Глава 2

***

— Строптивая девчонка! Зря я тебя в детстве крапивой не охаживал!

Голос у папеньки страсть, какой противный, особенно, когда он злится.

— Ишь, чего удумала! Подглядывать, да подслушивать! А ежели б тебя эти басурмане увидели? Позора не оберешься!

— Может быть, у них другие обычаи, и царевны могут вместе с царями гостей принимать, — пробормотала я.

— Чего? — папенька был туговат на ухо.

— Ничего, — вздохнула я, подперев голову рукой и пригорюнившись.

Батюшка с подозрением посмотрел на меня и забегал по моему терему, приговаривая:

— Ох, доиграешься, Забава… Ох, опозоришь меня… Хватит этих пряток-игр… Решено — через недельку сыграем вашу с Полканом свадьбу, остепенишься и станешь...

— Что-о?!

Тут уж я вытерпеть не могла. И почему папенька так полюбил любой разговор сворачивать к Полкану, да свадьбе?

— Не бывать этому! — выкрикнула я, — никогда!

— Выйдешь-выйдешь, как миленькая выйдешь! — папенька, будучи росточку небольшого, глядел на меня снизу вверх, но грозно. Я немного струхнула, но на своем стояла твердо:

— Не выйду!

— Выйдешь!

— Не выйду!

— А я сказал, выйдешь!

За дверью что-то заскрипело, но мне было не до этого.

— Не выйду, не выйду, не выйду! — для пущей убедительности я еще и ногами затопала и кулаки сжала, — не пойду за Полкана и не проси!

Папенька отчего-то больше возражать не стал. Помолчав немного, он вымолвил тихим голосом:

— Ну, ладно. Тогда я сделаю так, что ты вообще никуда не выйдешь!

И, не дав мне и рта раскрыть, выскочил из терема, хлопнув напоследок дверью. Не успела я и дух перевести, как снаружи послышался грохот, оханье и пронзительный батюшкин крик: "Стра-а-ажа!"

Признаться, после ссор с папенькой я всегда чувствую себя яблочком, у которого червяк середину выгрыз — под сердцем поселяется пустота, а от злости хочется упасть на пуховую перину и зарыдать в три ручья. Но именно сейчас плакать мне хотелось меньше всего.

На столе у стены были навалены грудой чистые тарелки, чашки, и даже стоял до блеска начищенный самовар — видимо, Марфушка, черная девка, вымыла их и сдуру притащила их сюда — пообсохнуть. Она частенько так делала, я уж никак в толк не возьму, почему. Я частенько ругала ее за это, но сегодня вся эта утварь оказалась как нельзя более кстати.

Громко всхлипнув, я схватила верхнюю тарелку и швырнула в раскрытое окно. Описав красивую дугу, та ухнула вниз, и до меня донесся звон осколков.

Это мне так понравилось, что я принялась вышвыривать всю попадающуюся под руку посуду, чувствуя, как легчает на душе.

"Вот тебе, папенька!" — думала я, отправляя в полет очередную миску и представляя, как она падает на голову поганому Полкану, — "вот тебе свадьба! Вот тебе не по любви! Вот тебе..."

Тарелки тоненько звенели, разбиваясь, а на душе становилось все светлее и светлее, будто бы темная тучка гнева уползала подальше. Я даже запела что-то про свадьбу про расчету, а стопка тарелок в моих руках редела, улетая в окно.

Наконец тарелки кончились, и я подтащила к окну самовар и уже было поставила его на нижний наличник, как вдруг передо мной возникла чумазая физиономия курносого рыжего парня, висящего прямо перед моим окном вверх тормашками.

***

— Ты кто? — ахнула я, выпуская из рук самовар. Тот рухнул на пол, и с гулким стуком откатился к стене.

— Не мастак я говорить о любви, — тягуче проговорил парень, — да только редко увидишь эдакую красавицу. Иванушкой меня кличут, а ты Забава-царевна, да?

Он спрыгнул на крышу под моим окном, вздохнул глубоко и уставился на меня, словно на вазу заморскую, расписную. А я вспомнила: третьего дня наш печник Степан сломал ногу и сказал, что пришлет вместо себя подмастерья своего. Получается, что Иванушка и есть тот самый подмастерье.

