(3)

Ох, это сладостное чувство пробуждения...

Освобождение от боли, от сомнений, от прошлых жизней. Они растворялись в бесцветном сне, где не существовало красок и эмоций. Душа его и разум застывали как во льду.

Вестник нежился в тёплой постели, ни на секунду не задумываясь о том, где он находился. А стоило. Но так не хотелось думать, так было лень, и так хорошо под мягким одеялом, на мягкой подушке. Одной ногой во сне, другою в реальности, Вестник наслаждался частичным исцелением, свободный от груза одежд и маски, зная, что потом его душевные и телесные раны вновь заноют, раскроются, закровоточат. Не сейчас, однако, сейчас он был спокоен. Он в целости и сохранности. Всё хорошо...

Нет. Нет, не в целости. Что-то пошло не так. Почему так сразу? Боль стремительно возвращалась, иглами впиваясь в раненый живот. Слишком быстро мир яви забирал его обратно.

Куда судьба привела его на этот раз?

Тяжело задышав, Вестник лениво открыл глаза — и внезапно осознал, что, где бы он сейчас ни находился, он был не один. Какой-то силуэт вдали. Чужая энергия. Мужская. Мутная. Не он ли спас его? Зрение размыто, не разглядеть, не прочувствовать. Мысли путались в голове...

— Доброе утро! Я уж боялся, что не сумею пообщаться с вами.

Голос не знаком. Наверное. Слишком много голосов он слышал в последнее время. Но этот явно принадлежал тому, кто сравнительно долго находился подле его постели.

— Сколько… — речь давалась с трудом, Вестник мог только хрипеть от бессилия.

— Полагаю, что сутки, если Вы об этом, — ответил неизвестный. — Вы почти не дышали, я и не надеялся, что Вы, так сказать… оживёте.

Мыльный силуэт приблизился и проявился в виде гладковыбритого джентльмена средних лет в опрятном костюме светлых тонов.

— Ах да, забыл представиться. Гектор Лейн, я заведую аптекой на Кленовой аллее, Вы должны знать это место. В конечном счёте, это именно в моих стенах вы оказались, когда я Вас нашёл.

Вот это совпадение, пресвятые Небеса. Место, так интересовавшее его в последние дни, само пустило внутрь.

— Так Вы, правда, Вестник? Тот самый, о ком ходят слухи, что его нельзя убить? Почему «Вестник»?

Снова эти вопросы, снова и снова, из года в год, из декады в декаду.

Вестник зашипел от боли. Как же он жалок, когда обессилен, обезличен, когда на грани. Грань всегда держала его подле себя и никогда не пускала за порог.

… отпустите меня, дайте мне жить, либо дайте умереть...

— Я вестник перемен. Знамение больших событий, — забормотал он в полуобмороке. — Так меня однажды прозвали. Очень и очень давно… Когда я появляюсь в чьей-то жизни, она непременно меняется… И Ваша тоже.

Не просто так он очутился у этого аптекаря. Сквозь сумрак слабости улавливалась улыбка Гектора — он тоже это понял.

— Мне бы перемены не помешали, — признался Гектор. — Топчусь на одном месте и шагу не ступить. Вы моё настоящее знамение, Вестник!

Куда делась маска?.. Вряд ли она здесь, разумеется. А беспокойные руки сами собой ощупывали подушку и стремились дотянуться до Гектора или хотя бы до прикроватной тумбочки. Барахтанья утопающего. Бессмысленно.

— Если Вам интересно, то никому на свете, кроме моей прислуги, не известно, что Вы здесь. И я не собираюсь никому выдавать Ваше присутствие в моём особняке.

А затем Вестник ощупал своё лицо. Рытвины на месте. Болезнь на месте...

Саквояж. Он где-то потерял свой саквояж! А там его драгоценное Жидкое Серебро… Немудрено, что он не сумел хоть немного исцелиться во сне. Он не принимал его больше месяца. А теперь оно и вовсе утеряно...

Утерян смысл всего.

Вместе с чумной маской и саквояжем пропало и всякое желание противиться уготованным ему испытаниям.

