Комендант Транссиба часть 3

Эшелоны шли на восток. Легкие бронепоезда рыскали впереди конвоя, пролетая по всем отворотам, ответвлявшимся от Транссиба, в поисках людей. Но везде было пустынно. Несколько раз, в Тюмени, и восточнее, натыкались на недавно разрушенные, порой сгоревшие строения. На одной из станций увидели четверых повешенных.

— Это работорговцы омские постарались, — дала комментарий Львова. Она это знала точно. Вчера начальник контрразведки конвоя вернулась из Перми на оранжевом «Фантомасе». Привезла письма для участников экспедиции, указания командирам, пополнение взамен раненых и убитых в Богдановиче. Её коллеги очень плотно поработали с пленными работорговцами. Те ничего нового не рассказали. Только не советовали ехать дальше Омска. Что-то непонятное там происходило. Они два раза направляли туда свои разведпоезда, ни один не вернулся.

— А что нам те, первые пленные, про огнемёты ничего не сказали? — Набоков откинулся на спинку кресла. — И про то, что у них поездов до чёрта?

— Спрашивали, — Львова облокотилась на стол. — Они и не знали этого, оказывается. Хмарин этот в тайне свои огнемёты держал. И вообще первый раз их отправил из города. А поезда формировать начали только с прошлого года. А эти, которых в Кунгуре взяли, в Омске пять месяцев не были. Всё пиратствовали. В общем, всех пленных отправили Екатерининский канал восстанавливать. Чтобы Каму с Печорой соединить. Президент наш, Ложкин, решил водную дорогу проложить на север.

— Завтра к Омску подходим, — Набоков встал и подошёл к окну. Высокий, плечистый, чуть сутуловатый, он смотрел на пейзаж за окном. После мокроты уральских городов конвой вновь как вернулся в зиму. Кругом лежали снега.

На рыбалке

Наблюдательный пункт оборудовали в старинной водокачке. Кривая башня торчала в нескольких метрах от высокого берега Иртыша, и обзор с неё был замечательный. Слева виднелся покрытый снегом остров, заросший густыми высокими кустами с изредка торчащими из них деревьями. За часто переплетёнными чёрными голыми ветвями там скрывался передовой дозор. Четверо бойцов, укутанных в спальники, попарно приглядывали за рекой, и так же попарно отдыхали.

— Слышь, Ринат, может, горяченького мужикам отнести? — Вася Лицигер, высоченный, плечистый еле протиснулся в узкий для него вход башни. — Замёрзнут ещё там. Я вот вроде покушал нормально, а всё равно ещё бы поел.

— Ты бы только жрал, Вася! — командир южной завесы отнял бинокль от глаз и участливо спросил: — Сам-то чем угощался?

— Да, я суп из тушёнки с макаронами съел, — начал перечислять любитель еды. — Потом второе из тушёнки с макаронами съел. И чай попил.

— Вы чего там наварили? — удивился Ринат. — Суп-то чем от второго отличается?

— Да как чем? — Вася даже засмеялся над непонятливым командиром. — В супе вода, то есть бульон, его много, а во втором его мало. Мне, правда, всё вместе положили. Так даже вкуснее получилось.

Сидевший к ним спиной на собранном из досок насесте наблюдатель чуть не уронил бинокль на усыпанный окурками пол — сильно засмеялся. Ринат тоже ухмыльнулся.

— За мужиков не беспокойся, — он похлопал Васю по руке. — Они сутки отсидят, потом двое суток здесь. Отогреются и отоспятся. Сухой паёк и термоса с чаем есть. А чем меньше мы бродить будем здесь, тем лучше. Ты, кстати, нам-то оставил чего перекусить?

Вася кивнул, подошёл к наблюдателю и тронул того за плечо.

— Саня слезай, иди кушай, — подождал, пока тот слезет, забрал бинокль и осторожно взгромоздился на насест. — Пост принял, Ринат.

— Будь внимателен, — напутствовал его командир и вместе со сменившимся наблюдателем вышли из башни. Вася глянул вниз, вытащил из кармана куртки бумажный пакет, развернул. Там оказалась буханка хлеба, разрезанная вдоль, а на ней лежали куски вяленого мяса, присыпанные кружочками нарезанного солёного огурца. Стрелок с удовольствием откусил кусок и не забывая о службе, посмотрел в бинокль. Снежная степь вдали сливалась с белесым горизонтом, только чёрные опоры ЛЭП, когда-то тянувшейся через Иртыш, выделялись в ней.

Река здесь делала изгиб, в котором уместились два вытянутых острова. Слева был Черёмуховый, справа ещё один, чьё название Вася забыл. Снег на льду реки истоптали рыбаки. В бывшем посёлке Новая Станица до сих пор жили несколько стариков и старух, они тут и промышляли. Чавкая своим бутербродом, Вася вспомнил, что ближе к вечеру рыбаки его звали с собой на проверку сетей. Обещали рыбы отсыпать. Дожевав бутербродик, Василий запил его чаем из алюминиевой литровой фляжки и погрузился в наблюдение. Под ним поскрипывал насест, сколоченный вчера парнями из ремонтного поезда. Доски и брёвна для него взяли, разобрав пару давно заброшенных домов Новой Станицы. По заснеженному льду Иртыша неторопливо разгуливали две вороны — искали поживы, надеясь на забывчивость и невнимательность рыбаков. Вася глянул в бинокль на посёлки слева и справа от водонапорной башни. В нескольких домах топились печи, из труб валил чёрный дым, поскольку топливом был уголь. Где-то там, в строениях на берегу реки, сейчас засели около двадцати стрелков, выделенных в южную завесу. Они держали под прицелом изгиб Иртыша. Пехотный начальник Гилёв предположил, и Набоков согласился с его мнением, что засевшие в Омске бандиты могут попытаться связаться с союзниками. И пока ещё покрытый льдом Иртыш был для этого дела подходящим местом. Через покрытую снегом степь, сквозь сугробы вряд ли кто направится. Дополнительно был выставлен пост к северо-востоку от Новой Станицы, на развязке автомагистралей. Вася слышал, как Гилёв инструктировал тамошний дозор. «Бабочку эту пришпилить намертво», — сказал он. На карте дорожная развязка на самом деле походила на асимметричную бабочку. Бывшая автотрасса шла от неё прямо на юг, и командиры не исключали возможности, что подручные Хмарина попытаются прорваться по ней в степи. Сейчас там стояло два бронетранспортёра и около тридцати стрелков. Подход к «бабочке» со стороны Омска пристреляли артиллеристы. Так что пройти там было бы затруднительно.

Василий осмотрел посёлок, реку, степь. Никакого движения. Только из одного дома вышел закутанный в тулуп мужик, местный житель. Он тащил за собой санки с сорокалитровой флягой. Пошёл на Иртыш за водой, догадался Вася. Аборигены Новой Станицы держали ещё скотину — коров, куриц, овец, свиней. Выживали как могли. Да и рыбачили. Сегодня Альбертыч, одинокий старик, в чьём просторном доме расположились кашевары завесы, обещал взять Василия с собой. Стрелок за свои двадцать шесть лет ни разу не видел, как зимой ловят рыбу сетями. Он посмотрел на часы, до конца смены осталось около сорока минут. Вася оглядел вверенное ему пространство, никаких изменений не заметил, кроме того, что мужик с флягой вернулся домой, и закурил.

Передав дежурство, он забежал на кашеварню. Альбертыч уже собирался. В санки уложил моток красно-синей нейлоновой верёвки, пешню, обулся в валенки с высокими калошами, засунул в карман несколько кусков серой застиранной ткани. Застегнул на клёпки старый, изношенный, бледно-зелёный пуховик с капюшоном, огляделся и молча махнул Васе, дескать, пошли. По пути к ним подошёл напарник Альбертыча по рыбалке, невысокий шебутной старикан Закидон. Вчера он знакомился с прибывшими стрелками и угощал их самогоном. Напившись, дед начал стучать кулаком по столу и плакать. «Красная Армия пришла на берег Черского! ВДВ своих не бросает!» — вопил Закидон и пытался разбить бутылку с самогоном о свою голову. Не пившие на службе стрелки утихомирили старика и увели домой. Сегодня он хмуро поздоровался с Василием и молча зашагал рядом с Альбертычем. Они о чём-то тихо переговорили, и Закидон выругавшись, сплюнул на снег.

Мужики спустились на лёд и побрели по натоптанной тропинке к середине реки. Подойдя к торчавшей из бугорка льда хворостине, Альбертыч ногой начал разгрёбать снег около неё, пока не появился сколоченный из досок щит, прикрывавший майну. Закидон откинул его в сторону, и достав из санок двухметровый изогнутый кусок толстой проволоки, опустился на колени и начал крутить им подо льдом.

— Это что он делает? — притащивший санки Вася с любопытством смотрел на действия рыбака.

— Сеть ищет, — Альбертыч вытер под носом. — Щас зацепит и потянем.

— Вот она, — пропыхтел Закидон, вытягивая проволоку. Из майны показалась верёвка с капающей с неё водой. Крючок на конце проволоки зацепил её. Альбертыч подхватил снасть и не спеша потащил вверх. Закидон тем временем отбросил в сторону быстро покрывшуюся тонким слоем льда проволоку и принёс из санок верёвку.

— Что-то помочь? — Василий подошёл поближе.

— Ага, — Закидон протянул ему красно-синюю верёвку, привязанную к сетке. — Бери на плечо и тащи. Да не здесь! Клади прогон на плечо и шагай. Вот так.

