Глава 1

В этот день пришло послание.

Маяк ветров ожил: завертелись флюгеры, запели колокольчики под крышей. Сталкиваясь и расходясь, зазвенели бусины и, вторя им, пришли в движение механизмы за резной перегородкой. Игла опустилась на восковой бок барабана, принялась вычерчивать мелодию.

Тому, кто отправил послание, повезло – маяк ветров сегодня не пустовал. Титэа поднялась сюда вечером, проверила и смазала узлы и шестеренки поющей машины, а потом выбралась на крышу, осмотрела флюгеры, один за другим. Все было в порядке – лишь на крыле западного маховика разрасталось пятно ржавчины. «Нужно заменить, спросить у тех, кто пойдет на ярмарку», – напомнила себе Титэа.

После она спустилась в круглую комнату. Там давно никто не жил, но вещи оставались на своих местах. Титэа вытерла пыль со стопок книг на столе и с посуды на полках, а потом, в который раз, села перебирать бумаги отца и не заметила, как наступила ночь. Закат догорел и теперь в окна смотрело звездное небо. Титэа решила не возвращаться домой, до утра остаться в башне.

А утром маяк запел.

Первые звуки показались Титэе отголоском сна. Захотелось укрыться с головой одеялом, спрятаться от рассветных лучей. Это дело взрослых – принимать сообщения, разговаривать с машиной. Отец потом расскажет, что за весть пришла.

Эта мысль обожгла, разбудила. Титэа давно уже стала взрослой, и, кроме нее, некому было записать пойманные флюгерами слова.

Когда Титэа взбежала по истершимся ступеням в комнатку под крышей, звон уже стихал. Барабан вращался медленно, игла рисовала последние буквы. Титэа отомкнула ставни – морской ветер ударил в лицо, обдал прохладой. Утренние лучи наискось легли на стены, золотом вспыхнули на шестеренках.

Стараясь не торопиться, делать все в точности, Титэа вынула из сундука необходимые вещи: листы бумаги с узорчатым тиснением по краю, бронзовое перо и чернила в хрустальном флаконе. Положила бумагу на откидной столик возле машины, повернула замерший барабан и принялась расшифровывать знаки на воске, переводить их в слова и записывать.

«Здравствуй, Халь Вени, хранитель маяка ветров.

Вспомни род Совы, шедший вдоль берега моря к перешейку.

Вспомни Чету, рассказывавшую тебе о давних временах.

Прошло пятнадцать лет, и я прошу твоей помощи.

Другой Чету, из рода Белки, пустился в странствие.

Он держит путь к морю и бежит от тех, кто очищает кровь.

Он уже близко – там, где идет весенний торг.

Вспомни, о чем мы говорили, и помоги ему».

Титэа положила перо и несколько мгновений сидела молча, зажмурившись. Это письмо она не могла свернуть, завязать бечевкой и отнести адресату. Вот уже три года, как душу Халя Вени, – хранителя маяка, ее отца, – унес ветер.

Словно отвечая, порыв ветра хлопнул ставней, зашуршал бумагами. Титэа сделала глубокий вдох, вытерла глаза и перечитала записанные строки. А потом запрокинула голову, взглянула на качающиеся колокольчики и бусины и сказала:

– Не бойся, Чету. Отца нет, но я помогу тебе и твоему другу.

«Только узнать бы, о чем вы говорили», – думала Титэа. Старые папки, картонные, матерчатые и кожаные, громоздились перед ней на столе. В каждой был ворох бумаг: копии важных посланий, отцовские заметки, запутанные схемы и даже стихи. На полках рядами стояли журналы наблюдений: на корешке у каждого – год, а внутри записи о ветрах, причудливые спирали и петли – движения воздушных потоков. Тот, кто хочет по-настоящему понимать маяк и беседовать с ветром на одном языке, должен прочитать эти журналы и изучить толстые тома науки о небе.

Титэа их так и не изучила. На это ушло бы много лет, а у нее было другое предназначение. И сейчас она искала вовсе не разгадку тайны ветров. Она пыталась понять, от кого бежит Чету из рода Белки, и чем страшны те, кто очищает кровь.

В записках отца ничего о них не было, а давние разговоры с гостями Титэа едва помнила.

Род Совы проходил здесь пятнадцать лет назад. Море уже давно терзало берег, понемногу поглощало песчаные отмели, но в то лето совсем разбушевалось. Затопило лесистые острова, и жившим там людям пришлось бежать. Род Совы приплыл на плотах и хлипких лодках и, прежде чем отправиться на поиски нового леса, задержался ненадолго возле маяка.

«Не мешай им, – сказал отец. – Они потеряли дом, им не до встреч с нами». Титэа не стала спорить, но отыскала в чулане бинокль – он казался ей тогда тяжелым, огромным, – и принялась из окон башни следить за чужим народом.