— Делайте со мной всё, что хотите, терять мне нечего...

— Что же Вы так! — Гектор всплеснул руками. — Вам, позвольте спросить, жить надоело?

Вестник равнодушно ответил:

— Я хочу проверить, насколько прочно моё многострадальное тело.

А помимо этого он пожелал проверить и этого господина, бросить вызов его растущим стремлениям. Хоть и небольшой, но ещё оставался смысл его жалкой бесцельной жизни. Сдаваться нельзя, столь много осталось позади.

Дыша так же тяжело, Вестник продолжил:

— Я могу быть кем угодно. Слугой. Помощником. Собеседником. Или подопытным, что уж греха таить. Я обязан Вас как-то отблагодарить за приют.

— Подопытным! — откровенно воскликнул Гектор, удивлённый таким предложением.

Нависла неловкая пауза. Вестник в ожидании заморгал глазами, и чёткое зрение постепенно возвращалось к нему, помогая распознать комнату, где он очутился.

Комната была небольшой, тускло освещённой свечой в дальнем углу и дневным светом, пробивающимся из-за задёрнутых занавесок. На прикроватной тумбочке поблёскивала ванночка, наполненная водой, с разбухшей на дне тканью. Также соседство с ванночкой делила пара флаконов с чем-то неопределённым.

— Так что вы скажете? Ах да, — вспомнил Вестник, дабы разбить тишину. — Я как-то должен отплатить и за пол, который я Вам испортил, — и он усмехнулся сам над собой. Он не следил за тем, сколько пролил крови, да и мелочи это.

— Вы, надо признать, уже сумели мне помочь в одном дельце. Вот эти средства, — он указал на те самые флаконы, едва сдерживая в себе восторг, — я использовал именно на Вас. Одно не оказало никакого действия, однако второе сработало! Если судить по вашему… вашему самочувствию.

Так вот, почему он очнулся столь быстро, подумал Вестник. И не заметил, как долго он смотрел на Гектора в упор.

— Ваши глаза, — проронил аптекарь.

— Они белые, да? Это нормально, они всегда такие.

Гектор пожал плечами. Вестник всем видом давал знать, что он готов к любым его просьбам.

И Гектор решился.

— Как насчёт того, что Вы мне поможете создавать и испытывать некоторые лекарственные средства, над которыми я работаю? И не только лекарственные. Если, конечно, Вы согласитесь. Понимаете, они направлены именно на людей, а подвергать опасности неготовых пожертвовать собой ради благ я не намерен.

Неплохая идея. Ему-то не привыкать жертвовать собой. Важно лишь одно:

— Если Ваши исследования пойдут на пользу другим людям, то да. Я готов на такое пойти.

С торжествующей улыбкой Вестник приподнялся с подушек и сел на краю постели. Никогда он особо не опекался о собственном здоровье и с радостью жертвовал им, если от этого становилось лучше другим. Это, конечно, не считая именно тех моментов, когда он близок к грани.

— Именно. Поможете мне и людям, поможете и себе. А потом Вы с чистой совестью вернётесь домой. Вам же есть, куда идти, верно?

Вестник поник головой.

— Нет… идти мне некуда.

— Вот как? Потому Вы заговорили про приют?

Тот молча кивнул в знак согласия.

— Я так и думал. Тогда я предлагаю собственную крышу над Вашей головой, господин Вестник. Значит, Вы согласны. В таком случае, я имею право спросить с Вас Ваше настоящее имя. Признайтесь, когда один человек на достаточно долгое время остаётся в доме другого, они становятся практически… семьёй.

Вестник сморщился, столько в этих словах Гектора притворства и фальши. Не в голосе, но глубоко внутри него. Свет тускнел за мраком души. В нём жила какая-то тьма, источник которой ему предстояло разгадать. Однако Гектор был прав — теперь они повязаны всем, чем только можно.

— Так как же мне Вас звать?

Назвать имя — отдать истинную часть себя.

Он пошёл и на это, и его серебристо-белые глаза сверкнули на свету уверенностью.

— Зовите меня Майло.

Так прошло две недели.