Вася поволок верёвку, ступая спиной вперёд, наблюдая за майной. Через десяток шагов он увидел, как из майны показалась сетка. Старики, стоя на коленях, принялись голыми руками выбирать из неё рыбу.

— Тащи, не останавливайся! — прикрикнул Закидон на засмотревшегося Васю. — Сетку спутаешь.

Стрелок прибавил ходу.

— Да тише ты! — опять заорал Закидон. — Вот бык здоровый!

Старики не брезговали никакой рыбой, всю отбрасывали в сторонку. Щуки, судаки, тройка стерлядей, окуни. Они, попав на воздух, бились на снегу, изгибались, хлопая жабрами, потом успокаивались и застывали, покрываясь инеем. Рыбаки иногда вытирали насухо мокрые руки тряпицами, вынутыми из карманов, засовывая их потом в голенища валенок.

Минут через двадцать сетку выбрали. Закидон повёл Васю к другой майне, где был вморожена в лёд верёвка, привязанная к другому концу снасти.

— Вот, бери её и тащи, — старик выбрал конец из майны. — Только аккуратно, а мы станем сетку спихивать в той проруби. Понял?

Погода была безветренная, хотя иногда поднималась тяга. Вася прикрывал лицо от холодного ветра, удивляясь про себя, как старики голыми руками рыбу доставали, и сейчас, расправляли сеть перед погружением в воду.

— Закалённые деды, — подумал он. — Матёрые.

Всего проверили четыре сетки. От непривычной работы Вася немного устал. Старики же, набившие рыбой шесть мешков, взвалили их на санки и сели перекурить.

— Ну что, Василий, утащишь санки на берег или пристал шибко? — дымя вонючим самосадом, поинтересовался Закидон. — А то давай, мешок возьми один, да иди к своим, коли устал.

Стрелок никогда не признался бы в своей слабости, поэтому он улыбнулся и помотал головой. Да и молодость, здоровье не подвели. Отдохнув несколько минут, он вновь почувствовал себя готовым к работе.

— Интересно вы рыбу ловите, — подошёл Вася к старикам. — А куда вы её потом?

— На ледник, — пробурчал всё ещё хмурый Закидон. — И летом там храним. Завтра вот пойдём лёд пилить на Иртыше для ледника. Поможешь?

Вася кивнул. Такая работа, когда не надо стрелять из автомата или пулемёта, ломать кого-то в рукопашной, ему понравилась.

— Ну, что, пойдём? — Закидон откинул окурок, встал, глянул на прикрытую досчатым щитом майну, и ногой подсыпал на него снега. — Через пару недель или раньше надо снимать сетки. Уже лёд размывает течением. Скоро совсем истоньчает.

— А куда ты торопишься? — улыбнулся Альбертыч и вытащил из-за пазухи неполную бутылку. — Поправить здоровье не желаешь, что ли?

— Ух ты! — Закидон потёр руки. — Ну, дружище, молодец. Наливай, а то уйду! А что сразу не сказал, когда сюда шли?

— Так ты бы назюзгался, какая ж тогда рыбалка? Давай уже, лечись, Закидонушка.

Старики предложили и Василию, но тот отказался. Рыбаки принялись по очереди пить самогон из мятой железной кружки, вытащенной Альбертычем из кармана и закусывать хлебной лепёшкой. Вася закурил, потом, обернувшись в сторону водонапорной башни, помахал невидимому наблюдателю рукой.

Тут он услышал негромкое завывание.

— Что это? — стрелок закрутил головой. Старики примолкли и тоже прислушались.

— Похоже на снегоход, — Закидон поднял голову и несколько раз быстро нюхнул воздух. — У вас есть снегоходы?

— Нету, — Вася сорвал с головы шапку и замахал ею, глядя в сторону водокачки.

Между тем завывание приблизилось, и можно было разобрать, что это ревёт мотор. Кто-то мчался по реке с юга, невидимый ещё за берегами и Черёмуховым островом. Рыбаки повернулись, ожидая, кто появится. Вася мешкал несколько секунд, потом бросился бежать к берегу, размахивая зажатой в руке шапкой, которую он забыл надеть.

В протоке между берегом, где стоял посёлок и островом, появился снегоход с прицепленными санями. Едва он миновал место, где находился дозор, как в воздух взвилась зелёная ракета и завывая, стала медленно, на парашютике, опускаться вниз.

Василий уже взбежал на берег и оттуда оглянулся на реку. Метрах в тридцати перед снегоходом взметнулся снег с кусочками льда. Кое-где ударили фонтанчики воды. Это пулемётчик дал предупредительную очередь. Старики-рыбаки упали лицом вниз, прижимаясь к санкам. Мотор снегохода убавил обороты, потихоньку затихая. Вскоре он заглох. Из-за спины водителя выскочил мужик с автоматом в руках. Он было замахнулся прикладом на того, кто сидел впереди, но кто-то, в чёрном полушубке, выпрыгнувший из саней, сбил его с ног и отобрал оружие. Рьяный мужик вывернулся и побежал к берегу. Запнулся обо что-то, упал в нетронутый снег, который сразу потемнел.

— В наледь попал, вода пошла, — уже поднявшийся на четвереньки Закидон шмыгнул носом. — Сейчас не убежит.

Промокший бегун с трудом поднялся, ворочаясь в воде, перемешанной с мокрым, и потому липким и тяжёлым снегом. С берега к нему бежали стрелки. Двое стоявших возле снегохода подняли руки вверх.

Из доклада на заседании Высшего Совета Евразии

«…Из Новороссийска на Варну в мае после окончательного ремонта планируется отправить два сухогруза. Суда должны перевезти беженцев с Балкан в Крым. Пункт назначения — Севастополь. В Крым должно быть эвакуировано около ста тысяч человек. Ещё столько же предполагается привезти на Тамань. Поскольку, кроме вышеуказанных сухогрузов, на ходу только десять катеров, перевозка морским путём затянется надолго. Суда могут перевезти за один раз около полутора тысяч человек. А беженцев с Балкан насчитывается более двухсот пятидесяти тысяч. Большинство из них женщины, дети и старики. Эвакуация по северному побережью Чёрного моря невозможна. Здесь на Днестре находятся два корпуса чёрных викингов, имеющих задачу на блокирование и полное уничтожение всех жителей Балканского полуострова. Так как Евразия заключила мирный договор с чёрными, никаких боевых действий по поддержке ранее планировавшего прорыва мы предпринять не можем. Надо учитывать, что кроме людей, надо вывезти их имущество, технику, вооружение, реликвии и прочее. Технических возможностей по ремонту и восстановлению других судов сейчас нет.

Есть сведения, что после наступления весенней распутицы викинги прекратят боевые действия на Карельском перешейке и оставят там лишь заслоны. Основные свои войска они перебросят на юг, чтобы полностью зачистить Балканский полуостров.

Кроме того, чёрные викинги ведут активные переговоры с Ханством Сельджуков о совместном наступлении на Балканы.

После заключения перемирия с викингами представители Евразии вели, без огласки, переговоры с руководством сельджуков. При этом и мы, и они пришли к пониманию, что территориальных претензий друг к другу при сложившихся границах не имеем.

Также представители Евразии сообщили, что мы не будем против того, если сельджуки займут территорию Балканского полуострова, поскольку согласились, что это их исконная территория. Однако попросили помощи в эвакуации тех, кто сейчас там находится.

Сельджуки не стали возражать, потому что при мирном уходе нынешнего населения земли Балкан достанутся им без боя и без потерь. Принято совместное решение о пропуске их по южному побережью Чёрного моря. Автотранспортом балканцев доставят до Батуми, оттуда поездами на Тамань и Крым.

В ходе переговоров также выяснилось, что сельджуки не доверяют викингам ввиду их безудержной ненависти к белой расе. Они предполагают, что такая нетерпимость может в будущем привести к конфликтам между ними, несмотря на имеющийся договор о мире. Сейчас в Анкаре открыто функционирует Общество Иудеев. Его участники после наметившегося сближения сельджуков и викингов были намерены эвакуироваться в Евразию, но руководство Ханства уговорило их остаться. Сельджуки, по убеждению наших представителей, не имеют желания вести военные действия с кем-либо. Первоочередная задача для них это освоение территорий на Балканах, Аравийском полуострове, Ближнем Востоке. По заявлению сельджуков, своей границей на северо-востоке они считают старую границу между Турцией и Советским Союзом.

Однако, по нашей оценке, население Ханства Сельджуков не превышает миллиона человек. Сейчас они занимаются переселением из срединных областей, в том числе и восточных и северо-восточных, в южные регионы и подготавливаются к освоению Балкан. Агрессии со стороны Персии они не опасаются, поскольку там идёт активная межклановая война и её население малочисленно. Пограничных заслонов вполне хватит для пресечения возможных нападений. Со стороны Евразии никаких инцидентов сельджуки не ожидают. Считают только возможным охраниться от набегов неконтролируемых никем горных кланов Кавказа. Но они себя никак ещё не проявляли.

