Глава I

«Загляните в свои собственные души и найдите в них искру правды, которую боги поместили в каждое сердце и из которой только вы сами сможете раздуть пламя». (Сократ)

«А знаешь ли ты, мой мальчик, откуда зло на планете взялось? А вот мне узнать довелось. Мама мне рассказывала эту легенду, когда я была, как ты, маленькой. Ей рассказала моя бабушка, а бабушке — прабабушка. И теперь я тебе, сынок, эту сказку поведаю.

Случилось это тысячи и тысячи лет назад — когда ни тебя, ни меня, никого из людей ещё и на свете не было. Только представь: птицы летали, рыбы плавали, твари ползучие сновали по земле — а людей нет. И не было никакого зла на молодой Земле, и билось её великое сердце мирно и спокойно. А пришли на Землю люди — и заселили её тут и там. И пошёл брат на брата, сын на отца, и стал человек всякую жизнь губить. И тогда поразило сердце Земли нечто: огромное, словно горы, сухое, будто старое дерево, чёрное, как подземная глубь! Был это Корень зла — накрепко связал он сердце Земли, и каждый удар отдавался ему с тех пор болью. А рос Корень с каждым днём, крепчал с каждым годом, всё глубже впиваясь в земное сердце. А в мир людей вырвались вечные его рассадники — Зависть, Обида, Гнев, Коварство, Злопамятность, заражая и сердца людские. И редко теперь можно найти сердце, Корнем не заражённое.

Прошли с тех пор многие века. Множество войн прогремело, множество мечей было поломано; разрослось человечество — разрослось и зло на Земле. И жил в нашей стране угрюмый, нелюдимый колдун, заперший себя в замке на скале: он отчаянно завидовал королю, что правил тогда, правил честно и справедливо, и потому любим был и уважаем народом. Корень зла прочно связал дух колдуна и подчинил себе его поступки; он взрастил свои чёрные чары, покинул свой замок, отправился в чужеземье, зачаровав его правителя, и чужими руками развязал войну, свирепей которой здесь и не видали. Города горели, вдовы в них рыдали, казалось, что нет конца и края битвам и ненависти! А исстрадавшийся, усталый народ, поддавшись колдовской лжи, вторгся во дворец и схватил короля; жестокость прижилась в сердцах, и стали они черны, как сама беспросветная ночь.

Отрубили бедные люди головы и королю, и королеве, и детям их; одна лишь старшая королевская дочь, принцесса Луна, спаслась. Красавицей была принцесса: вились до самых колен её чёрные волосы, ласково глаза карие смотрели, здоровьем и жизнью дышала смуглая кожа. Да только запутались вскоре в волосах листья да ветки, опавшие с деревьев, иссушили глаза слёзы частые, кожу морозы изранили — а в сердце Корень зла закрался, воли не давал. И бежала принцесса дни и ночи, бежала тропами узкими, дорогами нехожеными, подземельями путаными — пока до самого сердца Земли не дошла. А там стала ей мысли разъедать чёрная, преступная дума; привела её дума к Зачарованному озеру, и вошла принцесса, плача, в его воды; так оно её и поглотило, и сомкнулась над ней непробиваемая ледяная кора. Утонула принцесса Луна, нехорошею, грешною смертью погибла. Стала пленницей озера её душа; но есть, однако, тайна на свете, секрет, в коем спасение её возможно. Освободить пленницу может лишь тот, кто Корень зла уничтожит, сердце Земли освободит от напасти».

Такую сказку рассказала мать на ночь Кристиану, внимательному десятилетнему мальчику, жившему в одной из тех старых европейских деревушек в три или четыре улицы, где мало кто и читать-то умел, зато каждый с каждым был знаком, и всегда всё и всем о соседях было известно. Слушал ребёнок сказку, жадно внимая каждому слову; даже слёзы выступили на его глазах, когда узнал он судьбу несчастной принцессы. Очень уж любил мальчик мамины сказки, считал, что лучше их ничего и нет на свете. Но в этой что-то было особенное: он просто верил ей, верил так, будто бы точно знал, что так оно и есть, именно так, не иначе.

— И неужели до сих пор не нашёлся такой рыцарь, что спас бы Луну из заточения? — изумлённо воскликнул малыш, доверчиво глядя на маму.

— Ну, отчего же не нашёлся? Были смельчаки, твердившие, что видели дух принцессы; встречались и хвастуны, — мама усмехнулась, — болтавшие, что нашли и уничтожили Корень! А всё-таки, посмотришь на жизнь вокруг, — тут в мамином голосе засквозила горечь, — так и не верится в это вовсе… А, впрочем, брось, мой мальчик — верить таким сказкам только прабабушки горазды!

