Глава II

Он не помнил, который час уже идёт по лесу, но знал, что рано или поздно точно выйдет в город. Иногда мальчик поднимал голову — и среди усыпанных листвой ветвей видел белую птицу. Следовала птица за ним с ветки на ветку, с древа на древо, отчего ему стало совсем неспокойно. Кристиан не знал, хорошо это или дурно, но, так или иначе, остроклювое пернатое существо настораживало и словно тянуло к себе. Путник изо всех сил старался не следить взглядом, но получалось это с трудом; он с нетерпением ждал, когда наконец выберется из чащи, отчего-то надеясь, что тогда спутник останется позади. Конечно, хватило бы одного громкого слова, чтобы птицу согнать, но что-то внутри будто стерегло его от этого, и наблюдателя пришлось потерпеть. Впрочем, белоснежный цвет перьев призывал Кристиана доверять крылатому существу. Но внезапно раздался крик — такой, какого мальчик в жизни не слышал! Вроде бы и не птичий, и не звериный — будто бы даже человеческий, да откуда здесь людям взяться? На охоте Кристиан часто слышал крики и вой раненых животных, однако этот и его до мурашек напугал. Развернувшись, он увидел, что белая птица рухнула на землю (удивительно, как жива осталась!) и теперь бьётся в силках, отчаянно хлопая крыльями. Медлить мальчик не стал: вытащив из торбы нож для свежевания дичи, он распорол опоясавшую грудь петлю. Птица вспорхнула и приземлилась к ногам Кристиана; правое крыло её было в крови — видимо, поранила, падая. Не теряя времени, мальчишка разорвал рукав своей рубахи и перевязал крыло, после чего бережно взял птицу на руки и спешно понёс. Спустя где-то час путник понял, что не на шутку проголодался: живот его сердито урчал, а ноги предательски ныли. Присев в тени под липой, Кристиан насыпал птице пшена из мешочка и лишь после этого сам приступил к еде: отрезал ломоть хлеба, положил на него кусочек сыра и, съев всё это, запил из бутылки морсом, сваренным некогда Лидией, его мамой. Перекусив, мальчик укрыл птицу курткой и, сморенный долгой дорогой и свежим лесным воздухом, заснул. А когда проснулся, птицы рядом уже не обнаружил…

Заспанного Кристиана разглядывала девица в длинной тунике с водопадом белых, как снег, волос и согнутой, изрезанной запёкшейся кровью рукой с прилипшими ошмётками ткани. Несколько раз мальчишке пришлось себя ущипнуть, чтобы понять, что он больше не спит — перед ним вновь предстала та самая незнакомка из прошлого сновидения. Глаза цвета морской волны, большие и пытливо-внимательные, будто изучали юного путешественника. Молча незнакомцы переглядывались друг с другом, а потом, даже не поздоровавшись, девица изрекла: — Ты ищешь Корень зла.

— Угу, — мальчику только и хватило ума, что кивнуть собеседнице. — Ну, а я вот тебя нашла, — получил он ответ. — Возьмёшь меня с собой?

Понимать Кристиан больше не стал, однако, к вящему своему стыду, выказал мальчишескую гордыню. — Девчонку? В долгий путь? К сердцу Земли?

Её губ коснулась едва заметная лукавая улыбка. Удивлённый мальчик сидел на выпирающем из земли корне дуба с абсолютно несчастным видом; его гостью это словно смешило. — А девчонку ли? — улыбка стала чуть шире.

И Кристиан, наконец, догадался: резко дёрнувшись, он вскочил на ноги и подбежал к тому месту, где, пустая и одинокая, валялась его куртка. — Птица! Её нет! — вскричал мальчик. Брови незнакомки взлетели вверх, отчего и так большие глаза стали казаться просто огромными. — Ты! — воскликнул Кристиан. — Ты? Ты… птица?

— Вот и понял, — изрекла девушка, лениво наклонив голову, — впрочем, не до конца… Подумаешь ещё? Или просто вспомнишь?

На ум мальчишке пришла старая мамина легенда о бессмертной фее-птице, помогающей найти ответы на любые загадки. «Приручивший птицу приручит саму мудрость», гласило предание. Кристиан неуверенно оглядел девушку: насмешливый взгляд целиком им завладел, казалось, что она и не моргнула ни разу и глаз в сторону не отвела. — Вижу, что вспомнил, — снова заговорила она. — И не ошибся. Ты понял правильно. Я есть фея-Сократик.