Таким образом, после переселения жителей Балкан в Крым и на Тамань Евразия сможет получить около пятидесяти тысяч бойцов, причём, крайне мотивированных против чёрных викингов по двум причинам. Во-первых, викинги беспощадно истребляли их, во-вторых, викинги объявили себя истинными наследниками европейской цивилизации, в которой нет места белым людям…»

Кто-то с юга

Эшелоны стояли перед Омском. Мост через Иртыш был взорван. Ни о чём договориться с Хмариным не удалось. Сейчас Набоков размышлял, продолжать ли поход дальше, или остановиться здесь. Оставлять в тылу такого свирепого врага, каким оказался омский диктатор, было неразумно. Вертолётными атаками удалось уничтожить основу его огневой мощи — огнемёты и артиллерию, но если уйти, вполне вероятно, работорговцы смогут её восстановить. Командиры конвоя вчера высказали своё мнение — двигаться дальше, тем более, что Среднесибирская магистраль свободна. Пара «Фантомасов» пробежала по ней до Карасука. Степи пусты, путь открыт. Только на станциях да кое-где на рельсах ржавеют древние составы. Прошли ведь эшелоны уже больше тысячи вёрст, до Новосибирска осталось километров семьсот.

Было вчера предложение оставить здесь часть стрелков и вооружения, создать укреплённый район, чтобы заблокировать попытки диверсий на железной дороге от хмаринцев. Но это же партизанская война, и кто в ней победит, неизвестно. Как поступить? Набоков ломал голову второй день. Утром он отправил оранжевый «Фантомас» в Казань с ранеными, и донесение, где изложил обстановку и высказал своё решение идти дальше. Никого оставлять здесь, на Иртыше, Руслан Калиныч не собирался и предлагал организовать заслон на подступах к Екатеринбургу. Скрывающийся со своей бандой где-то в Омске Хмарин вряд ли сможет за несколько месяцев восстановиться после той трёпки, которую получил от воинов конвоя. Основной массе жителей было, как и полагается нормальным обывателям, всё равно, кто у власти, лишь бы их не трогали. Сейчас, опасаясь расправ от местной верхушки, они не контактировали с прибывшими с запада, но и особо не скрывались. Недалеко от эшелонов какой-то обосновавшийся давно-давно мужик готовился к весенним работам. Чинил инструменты, верхом на лошади объехал поля, попросил в ремонтном поезде наладить ему неисправную самодельную молотилку.

Конечно, Набоков располагал полномочиями, позволявшими ему принять любое решение. Но оставлять без присмотра омскую банду он не хотел. Беспокоит. Поэтому и встал здесь, ожидая советов из Казани. Полторы тысячи километров туда мчаться «Фантомасу», столько же обратно. Это дней пять. Подождать придётся.

Набоков взял со стола отчёт о разведывательном маршруте до Карасука. Никого нет. Только лоси, олени, сайгаки на буграх, волчья стая, множество озёр. Видно, работорговцы неплохо здесь порезвились в последние годы. Подчистили население. А люди здесь были. Уцелели в катастрофу, потихоньку начали обустраиваться, а тут эти, хмаринские. На одной из станций разведчики нашли троих повешенных, точнее, в петлях болтались скелеты. Видать, для устрашения бандиты вздёрнули самых дерзких, а может больных или старых. Сейчас уж не узнать.

Ладно. Используем стоянку для проверки матчасти, вооружения, боевой подготовки. Конные стрелки, они же бывшие пограничники, патрулируют берега Иртыша. Пока не прошёл ледоход, надо быть внимательнее. Попытки ночных нападений уже были. Мелкие группы переходили в темноте реку, обстреливали эшелоны. Троих ранили, гады.

Непонятно, почему они не хотят идти на контакт? Неужели всерьёз надеются на возможность создания своего царства или княжества. Но должны же они даже при таких раскладах понимать, что с соседями надо жить, договариваясь, иначе война! Странно. Или они может ждут чего-то, надеются на кого-то?

Со стороны Челябинска? Но там что-то непонятное. Даже железная дорога разобрана. Зачем? Пленные показали, что оттуда никто не появлялся, а они попасть туда не смогли. Новосибирск? Если верить опять же пленным, пропали две их экспедиции. А кому они рабов продавали? Степняки? Кочевники? А ведь точно! Значит, надеются на помощь с юга.

А если их опередить? Самим выйти на степняков. В памяти Набокова всплыли воспоминания из детства. Книга про кочевников. Так-так. Гордый и мудрый хан Аблай. Какой-то злодей Караиван. Но степь же ещё в снегу. Они же ещё южнее сейчас находятся. Потом, по свежей молодой траве кочевники поднимутся на север. А что, если к ним Хмарин отправил связных?

Комендант конвоя вскочил и закусил нижнюю губу. Хватит здесь мариноваться. Необходимо срочно выдвигаться на юг, пройти по магистралям. Может, кого и встретим, может, и договоримся. Вечером, на оперативном совещании надо будет обсудить с командирами этот вопрос.

Хлопнула дверь штабного вагона. В салоне появилась Львова. Лицо её, обычно серьёзное и сосредоточенное, сейчас было довольным, как у сытой кошки.

— Руслан Калиныч, шпионов поймали, — она уселась на стол и заболтала стройными ногами, видно, переполненная эмоциями. — Один местный, хмаринский, и ещё с ним двое. Казахи. Говорят, что из старшего жуза, хан у них Батырбай.

— Не мучили их твои головорезы? — насторожился Набоков. — Почему мне сразу не доложили?!

— Никакого насилия, что вы? — улыбнулась Львова. — Вообще, впечатление, что они к нам шли. Хмаринский стрельбу было наладился по нашему патрулю вести, а мужики эти его скрутили.

— А где взяли?

— Парни из южной завесы постарались. Увидели чужаков. Они на снегоходе по Иртышу неслись. Дали предупредительный выстрел. Те остановились. Хмаринский за автомат, а казахи его за руки! Просили не мучить этого товарища.

— Ты смотри! По-русски понимают они?

— Конечно, — Львова снова улыбнулась. — Взрослые дяди, твои ровесники. Зовут их Ержан и Саян. Требуют встречи.

— Значит, так, — Набоков заходил по салону, заложив руки за спину. — Накормить, дать отдохнуть. Скажи, что я занят очень. Приму их вечером. Найди возможность, поводи их возле эшелонов. Пусть посмотрят. Ни о чём их не расспрашивать! Так! Так, так, так. Доложишь о них на оперативке вечером нынче. И потом сюда их. Пусть командиры поглядят на них, послушают. А потом решим. Обращаться с ними с уважением, но дать понять, что мы народ суровый. Ясно, Таня?

— Ясно, комэск, — Львова спрыгнула со стола. — Ну, я побежала?

— Давай, Таня, ступай. Это наш мощный шанс, понимаешь? И сразу думай, кого к ним с ответным визитом посылать, поняла? Ну, всё, до вечера, Танюша. Отличную новость ты принесла. Молодец. С меня чай вечером.

— Эх, Руслан Калиныч, чаёк у меня и у самой есть, — Львова загадочно улыбнулась и ушла.

Набоков не обратил внимания на последние слова главы контрразведки и задумался. У конвоя появился неплохой шанс заручиться поддержкой степняков. А это просто шикарно. Сейчас надо думать, как заключить с ними прочный, надёжный союз. Тогда о проблеме Омска можно будет не беспокоиться.

«Владивосток, Владивосток, Владивосток! На маяке твоём не гаснет огонёк!»

— Ничего себе! — засмеялся Набоков, увидев выходящего из оранжевого «Фантомаса» Ложкина. — Ты чего примчался?

Президент Евразии спрыгнул на грязный снег, весело огляделся, потянулся, подошёл к коменданту конвоя и обнял того.

— Дело есть, — шепнул Ложкин на ухо. Отстранился, глубоко вздохнул и засмеялся: — Ты смотри, у нас всё растаяло уже, а здесь снега лежат.

— Сибирь, однако, — Набоков оглянулся. Возле прибывшего «Фантомаса» началась обычная в таких случаях суета. Народ прибежал послушать новости, кто-то получил письма, с крыши вагона ремонтники снимали навьюченные там тюки в промасленной ткани, внутри которых что-то гремело и лязгало, тыловик разбирался с командиром лёгкого бронепоезда, укоряя в чём-то. На начальников внимания не обращали.

— Пойдём ко мне, — Набоков дёрнул Ложкина за рукав кожаной куртки с меховым воротником. — Есть хочешь с дороги, наверно? Кстати, баня сегодня. Попаришься или в душ?

— В душе ополоснусь, — Ложкин хлюпнул носом. — Прохватило южного человека в вашей Сибири. Можно было бы и попариться, но некогда.

Президент Евразии родился в Кисловодске, и хотя лет тридцать провёл в суровых холодных краях, привыкнуть к прохладному климату так и не смог.

Угощение на кухне готовили на скорую руку, поскольку ужин уже закончился. Ароматный луковый салат, горячие, только с плиты чернушинские котлеты с солёными грибами и пахнущий смородиной квас на ржаном хлебе.

— Ты, Калиныч, всё-таки хитрый, — Ложкин ловил вилкой на тарелке скользкий рыжик. — Лучших поваров с собой увёз. Как народ-то, на еду не жалуется?

— Наоборот, — Набоков попивал шипучий квас, пузырьки шибали в нос и он морщился. — Жалуются, что сидят много. И лежат. Так вот. Неделю здесь стоим, так гимнастикой занялись. Кто-то местным помогает, к посевной готовиться, за скотиной там поухаживать. Да, кстати, раненые наши как?

— С ними нормально, — Ложкин ковырнул вилкой и корочкой ржаного хлеба кусок котлеты. — Я думаю, почему так вкусно! Там яйца рубленые! Это получается пирожки из мяса, а начинка яйца с луком. Здорово придумали. Рецепт у повара вашего возьму. А раненые в госпиталях. Когда уезжал, никто вроде не умер, хотя тяжёлые есть. Ну ладно, сейчас доем, только не отвлекай меня разговором, квасу попью и поговорим о деле.