Матушка была обычной бедной крестьянкой и вовсе не умела говорить красивыми словами; она и имя своё по слогам читала, когда приходилось его написанным видеть! Этим-то и ценны были её всегда волшебные и чудные сказки: Кристиан, наверное, и в жизни не мог представить ночи, когда бы он заснул без очередной старинной легенды или таинственного городского слуха, что порой, помимо товара и денег, привозили с собой торговцы с воскресной ярмарки — рассказанные тёплым, будто окутывающим маминым голосом, они будили воображение ребёнка; заснув, он видел ослепительные сны о рыцарях и драконах, эльфах и феях, принцессах и колдунах, о лязге мечей в лихих битвах и ласковом шелесте листвы в золотисто-зелёных летних лесах. Теперь же странная история покоя ему не давала: страшно было подумать, что где-то подо льдами заточена принцесса, а мрачное чудовище сосёт соки из матушки Земли. Лёжа в кровати под домотканым одеялом, мальчик всхлипнул; затем ещё и ещё, пока, наконец, нервно не смахнул непрошеную слезинку, случайно покатившуюся по щеке. Однако, как бы ни старался он сделать это незаметно для мамы, попытка оказалась тщетна: заключив сына в объятия, женщина с улыбкой спросила, что же он плачет.

— Матушка, ах, матушка, не может это быть неправдой! Почему я вправду верю, что было именно так? Почему я… не хочу… чтоб корень… разрастался? — к собственной досаде ребёнок непроизвольно прерывал свою речь ненужными всхлипами. — Почему так страшно жить, матушка, зная, что столько опасного, злого вокруг? Ах, матушка, что же делать?

— Радость моя, сынок мой, ну что же тебе ответить? — начала говорить мама — но тут сын выпутался из крепких объятий, утёр слёзы тыльной стороной ладошки и посмотрел глазами, полными какого-то нового, бравого блеска: смелая мысль посетила его.

— Матушка, я решил! — теперь уже весело, и в то же время по-особому серьёзно воскликнул малыш. — Матушка, я тебе обещаю: когда я вырасту, то стану самым сильным и храбрым из всех на Земле! Потому что, — ребёнок задумался, — потому что раз не нашлось рыцаря, способного противостоять Корню зла… я сам стану этим рыцарем. И спасу принцессу.

Ласковый смех, звеня, покатился по дому: это смеялась мама, глядя на милое, доверчивое дитя перед собой. — Ну, конечно, ты станешь храбрее всех! — воскликнула женщина, заботливо пригладив уже слишком отросшие, вихрастые волосы мальчишки. — Ты только расти, сынок, набирайся сил, люби жизнь и всё светлое и доброе, что в ней есть! Тогда, и только тогда душа твоя будет чиста, а свет её сможет разрушить любое зло, как бы сильно оно не казалось. Будь добр, сострадателен и смел — и не останется шансов у тьмы пленить твоё сердце.

С этими словами мама наклонилась над кроватью, нежно и осторожно поцеловала сына в лоб и, задув лучину, шурша юбками вышла из комнаты. А в кровати, завернувшись потеплее в одеяло, закрыл глаза и с улыбкой на устах заснул преисполненный счастливых надежд мальчик Кристиан.

***

Миновало с тех пор три года. Кристиан стремительно рос и креп, и родители не могли нарадоваться — сын их был любознательным, трудолюбивым и очень улыбчивым зеленоглазым мальчуганом. Время он проводил обычно так же, как все мальчишки его возраста: помогал матери в поле, отцу — колоть дрова и охотиться на дичь, порой норовя поотлынивать, а в короткие часы отдыха играл в мяч, катался в город на ярмарку, спрятавшись в телеге среди тюков с товаром, дрался до крови из носу — однако ни на секунду не забывал об обещании трёхлетней давности. По ночам ему снилась принцесса Луна — то, бледная, безумная, взирала она на него через толщу льда, то, живая, счастливо смеясь, кружилась в танце под лунным светом: тогда Кристиан лишь молча и радостно наблюдал за красавицей из-за дерева, иначе — непременно ощущал леденящее душу, окутывающее мраком притяжение Зачарованного озера; просыпался он, лишь коснувшись щекой тающего под её теплотой льда.

Порой ребёнок и сам не понимал, что же он собрался искать там, в центре мироздания, у сердца Земли, зачем стал он так одержим своей целью. Родители заметили лишь одно — мальчик был удивительно добр и для своих лет, возможно, излишне доверчив. Сказка о Корне зла в деревне каждому младенцу была известна, однако не нашлось бы здесь ещё одного человека, столь рьяно принявшего её на веру. Деревня жила своей жизнью — то весёлой, то тяжкой — и подчас до праздных легенд даже охотники не всегда находились. Кристиан как-то попробовал поведать соседским ребятишкам свою смелую мечту, но те лишь подняли юного храбреца на смех; тот подулся пару дней, да и забыл — уж больно легко детство на прощение, коротка молодая память на обиды. Не оттого ли детскому духу и проще всего Корню зла противиться, не потому ли так редко он может их замарать? Грязь с гладких детских сердец как с гуся вода стекает, редко оставляя следы; лишь зазубренные, потрескавшиеся сердца взрослых способны в глубинах трещин скопить её по капелькам. Но, если вдуматься, присмотреться к мечтам нашего героя, подглядеть, может быть, его сны — то, наверное, становится ясно, что юнец очарован и что, вероятно, в мальчишеской душе зарождается не что иное как первая наивная влюблённость.

