Глава 10

Йи-Джен долго не могла поверить, что им больше ничего не грозит. Сомневалась, вылезала на крышу, смотрела на холмы и прислушивалась к стрекоту флюгеров. Каждый миг ждала, что сейчас маховики завертятся, а хрустальные бусины зазвенят, предупреждая. Но за всю весну поющая машина ожила лишь трижды. Один раз пришло письмо для деревенского старосты, потом – послание для Титэи. А третье письмо было адресовано Риэ. Он вздохнул, прочитав его, и сказал: «Напишите в ответ, что я скоро вернусь. Но не сейчас, задержусь еще немного».

Риэ медлил до самого лета, со дня на день откладывал отъезд, и поэтому Йи-Джен не могла успокоиться. Ведь он говорил, что вернется к своим книгам, когда минует опасность.

– Он просто не хочет уезжать, – сказал как-то Криджи.

В тот день они сидели на крыше маяка, почти на краю, возле западного флюгера, самого беспокойного и юркого. Это место успело стать любимым и привычным. Здесь Криджи и Йи-Джен почти каждый вечер провожали солнце. Смотрели, как темнеет небо и море – то спокойное, то игривое, то бурное.

– Здесь слишком мало книг, – покачала головой Йи-Джен. – И не такие, как он любит. Никаких легенд и сказаний.

– Да, – согласился Криджи. – Но все равно ему тут нравится.

Риэ жил с ними в башне – ночевал в бывшей комнате Титэи, – но вел себя как гость, не пытался придать жилищу свои черты. И с Йи-Джен и Криджи держался теперь на равных, словно они, поселившись в маяке, сразу повзрослели. Может, так и случилось? Каждое утро Йи-Джен смотрелась в зеркало, но ее кожа все еще оставалась светлой, а глаза – фиолетовыми.

С того дня, как Титэа оставила на холмах морское благословение, Риэ все дальше стал уходить от башни и возвращался лишь к вечеру. Порой приносил с собой причудливые камни, обточенные волнами, и обломки раковин. Раскладывал их на земле возле крыльца. «Море тоже рассказывает легенды, – сказал он однажды. – Я, кажется, начинаю понимать его речь».

Хотя мысли об опасности не отступали, Йи-Джен наслаждалась каждым днем весны. Вместе с Криджи бродила по холмам. Разглядывала цветы: видела те, что росли и возле родного города, и те, чьих имен не знали ни она, ни Криджи.

Во время отлива море обнажало скалы, туда можно было забраться, сидеть, держась за руки, и смотреть на горизонт. Думали ли они, сидя на разрушенной стене возле Старой Заводи, что окажутся в дальних краях, у океана? От этих мыслей щемило в груди. Вспоминался запах реки, горьковатый аромат первоцветов и смех мамы. Смеется ли она теперь также беззаботно? Едва ли. Думать об этом было больно. Тянуло вернуться в башню, написать особыми знаками на восковом барабане: «У меня все хорошо, не волнуйся обо мне», и доверить послание ветрам.

Но Йи-Джен сдерживала порыв, – ведь в памяти тут же всплывало лицо дедушки, лживая улыбка его помощника, приглушенное обсуждение ритуала. И желание послать весточку тут же таяло. Нужно скрыться, исчезнуть, чтобы в старом доме больше никто ничего не узнал о Йи-Джен.

Весна пролетела чередой надежд и страхов. Зимние звезды опустились к краю неба, а летние каждую ночь расцветали все ярче, – огромные, лучистые гроздья света. Ветра доносили дальний зной, обещали жаркое лето. В воздухе плыла сладкая пыльца, мешалась с морской солью.

В один из таких дней Риэ сказал:

– Теперь я точно спокоен. Сегодня отправлюсь обратно.