Набоков подошёл к окну, и приспустив форточку, закурил. Темнело. Между составами иногда пробегали по своим делам стрелки, артиллеристы, техники. Где-то послышалось лошадиное ржание. В окнах поездов горел свет, люди ещё не спали. Играли в карты, шахматы, домино, читали письма из дома, сами писали послания своим близким. Набоков услыхал натужное трубное гудение и вспомнил, что в Екатеринбурге, в местной консерватории взяли с собой духовые инструменты. «Валторна, корнет-а-пистон», — усмехнулся комендант. Кто-то пробовал играть. Обычный вечер. Набоков взглянул на часы, половина десятого, смена караулов. И тут же до него донёсся шум мотора. Вездеходы повезли патрульных на посты.

— Ну, давай поговорим, — услышал он голос Ложкина и обернулся.

— Видишь, Калиныч, в чём дело, — президент Евразии набулькал себе в стакан пузырящийся квас. — Помнишь, мы начали восстанавливать приемо-передающий центр в Перми?

— Конечно, — Набоков выбросил окурок в форточку и присел к столу. — Только смысла я не видел. Связь-то только на ультракоротких волнах сейчас есть.

— Да, да, да, — закачал головой Ложкин. — Всё остальное уходит и на этом заканчивается. То есть, посыл есть, генерация присутствует, а приёма нет. Поскольку инженеры у нас есть, и головой думать могут, и руками колдовать, решили сделать самый мощный радиоприёмник, какой получится. Вот вы как раз уезжали, инженеры пробные запуски делали. И десять дней назад получили первый сигнал на коротких волнах.

— Ну и что дальше? — заинтересовался Набоков. — Сигнал-то от кого? Ведь на них никто не работает. Все знают, что смысла нет.

— Да, конечно, — Ложкин отхлебнул квасу. — В общем, взяли передачу. Из Владивостока. На русском языке. Записали на магнитофон. Переписали на бумагу, я тебе привёз. На, держи.

Он вытащил из нагрудного кармана рубашки сложенный листок и протянул Набокову.

— «Возникли проблемы с отгрузкой угля из Сучана на теплоцентраль», — прочёл тот и подняв голову, глянул на собеседника, потом продолжил: — «Шесть военных кораблей полностью отремонтированы, и скоро выйдут в испытательный поход до Сахалина для проверки работоспособности… Боеприпасов хватит на сто лет, если экономить, а если каждый … До Гродеково упал… Как же быть, когда вернутся моряки». Хм, странная передача.

— Запись больше часа длится, — Ложкин откинулся на спинку кресла. — Это то, что смогли разобрать. Там ещё музыка играет. Вообще рваная такая запись. Сипит, шкворчит. Но. Это первый приём на коротких волнах за четверть века. Понимаешь?

— Так ты приехал, чтобы уверенности мне придать? — улыбнулся Набоков. — Прочитал моё донесение, и решил подбодрить? Да я и так не сомневался в том, что надо двигать дальше на восток.

— Ага, — не стал спорить президент. — Мы пока не распространяемся про это. Знают только человек десять, ну и ты сейчас. Я вижу, тебя и так уговаривать не надо.

— Нет, — качнул головой Руслан.

— Тогда так, — Ложкин поднялся и прошёлся по салону. — Завтра собери совещание и я доведу информацию до командиров. Мы не одни. Есть бойцы и на Дальнем Востоке, причем не беспомощные, а с боевым флотом. Сейчас нам точно есть куда ехать, и для чего. А не просто по Транссибу кататься.

— Хорошо, — Набоков ещё раз прочёл написанное на бумажке и убрал её в стол. — Теперь слушай, что тут происходит.

Комендант конвоя начал говорить о недавнем визите посланцев хана Батырбая. Сейчас они отправились обратно к нему, в зимнюю ставку. Вместе с ними поехал Сергей Меньшиков, начальник штаба и терапевт Стас Черёмухин с лекарствами. Степняки сказали, что у них болеют много, а лечиться нечем и некому.

Со слов побывавших здесь наблюдателей, их хан Батырбай, как только узнал от присланного к нему хмаринского связного о прибытии с востока множества поездов, сразу задумался. Дружбой с омским диктатором он не очень дорожил, для него на первом месте были свои интересы. Поэтому и послал своих двоюродных братьев на разведку. Хмаринскому связному он ничего не обещал, сказал, что надо разузнать подробнее.

Ханская родня бродила здесь два дня, потом заявили, что необходимо сообщить обо всём Батырбаю. Особенно их потряс поезд тяжёлого вооружения и вертолёты с ракетами и пушками. На то, что составы висят в воздухе, не касаясь колёсами рельс, не обратили внимания. Видимо, ждали вопросов о себе, но их ни о чём не спрашивали. Делали вид, что нас не очень интересует кто они, сколько их, какие возможности.

— Короче, ждём послезавтра примерно хана Батырбая в гости, — подытожил Набоков. — И очень хорошо, что ты приехал. Давай решим, как ты себя поведёшь? Представлять тебя, как главу государства или просто посидишь, послушаешь?

— Хм, — Ложкин задумался. — Как-то не очень порядочно выходит. Но степняки парни разумные. Они бы сами так поступили. Подумают ещё, что специально из-за них приехал. Решат, что мы слабые, хватаемся за всех, кого встретим. Так что я сейчас вроде твой помощник буду на это время. Мужиков наших предупреди только.

Ложкин с Набоковым совещались до часу ночи, обсуждая, как вести себя, что говорить. Степняки народ ушлый и наторелый. Почуют слабину или ещё какую тонкость, и уйдут. Пропадут в своих степях, поминай как звали. И останемся без союзников, с угрозой нападения. Вроде обо всём договорились президент с комендантом. Даже примерное меню составили для очень ожидаемых гостей. Им осталось только ждать визита.

Урлютюб

Вернувшийся начальник штаба доложил, что Батырбай готов встретиться. Рандеву — посёлок Урлютюб.

— А где врач? — Набоков вопросительно посмотрел на Меньшикова. — Там остался? Или оставили?

— Сам захотел, — начштаба вздохнул. — Там две роженицы на сносях. Проблемы у них какие-то.

— Это хорошо, пусть помогает, покажет, что мы много можем, — Руслан выпрямился и поджал губу. Помолчал. Повернулся к Ложкину: — Поедем в Урлютюб?

— А это где?

— Будем смотреть, где.

— Зимняя ставка Батырбая в Краснокутске, то есть на наших картах он так называется, они его именуют Актогай, — Меньшиков поводил пальцами по карте. — Вот где. А Урлютюб примерно на полпути от Омска до его базы.

— Разумен хан. Село это на Иртыше, нам туда от железной дороги добираться, преимущества свои терять в огневой поддержке. На вертолётах туда лететь? — Ложкин глянул на карту. — Видимо, знает, что снегоходов у нас нет. Осторожно ведёт себя. Постой, постой, тут станция Урлютюб и посёлок Урлютюб. Он где сказал, встречаться хочет?

— В Урлютюбе, — повторил начштаба.

— Вот на полустаночке этом мы его и подождём, — Набоков принял решение. — «Кама», «Фантомас», «Чёрный бык» и «Акбаст».

— А зачем нам лошадиный поезд там? — удивился Ложкин.

— Не думаю, что они на снегоходах всё время гоняют, топлива маловато у них, брать его негде, — Набоков глянул на Меньшикова. Тот кивнул. Руслан продолжил: — Посмотрят, что и у нас своя конная армия есть. И неплохая.

— Ты командир, тебе решать, — пожал плечами Ложкин.

К вагон-салону «Акбаста», стоявшего у перрона малюсенькой станции Урлютюб, со стороны Иртыша приближалась конная кавалькада. На всадниках, уверенно сидевших на косматых лошадях, колыхались стёганые длиннополые куртки, на головах лисьи шапки. Рыжие хвосты свисали до лопаток наездников. У большинства из-за плеч выглядывают стволы автоматов Калашникова. Впереди на молочно-белом жеребце без оружия, с камчой в руке, видимо, сам хан Батырбай, коренастый, плотный, оскалившийся в улыбке.

У вагон-салона Набоков, Ложкин, Меньшиков, Левицкий. В шпалере двадцать стрелков — почётный караул.

Хан остановился метрах в десяти. Тут же слетевший с коня жигит взял его жеребца под уздцы. Звякнули на них серебряные украшения. Батырбай не спеша слез. И грянул оркестр. В сыром воздухе далеко разнёсся «Встречный марш». Кони захрапели, всадники принялись их успокаивать. Хан улыбнулся.

— Здравствуйте, товарищи! — чётко произнёс он и отдал честь, приложив правую руку к собольему малахаю.

— Здравствуйте, товарищ хан! — ответил Набоков, и протянул Батырбаю руку.

В салоне накрыт стол. Дышит паром варёная картошка, политая маслом и обсыпанная зеленью, в чашках солёные огурцы, измятые от лежания в бочке, но ядрёные и хрусткие. Тут же в прозрачном рассоле торчат алыми островками блестящие помидоры, с приставшими кое-где укропными веточками и желтоватыми дольками чеснока. На огромном блюде капустный салат — листья изрезаны тонкими полосками, перемешаны с тёртой морковкой, сдобрены уксусом, солью, постным маслом, сахаром и посыпаны зелёным лучком. Порезанный сыр отблёскивает под светом ламп, в чашках куски варёного мяса. Две эмалированные посудины залиты чуть дрожащим заливным из говяжьих ног. Рядом с мясом встывшие кусочки фигурно нарезанной моркови. На трёх сковородах дожидается своего часа, томится, исходя соком, солянка из нельмы, муксуна и судака, разжигая аппетит чудесными ароматами.

