Часть 4.

Держаться за воздух,

За острые звёзды,

Огромного неба

Коснуться рукой…

Би-2

1.

Было тихо, даже ветер, что рвал с деревьев оставшиеся золотистые листья, стих, разогнав тучи. Высоко мерцали холодным – почти колдовским – огнём звёзды. Город замер – в последние дни мало кто решался гулять по улицам в тёмное время. Хоть беспорядков и не было, но люди здраво опасались. В залах самых шумных в обычное время баров, кабаков и таверн тоже было тихо – немногочисленные посетители вели себя спокойно, постояльцы не выходили из своих комнат.

На постоялом дворе «Ржавая подкова от хромой лошади» тишина была густой, как сироп, и тяжёлой, будто свинец.

Выйдя из своей комнаты, Энервейт Си’Шарт прошёл дальше по коридору и, приоткрыв дверь, заглянул в комнату. Он хотел увести колдунью и отправить спать, иначе она загонит себя. Но девушка уже спала: сидя на стуле, но положив голову на сложенные на постели руки.

На пару мгновений мужчина замер.

В последние дни колдунья заметно осунулась и похудела, под глазами у неё залегли тени, а сами глаза затуманились. Было больно смотреть, как она чахнет – увядает прямо на глазах вместе с раненым колдуном.

Подойдя к постели, он хотел поднять девушку на руки и унести, как заметил, что по руке её гладит лежащий на постели колдун и смотрит на неё больными глазами, и во взгляде его читается нежность. В следующий момент он смотрел уже на пирата, и губы его дрогнули в жалком подобие улыбки. И что-то щёлкнуло в голове пирата – он понял, что колдун отнюдь не идёт на поправку, что он прощается.

— Скажи ей, что я её люблю, — с трудом подняв руку, он коснулся её волос. – Не хочу её будить – она и без того измучена, — голос его был тих и больше походил на шёпот.

Энервейт нашёл в себе силы лишь на то, чтобы кивнуть.

Колдун облегчённо вздохнул, точнее попытался – из груди его вырвался хрип. Он бросил последний – действительно прощальный взгляд на девушку, и в этот самый момент она подняла голову и посмотрела на него, не осознавая до конца, что происходит. Миг – его глаза полыхнули стальной серостью, и сам он рассыпался серым прахом.

— Нет… — прошептала она, глядя на пустую, но ещё хранящую тепло, постель. – Лях, нет! Ты же не мог… НЕТ!!! – она вскочила, в глазах её завертелась яростная метель колдовских искр. – Я же обещала тебя спасти! – она взвыла и рванулась из рук пирата, который успел схватить её, чтобы она не навредила себе и не разнесла всё вокруг.

Ей было больно, по-настоящему больно, ведь Лях был ей братом – настоящим братом по колдовской силе. И теперь его не стало. Мало того, она же действительно обещала, что он выкарабкается, что она его вытащит…

Её крик, похожий на вой раненой волчицы, привёл в комнату остальных, находившихся в соседних номерах.

Граф, вбежавший в комнату, замер, не понимая, что произошло, но пират не дал ему времени на обдумывание.

— Не стой столбом! – рыкнул он, и граф, не раздумывая, обнял рвущуюся из рук пирата колдунью.

Из глаз её вместо колдовских искр брызнули слёзы, и она прижалась к мужчине, хватаясь за его плечи, как утопающий за последнюю соломинку.

Гладя её по спине и волосам, Спириан словно убаюкивал девушку, но она не успокаивалась.

В дверях комнаты стояла жена графа и тоже тихо плакала, она не рыдала, нет – из глаз её просто катились слёзы. Ведь она привыкла к этому весёлому, вечно улыбающемуся парню с неожиданно серьёзными серыми глазами.

— Идём, — Энервейт привлёк её к себе и увёл, осторожно прикрыв дверь. – Идём…

2.

Отступление второе: несколько дней назад

Захват власти прошёл, как по нотам. Всё произошло так, как и планировали. Даже жертвы были минимальными. Ранним утром – до того, как был произведён прокол пространства до столицы королевства – пираты взяли вторую, её ещё называли морской, столицу королевства – город-порт Амбероу. Собственно, именно для этого и требовались пиратские корабли. Королю об этом стало известно как раз к моменту штурма дворца.

Король Заккери II был умён и, видя, что его положение ухудшается, решил не лить кровь попусту и сложить оружие. После этого было подписано его отречение, и он вместе с женой и сыном уехал из столицы в направлении восточной границы.