Сперва Йи-Джен показалось, что эти слова – обрывок сна. В полдень, ища прохладный уголок, она забралась за синюю занавесь, устроилась на кровати под окном. Пыталась читать записи о течениях ветров, но сама не заметила, как задремала. А теперь встрепенулась, поспешно села, протирая глаза. Ветер шуршал страницами, а снаружи доносился шум волн и крики чаек. Йи-Джен уже решила, что ей и вправду все приснилось, но тут услышала тихий голос Криджи:

– А я думал, вы полюбили море и хотите остаться тут.

Риэ засмеялся, гулкое эхо подхватило звук шагов, отразило от стен. Когда Йи-Джен вынырнула из-за занавеси, в комнате был лишь Криджи. Он стоял возле стола, заваленного папками и книгами.

В последние дни Криджи только и делал, что перебирал пожелтевшие бумаги, изучал зарисовки и заметки. А потом вдруг вскакивал, звал: «Пойдем наверх!» Выбравшись на крышу, замирал на миг и тут же вскидывал руку. «Смотри, это северо-западный ветер! Чувствуешь?» Йи-Джен повторяла его жест – каждый раз боялась, что не сможет прикоснуться к ветру, но поток сам ложился в ее ладонь. И вдруг будто становился видимым, – Йи-Джен различала, откуда он течет, как крутит флюгеры, где сталкивается с другими ветрами. «Они живые», – зачарованно говорила Йи-Джен, и Криджи кивал, соглашался: «Живые».

Но сейчас взгляд у Криджи был растерянный, удивленный. Йи-Джен молча подошла, встала рядом, и тут снизу донесся голос Риэ:

– Да, но не все так просто.

Вскоре показался и он сам, уже готовый отправиться в путь: в дорожной одежде, тяжелых ботинках и с набитым мешком за плечами. В руках держал две толстые книги и потрепанную тетрадь.

– Я не собирался долго жить в Торге-на-Перекрестке, – сказал Риэ, словно извиняясь, – хотел летом уйти. Но убегать так поспешно – нет, я не могу. Я столько оставил недоделанного. Нужно вернуться в библиотеку.

Йи-Джен кивнула. Вспомнила его мастерскую, пропахшую клеем и пылью. Вспомнила стеллажи, заставленные множеством книг. Наверное, для Риэ они тоже живые, как для них с Криджи – ветра.

– Это тебе, линш, – сказал Риэ и осторожно опустил на стол книги и тетрадь. – Может быть, Нри-Крия и не одобрит это, но его тут нет, а ты уже скоро станешь взрослой. Вот эта книга – словарь. Я составлял его с тех пор, как покинул горы. Какие-то страницы могут быть перепутаны, я вклеивал впопыхах. Но ты разберешься, я уверен.

Йи-Джен провела по корешку кончиками пальцев. Всю эту книгу Риэ написал сам? Собрал и истолковал все слова?

Криджи восхищенно вздохнул, прошептал:

– Вся речь в одной книге!

И Риэ тут же взмахнул рукой и ответил:

– В двух. Во второй я попытался объяснить, как устроен наш язык, как слова держатся друг за друга и каким подчиняются законам. А в этой тетради, – Риэ коснулся потертой обложки, потом прижал ладонь к сердцу и замолк на миг, – здесь я записал на языке гор то, что отличает нас от других народов. Если что-то в себе самой будет непонятно тебе, Йи-Джен Айри, то мои записи смогут помочь. Надеюсь, что смогут.

Йи-Джен опустила глаза, не зная, как благодарить и как совладать с чувствами. Отец научил ее лишь немногим словам и рассказал только о том, как становиться незаметной. А Риэ так легко отдает ей книги, которые создавал несколько лет.

– Спасибо, – проговорила она наконец. – Такой огромный труд…

– Тебе нужнее, – сказал Риэ. – Тебе и твоим детям, которые родятся здесь, вдали от гор.