Он был смешной и нескладный, с торчащими во все стороны рыжими патлами и разводами грязи на носу. Под его взглядом я зарделась, ибо редко мне доводилось слышать от чужих о своей красоте, и поманила к себе:

— Залезай в окно. Нечего крышу топтать.

В голову-то мне и не пришло, что батюшка, коли обнаружит печника в моей комнате, мигом велит ему голову снести или в масле кипящем сварить. А Иван-то и подавно об этом не подумал, раз так быстро в терем ко мне запрыгнул.

Достала я платочек и начала оттирать ему лицо от сажи. Да только чистый он был немногим красивее чумазого.

— Эх, царевна, — тяжко вздохнул печник, пока я его умывала, — тяжко вам приходится. Слышал я, как вы с государем-батюшкой ссоритесь, и так жалко мне вас стало, аж страсть. Разве это дело — дочурку единственную за такую образину отдавать!

Задел меня Ванюша за живое, я чуть было вновь не прослезилась.

— А что мне делать-то, Иван? — горько спросила я, — слышал же, наверное — испокон веков царских дочек по расчету замуж выдавали. Никто их мнением не интересовался.

— Бежать вам надо, царевна! — а глаза-то у Ванятки загорелись. — Как пить дать, бежать! Эх, кабы согласились вы стать моей женой, я бы враз вам побег устроил!

В другое время я бы не мешкая выставила бы наглеца, заявившего этакое, за дверь, то тут меня что-то будто под локоть толкнуло и прошептало: "Дело он говорит, Забава. Бежать тебе надо. Но вот как?"

***

— А давай я корабль летучий построю! — вдруг молвит Ванюшка, а сам смотрит на меня во все глаза. Я чуть не расхохоталась, кабы не чувствовала, что он говорит это очень серьезно.

"Дурачок", — хотелось молвить мне, — "ну, о каких еще летучих кораблях можно говорить? Как ты его построишь? Это же невозможно!"

Но тут уже другая мысль озарила меня, и я едва не расцеловала своего дурачка чумазого.

Это невозможно, и это замечательно!

Выпроводив Иванушку, да наобещав ему молочных рек да кисельных берегов, я распахнула двери в терем и громко заявила, зная, что батюшка и Полкан уж точно где-то неподалеку отсиживаются:

— Я выйду замуж только за того, кто построит летучий корабль!

***

Ближе к вечеру мне начало мниться, что Иванушка не так уж и плох. Конечно, он не красавец, да и семи пядей во лбу тоже не насчитывает, но гораздо лучше, чем Полкан. К тому же, я ему, кажется, приглянулась, да и мне он не противен.

Разумеется, никакого летучего корабля Иванушка не построит. Но мы отыщем другой способ убежать, ведь батюшка согласия на свадьбу с простым печником не даст. А там… Избушку срубим, котика заведем, печку поставим и будем жить-поживать. А папенька смирится.

Я и сама не заметила, как принялась по терему разгуливать, да напевать что-то про котика, да русскую печку. На сердце полегчало, однако же что-то изнутри будто бы вновь нашептывало, что что-то я неправильно делаю. Не так как надо, не того мне хочется на самом деле.

А в мысли назойливо стучался гость иноземный, пугая меня взглядом черных раскосых глаз...

… За окнами темнело. Заухали совы, потянуло свечным и лучинным дымом — в палатах зажгли огонь. Я же, наоборот, свечку погасила, да на перину прилегла, гадая, что делать дальше, да как поступать. Лежала-лежала, да и уснула.

***

Проснулась я в почти непроглядной темноте, будто толкнул меня кто. Только луна в окно заглядывала, да звезды посверкивали. Громко храпели за дверьми стрельцы, коих батюшка охранять меня поставил, да посвистывал соловей в далекой роще.

Тяжко мне стало в тереме, несмотря на распахнутое окно. Вновь на свободу потянуло — к дальним лесам и полям. Нужно будет осторожно с Иваном договориться, план придумать, как бежать будем...

Но Иван был далеко, а бежать хотелось уже сейчас. Я даже подошла к окну и вниз глянула: высоко. Коли прыгну, то и костей не соберу. Да и куда я одна денусь? Город огорожен высокой стеной, а она охраняется так, что мимо даже мышь не проскочит. Мигом меня батюшкины стрельцы поймают.