Немалую роль в произошедшем сыграло участие троих колдунов. Их прикрывали и защищали бойцы, чтобы, не дай Святая Троица, никто из них не пострадал.

Ляху не повезло. Он наткнулся на одно из охранных заклятий. Бойцы, что шли рядом с ним, погибли сразу же. Лях успел поставить слабую защиту на себя, но это его не спасло – дворцовые охранные заклятья оказались качественными.

Залейн в то время была в противоположной стороне замка. Окружающие в страхе отшатнулись, когда от неё вокруг распространилась волна неконтролируемой силы. Придя в себя, они увидели лишь её спину – девушка со всех ног неслась в сторону, куда её звало чутьё, кляня себя за то, что не отговорила друга участвовать. Ведь она чувствовала – знала, — что с ним случится что-то плохое. Но она и предположить не могла, что настолько.

Своего давнего друга она нашла лежащим на полу без сознания с льющейся из носа и ушей кровью. Его светлые волосы уже слиплись от неё и потемнели, а сам он был бледным, как утопленник. Прибежавшие следом за девушкой мужчины помогли ей унести его в безопасное место. К тому времени бой прекратился. Но Залейн было на это наплевать – она пыталась сделать хоть что-нибудь, но смогла лишь только остановить кровотечение. Она не знала, на какое заклятье наткнулся её друг, и поэтому не знала, как его лечить.

Следующие несколько дней слились для молодой колдуньи в одну дикую гонку, наградой в которой была жизнь светловолосого колдуна.

Окружающие не стали ей мешать, хотя и видели, что Лях совсем плох и одной ногой в могиле. На самом деле они сами верили, что она его вытащит, ведь колдовство способно творить чудеса. Но с каждым днём колдунья становилась всё мрачнее, и сама стала походить на своего больного друга. От слишком большого систематического оттока энергии глаза её затуманились и стали страшными омутами, которые затягивали вглубь себя, грозя никогда больше не отпустить в реальность.

3.

После смерти колдуна Залейн целые сутки ни с кем не разговаривала и бродила, словно призрак прежней себя – будто бы вместе с Ляхом и её душа рассыпалась серым пеплом. Взгляд её был усталым. Она действительно устала – устала терять друзей, устала сдерживать себя в присутствии Спириана, устала улыбаться. Столица зажила обычной жизнью, забурлила, как большой котёл, а колдунье хотелось покоя – тишины.

— У неё такой вид, будто она хотела бы рассыпаться пеплом вместо Ляха, — сказала Вирджиния Энервейту, когда в окно увидела сидящую на заборе и вертящую в руках квадратик амулета колдунью.

— А она и хочет, — он тоже подошёл к окну и посмотрел вниз.

— Но ведь она не виновата в его смерти!

— Она его любила, он был ей братом — её семьёй, а таких людей терять больнее всего, — глаза его блеснули и он посмотрел на девушку. Она всё также смотрела на колдунью. – Не жалей её – она не заслуживает жалости, — после его слов она перевела взгляд на мужчину.

— Я ей сочувствую, — возразила она.

Пират фыркнул и обнял её. Так они и стояли, пока девушка не всхлипнула и не спрятала лицо у него на груди.

— Что такое? – он попытался её отстранить, чтобы посмотреть в глаза, но она только сильнее прижалась. Тогда Энервейт погладил её по волосам. – Почему ты плачешь?

— Я не хочу без тебя, — спустя какое-то время произнесла она и подняла голову.

Пират грустно улыбнулся и стёр солёные следы от слёз с её щёк.

— Я обещаю, что покажу тебе море. Ты мне веришь?

— Но…

— Веришь? – требовательно повторил он.   

— Верю.

— Верь.

4.

В столице лил дождь – с самого утра. Лил и не собирался прекращаться. В небе над городом висели свинцовые тучи. Изредка всю округу освещали вспышки молний и сотрясали громовые раскаты, от которых выли бродячие псы и в страхе ржали лошади.

На улицах было пустынно. Спасаясь от сырости, люди запирались дома, разжигали камины и печи, закутывались в тёплые вещи и пили горячий чай и глинтвейн.

Граф О’Шээри завтракал в нижнем зале постоялого двора в компании своей жены и пирата. Разговоров не было. В воздухе висела тяжёлая и тягучая тишина.

Спириан смотрел на свою жену и не видел её. Он думал о молодой колдунье и с ужасом понимал, что не сможет никуда её отпустить. Он боялся, что она погибнет – рассыплется серым прахом, развеется по ветру. И станет только воспоминанием.