На полированном, играющем белыми бликами столе стоят кучками бутылки с прохладной водкой, коричневым ароматным коньяком тридцатилетней выдержки, минеральная вода, постоянно шипящий, как будто чем-то недовольный квас на сухарях из ржаного хлеба.

На кухне «Камы» оканчивали тушить лосятину. Уже добавили в кастрюлю, где мясо медленно кипело в приправленной картошкой и морковью подливе, помидоры, лук и перец. Пекли татарские эчпочмаки с гусятиной.

Маленькая станция Урлютюб, где раньше и поезда-то останавливались не больше, чем на минуту, вся как пропиталась ароматами отличной еды, и десятки бойцов конвоя и степные жигиты невольно глотали слюну.

На кухне «Чёрного Быка» готовили не столь разнообразно, но просто и сытно. Уже готова тройная уха, котёл гуляша, котёл макарон, огромный таз винегрета и несколько кастрюль компота. В сугробах стынут стеклянные банки с разведённым спиртом. Из походников и жигитов хана никто голодным и грустным не остался, даже осталось немало, и питья и закуски в этот вечер.

— Давайте о делах завтра поговорим, — предложил Батырбай, поднимая рюмку на тонкой ножке, с золотым ободком. — Сегодня просто расскажем, как жили-поживали, что нового в мире. Не против, мужики?

Набоков улыбнулся, переглянулся с Ложкиным, Левицким, Меньшиковым, Галимовым. Те тоже заулыбались, подняли свои рюмки, у кого с прозрачной водкой, у кого с янтарно мерцающим коньяком и кивнули головами. Сподвижники хана потянулись чокаться. По салону прошёл мягкий звон дружеских прикосновений хрусталя.

Выпили, закусили, ещё выпили.

— Я ведь майор пожарной службы, — хан наложил себе заливного и солёных помидор. — Как раз смену готовился сдавать, когда шарахнуло. Телефон в куртке лежал, разорвал её всю.

Рассказывал Батырбай знакомые истории. Мертвецы на улицах, мертвецы в домах, плачущие дети в детских садах. Растерянность, страх, погибшая родня. Истерика, потом забота о детишках, варить еду, ухаживать. Немногие уцелевшие. Обсуждения, что делать. Связи нет, никто ничего не понимает. И выживать. Выживать в холод, искать продукты, оружие, защищаться от стай собак, волков, прочего зверья, в том числе и двуногого. Батырбай, привыкший командовать расчётами спасателей, и принимать решения в огненном аду пожаров, не растерялся. Сколотил свою команду, жёстко навёл дисциплину и порядок.

— Я в Экибастузе жил, — пояснил он, закусывая водку солёными помидорами. — Там уголь. Вот на нём я и поднялся. Котельные везде есть, а угля нет. Правда, не сразу, а лет через двенадцать это дело пошло. Но сейчас я монополист.

Тут же выяснилось, зачем хану понадобились рабы. Уголь добывать. Машины-то поломались со временем, и как их не чинили, восстановить все не удаётся. Без ручного труда не обойтись.

С Хмариным до этого отношения были не очень.

— Бандит, жадный, обмануть может, — говорил хан, раскуривая трубку, набитую домашним самосадом невыносимой крепости и вонючести. Пришлось открыть пару окон в салоне. В них стали видны звёзды, бросавшие свой тусклый свет на белеющую степь.

— Я подумал, мне детей с ним не крестить, — Батырбай засмеялся. — А люди у меня хоть по человечески поживут. Рабочий день восемь часов, выходные, еды завались.

Уголь он поставлял в основном на юг, там поднялись, хотя и слабые ещё, ханства, эмираты, сатрапии.

— Там жить хорошо, тепло, всё растёт, — Батырбай развёл руками. — А у нас холодно бывает. Ничего, пусть богатства копят. У меня жигиты ещё подрастут, начну, как пятьсот лет назад, грабить их, пусть боятся.

Сидели ещё долго за столом. Уже под утро шатающийся Ложкин выглянул из дверей салона, к нему подошли стрелки и жигиты хана.

— Разбирайте их, — президент Евразии посторонился в тамбуре, давая дорогу мужикам, неловко шагнул, упал и тут же заснул.

Разговор по душам

В салоне «Головастика» учёные беседовали с шаманом, прибывшим с делегацией Батырбая. Данияр пил чай, подливая понемногу коньяк в свой стакан. Отпил чайку, долил коньячку, отпил, долил, стараясь так, чтобы уровень в стакане не понижался.

— Интересно вы употребляете напитки, — улыбнулся биолог. Сам он пил домашний самогон из бражки на рябиновом варенье. — Неужели вкусно?

— Я же ещё до ужасов этих в армию сходил, — Данияр откинулся на спинку дивана и рассмеялся. — Жил тогда в Волгограде. Помню, забрали меня аж на Тихоокеанский флот. На Камчатке служил, в морских частях погранвойск. Там и научился.

— Неужели пограничники чай с коньяком вот так пили? — не поверил чистивший горячекопчёную нельму физик. Он только что вернулся с улицы и принёс три готовые к поеданию большущие рыбины. Все присутствующие в салоне прямо занюхались сказочным ароматом и с нетерпением ожидали, когда же можно будет вкусить нежной лососины. Руки физика быстро и умело снимали рыбью шкуру. На ней под светом бра искрились жиринки.

— Нет, конечно, нет, — Данияр отпил и снова долил коньячку. — Это дембеля показали. Называется «Адмиральский чай». Дружок у меня Федя Урнов, баталером был на ПСРК — 74 «Сахалин». Вот мы с ним, когда в запас уволились, этого адмиральского чаю с красной икрой и крабами, напились до ужасов в Петропавловске на Камчатке. Молодые были, глупые, весёлые.

— А вы где в Волгограде жили? — физик осторожно, чтобы не порвалось ароматное нежное мясо, отделил от хребтины изрядный кусок и подал шаману. — Я там лет пять назад воевал.

— Да вы что? — Данияр взял рыбу, нюхнул и улыбка на его морщинистом лице разъехалась до ушей. — Пивка бы сейчас, литра по четыре на брата! Нету пива у вас?

— Хорошее пиво труднее водки сделать, — биолог осторожно взял кусочек нельмы. — Кстати, когда вернёмся, надо будет попробовать заняться его производством.

— Я в Волгограде жил на улице Быстрова, 54, — Данияр вытер жирные руки салфеткой и отхлебнул своего чайку. — Там недалеко ещё речка бежала, Отрада. Дом такой, панельная пятиэтажка.

— Мы от обстрела прятались на берегу речки какой-то, — физик осмотрел салон. Все не спеша вкушали нельму, тогда он позволил и себе взять ранее отложенный рыбий хвост. — Может, и была эта Отрада. Не знаю названия, но жизнь она нам спасла. Правда, Вова Михальчук не успел добежать до овражка, где она текла, споткнулся и осколок ему, всёк прямо в висок.

В окно салон-вагона постучали, давали сигнал, что готова ещё одна порция рыбы. За время стоянки бойцы конвоя наловчились её ловить, понаделали коптилок, мангалов и наслаждались муксуном, судаком, той же нельмой. На кухнях готовили наваристую уху, стряпали рыбные пироги. Несмотря на постоянную опасность нападений хмаринских, многие, свободные от службы, постоянно бегали на Иртыш, то сетки или жерлицы проверить, то с удочкой посидеть, благо, что кузнецы из ремонтного поезда понаделали мормышек и балансиров вдоволь.

— Так вот, — Данияр отпил ещё глоточек своей смеси, почмокал, определяя вкус, и не стал больше доливать коньяк в свой стакан. — Отлично заварился чаёк. Про парня этого, Манжуру. У него ауры нет. У всех есть, даже у травы и птиц и той же рыбы. А у него нет. Он как камень.

— Как же так? — биолог выпрямился, потом навалился на стол и простучал по нему пальцами обеих рук. — Он не человек, что ли?

— С виду человек, — шаман вздохнул. — Но я таких людей не видел. Биологического поля не чувствую и не вижу совсем. А он улыбается, разговаривает. Кровь у него есть?

— Есть, — главврач конвоя вступил в беседу. — Уколы ему ставили, анализы брали. Всё нормально. У него даже почки асимметрично, как и бывает иногда. Одна выше, другая ниже. И простужался он. Никаких странностей.

— Я вас попрошу, — прокашлялся пивший просто чай контрразведчик Рамзан. — Давайте договоримся, что наш разговор здесь останется. Дело-то серьёзное рисуется. Хорошо?

Ему не ответили, кивнули молча.

— У вас много странного, — шаман оглядел присутствующих. — Когда наши парни впервые увидели ваши поезда, они не удивились тому, что вагоны висят в воздухе. Решили, это магнитная подушка. И они до сих пор так считают. А я увидел, и даже растерялся. Я не знал, что их можно увидеть мне. А у вас их Манжура видит, кинологи чувствуют. Я поражён и растерян. Я тоже вижу камов.

— А кто это? — Лаврентьев подался вперёд. — Я где-то слышал это слово.

Данияр хотел отхлебнуть своего адмиральского чайку, но передумал, и отодвинул стакан в сторону. Чуть наклонившись в сторону, достал из бокового кармана своей лилового шёлка ферязи серебряный портсигар, вытащил из него самокрутку и прикурил от бензиновой зажигалки. Все молчали, предчувствуя новость, какой они не ожидали ни в коем случае. Контрразведчик еле сдерживался, чтобы не сорваться с места, бежать, доложить Львовой и арестовать Манжуру. Он не был злым человеком, не имел предубеждения против него, но вколоченный годами служебный долг шептал, что пора действовать, брать, ловить, пресекать, давить информацию.