С высоты пришельцы казались крохотными. Смуглые, гибкие, они почти не сидели без дела. Уходили в луга и дальше – к холмам, возвращались с добычей. Свежевали зверя, ощипывали птицу, жарили мясо на углях. По вечерам разжигали большой костер, садились вокруг и пели – монотонно, тоскливо, – должно быть, оплакивали свой дом. Издалека Титэа не могла отличить мужчин от женщин: и те, и другие были длинноволосыми, юркими, носили одежду из шкур.

А потом в башню поднялась Чету.

Семилетней Титэе она казалась совсем взрослой – но, на самом деле, вряд ли видела больше четырнадцати весен. Отец согласился провести ее к поющей машине, а потом и на крышу. Чету долго сидела там, а когда спустилась, сказала: «Здесь можно услышать все. Далекие и близкие земли, будущее и прошлое». Титэа запомнила эти слова, а остальные разговоры позабыла.

– Что же делать? – прошептала Титэа, бездумно разглаживая исчерченные страницы. – Отправить ответное послание? Расспросить?

Но Чету не написала, что ждет ответа. Вряд ли она живет возле флюгерной башни, дом ее племени – лес. А значит, письму предстоит путь через чужие руки. Кто знает, сколько людей прочтут слова, не предназначенные им.

– Я сама отправлюсь на ярмарку, – решила Титэа и поднялась из-за стола. – Там разузнаю про Чету из рода Белки.

Все равно нужен новый флюгер – а где его искать, как не на весенних торгах?

Титэа жила недалеко от маяка ветров. В хорошую погоду, быстрым шагом – час по берегу моря. Аромат луговых трав мешался с соленым вкусом ветра, соцветия качались, роняли лепестки. Волны снова и снова накатывали на песок, шипели, превращаясь в белую пену. С морем нельзя договориться, попытаешься его обуздать – оно ударит больнее, а потом вместе с тобой оплачет потерю, разделит боль.

Титэа знала – многие на ее месте возненавидели бы море. Но только не она.

Она с детства была посвящена океану и никогда не сомневалась в своей судьбе. Ее семья жила в башне маяка, но у мамы был и второй дом – старый храм. Его широкая каменная лестница уходила в волны, а южное крыло было разрушено землетрясением, случившимся давно, задолго до рождения Титэи. С ранних лет мама приводила ее к храму. Они садились на ступени и, глядя на вечно меняющееся море, мама начинала рассказывать.

«Раньше здесь был город, – говорила она. – Давным-давно, даже древние старики не помнят это время. Тогда лесистые острова были частью суши, а храм стоял далеко от воды. От этих ступеней до моря тянулась дорога, вымощенная белым мрамором, и десятки жриц шли по ней, отправляясь добывать жемчуг. Другие в это время зажигали огни в храме, наполняли раковины родниковой и соленой водой. А теперь этот город лежит на дне, а из жриц осталась только я». «И я!» – всегда добавляла Титэа. Мама улыбалась в ответ: «И ты».

Но в храме недолго было две жрицы. Маму забрало море – затянуло и не выпустило. И отец пережил ее лишь на два года, ушел тихо, во сне, а за окном в ту ночь грохотала буря.

Смыкается ли ветер с морем там, куда они отправились? Встретились ли там их души?

Глаза щипало от соли, и Титэа сама не знала, слезы это или морские брызги.

В храме было светло. Солнечные лучи падали сквозь окна и проемы в сводах, сияли на слюдяных и мраморных пластинах пола. Алтарь высился впереди – ослепительно белый, – но, прежде чем приблизиться к нему, Титэа скрылась в жреческих покоях. Сменила дорожную одежду на храмовое платье: длинное, светлое, расшитое жемчугом. Потом взяла кувшин и вышла к морю.

Голос прибоя стал смелее – уже не плеск, а рев. Волны захлестывали верхние ступени, с порога свисали водоросли. Титэа наклонилась, поймала волну кувшином, наполнила его до краев и вернулась в храм.

Допев молитвы и разложив подношения в огромные раковины и хрустальные вазы, Титэа села перед алтарем. Молчала, слушала ветер и море, голоса богов, звучащие в стихиях. И лишь когда солнце коснулось западных окон, поднялась на ноги.

Переодеваться не стала – хоть и предстоял долгий путь, в город она отправлялась как жрица, а не как простая девушка. Обычно, вручая кому-нибудь из деревни священный жемчуг, Титэа завязывала его в белый платок, – чтобы все на ярмарке видели, что это не обычный товар, а благословение храма. А теперь она сама придет на торги и должна сиять, как отблеск алтаря. Ни к чему скромничать и надевать простую одежду

– Нужно уйти, – сказала Титэа. – Пропущу несколько служб и вернусь. Я должна помочь.

Словно отвечая, новая волна окатила ступени, соленой рекой захлестнула порог.