Его тяжёлые мысли прервали шаги – к их столу подошла колдунья. Она больше не выглядела призраком, но в глазах её всё ещё плескалась тоска.

— Вейт, — обратилась она к пирату, — если ты не против, мы уезжаем. Завтра.

Она не могла больше находиться в этом городе. За последние годы она отвыкла от постоянной суеты и сутолоки, каменных домов и широких мощёных булыжниками улиц. Нет, это не значит, что она не сходила с корабля на берег, но прогулки по городу не длились долго. Она привыкла к морю, к тихому шороху волн о борт, к редким крикам чаек, к хлопанью парусов и скрипу канатов.

Пират с непониманием посмотрел на неё, желая увидеть её глаза, но она уже отвернулась и зашагала к выходу из зала.

— Там же дождь льёт, как из ведра, — испуганно и растерянно прошептала Вирджиния.

— Залейн, – громко окликнул её граф, но она даже не обернулась – так и вышла прочь под дождь.

5.

В эту ночь графу снова не спалось. Ворочаться в постели и смотреть в потолок ему быстро надоело, и он, непроизвольно ёжась, когда ноги касались холодных досок пола, подошёл к окну, распахнул его настежь и глубоко вдохнул холодный воздух, щедро приправленный недавно закончившимся дождём. По небу всё ещё ползли тяжёлые облака, но в редких просветах можно было разглядеть привычные глазу созвездья. С главных улиц доносились звуки жизни, а здесь – в небольшом дворе постоялого двора – было тихо.

Присев на подоконник, граф запрокинул голову, чтобы упереться в раму, и прикрыл глаза, жалея, что не курит… трубка бы сейчас не помешала, а табачный дым помог бы расслабиться и сбросить напряжение всех этих длинных – несомненно, самых длинных в его жизни – дней.

Глубоко уйдя в собственные мысли, мужчина не заметил скользящих шагов в коридоре и поэтому вздрогнул, когда раздался стук в дверь.

В коридоре стояла колдунья – с влажными волосами и странным взглядом исподлобья. Глаза её мерцали в темноте потусторонним серым светом, отбрасывая на щёки причудливые тени. Она молчала.

Ведь она шла к нему, чтобы всё рассказать – просто рассказать и уйти – теперь уже навсегда. Она решила это, бродя по пустынным улочкам города, обходя шумные проспекты. Но решительность её улетучилась, пока она поднималась по лестнице, пока подходила к нужной двери, пока та открывалась. И поэтому теперь молчала. Боялась, сама не зная чего, и молчала, глядя на мужчину и борясь с желанием просто притянуть его к себе и поцеловать – грубо, чтобы до крови, долго, чтобы дыхания не хватало, глубоко, говоря этим поцелуем «мой».

Граф не видел этих чувств ни на её лице, ни в глазах – слишком хорошо девушка научилась притворяться, слишком хорошую маску носила – настолько хорошую, что даже сама порою не знала, маска это или истинное её лицо.

— Залейн, — начал он хриплым отчего-то голосом, — ты что, только вернулась?

Девушка продолжила молчать. Она просто не услышала его вопроса – задумалась о том, что же будет, если она всё-таки отпустит себя, ослабит контроль. И колдунья вздрогнула, когда мужчина, так и не дождавшись от неё хоть какой-то реакции на свои слова, коснулся пальцами её лица.

— Ты в порядке? – когда она посмотрела именно на него, а не сквозь, спросил граф.

— Я… да, я в порядке, — сбивчиво пробормотала она и встряхнула головой, после чего развернулась, чтобы уйти.

Нет, нельзя так, нельзя просто подойти к нему и поцеловать. Тогда нужно сначала рассказать – всего-то три слова, но… как же сложно! А на щеке всё ещё чувствовалось прикосновение его тёплых пальцев.

— Зачем ты пришла? – он не дал ей уйти – аккуратно взял за руку и развернул к себе, заглядывая в глаза.

Он и сам не понимал, что делает, но это казалось до ужаса правильным.

— Зачем? – шёпот на грани восприятия и долгий взгляд в самую глубину колдовских глаз.

Чтобы сказать, что люблю тебя уже много лет…

Она не сказала, только подумала, но граф не мог слышать её мысли, а дальше мыслей она эти слова не пустила. Так и оставила внутри – только своей тайной.

— Чтобы попрощаться, — с трудом справившись с эмоциями, ответила она. – И… попросить, — желание было спонтанным, она даже подумать не успела, как произнесла, — можно я останусь на эту ночь? Я… я не хочу видеть кошмары, — это было правдой – отчасти, ложью – тоже отчасти.