С трудом подавив свои желания, контрразведчик удивился своему эмоциональному всплеску. Ведь ничего не произошло, ничего ещё не ясно. И Рамзан приготовился слушать степного шамана. Но тот, неожиданно для всех, ничего не разъяснил, а принялся сам расспрашивать.

— А откуда взялся Манжура? Когда вагоны встали на воздух? Что при этом происходило?

Его любопытство вскоре удовлетворили. Данияр помолчал и глубоко вздохнув, пожал плечами.

— Я по-прежнему ничего не понимаю, — он загасил окурок в пепельнице. — То, что это камы, я не сомневаюсь. Мне на Алтае про них говорили два года назад. А на каком мосту они появились?

— Это не мост, — ответил геолог. — Это плотина гидроэлектростанции. Правда, саму ГЭС надо чинить. Вода в Каме перенасыщена железом. Это турбинам вредит. Там и так из северных болот железо тащило, так ещё из затопленных угольных шахт последние лет тридцать его валом понесло.

— Как река называется? — внезапно охрип шаман. Рука его дернулась в конвульсии, толстые пальцы ударили по стакану и «адмиральский чай» выплеснулся на полированную столешницу. Блики от бра заиграли на ней ярче.

— Кама, — удивлённо ответил физик.

— Как это оказалось просто, — Данияр развёл руками. — Как просто.

Тут он успокоился, потребовал чаю, коньку и начал говорить, не спеша, иногда хватаясь за голову.

Вариант шамана

Из гималайских ледников вырывается водный поток; впитывая в себя соседние речки, прорывая горы, стремительно выкатывается на равнину Индостана. Растекаясь по ней, он становится медленным, неспешным, умиротворённым. Перед южным океаном всё более многоводная река дробится и распадается на множество русел и стариц. Этот поток индусы зовут Гангом.

По нему души умерших созданий поднимаются вверх, в Гималаи и взлетают, окутывая собой планету. И без особой задержки вновь возвращаются обратно, давая начало жизни человеку, рыбам, травинкам, зверям и всему живому. Этому круговороту миллиарды миллиардов лет. Каждая душа это память прошлого, опыт былых веков, постоянно обогащающийся и меняющийся. Их столько, сколько на планете живых существ. Меняя оболочку, вид и внешнюю форму, они всякий раз при этом окунаются в Ганг.

Таких потоков, по которым беспрестанно текут души, на Земле несколько. Но люди знают только про Ганг. Остальные забыты. Но они сохранили свои названия, данные им теми, кто знал их предназначение. Кама — река, подобная Гангу. По ней также плывут вверх души тех, чья оболочка утратила крепость. Само слово «Кама» означает в переводе с древних языков «проводник в мир духов». Отголоски, обрывки эти наречий сохранились в Сибири. Там называют «камами» шаманов, могущих провести души в иное состояние. Известны слова «камлать», «камлание» и другие, связанные с этим.

— Ну так это буддизм, что ли? — геолог развёл руками. — Всем известно, что души переселяются из человека в краба, из слона в ромашку и так далее. Точнее, это одна из версий.

— Я не проповедник, убеждать никого не собираюсь, говорю, что знаю, — Данияр улыбнулся всеми морщинами.

— А Кама, что Кама? — Лаврентьев хмыкнул. — Совпадение звуков, сочетание.

— Нет. Кама железная река, — шаман достал из кармана складной нож. — Смотрите, сталь, она способна покорять что угодно. Железо это сила. Самая главная сила в нашем мире. Очень давно один знающий мужчина сказал, что хладное железо властвует над всем. Кама это поток железа. Ганг поток кислорода, хотя на самом деле кислород зовут по-другому. Есть ещё поток золота, но я не знаю, где он. Три главных реки нашего мира. Железо, кислород, золото. А насчёт души, у всех есть душа, возражений нет?

Учёные запереглядывались, контрразведчик задумался.

— Никто не спорит, — шаман засмеялся. — И душу можно видеть. Не всем, конечно, а кто умеет. Над каждым живым существом сияет или тусклеет, как уж сложилось, аура. По научному биологическое поле. Так вот, у вашего Манжуры такого поля нет. Ни поля, как говорится, ни ауры. Ни родины, ни флага. А у ваших поездов есть. У каждого состава мощная аура. Я такого не видел никогда. И не слышал про это.

Тут заговорили все сразу. В салоне поднялся гомон. Каждый из учёных начал втолковывать что-то своим соседям, а те, не слушая, излагали своё. Данияр поднялся и прохромал к столику, уставленному бутылками. Выбрал коньяк «Гейгёль», один из самых качественных напитков, оставшихся со времён катастрофы, и включил электросамовар. Шаман твёрдо решил сегодня вдоволь напиться «адмиральского чаю», пусть даже заваренного на брусничных листьях.

Ещё один из присутствующих тоже молчал. Контрразведчик Рамзан обдумывал свои действия. Если немедленно идти к Львовой, можно пропустить обсуждение. А какие тут ещё факты всплывут, неизвестно. И они могут иметь значение для безопасности конвоя. С другой стороны, Манжура, как личность непонятная и не разъяснённая, может быть реальной угрозой. И его надлежит немедля изолировать. Рамзан поднялся, чтобы уйти к начальству. Но его остановил Данияр.

— Волнуешься, парень? — он протянул ему гранёную стопку с коньяком. — Успокойся. Давай думать. Может, ваш Манжура несчастный, а вовсе не угроза миру. На ситуацию, на любую ситуацию надо смотреть с хорошей стороны сначала, искать в ней положительные моменты, а не пакости. Ты бы сидел, да записывал, что говорят. От этого толку будет больше.

Машинально отстранив стопку, контрразведчик секунду размышлял, потом вернулся к столу, подвинул к себе одну из толстых тетрадей с неразлинованными листами, карандаш и принялся конспектировать учёные рассуждения.

На восточной окраине

Разведчики давно уже выяснили, что группировка Хмарина базируется на нефтеперегонном заводе. Их насчитывалось примерно человек двести. В самом Омске они перестали появляться, так как в стычках с обученными, опытными бойцами конвоя, патрулировавших город, постоянно несли урон. Тяжёлого вооружения у них не осталось, но выкуривать их с завода никто и не думал. Во-первых, хотелось избежать потерь, во-вторых, была опасность повредить установки по перегонке нефти. А Набоков всё ещё надеялся ими воспользоваться. Он вообще планировал создать в Омске нечто промежуточной базы, и потому не отказывался от мыслей по примирению с Хмариным. Но местный диктатор упёрся, не желая хоть в малом кому-то подчиниться или зависеть от кого-то. Сейчас Хмарин ждал, когда эшелоны уйдут, неважно, на восток, юг или запад, чтобы вернуть власть над городом. Вредный оказался дед и упрямый.

Каждый день над нефтеперегонным пролетали патрулирующие вертолёты. Их периодически обстреливали хмаринские. Патронов не жалели, запасы боеприпасов были огромны. С вертушек иногда отвечали пушечным огнём, бывает, что и попадали, разносили пулемётчиков вдребезги. Уже пару раз механики латали «Центавра», ему почему-то всегда доставалось больше всех.

Как-то приехавший переговорить с Ионой Заббаровым пехотный начальник Гилёв, командующий сейчас эшелонами вместо занявшегося дипломатией в Урлютюбе Набокова, увидев, как пилот приземлившегося «Юнкерса» ищет пробоины на вертушке, задумался.

Потом он переговорил с «вертолётным царём» и уехал.

Через день, высоко прошедший над нефтеперегонным «Центавр» раскидал листовки с призывом о примирении. Сбросив весь запас, вертолёт ушёл, но вскоре вернулся и вновь занялся агитацией, скидывая всё те же листовки. Весь день, пока не стемнело, «Центавр», оглушительно рокоча винтами, трудолюбиво снабжал хмаринских бумагой. Вся территория завода и проходящий рядом проспект Губкина покрылись белыми листками.

Утром следующих суток командира «Юнкерса» инструктировал лично Гилёв.

— Старайся держаться этого проспекта, не блуди! Понял? — пехотный начальник посмотрел никогда не улыбающимися глазами на не менее серьёзного Александра Лаврушина. — Потом идёшь дальше, до перекрёстка. Там кончается дорога, начинается лес. Слева увидишь заправку, она вся заросла, правда, но ещё виднеется среди деревьев. Дальше проходишь, будет группа зданий с синими крышами. За ними увидишь метрах в трёхстах вырубку, пройдёте над ней на брюхе и дальше, на следующей поляне садись. Там готова площадка, и Заббаров ждёт. Всё ясно?

— Вопросов не имею, разрешите исполнять? — Лаврушин встал.

— Исполняйте, — Гилёв тоже поднялся и пожал ему руку.