Но в тереме оставаться все равно не хотелось, и решила я хотя бы вокруг палат прогуляться. Сейчас все спят, и никто меня не заметит, а там и остаток ночи пройдет. Утро вечера мудренее.

Попробовала я дверь приоткрыть — поддалась! Значит, не запер меня батюшка, как обещал. То ли пожалел, то ли забыл.

Стрельцы, как я и думала, спали, опустившись на пол и храпя на все палаты. Что ж, тем лучше, в таком шуме никто и не услышит, как хлопнут двери, а я постараюсь к утру воротиться, чтобы панику не поднимать раньше времени. Да и стрельцов жалко — они-то не виноваты ни в чем, не хочу, чтобы из-за меня их наказали.

***

Спали стрельцы и у крыльца царских палат. Подивившись их беспечности, я проскользнула мимо и пошла прочь, глубоко вдыхая свежий ночной воздух. Огни вокруг нигде не горели, значит, мало, кто проснется, да подивится тому, что царской дочке вздумалось посреди ночи бродить.

Палаты царские ночью казались особенно большими и страшными. Слышала я сказки о чудищах, которые только ночью показываются, да хватают людей и утаскивают к себе в логово; в детстве пугала меня нянюшка сказками про толстого водяного да подружек его — старых косматых Бабок-Ежек.

"Держись подальше от речек и озер лесных, Забавушка", — говорила добрая старушка, гладя меня по голове, — "любит водяной подстерегать путников в тине и камышах. Оглянуться не успеешь, как цапнет тебя за ногу да уволочет в пучину. Знала я одну бабу — вздумалось ей на озере водицы набрать. Пошла в чащу, села на бережке и давай ведро наполнять; обернулся водяной громадным сомом, подплыл поближе да и сшиб ее в воду ударом хвоста. И поминай, как звали… Не видели ее больше в нашем городе".

"А как выглядит водяной?" — спрашивала я, обмирая от страха. Нянюшка поднимала коричневый узловатый палец:

"Похож он на огромную толстую рыбину с человечьей головой и руками. Волосы у него — это водоросли, а кожа синяя, как у утопленника. Глянет он тебе в глаза — и забудешь, зачем на озеро пришла; сама в воду прыгнешь!"

После таких сказок стала я леса бояться как огня, а длинными осенними вечерами, сидя за вышиванием, прислушивалась, как тоскливо воет что-то в далекой чаще. Уж не водяной ли это?

Разбередив детские переживания, почувствовала я себя неуютно и твердо решила вернуться к себе. Ускорив шаг, я завернула за угол и вдруг увидела, что одно из окошек на нижнем этаже палат светится!

Кому это не спится в такой час?

Не в силах побороть любопытство, я подкралась к окошку и осторожно глянула внутрь. Да это же красные палаты, куда гостей заморских поселили!

Странные они все-таки, эти чужеземцы. Чудные. Лавок да столов не признают; вон, лягушка зачем-то на пол села, на коврик какой-то, да лапы завернула так, будто крендель свить из них решила. Сидит так, читает свиток какой-то и ртом шевелит. А другой гость иноземный, что с бородкой, на месте подпрыгивает и саблей своей машет, словно с невидимкой бьется. А где же третий чужеземец?

Смешно мне стало, и я чуть было не рассмеялась, да только делать этого ни в коем случае нельзя было.

И тут я почувствовала какой-то странный запах, а вслед за ним в шею ткнулось что-то острое и холодное.

***

У страха глаза велики, и, чувствуя, как душа уползает в пятки, я подумала, что это водяной трогает меня своим мерзким холодным пальцем. Только потом, когда я услышала речь на диковинном языке, то поняла, где именно был третий заморский гость.

Сердце грохотало, как бешеное, не то от страха, не то от неожиданности, когда я отворачивалась от окошка. За моей спиной и впрямь стоял чужеземец: по-прежнему хмурый, направляя на меня свою саблю. Во рту у него была маленькая тоненькая палочка с мерцающим кончиком, от которого в ночное небо курился дымок.