Зачем она хотела остаться? Чтобы действительно оградить себя от кошмаров – предчувствие, что этой ночью ей присниться кошмар съедало её с момента пробуждения. Но ведь это будет так сложно – просто лежать рядом и чувствовать его тепло.

— Конечно, — улыбнулся граф и посторонился, пропуская её в комнату.

Несмотря на все опасения, колдунья уснула, стоило её голове коснуться подушки. Уже во сне она подобралась под бок к графу, которому было не уснуть. Спириан лежал, перебирал пальцами прядки её волос и смотрел в потолок, чувствуя её дыхание на своей шее и слыша размеренное биение её сердца. Он не замечал, как бежит время.

Уже ближе к рассвету, когда сумерки сгустились в последней попытке удержаться, когда сон самый глубокий, сердцебиение колдуньи участилось, и она заворочалась в постели, выведя мужчину из лёгкой дрёмы.

Ей снился кошмар. И в нём она одного за другим теряла близких ей людей, не успевала, не могла их спасти. Раз за разом, одного, второго….

— Риан… — в шёпоте её было столько боли, что граф даже растерялся, а потом обнял её, привлекая к себе, укутывая в свои объятия, стараясь спасти от кошмаров. И девушка, чувствуя его тепло, его присутствие, успокоилась.

Она, не просыпаясь, обняла его в ответ и, уткнувшись носом ему в шею, прошептала несколько слов, от которых сердце графа «споткнулось», замерло, пропустив удар, и сорвалось в карьер.

И наступило утро.

6.

Наступившее утро не принесло ничего хорошего – небо снова закрыли грязно-серые облака, пылил мелкий противный дождь, северный – уже по-настоящему зимний – ветер пробирал до костей, заставляя ежиться и плотнее заворачиваться в куртки и плащи. Лошади стригли ушами и всхрапывали, не желая оставаться на этой мерзкой погоде да и вообще трогаться в путь. Но путникам было наплевать на желания лошадей.

Собственно, Энервейт Каре Си’Шарт был бы не против остаться, но колдунья была неумолима – сама подняла его ни свет, ни заря. Пират заметил её нервозность и даже подумал, что это похоже на бегство. Он и сам не успел попрощаться с Вирджинией – она так и осталась спать в разворошённой постели, обнимая подушку. Но исправлять что-то было уже поздно.

Спириан проснулся в пустой кровати, с трудом продрав глаза, но с чётким осознанием, что нужно встать. До конца не осознавая реальность, он умылся и лишь после этого понял, что ещё раннее утро, а колдуньи уже нет.

Осознав эту простую истину, он отбросил полотенце и бросился вниз, уже зная, что увидит, и надеясь лишь на то, что он не опоздал.

Не опоздал – колдунья только примеривалась забраться в седло.

— Залейн, — окликнул он её. Девушка, уже поднимавшаяся на лошадь, пошатнулась, но удержала равновесие и оказалась-таки в седле, только после этого посмотрев на мужчину, что стоял на крыльце. – Бежишь? – насмешливо произнёс он, хотя было горько, что она решила вот так вот – тайно уехать.

— Мы уже попрощались, — возразила она дрогнувшим голосом.

Мужчина это заметил. Он медленно подошёл к лошади и одним движением стянул не успевшую ничего понять колдунью вниз, но не опустил на землю – так и оставил у себя на руках. От его взгляда ей хотелось провалиться сквозь землю – было действительно стыдно за свой трусливый поступок, но она просто не могла его разбудить, когда проснулась в его объятиях.

— Залейн Хром, — начал он, — я, Спириан О’Шээри, здесь и сейчас, находясь в здравом уме и твёрдой памяти, — на самом деле он понимал, что звучит это смешно, и сам еле сдерживался, чтобы не улыбнуться или же того хуже рассмеяться, — при свидетелях, говорю тебе, ведьма, что тоже тебя люблю, — и только после этого поставил её на землю, но ноги девушку подвели – она покачнулась и вцепилась в седло стоящей рядом лошади, огромными глазами глядя на серьёзного графа, в глазах которого светилась улыбка.

Когда первый шок от услышанного прошёл, колдунья нахмурилась:

— Тоже? Что-то я не припомню, чтобы говорила тебе о любви!

— Это ты не помнишь, а я помню, — усмехнулся он и взял её лицо в свои ладони, всматриваясь в её глаза.