«Юнкерс» ударил из пушек по зданию возле градирен. Поднялся выше, и атаковал его снова. Предполагалось, что там находится один из складов Хмарина. Ответ не задержался. Сначала по вертолёту ударили сразу два пулемёта. Изгибающиеся дуги трассеров потянулись к вертушке, стремясь побольнее укусить небесного агрессора. Пилоты увидели, как внизу замелькали огоньки — это хмаринские начали палить по ним со всех стволов. По прозрачной броне кабины забегали искры от угодивших в нее пуль. Правый пилот крикнул: «Вижу с трубой одного, слева на десять, второй с трубой справа на час!». Лаврушин пошёл выше, вываливая гроздья тепловых ловушек. На земле дали залп и ракеты стартовали с наплечных комплексов, выбрасывая из сопел белый дым сгоревшего топлива реактивных движков. Вертолёт, поднимаясь всё выше, без устали рассыпал во все стороны раскалённые пригоршни тепловых ловушек, как древние сеятели века назад сыпали зерно в землю. «Юнкерс» вошёл в разворот, маневрируя, и вдруг задымил. Он поднялся ещё выше и его немного крутануло. Вертолёт попытался уйти на запад, к своей базе, но управление явно было нарушено. Болтаясь в воздухе, то резко проваливаясь, то судорожно поднимаясь, «Юнкерс» дёргано пошёл на восток, в направлении леса. За ним тянулся хвост густого чёрного дыма. На хвостовой балке расцвёл куст сиреневых искр, что-то отскочило от вертушки и рухнуло вниз. Хмаринские, наблюдавшие за судорогами вертушки, завопили и принялись размахивать руками от радости.

— Наш он! Наш! — следивший за полётом подбитой машины Хмарин подпрыгнул от возбуждения. — Первый, второй и третий взвод по машинам! За ним, быстрее! Лётчиков брать живыми! Будет тогда о чём с этими фраерами говорить, — добавил он потише и ухмыльнулся.

Три «ГАЗ — 66» вырвались из-за порушенных бетонных заборов нефтеперегонного и умчались на поиск сбитого вертолёта. Впрочем, особенно напрягаться им не пришлось. Вздымающийся в небо дым был видно отлично. Пропетляв по отвороту с Красноярского шоссе, «шишиги» выскочили к зданиям с синими крышами, о которых упоминал Гилёв.

Дальше пути даже лучшим в мире вездеходам не было. Бойцы выпрыгнули из кузовов, по команде развернулись в цепь и быстрым шагом устремились в лес. Глубокий ещё снег мешал продвижению. Проваливаясь где по колено, где по пояс, хмаринские тем не менее удерживали равнение. Азартные, возбуждённые, они с хрустом вступали грязными берцами в подтаявший, испятнанный темными дырками снег. Памятуя о том, что именно вертолёты разнесли расчёты «Солнцепёков» и уничтожили артиллерию, они хотели реванша. Но на подходе к предполагаемому месту падения бойцы поневоле, из-за необходимости обхода препятствий — густых зарослей кустов, поваленных деревьев, ям, начали сбиваться в группки. Всё ближе хмаринские подходили туда, где густо дымились обломки вертолёта. Вскоре они вышли на открытое место. Деревьев здесь не было, а у дальней кромки березняка чернело что-то дымящееся. Бойцы, не обращая внимания на кем-то истоптанный снег и валявшиеся везде ветки, наперегонки бросились туда.

Внезапно раздались пулемётные очереди. Взлетевшие под ударами пуль снег и мёрзлая земля чётко очертили границы, пересекать которые явно не следовало.

— Сдавайтесь, вы окружены! — услыхали хмаринские хриплый голос, усиленный мегафоном. — Если не положите оружие, будете уничтожены!

Запыхавшиеся бойцы остановились, недоумённо глядя по сторонам. Кое-кто вскинул автоматы и закружился, выискивая цели. Но через несколько секунд грохнули одиночные выстрелы, повалившие наземь таких активных стрелков.

— Бросайте оружие! — вновь проревел голос. — Всех убьём!

Деваться хмаринским было некуда. Они нехотя стали класть свои стволы на снег. И тут только самые наблюдательные из них обратили внимание, что поляна, где их пленили, образовалась совсем недавно. Виднелись свежие берёзовые пеньки, валялись изломанные веточки, виднелись многочисленные следы рубчатых подошв.

— Да нас заманили, — сказал кто-то, присмотревшись к дымящемуся остову, слепленному из тонких брёвнышек.

— Руки за голову, — раздался хрип из мегафона. — Двигаться в сторону ракеты.

Тут же над одним краем поляны взвилась белая ракета. Потолкавшись немного на месте, хмаринские двинулись туда.

С помощью двух коршунов и волкодавов до вечера в лесу вылавливали тех, кому удалось убежать от засады. К Хмарину смог вернуться только один боец из пятидесяти. Остальные погибли или оказались в плену.

План Гилёва сработал на отлично. «Юнкерс» с горящими дымовыми шашками создал впечатление подбитого вертолёта. Он ушёл в сторону леса, где накануне целый день готовилась засада. Пока внимание группировки Хмарина отвлекал «Центавр» со своими листовками, здесь вырубались площадки в березняке, устраивались пулемётные гнёзда, места для лёжек. Жадно бросившиеся за добычей хмаринские угодили в поджидавшую их западню, как мышь в ловушку с кусочком сыра.

Около сорока пленных бойцов дали достаточно работы контрразведчикам и штабным работникам.

Каждому из пленников дали схемы нефтеперегонного завода и кто не хотел добровольно, заставили силой убеждения и пинками показать, где что находится. Склады вооружения, действующие установки, различные схроны, огневые позиции, места, где обитает сам Хмарин, откуда ведётся наблюдение.

Артиллеристы и Заббаров с пилотами в итоге определили цели для нанесения ударов. Ещё затемно корректировщики огня заняли места, техники подготовили вертолёты, миномёты «Тюльпаны» выдвинулись на указанные позиции. С рассветом по команде Гилёва они нанесли мощный огневой налёт, уничтоживший большинство запасов хмаринской группировки. После этого на нефтеперегонный вошли штурмовые группы с задачей выявить точки сопротивления. Но таких оказалось всего три. Их немедленно разнесли с вертолётов. Правда, кроме искорёженных пулемётов, бойцы ничего там не нашли. Видимо, имевшие опыт боёв с походниками, хмаринские знали, что их ждёт атака с воздуха, и потому, дав пару-тройку очередей, они убежали.

— Не стреляйте! Не стреляйте! — услышали вдруг бойцы, пробиравшиеся по заваленному осколками бетона заводскому проулку. Из-за угла высунулась рука с зажатым в кулаке куском белого полотна.

— Выходи! — скомандовал Сабиров и огляделся. Его парни уже заняли позиции, рассредоточившись среди куч бетона.

К ним, переваливаясь, пошагал кругленький низенький мужичок. Он тяжело дышал, нижняя губа и подбородок измазаны кровью.

— Вы это, — парламентёр отдыхивался, запихивая белую тряпку в карман теплой камуфлированной куртки. — Вы не стреляйте, мы сдаёмся. Хмарина связали, тут лежит.

Вечером Гилёв подводил результаты операции «Хмыри». В плен взято 112 человек, захвачено пять автомашин «ГАЗ — 66», пулемёты, автоматы, противозенитные переносные комплексы, различное снаряжение, в том числе около трёх тысяч отличных биноклей. Зачем их собирал Хмарин, так и осталось неизвестным. Сданный своими воинами омский сатрап умер в первую же ночь пленения. Разрыв сердца. Даже поговорить с ним не успели.

— От злости дядя окочурился, — прокомментировал хирург, вскрывавший труп.

Однако самым важным приобретением для конвоя был захват практически невредимых двух перегонных установок нефти. У походников из потерь один раненый стрелок.

Плена сумели избежать только около десяти хмаринских бойцов, самых упёртых и свободолюбивых. Захватив пять снегоходов, они ушли куда-то на север, искать себе счастья в другом месте. Через день после боя, патрулировавший окрестности Омска «Центавр» увидел их стоянку, километрах в семидесяти от города. Те, заметив вертолёт, помахали белым тряпьём, давая понять, что воевать не собираются. На этом омское стояние конвоя и закончилось.

«Не ходите в Новосибирск!»

Отмечали приезд Батырбая ещё три дня. Потом на Урлютюб пригнали медицинский поезд, и гуляк начали приводить в себя.

— Хватит уж, наверно? — свежевыбритый Набоков зашёл в купе Ложкина. — Ох, и здоровы пить казахи! А что это рыбой у тебя пахнет?

Руслан поискал глазами источник запаха, заглянул под диван, на котором сидел всклокоченный президент Евразии. Нашёл. В темноте багажного места лежала громадная, с подсохшей чешуей щука. Из оскаленного рта хищницы торчали мелкие острые зубы. Набоков вытащил рыбину и глянул на друга.

— Вот ты где! — Ложкин погладил щуку и засмеялся. — Это мы вчера с Батырбаем на рыбалку ездили на Иртыш. Там ещё кто-то утонул вроде, а мы его спасли, да?

— Не кто-то утонул, а ты свою куртку утопил, — комендант конвоя вынес рыбину в коридор и всучил её дневальному с наказом отдать на кухню. Вернулся и продолжил: — Орал там, что ты топишь Гражданина Всех Истин Парижа Стамбула.

— Да ты что? — Ложкин попытался встать, но его кинуло назад, на мягкую спинку дивана. — Мы едем, что ли? Качает что-то меня.

— Сначала ты куртку снял, посмотрел на неё, начал пинать, завопил, что за Волгой для вас земли нет, — перечислял Набоков, усмехаясь. — Батырбай тебя отодвинул, принялся камчой куртку стегать. Потом ты её в полынье утопил. А хан говорит, надо наверняка его прикончить, и приказал в майну гранату бросить.

— Да, хватит уже гулять, — Ложкин поморщился. — Тяжело быть дипломатом в степях Казахстана.