Солнце уже клонилось к западу, но Риэ не захотел ждать следующего дня. Отказался и заглянуть в деревню, поискать попутчиков. Йи-Джен с Криджи отправились проводить его до тропы. Все трое шли молча, песок хрустел под ногами, а прибой разбивался о камни. Море дышало прохладой, отгоняло жару. Лишь глядя, как дрожит над холмами марево, Йи-Джен вспоминала, что уже лето.

Уже лето, а она все еще не стала взрослой.

Йи-Джен мотнула головой, пытаясь избавиться от этих мыслей. И без того грустно, что Риэ уходит, незачем еще и мучить себя пустыми страхами.

Криджи, шедший впереди, сбился с шага, обернулся к ней. Его глаза были сейчас темными, как отражение моря. Криджи тоже было грустно.

– Все хорошо, – сказала она и крепко взяла его за руку. – Идем.

Титэа ждала их там, где тропа разделялась на две: одна убегала к храму, другая карабкалась на холм. Титэа сейчас совсем не походила на жрицу. Обычная девушка в простом длинном платье, с мокрыми незаплетенными волосами. Но Йи-Джен знала, что Титэа не просто купалась в море. Она ныряла за жемчугом, искала его среди камней и стен затонувшего города. «Море говорит мне, в какой день и час отправляться на поиски, – объясняла она. – Я никогда не возвращаюсь с пустыми руками».

– Я боялся, что не застану тебя в храме, – сказал Риэ. Его рука взлетала, рассекала воздух, повторяя и усиливая слова. Объяснил ли он в своей книге и эти жесты, второй язык горного народа? – Не хотел бы уйти, не попрощавшись.

– У меня подарок для тебя, – сказала Титэа. Подняла руку и медленно разжала пальцы.

На ладони лежала жемчужина, большая, золотистая, будто впитавшая солнечный свет. Риэ осторожно взял ее и проговорил:

– Настоящее сокровище. Я буду беречь ее.

Прощальные слова и пожелания доброго пути казались неуклюжими и пустыми, но Йи-Джен произнесла их, эхом повторила за Титэей и Криджи.

– Удачи вам, – сказал Риэ, – Титэа, Чету, линш. До встречи!

Поправил заплечный мешок и зашагал вверх по тропинке. Воздух дрожал вокруг него и, казалось, готов был расступиться и скрыть, сделать невидимым. И тогда Йи-Джен не удержалась и крикнула вслед:

– А что значит это слово, «линш»?

– Оно значит «сестра», – ответил Риэ, обернувшись на миг.

А потом помахал рукой и продолжил путь.

Титэа вернулась в храм, а Йи-Джен с Криджи отправились обратно, к маяку, но не по берегу, а по холмистому бездорожью. Шли, раздвигая высокие травы, срывали цветы, чтобы поставить потом в кувшин на окне. Солнце опускалось все ниже, тени тянулись дальше, теплый ветер вздыхал, ерошил волосы. Маяк был уже близко, возвышался впереди, высокий и гордый.

– Я тоже хочу выучить язык твоего народа, – сказал Криджи. – Чтобы говорить с тобой и на нем.

Йи-Джен засмеялась и ответила с притворным возмущением:

– Не одна же я буду его учить! А еще я доучу лесную речь, и мы будем знать три языка.

– Да, – мечтательно согласился Криджи. – Язык леса, язык городов и язык гор. Мы сможем писать письма на всех трех языках!

Йи-Джен почувствовала ясно, как никогда прежде: вот место, где сходятся все дороги. Сюда прилетят вести из дальних краев, здесь зазвучит любая речь, здесь никто не будет чужаком и полукровкой. Безопасная гавань, конец странствий и начало новой жизни.

– Это правда наш дом, – прошептала она и остановилась, глядя на маяк. – И никто нам здесь не страшен.

Криджи обнял ее. Они стояли молча и смотрели, как вечернее солнце золотит стены башни, а неутомимое море гонит волны на берег. А когда небо окрасилось алым, Йи-Джен взяла Криджи за руку, улыбнулась и сказала:

– Пойдем домой.