Раздался далёкий раскат грома, отчего лошади пронзительно заржали и стали стричь ушами. А на крыльцо в наспех натянутой одежде выбежала девушка с рассыпанными по плечам светлыми локонами. Замерев на мгновение, она сбежала по ступеням и влетела в объятия пирата, обвив руками его шею и прижавшись лбом к его лбу:

— Ты же обещал мне… обещал… обещал! – шептала она, глядя в его глаза. – Обещал показать море! – она не обращала внимания ни на моросящий дождь, ни на пронизывающий до костей ветер, ни на присутствие графа.

А он стоял всё также близко к колдунье и наблюдал.

— Что ж, — произнёс он достаточно громко, чтобы занятые друг другом Энервейт и Вирджиния его услышали, — быть может, это к лучшему.

От его слов девушка в руках пирата вздрогнула и резко обернулась, глядя на него испуганными глазами.

— Спириан, я… — она уже начала оправдываться, но граф покачал головой:

— Не нужно.

И тут вперёд выступила колдунья.

— Вирджиния, подойди пожалуйста, — мягко произнесла она, глядя куда-то в пустоту мерцающими сталью глазами с расширенными зрачками. Девушка, оглянувшись на пирата и дождавшись его кивка, послушалась.

Она боялась – мало ли что взбредёт в голову колдунье. Да и пират тоже заметно напрягся – кто знает, какие мысли сейчас в голове его давней знакомой. Спириан тоже внимательно следил за происходящим.

А Залейн… она соединила руки графа и его жены, и волосы её взметнулись от порыва невидимого ветра. Одновременно с раскатом грома и вспышкой молнии глаза её сверкнули, и на ладони ей легли венчальные серьги.

— Вот, держите – на память, — она протянула им серьги и насмешливо посмотрела на уже бывших мужа и жену. – Что? Неужели я не угадала? Мне вернуть всё на свои места? – и дзинькнула серьгами, приподнимая брови.

— Ни в коем случае, — раздался голос Энервейта, и пират обнял Вирджинию за талию, притянув к себе и уложив подбородок на её плечо. – Это то, что нужно, но… как?

— А ты внимательнее присмотрись к тем, кто проводит венчание, — хмыкнула колдунья и вложила по серьге в ладони безмолвного графа и его бывшей жены. – У них глаза серо-голубые.

Пират улыбнулся, а девушка в его объятиях фыркнула и рассмеялась – светлым, искренним, заразительным смехом. Развернув её к себе лицом, Энервейт убрал спутанные прядки её волос от лица и поцеловал, не желая больше сдерживать себя.

— Нда… — протянула колдунья, и почувствовала, как граф обнимает её со спины. – Спириан?

— Я правда тебя люблю.

— И я тебя люблю.

Они стояли и улыбались под хмурым осенним небом на пронизывающем ветру, а где-то совсем рядом уже лил дождь.

Эпилог

«Жизнь может сложиться совсем не так, как ты планируешь. Чаще всего именно так и случается. Но не всегда эти неожиданности неприятны.

Я убедилась в этом на собственном опыте. И теперь, был бы у меня шанс прожить жизнь заново, я прожила бы её также.

Ведь только благодаря этому я узнала множество новых людей, нашла друзей, узнала, что такое настоящий враг и соперник.

Мне нравиться то, что есть у меня сейчас, хотя я и лишилась имени, наследства, привилегий… лишилась всего. Но я обрела намного больше: дружбу, любовь, дело, которое мне нравиться….

Я люблю Вейта, и этим всё сказано. А он любит море. И хоть меня часто пугает эта громада без берегов, я тоже, наверное, его люблю. В конце концов как можно не влюбиться в эти малиновые рассветы, в этот свободный ветер, что раздувает паруса, в это шелест волн о борт корабля, что несётся вперёд, рассекая водную гладь… Как можно не влюбиться в его «Чайку»…

Той осенью колдунья сделала мне самый дорогой подарок, который я только могу себе представить: она разорвала мою клятву, данную на венчании. Она сделала это с лёгкостью. И пусть она руководствовалась только своими желаниями, я всё равно безмерно ей благодарна.

Я счастлива за них со Спирианом. Они великолепно смотрятся вместе и заслуживают друг друга, как никто больше. Эти двое с самого начала должны были быть вместе, даже Вейт так считает.

Теперь всё стало-таки на свои законные, предначертанные Святою Троицей места и вряд ли что-нибудь сможет сдвинуть реальность с места…»

Из дневника Вирджинии Си’Шарт, бывшей О’Шээри