Вестник Майло жил в доме на Кленовой аллее свободно, практически на правах постоянного жильца. Что жилая часть, что аптека находились в педантично ухоженном виде, оправдывая состояние семьи. Разве что помимо лаборатории, в которой царил хаос из вещей, бумаг и запахов.

Было лишь несколько мест, куда Гектор не разрешал Майло заходить, и тот чтил его наказ — во всяком случае, на первых парах. По обыкновению смущаясь искажённой внешности, он ходил по дому в маске, однако чем дольше он находился в его стенах, привыкая к окружению и слугам, тем реже он её надевал. Да и сами слуги медленно привыкали к его больному облику.

Гектор просил его нечасто и не о многом, порой получая удовольствие от одного его присутствия и различных бесед. Майло в основном помогал ему с ингредиентами, что-то смешивал или же следил за реакцией зелий в его отсутствие. А когда приходило время, Гектор давал Майло приготовленное снадобье, и тот либо выпивал его, либо вкалывал под прокажённую кожу, на которой время от времени сами прорывались забытые раны. Когда-то то или иное лекарство срабатывало, заживляя нарыв. Когда-то становилось только хуже, и противный гной растекался по пальцам или щекам.

Но они продолжали вопреки всему, балансируя на краю здравого смысла.

— Вы точно не боитесь его проверять? — спросил как-то Гектор, сомневаясь в очередной попытке.

— А что мне будет? — усмехался Майло. — Я всё равно не умру.

Они договорились не спрашивать ничего личного друг о друге и остановились на том, что их отношения сведутся исключительно к взаимной выгоде. Гектор получал обновлённые рецепты для новых лекарств к продаже. Майло получал моральное удовлетворение от оказания помощи.

Однако с каждым днём аптекарю и бессмертному становилось труднее сдерживать гложущее их любопытство.

Они оба хотели знать секреты друг друга, и оба не хотели выдавать свои.

Говоря о слугах, у Гектора их было всего двое — старый Стенли и молоденькая Бесси, которой едва исполнилось двадцать. Пусть на них и возлагались классические бытовые обязанности, их было не столь много. Гектор предпочитал следить за домом лично. Временами он даже сам готовил, освобождая от этого Бесси. Предыдущая горничная вечно ворчала и не понимала излишней самостоятельности хозяина. Что ж, сейчас ей и не нужно понимать. Маленькая Бесси послушна и покорна как овечка. То, что нужно. Стенли, однако, всю жизнь был ему как верный пёс, готовый на любые поручения.

Осознавая, что Майло может быть опасен, узнай он любой из тёмных секретов аптеки, Гектор стал посылать Стенли следить за ним, когда тот отлучался в город. Каждый раз Гектор опасался, что он успел что-то раскрыть, и что он навсегда покинет его в любой удобный момент. Но сколько бы времени не проходило, Майло возвращался, а Стенли сообщал хозяину, что тот просто бродил по городу, наблюдая за его суетой.

Паранойя по праву поселилась в голове Гектора, и в особенности после следующего случая…

Проходя однажды вместе по коридору второго этажа, Майло обратил внимание на дальнюю дверь, с виду ничем не примечательная, но которая была постоянно запертой на массивный висячий замок. Без лишних слов он подскочил к ней, провоцируя Гектора пойти следом, и на короткий миг ему стало дурно от того, как на него оттуда нахлынула энергия.

Тёмная, мёртвая энергия.

Неразборчивый шёпот зашелестел в ушах, пока стояла дымка, и Майло избавился от помутнения лишь после того, как тряхнул головой.

Он давно заинтересовался этой дверью, но это был первый раз, когда подозрительная энергия смерти отозвалась на его присутствие.

— Прошу прощения, а могу ли я поинтересоваться, что там находится?

Гектор мог сказать, что угодно. Например, что он держит там забальзамированный труп для опытов иного рода, что он хранит на память черепа своих животных — всё, что угодно. Но вместо этого он произнёс:

— Господин Майло, насколько верно я припоминаю, мы договорились не спрашивать друг друга о нашем прошлом. В противном случае, мне придётся многое спросить и с Вас, а Вы определённо этого не хотите.