Раз поехал он с отцом на охоту и в лесу, натягивая тетиву на плечи массивного отцовского лука, застенчиво попросил научить его стрелять: — Скоро мне предстоит долгий и трудный путь, — сказал мальчик, внимательно глядя на отца. — До сердца Земли в один день не доберёшься, и я должен уметь охотиться, чтобы достичь своей цели.

Мужчина посмотрел на ребёнка и, к своему удивлению, увидел в нём уже не озорного мальчишку, который и дрался-то в жизни лишь до первой крови и то ради забавы, а серьёзно настроенного человека, готового учиться и наполнять себя силами, необходимыми для осуществления мечты. — Что же, сынок, — отвечал он ему, потрепав ладонью лохматую голову подростка, — я бы мог тебе сказать, что ты слишком юн и доверчив для подвигов — и скажу, ведь я твой отец и боюсь за тебя — однако вижу в тебе такую решимость, какую никаким словом не выжжешь, запретом не искоренишь. Кристиан, дитя моё, понимаешь ли ты, что неопытен пока и мало что умеешь; осознаёшь ли, что должен будешь долго, долго учиться?

— Да, отец. Осознаю, — Филипп с трудом узнавал в уверенном мальчике перед собой родного сына. Страх за его судьбу сочетался с неподдельной отцовской гордостью: и, хотя мужчина и не разделял сыновней веры в древнюю легенду, у него вдруг возникло убеждение, что Кристиан со всем справится.

В течение полумесяца каждый день Филипп и Кристиан с утра уходили в лес, возвращаясь под вечер с всё новыми охотничьими трофеями (мама уже не знала, куда девать бесконечные припасы!), и каждый день мальчик набирался всё больших умений и знаний по выживанию вне дома и охоте, учился стрелять из лука и выбирать из тысяч лесных трав и ягод самые полезные, готовить пищу из всего, щедро подаренного природой, и не бояться ночной тьмы и встречи с диким зверем. Иногда ребёнку казалось, что он ко всему уже готов и хоть завтра может отправляться в путь, а иногда едва ли не плакал от мысли, насколько он ещё слаб. Но однажды ночью, лёжа в кровати, Кристиан услышал из кухни голоса родителей: они говорили о нём.

— Ты вообще понимаешь, какую надежду ему дал?! — свистящим, усиленным шёпотом, едва не крича, восклицала мама, — Неужто вправду думаешь, что я позволю ему отправиться в такой опасный путь?!

— А ты, женщина, не пытайся его к своей юбке привязать! — резко отвечал отец; Кристиан даже вздрогнул в кровати от неожиданности, — Нечего из парня девку делать!

— Ты так это называешь? А я всего лишь сына от опасности оградить хочу! — возражала мать, — Вот скажи, к чему может привести такое путешествие?!

На полминуты повисла пауза: отец задумался. — Знаешь, — наконец, сказал он на удивление спокойно, — на самом деле, я думаю, что ему стоит отправиться в дорогу. Может быть, не прямо сейчас, а через пару лет… или всё же не медля. Кристиан уже не дитя, Лидия — он вошёл в тот возраст, когда мальчику приходит срок становиться мужчиной. Кто знает, может быть, долгая дорога, полная тягот и лишений, поможет ему во взрослении и открытии лучшего, что в нём есть. А нам останется только верить в него и молиться об удаче.

Сквозь приоткрытую дверь Кристиан увидел, как погас тускловатый свет: родители потушили лучину. Он услышал шорох одеял, после чего в доме воцарилась тишина.

Этой ночью мальчику не снилась принцесса Луна — вместо неё он видел ускользающий образ какой-то юной, бледной, почти прозрачной девушки с длинными, безвременно поседевшими волосами; полуденное солнце, пронизывающее лучами золотисто-зелёную листву, играло бликами на лице незнакомки. Она шевелила губами, будто что-то говоря, но Кристиан не услышал и слова. Несколько раз среди ночи мальчик просыпался, осматривался в своей тёмной комнате, но, впадая обратно в сон, каждый раз заново возвращался в солнечный лес, где беззвучно говорила с ним незнакомка. А на рассвете он встал с кровати, взял широкую холщовую торбу, сложил в неё отцовские топор и лук со стрелами, несколько тёплых вещей, а также немного съестного с кухни, вынес всё это добро во двор, после чего, вернувшись в дом, поцеловал спящих родителей и, тихо приоткрыв калитку, не дав ей даже скрипнуть, вышел из дома и отправился в сторону леса.