— Фея Са… что? — переспросил мальчишка, неловко почесав затылок и прищурившись, — Имя-то какое чуднóе… взялась-то ты откуда?

— Откуда? — переспросила фея, — Важно ли сейчас, откуда? Гораздо важнее — куда! Укажешь ли, куда нам теперь идти?

Мальчик оглянулся. Ему казалось, город близко — а леса будто бы и не узнавал… Гадкие мысли полезли в голову — но Кристиан никогда бы не посмел так оплошать перед девочкой. — Куда? — браво воскликнул он. — Идём со мной! Я нас выведу отсюда.

Когда спустя полчаса дороги странники вышли к тому же самому дубу, мальчик заметно приуныл. Пару раз девица попыталась вставить словцо-другое, и боящийся девчачьей насмешки Кристиан даже прикрикнул на неё от досады (о чём потом по-настоящему сильно пожалел), однако фея не бросала попыток воззвать к юному проводнику. Наконец, после четвёртого круга по мшистому лесу Кристиан раздражённо топнул ногой, раздавив тем самым ни в чём не повинный кустик черники; башмак его запачкал тёмный сиреневый сок. — Нет, заколдованный прямо какой-то лес! — проворчал он, уперев руки в бока. — Вот куда теперь идти прикажешь?!

— А ты узнай сам, — с равнодушием отвечала фея, выразительно глядя в проблески неба между листвой: солнце клонилось к закату. — Прислушайся к голосу Земли — он скажет поболе, чем твоя спесь.

— Да хватит с меня твоих загадок! — вспылил Кристиан, — Ишь ты, умная! А сама-то, небось, летала тут везде, знаешь дорогу. А вот не скажешь! Зато зубы заговоришь славно!

Ворчание прервало тоскливое курлыканье откуда-то сверху. Мальчик поднял голову — и увидел клин белых журавлей, летящий под облаками. — Эх, хорошо птицам, — ненароком высказал он свою мысль вслух, — и всегда-то им просто известно, куда лететь… — он повернулся лицом к своей спутнице. — Об этом голосе Земли ты говорила, да?

Девушка улыбнулась, но уже без насмешки. — Август кончается, — протянула она, — заря лета, холодать начинает…

— Птицы на юг полетели… — задумчиво вторил ей мальчик.

— На юг? — усмехнулась фея, — А город в какой стороне?

— Эээ, запад? — удивлённо переспросил Крис — и тут хлопнул себя по лбу. — Как же я сразу не догадался?!

— Так куда нам идти? — воскликнула фея неожиданно смело.

— На запад! — радостно воскликнул подросток, — вправо от журавлей! Спасибо тебе. Фея Са-акратик, ты была права! — но девица уже его не слушала, лишь решительно шагала в западную сторону.

Не прошло и полутора часов, как они дошли до городских ворот: к тому времени, однако, уже начинали опускаться сумерки. Кристиан заметил, что фея всё озирается беспокойно по сторонам. Выйдя на рыночную площадь, оба путника на миг оглохли от гама, не стихающего даже несмотря на тянущийся в воздухе вечер. Седовласая девушка казалась испуганной: каждый взгляд на окружающих людей всё более её удручал. — Кристиан, ты когда-нибудь чувствовал зависть? — как-то отрешённо спросила она; мальчик, уже успевший понять, что от этой девицы можно ждать чего угодно, не удивился тому, что она знает его имя, пусть он и не успел ещё его назвать.

— Зависть? — переспросил он. — Ха, да я никогда никому не завидую!

Зависть он, конечно же, чувствовал и не раз — просто вновь пресловутая гордыня не дала ему в этом признаться. — Не ври мне, — услышал мальчик, после чего девушка тихо произнесла: — Посмотри, Кристиан. Их сердца заражены. Корень зла впился в них, как паук. Взгляни на этих мужчин, Кристиан — каждый из них живёт тайной мечтой убить и ограбить герцога из корысти и зависти!

Где-то с другой стороны протрубили в рог. Из-за угла, звеня бубенцами, выехала роскошная карета, запряжённая тройкой холёных белоснежных лошадей; из-за бархатной тёмно-синей занавеси на окне показалась сначала рука с толстыми, украшенными перстнями пальцами, а затем и улыбающаяся голова, под которой и шеи было не видно из-за трёх рыхлых подбородков. Тучный мужчина махал рукой из кареты, а горожане кланялись с медовыми лицами: фея аж скривилась от такого зрелища. — Злосчастные лицемеры! — всплеснула она здоровой рукой. — Как же горько и жадно они завидуют этому человеку! Погляди на его свиту — заметишь ли кого-то необычного?