Вестник Майло скривил лицо, продолжая стоять к нему спиной. Такой ответ он и ожидал.

Это был лишь вопрос времени, кто первее сломается.

***

А время шло, незаметно и неумолимо. И отсутствие драгоценного саквояжа с уникальными зельями постепенно истощало не только душу Майло, но и его тело. Он тщательно пытался вспомнить, где его запрятал в лабиринтах города, но с каждым днём надежда отыскать его таяла как воск свечи.

Близился третий месяц после того, как он принимал Жидкое Серебро в последний раз. Если он не найдёт его как можно скорее… Нет, конечно, он не умрёт, но впадёт на долгую летаргию, подобный мертвецу, а там…

Майло не желал додумывать, что будет дальше. Ничем хорошим это не кончалось.

Нехватка Жидкого Серебра сказывалась на нём печально. Ни одно иное лекарство не исцеляло его сильнее, чем оно. Он бы с радостью изготовил новое, будь у Гектора в запасах подходящие ингредиенты — но их не было.

А время шло, и каждый новый день превращался в пытку для сломленного болезнью существа.

Да. Его бессмертие не что иное, как болезнь. И как любую болезнь её не выбирают, но, как и любая болезнь — это испытание на прочность. Человек победит, если переживёт её. Или же если уйдёт достойно, не потеряв рассудок.

Одним дождливым днём Майло слонялся по улицам, обгладываемый хворью. На этой неделе его состояние ухудшилось, ни одно из средств Гектора не помогало, а старые нарывы, еле зажившие, кровоточили без остановки. Даже сейчас под слоями бинтов, одежды и под чумной маской он ощущал, как липкая кровь сочилась из-под кожи.

Случайные повороты привели Майло в грязный двор бедного района. Один из домов, заброшенный и несчастный, сгнивал мёртвым памятником и крошился на красные кучи кирпичей, валявшиеся вокруг него под чёрными окнами. Что люди, что вещи, что дома, все они и в смерти способны оказать услугу…

И Майло вспомнил. Эта старая развалина была одним из его местных убежищ! Как он мог забыть про него!

И это здесь он спрятал свой саквояж!

Ступая по лужам и грязи, Майло влез в разбитое окно и стал разгребать одну из множеств гор мусора. Истекавшие кровью руки резались о стекло и железо, но ему было плевать. Злобно отбрасывая прах заброшенного дома, Майло продолжал рыться до тех пор, пока не откопал знакомые ручки, а за ними и сам саквояж.

Целый… Он целый! Спасены.

Стоя на коленях, Майло обнял саквояж и зашипел от огня болезни, пылавшего внутри. Оставаться нельзя, вдруг он потеряет сознание? Вдруг его найдут неправильные люди? Поведение Гектора он хотя бы мог вычислить…

Добраться до аптеки. Вот, что нужно сделать в первую очередь.

На грани обморока Майло пробирался сквозь опускавшуюся на город темноту. Люди расступались перед ним, пугаясь маски и неровной походки. Ему было всё равно.

Себе бы сначала помочь, потом браться за других. Очень часто Майло пренебрегал этим. На сей раз, адская боль заставляла его думать лишь о собственной участи.

Только спасаясь самому, спасёшь других.

Майло ввалился в аптеку Гектора и побрёл в жилую часть дома. Быстрее, быстрее, пока не сломался! Ступени, второй этаж, дверь спальни — он на месте.

Уронив саквояж на кровать, Майло скинул пальто и жилет, сбросил маску и сам рухнул поверх одеяла. С трудом раскрыв содержимое, он вынул бутылочку с мерцающей внутри серебристой настойкой. Жидкое Серебро. Настолько густое, что и впрямь можно принять за жидкий металл.

Дело осталось за малым. Из тайного отделения саквояжа Майло извлёк шприц. Открыв лекарство, он вцедил его в шприц и морально приготовился к уколу, спрятав бутылочку среди прочих укрытых зелий.

Наконец-то. Одна инъекция — и он смело продержится ещё один или два месяца. Если только ему не придётся много тратить внутреннюю силу.