Мы так и стояли, глядючи друг на друга: я боялась молвить хоть слово, а он разглядывал меня, но саблю не опускал. Вдруг он вздрогнул и, будто спохватившись, убрал ее, подумал о чем-то и мрачно спросил:

— Ты кто и что здесь делаешь?

Сначала во мне вскипел гнев: как так, обращаться ко мне, царской дочке на "ты"! Но потом я вспомнила, что он-то меня до этого не видел, а поэтому мог принять за кого угодно.

— Я Забава, — слова с большим трудом просились на язык, а голос был хриплым. И почему только я перед ним робею? — я дочь царя, к которому вы приехали.

— Ох… — теперь его брови взлетели вверх, и он мгновенно отвесил мне поклон — тот самый, когда руками в колени упираются. Наверное, у них принято так кланяться, — прошу простить меня, Забава-сан. Не думал, что в такой час здесь можно встретить… — он умолк, наверное, подбирая слово, — принцессу.

— Я гуляла, — очень хотелось повторить его поклон, но я понимала, что буду выглядеть глупо, — мне не спалось в такой час. Увидела, что у вас горит свет, вот и не сдержалась. Уж больно интересно было взглянуть на иноземцев, ибо нечасто мне это удается.

Когда я волнуюсь, я начинаю быстро говорить. Сейчас я очень волновалась, и слова выпрыгивали, как ополоумевшие кошки, да еще и голос стал еле слышным к концу фразы… Немудрено, что чужеземец поморщился — наверняка, и не разобрал, что я лепетала.

— Не думал, что это может быть интересно, — вежливо сказал он, не сводя с меня хмурого взгляда, — мы не привыкли рано ложиться, и Кондо-сан решил поупражняться с катаной, а Судзимару-кун — разобраться с перечнем наших товаров, которые мы можем вам предложить.

Ох, ну и имена же у них!

— У лягушки есть имя? — искренне удивилась я и прыснула. — Странные у вас ученые звери — и разговаривать умеют, и в одежде ходят, так еще и читать умеют, и имена носят!

— Забава-сан, — сдавленным голосом сказал иноземец, — вы никогда не слышали про аманто? У вас их нет?

Я поняла, что сказала что-то не то, и очень смутилась.

— А кто это — аманто? — спросила я, чтобы сгладить неловкость.

Чужеземец вынул изо рта свою дымящуюся палочку, выдохнул клуб дыма и поведал мне удивительные вещи.

В их стране, что называется Эдо, всем заправляют аманто — что-то, вроде разумных зверей. Кто они такие, я до конца не поняла — заморский гость сказал, что они прибыли с других звезд, но я не поверила. Как это — прибыть со звезд? На чем?

— У них есть огромные летающие корабли, — терпеливо пояснил иноземец, — Забава-сан, что с вами?

Наверное, я слишком сильно побледнела. Летучие корабли? Они существуют?!

— Конечно, — удивленно сказал чужестранец, когда я задала этот вопрос, — на одном таком мы и прибыли. Он ждет нас неподалеку, и, когда мы закончим переговоры с вашим государем, то улетим обратно в Эдо.

Его низкий голос доносился до меня, как из-под плотного одеяла. Значит, построить летучий корабль можно. Если Полкан прознает о нем, он попытается получить его, а потом и меня впридачу.

— Инозе… — начала я и запнулась, с ужасом вспомнив, что его имени я так и не запомнила, а он и не представлялся заново.

— Меня зовут Тоширо Хиджиката, — подсказал мне чужеземец. Теперь он смотрел на меня, как на диковинного зверька, — зовите меня просто Тоши, Забава-сан.

— Тоши, — прошептала я и, забывшись, схватила его ладонь двумя руками, — умоляю, не говорите никому в этих палатах о том, что у вас есть такой корабль! Не спрашивайте, почему, просто выполните эту мою просьбу!

Тоши изумленно посмотрел на меня, а потом перевел глаза вниз, и только тогда я сообразила, что натворила. Ойкнув, я отпрянула от него и прижала ладони к пылающим щекам.

— Кажется, мне пора, — сбивчиво пробормотала я, мечтая провалиться сквозь землю.

Тоши сделал шаг ко мне и открыл рот, собираясь сказать что-то, но я уже не слушала его. Путаясь в широком сарафане и всхлипывая от стыда, я помчалась прочь.