника с висящей там запаской и, навалившись, заставил машину двигаться. Медленно, но верно Нива пошла под уклон и, дернувшись, затарахтела. И тут же меня обдало бензиновым выхлопом и огромными клубами пыли. Надсадно взревев, машина с браконьерами за секунды исчезла из виду.

— Не за что, — буркнул я, прокашливаясь.

Все так же, двигаясь почти на автомате, не обращая ни на что внимания, я спустился, вошел в воду и с трудом вытряхнул невод, стараясь не смотреть на то, что могло туда попасть. Там же смотал его, выкинув ивовые волокуши в камыши, отметил про себя, что вода уже не теплая, а мокрый невод весит килограммов двадцать. Уже на берегу меня ждала Паулинка.

— Как вы? — спросил я.

— Спасибо, что пришел. Это тяжелая ночь для нас, — грустно ответила она. — Теперь нас совсем мало.

Мы помолчали, думая каждый о своем, хотя, мои мысли были ни для кого здесь не секретом. Теперь я точно понимал, почему исчезла деревенька на берегу некогда прекрасного озера, и искренне сочувствовал обитателям обмелевшего ныне прудика.

— Теперь мы можем с тобой видеться?

— В этом году уже нет. Долгая жизнь требует долгого сна, завтра мы засыпаем до самого марта, — печально улыбнулась Паулинка. — Мы можем встретиться в следующем году.

Сердце мое екнуло — в январе я переезжаю в Горный Алтай, в Чемал, но говорить об этом и не требовалось, она и так все прекрасно слышала. Ночь прошла за сбором дров для костра, утро и день ушли на то, чтобы сжечь отсыревший невод. Все это время мы с Паулинкой неловко болтали о том и о сем, боясь наскочить на неприятную для нас обоих тему. Но ближе к обеду, когда улетавшие в страхе этой ночью ремезы вернулись и устроили громкую перепалку между собой, Паулинка вновь пронзительно посмотрела на меня рубиновым взглядом и тихо попросила:

— Расскажи мне еще раз об этом Горном Алтае.

И в этот наш последний день мы снова унеслись к бескрайним и чистым водам Алтая на крыльях нашей общей фантазии. А когда от медного солнечного диска остался только краешек, прощально выглядывающий из соснового леса на самом горизонте, Паулинка решительно прервала наш разговор на середине.

— Пора.

И когда мы поднялись на насыпь, неожиданно взяла меня за руку. Я даже почти почувствовал ее нежное прикосновение. Весело глядя мне прямо в глаза она подмигнула мне и задумчиво сказала:

— Знаешь, если там, на Алтае, нет щебетания ремезов, я не хотела бы там жить.