Майло задержал дыхание и воткнул иглу в ляжку. Процесс пошёл. Болезнь таяла под напором Серебра, расслабляя тело, успокаивая душу. Раны и язвы, прочерченные на его коже, сгладились и исчезли в никуда, словно их и не было никогда. Бледные щёки окрасились в румянец, и старое сердце забилось с новой силой, помолодев на пару-тройку столетий.

Тело Майло окончательно обмякло, и он погрузился в глубокий сон.

Дело сделано. Остальное неважно. Ничего не важно...

Услышав торопливый шум на втором этаже, Гектор вмиг догадался, что Майло вернулся домой. Подступал вечер, пора ужинать, и Гектор счёл разумным подождать несколько минут и позвать его спуститься в столовую.

Пройдя к двери спальни своего гостя, он опасливо толкнул её — и застыл на пороге, потеряв дар речи.

Поначалу Гектор не сразу узнал его, лишь огненно-рыжие волосы и бинты давали понять, что это по-прежнему Вестник Майло. Но лицо! И тело! Они преобразились. Это не калека с бесчисленными ранениями, а вполне здоровый человек, причём на вид ему было едва ли больше тридцати.

Невероятно!

Очень долго Гектор разглядывал спящего Майло, поражённый и восхищённый. Что же он такое выпил или принял? Майло принёс с собой целый саквояж различных склянок. Которая из них — то самое средство, которое он сам, доктор Гектор Лейн, так долго стремился открыть? Лекарство от всех болезней, дарующее дополнительные годы жизни! И всё это время подобное лекарство хранилось у этого странника, Вестника Майло!

А если он и придумал его, чтобы продлевать свою бессмертную жизнь?

А если тот рецепт, что веками хранился в семье Лейнов — сочинение Майло?

Его нужно сдержать в доме как можно дольше, пока он ни о чём не догадался. Гектору ужасно не хотелось переходить на силу.

Пока Майло медленно просыпался, громко задышав, ворочаясь на кровати, он быстро подставил к ней стул и терпеливо выждал необходимое время.

— А… это вы, мистер Лейн? — сонно спросил Майло, захлопав ресницами. — Не ожидали, правда?

Мягко сказано, подумал Гектор, но не издал ни звука. Он будто дотронулся до сокровенного артефакта, несущего в себе запретные знания, несмотря на то, что перед ним лежал простой человек из плоти и крови.

Да только человек этот не простой.

— Что ж, я снова здоров, так сказать, — продолжил Майло, тяжело дыша, — поэтому мы с лёгкостью можем начать сначала всё то, что не получалось раньше. Видите? — он махнул на маску с клювом. — Я хочу отметить, что моя маска не просто укрытие моей болезни, но и дань прошлому. В конце концов, я тоже доктор. И неважно, что доктор я во всех смыслах устаревший.

Не намекает ли он на что? Гектор не спешил судить, глубоко потрясённый непредвиденной переменой.

— В таком случае, я Вас оставлю. Как только Вам станет лучше, спускайтесь вниз к ужину. Я буду ждать.

И в знак почтения Гектор кивнул и вышел из комнаты.

Однако Майло припас иной план на этот вечер.

Хватит недосказанностей и игр в секретики. Он молчал достаточно, чтобы увидеть зримую сторону этого дома. Пора раскрыть его тайники.

Застегнув рубашку и накинув на себя жилет, подобранный с пола, Майло вынул из саквояжа припасённую склянку с кислотой и скользнул в коридор, направившись к запертой на замок двери. Вылив струйку зелёной вязкой жидкости на дужку, Майло подождал, когда железо достаточно раскрошится перед тем, как осторожно снять тяжёлый замок и положить на пол вместе со склянкой.

Вот он, главный секрет Гектора, за этой дверью. Майло смело шагнул за порог, забыв все сомнения.

На первый взгляд это была самая обыкновенная кладовая со шкафами, заполненными коробками, ящичками и бутылками, как полными, так и пустыми. В воздухе летала пыль, забиваясь в нос. Майло ступил дальше, и поток загробной энергии понёсся на него холодным ветром.