Взгляд Кристиана упал на непонятно как оказавшегося среди ливрейных лакеев юношу в зелёном кафтане с копной грязно-рыжих волос; его взгляд так и сочился ядом и презрением. — Это сама Зависть, — шёпотом пояснила фея. — Именно он посеял семя зла в душах горожан! Идём, — фея дёрнула мальчика за обрывки рукава, — здесь больше делать нечего. Скоро стемнеет, а нам бы ночлега найти.

***

— Но у нас ведь и денег-то нет! — воскликнул мальчик, когда вдвоём они вошли в небольшой трактирчик у дороги. — Как же мы без денег комнату снимем?

— Я попробую с этим справиться, — просто ответила фея, — подожди меня здесь.

Девушка подошла к хозяину. Кристиан был на порядочном от них расстоянии и не слышал беседы — однако заметил, что лицо и поза хозяина менялись с каждым словом: сперва изумление, затем смятение, а под конец уже и понимание и вера. Вернувшись, девица вложила в ладонь мальчику невзрачный медный ключ и, не произнеся больше ни слова, повела его на второй этаж. В комнатушке, меблированной только лишь одной кроватью да квадратным деревянным столом на скрипучих ножках, Кристиан был рад, наконец, скинуть с себя поднадоевшую за день торбу. Сняв порванную рубаху, он натянул другую, старую же окончательно пустил на бинты и перевязал ею раненую руку своей попутчицы, прежде её омыв. — Как тебе это удалось? — наконец, осмелился он задать вопрос.

— Я просто зубы заговариваю славно, — улыбнувшись, вернула она его же слова; мальчик почувствовал едкий укол совести и неприятно покраснел. — Ты мне лучше скажи, чем думаешь Корень зла уничтожать?

— Чем? — удивился мальчик. — Я… ну… вроде… — застигнутый врасплох, бедняга совсем стушевался. — А я об этом и не думал даже… — он потупил глаза, и лицо его вновь налилось густой и жаркой краснотой.

— Идёт на подвиги и не знает, что делать, — задумчиво изрекла девица, отведя взгляд от и так не нашедшего, куда и деться, Кристиана. — Что же, ты не первый такой смельчак. И всё же, ты знаешь, — повернулась она к мальчику, широко ему улыбаясь, — в тебя я верю. В прежних героев так не верила! Будем же учиться с тобою вместе — быть может, удастся…

Но мальчишка уже не слушал фею. — Что делать? — всё сам себе задавал он вопрос, — Что же делать, как же сражаться? — вопрошал он, глядя в окно на спадающее оживление рыночной площади. — А что я вообще умею?.. — наконец буркнул он, зашторил окна, погрузив каморку в полумрак, где девушка не могла бы увидеть закипевших в его глазах слёз досады, скупо пожелал фее спокойной ночи и, закусив губу, завернулся в свою же куртку прямо на полу. Но вскоре всё-таки улёгся в кровать, ибо спустя четверть часа вместо девушки увидел на подоконнике мирно уложившую голову на грудь белую птицу с перевязанным крылом…

Когда Кристиан проснулся, фея-Сократик уже сидела в человеческом обличии на краю кровати; при этом вскочил мальчик с места так, будто его со всей силы дёрнули за ворот рубахи и против воли притянули вперёд. Дышал он громко и часто, едва ли не глотая воздух. Глазам его пришлось привыкать к темноте: в городе было слегка за полночь — далеко не лучшее время для пробуждения ото сна; окно комнатушки было плотно занавешено, однако зазор в шторах пропускал приглушённую голубизну, столь привычную для летней ночи этих земель.

— Понравилось тебе сновидение? — отрешённо глядя в оконную щель, спросила девица, за что была вознаграждена сердитым хмыканьем мальчишки.

— Это ты подстроила? — мрачно буркнул Кристиан вместо ответа. — Ты же фея, вестимо можешь залезать во сны!

— Кристиан, пусть я и зовусь феей, но во мне столько же чар, сколько и в тебе, — объяснила ему девушка. — Я бы не смогла изменить твои сны, даже если бы и хотела! А уж зная, что мне это и не нужно… — девушка выглядела не очень радостной, да и мальчик непривычно для себя насупился, — ты мне лучше расскажи, что увидел! Что-то мне подсказывает, это может быть важно.

— Не хочу об этом говорить, — отведя глаза, вздохнул Крис, но, поймав пытливый взгляд феи, недовольно буркнул: — Не хочу и всё!

Девушка хмыкнула. — Видит Бог, не собиралась я этого делать, — мальчик заёрзал в кровати, уже догадываясь, что его теперь ждёт.

— Ты стоишь над обрывом, — внимательно глядя в глаза мальчику, начала говорить фея. Бедняге Кристиану стало вдвойне не по себе от того, что рассказывать она начала так, словно происходит всё сейчас, наяву, не давая кошмары улетучиться. — Над тобой серое, пасмурное небо.

Ты стоишь над обрывом. Над тобой серое, пасмурное небо. В твоих руках кинжал с багровым клинком. Дитя, стоящее на краю с окровавленным оружием. Ты косишься на клинок, будто не замечая капель крови на кончиках собственных пальцев. Тебе страшно, но что-то внутреннее, далёкое не даёт тебе бросить его в низкую мягкую траву. А за тобой лежит тело рыжего нахала: теперь его ядовитые глаза плотно закрыты. Эта нелепая смесь ужаса и торжества — ты убил саму Зависть, первого рассадника зла! Брезгливо отвернувшись от трупа, снова кидаешь взгляд на клинок. Доволен ли ты? Или, быть может, боишься оружия, крепко сжатого пальцами?

— Нет, — едва слышно зашептал ребёнок то, что во сне выкрикивал навстречу звенящему эху. — Нет, не боюсь. Потому что однажды я разрублю им сам Корень зла!

Потому что однажды ты разрубишь им сам Корень зла. Так думал ты, стоя у поросшей травой скалистой пропасти. Так же думал и ты иной, ты-убитый, крадучись за спиной тебя-убийцы. В твоё сердце вгрызалась жестокая мысль — ты завидовал сам себе. С каждым шагом ты всё более задыхался от ужаса собственных помыслов. Игрушечная детская зависть, что чувствуют к тому, чей пряник вкуснее или игрушка красивей, редко перерастает в иное; истинная зависть разъедает изнутри болью от отвращения к самому себе.

За тобой стоит рыжий наглец с ядовитым взглядом. Ты вздрагиваешь во внезапном испуге, но не успеваешь даже оглянуться. После толчка в спину неожиданно мягких ладоней ты поскальзываешься и падаешь в пропасть. Летишь через свист ветра, долго летишь, мучительно — и внезапно чувствуешь скалу затылком. По шее растекается липкое тепло.

— Прекрати, хватит!!! — закрывая ладонями уши, вскричал мальчик. Он отчаянно тряс головой, разметав по лицу излишне длинные лохмы. — Ты всё уже рассказала! Вот зачем тебе это надо?! Что тебе даёт глупый сон?!

— Глупый? — фея приподняла бровь. — Не стоит вот так просто что-либо называть глупым. Скажи, Кристиан, можешь ли ты подтвердить, что во сне в самом деле убил Зависть?

— Да! — уверенно вначале воскликнул мальчик, однако вскоре стушевался: — Нет? Не… не знаю. Не могу сказать, — наконец, выдохнул он.

Фея приблизилась; холодный тёмно-голубой проблеск высветил красивое млечно-белое лицо с глазами цвета невиданных южных морей. — Всё, впрочем, верно… — голос зазвенел тихим колокольчиком, слова распускались цветком. — Ты бы и не убил. Тебе и не нужно, ты увидел, и этого хватит.

Кристиан удивился. Застыв на постели, затаив дыхание, он вслушивался в речь своей спутницы, пытаясь понять и запомнить, насколько хватит ума и духа.

— Лишь тот, кто прямо коснулся порока, кто обжёгся им, поранился, знает путь к победе над ним. Нет на свете такого сердца, которому не суждено столкнуться хотя бы с одним из них. И счастлив тот, в чьём сердце дурное следа не оставит, но ещё счастливей сумевший разрубить путы зла и освободиться своими силами. Но сейчас твоё сердце чисто, не жгла его ещё чёрная сильная зависть, нет на нём пут, что следует сорвать. Ты увидел достаточно, ты теперь знаешь, к чему дóлжно быть готовым. А теперь давай снова спать, набираться сил — завтра нас ждёт долгий путь.

Кристиан ничего не ответил. Каждое слово феи мальчик ловил с жадностью, каждое старался запечатлеть на душе — и всё же должен был признать, что рад прекратить разговор и снова приложить голову к согретой подушке. Проследив, что фея-птица изменила облик и уснула, он закрыл глаза и уже до полудня проспал без единого сновидения.