Она исходила из самого большого шкафа в комнате, чьи резные деревянные дверцы тихо мерцали от тусклого света, проникающего с коридора. Рука сама к ним потянулась, и аура усилилась, покалывая кожу. Тонкие пальцы обернули шарообразную ручку — зачем ждать, слишком долго он терпел — и тонкий женский голосок эхом задрожал над головой Майло:

«Ты нашёл нас...»

Майло согнулся в коленях, схватившись за висок. Призрачные голоса градом осыпались на него, прорывая под одеждой новые раны. Рука дёрнула шкаф, и Майло отшатнулся от хлынувшей на него волны горя и отчаяния.

Смерти, заключённые под крышку. Запертые души, утратившие покой.

Внутри шкафа в три ряда расположены похоронные урны. И все они были полными.

«Этот человек достоин наказания!»

«Он не ведает, что творит!»

«Жизнь за жизнь, смерть за смерть!»

«Отомсти за нас»...

Грудь спёрло от эмоций, что несли эти крики. Они горели ненавистью, распирали неутолённой жаждой, передавая Майло пережитую ими предсмертную боль. Одной её доли хватило, чтобы он схватился за горло, захрипев от нехватки воздуха.

Ему показали скрытое, дали прожить чужие мгновения, прочувствовать на себе, что произошло с теми, кто хранился в этом шкафу. Что-то ускользало, а что-то прочно впивалось в сознание. Крики, споры, несогласия — болезнью на болезнь. Кресло, ремни, отрава, тьма, их изнутри убивало пламя яда — и огонь внешний предавал их тела небытию, когда внутри никого не оставалось.

Он узнал всё, что желал знать.

Голоса держали его в тисках, не давая придти в себя, и успокоились лишь тогда, когда на шкаф упала чужая тень. И образы послушно растворились.

— Ну как Вам здесь? Нравится?

Дышать тотчас стало легче. Майло выпрямился, встряхнув лохматыми волосами, и мысли вмиг очистились перед лицом хозяина дома, в котором погибло немалое количество людей.

Гектор стоял в проходе со скрещенными руками, разочарованный и хмурый. Они оба лишились масок и пут обязательств.

— Можете промолчать, господин Вестник. Это риторический вопрос. Не ищите оправдания своему любопытству — я знал, что этот день, наконец, настанет.

С этим нельзя не согласиться, Майло сам ждал его. Они шагнули навстречу, и Майло скривился от презрения к этому человеку, который так ловко укрывался под титулом доктора.

Он смотрелся в разбитое зеркало, чьё отражение коверкало саму суть, само предназначение врача.

— Значит, так, доктор Лейн, — заговорил Майло с издёвкой. — Я разрываю наш уговор. Мы ничего друг другу не должны, и каждый из нас останется при своём, как только я покину Вас.

Он обошёл Гектора и хотел удалиться, однако…

— И ещё. Пожалели бы старика, доктор! Я часами способен кружить по улицам, а ему подобные прогулки определённо не на пользу.

— Это кто же здесь старик? — подытожил Гектор.

Майло понял намёк, надменно усмехнувшись.

— Возраст зачастую не имеет никакого значения. А теперь позвольте откланяться. Нам более не по пути.

И, круто развернувшись, он направился к двери.

— Я пока не прощался с Вами! — ударил по ушам голос Гектора, и что-то острое с большой силой вонзилось сзади в его шею.

Шприц. Не иначе как шприц. Разумеется.

Майло выронил саквояж и схватился за полку ближайшего шкафа.

Нельзя было так расслабляться, и неважно, что смерти не последует. Поверить, что он так легко уйдёт? Так глупо попасть в ловушку…

Силы утекали из него как реки, осушая разверзавшуюся перед ним чёрную пропасть. Ноги подкосились, когда пальцы онемели и отлипли от полки. Внутри холодело, и свет ускользал от него, как и весь внешний мир.

— Простите меня за такую грубость, Майло. Мне нужно, чтобы Вы остались. Мне… очень нужно.

Сопротивление излишне.

В конце концов, он потерял равновесие и погрузился в отравленный морок.