Набоков вышел и вскоре вернулся, принеся лекарство.

— Татаринов тебе прописал, — комендант начал выставлять на столик судок с горячей ухой, стопку, неполную бутылку водки, и банку огуречного рассола. — Лечись, потом в баню сходите. Батырбай тебя спрашивал. Ты хоть помнишь, что Гилёв Хмарина из Омска вынес? Вчера сообщение от него принесли.

Литровую баночку рассола Ложкин выпил не отрываясь. Посидел, выдохнул, пробормотал: «Прелестные вещи есть на свете, и чаще всего они на банкете». Набоков плеснул ему в стопку водочки, тот снова выдохнул, открыл судок с ухой, глянул. Среди янтарных кружочков рыбьего навара плавали мелко изрубленные укроп и зелёный лук. Две горошины перца прибились на краю, вскарабкавшись на листок лаврушки цвета хаки. Ложкин взял кусок хлеба, обмакнул его в уху, быстро выпил водки и тут же закусил мякишем, пропитанном ароматной горячей жидкостью. Прислушался к ощущениям, глядя на Руслана серьёзными глазами. Глубоко вздохнул, придержал дыхание, выдохнул, взял судок обеими руками и начал пить уху через край.

— Может, в этом и есть смысл пьянства? — спросил Ложкин у коменданта конвоя, вытирая пот с лица. — Когда тебе плохо-плохо, а ты поправил здоровье, и хорошо! А? Как считаешь, Руслан? Кайф не в употреблении и веселье, а в избавлении от недомогания?

— Иди в баню, Серёжа, — Набоков собрал посуду. — Погрейся, попарься чуток, кваску похлебайте и пора уже и о делах поговорить. Скоро апрель, а мы ещё только Омск прошли. Давай уже, двигай.

Вечером, освежившиеся, пришедшие в норму, высокие договаривающиеся стороны решили, что Казахское Ханство и Евразия будут дружить. С уральских заводов приедут инженеры для наладки промышленной добычи угля и пуска ТЭЦ Экибастуза. Степняки брали на себя охрану границ и торговых поездов, которые Ложкин в ближайшее время собирался запустить на юг.

— Не знаю, что получится, — закачал головой Батырбай. — Мы-то далеко туда не ходили, что делается, толком не знаем. Но поможем.

Также, по просьбе хана, ежегодно двести жигитов должны были нести службу на западных границах Евразии. («Стажировка с практическим уклоном», — сказал Батырбай). Ещё степняки собрались поставлять мясо, шкуры, уголь в обмен на технику, транспорт, оружие и боеприпасы.

— Может, с нами, на восток? — Ложкин отхлебнул чаю. — Пройдём до океана. Оттуда кто-то сигналы шлёт. Ты как, Батырбай?

Хан хмыкнул и оскалился.

— Не надо ходить в сторону Новосибирска, — произнёс он медленно. — Там непонятные вещи происходят.

— Какие вещи? — насторожился Набоков.

Все молчали, соратники Батырбая сидели с каменными лицами, походники, прищурясь, смотрели на них. Хан почесал затылок.

— Очень плохо там, — он простучал пальцами по столу. — В общем, никто оттуда не возвращается.

Первый раз на восток отправились лет десять назад. Около двадцати всадников. Никто не вернулся.

— Мы тогда осваивались, кто, где, что делает, — пояснил хан. — На севере Омск с Хмариным, вроде так сяк. На запад страшно было соваться, как только увидели железную дорогу развороченную. Дошли мои разъезды до Тобола, в городах пусто там. Кокчетав, Атбасар, Астана. Есть люди. Даже много. Не все согласились подчиняться, но договорились не воевать. А дальше, за Тоболом, как отрезало. На железной дороге рельсов нет, шпал нет. Точнее, они есть, но разбросаны. И видно, что их не разбирали, а вырывали из земли. Доехали мои жигиты до Троицка, до станции Золотая Сопка, а там. Ержан, расскажи, что видел.

Родственник хана откашлялся. Неторопливо, тихим голосом Ержан поведал, как увидели стаи птиц, кружащих над степью. На берегу реки Уй горой были навалены человеческие тела. Головы отрублены и сложены в десятки пирамид. Мост через речку сломан, и с берега на берег натянуты множество тросов и проводов. Как паутина, только железная, очень густая.

— Метров на пятьсот вдоль над рекой всё заплетено, — Ержан смотрел перед собой пустыми глазами, вспоминая. — И толстая эта паутина, с трехэтажный дом высотой. Кругом птицы кричат, мертвечину клюют.

Всадники обратили внимание, что в большинстве куч начисто обглоданные зверями и обклёванные птицами скелеты, но и есть сравнительно целые. Значит, не так давно их здесь сложили.

— Ты понимаешь? — не утерпел и влез в рассказ Ержана хан, глядя на Ложкина. — Ладно, скелеты, они, может, с самой катастрофы там лежат. А другие-то люди, почти через пятнадцать лет, откуда взялись?

Со слов Ержана, они подъехали поближе, осмотреть паутину, а там, в земле, стальные петли. Лошади стали падать, люди побежали обратно. Никто не погиб просто не понятно как. Из двадцати коней почти все остались там. Шестерых парней покалечило. Железные тросы, ржавые, растрёпанные, изорвали кому спину, руки, ноги. Донесли всех раненых до стоянки в Тогузаке. Там были запасные кони. Через пару недель добрались до Экибастуза. Поразмыслив, хан решил разведки прекратить, и в сторону Атырау, до места впадения реки Урал в Каспийское море, не пошёл.

— Ну, нам про странные дела с Южным Уралом, в районе Челябинска, Кургана, ещё в Ёбурге сказали, — Набоков налил себе в стакан брусничного отвара. — Однако, пока оттуда ничего не ползёт. Потом разберёмся, без нужды не сунемся. А Новосибирск-то что?

Хан вздохнул.

— Я сам там чуть не пропал, — он посмотрел на своих. — Вот Саян, Балтабай, Данияр были со мной. Буркит, Жылкыбай, Олжас из Баянаула погибли. А где Данияр?

— Он с учёными нашими всё общается, — Набоков отпил из стакана. — Что-то они решают.

— Ну ладно, — хан вздохнул и облокотился на стол. Опустил голову и снова вздохнул: — Там что-то непонятно страшное. Вампиры какие-то.

Примерно в то же время, что Ержан ходил на запад, Батырбай с сотней жигитов разведывал восток. Из Павлодара, где хан, собственно, и устроил свою столицу, они двинулись на Кулунду, оттуда планировали на Барнаул, Новосибирск, Абакан. Не вышло. От Кулунды до Барнаула никого не встретили, ни единого человека, ни единого зверя. Только птицы и очень пуганые. Прошла сотня Барнаул, встали табором на правом берегу Оби. И тут ночью на них вышел мужик. Задрипанный, со старинным армейским вещевым мешком, в лаптях. Появился, вышел к костру, молча стал есть из котла. Потом Данияра позвал, отошли они в сторонку и мужик что-то ему наговорил.

— Он же шаман, наш Данияр, — хан снова набил свою трубку самосадом. — Он понимает много, хотя пьёт больше меня.

Данияр тогда сказал, что надо уходить прямо сейчас, ночью. Убегать. На левый берег Оби. Но в хане взыграла гордыня. Кого он должен бояться? Бродягу в лаптях? Батырбай велел задержать его, но мужик уже исчез. Тогда шаман предложил никому не спать и быть настороже. Однако, это не помогло. Через несколько часов на сотню напали странные звери. То ли собаки, то ли лисы. Шерсть короткая, серая, общаются меж собой, как визжат. Кидаются сразу на шею и рвут горло. Целая лавина выплеснулась из ночной тьмы. Стрельба, гранаты рвутся, звери визжат, лошади носятся, костры почему-то загасли. От сотни уцелели человек пятнадцать, те, кто успел добежать до реки. Девять были искусаны очень сильно. Они заболели через сутки, когда беглецы пешком добрались до Барнаула. Раны нагноились, их почистили, промыли кипячёной водой, перевязали. Но это не помогло. Больные жаловались на резкие боли в суставах, начались отёки покусанных рук и ног, они стали синюшными. Вскоре, через два-три дня покусанные не смогли даже двигаться. Четверо из них умерли в Барнауле, остальные выжили, но пальцы и суставы стали разгибаться с трудом. Локти и колени частенько болели, особенно в сырую погоду.

— Про Барнаул скажу, что там были люди после катастрофы, — хан выпустил струю вонючего табачного дыма в потолок. — Есть убежища, склады с продуктами, но никого нет. Но, что интересно, скелетов или покойников мы тоже не видели. Уборка мертвецов, наверно, везде была самым первым делом после катастрофы. Все боялись эпидемий. Вы тоже так делали?

Ложкин кивнул.

— В Барнауле всё было чисто, — продолжил Батырбай. — Ощущение, что люди прожили там несколько лет, немного обустроились и не торопясь ушли из города. Куда, зачем, неясно. Но я сейчас держу конные разъезды от Кулунды до Сёмска и Кокчетав, до Аркалыка. Только летом. Зимой никто не сунется в степи. А на юг уголь возим эшелонами. Формируем их в Караганде и на юг, до Кок-Тебе. У меня восемь тепловозов на ходу. Ими и таскали. Кстати, Хмарин топливо поставлял для них.

Походники помолчали.

— Что-то непонятные новости ты рассказал, — Набоков глянул на Левицкого и Галимова. Те сидели, явно обдумывая известия от Батырбая.

— У тебя до Карасука разведка бегала? — повернулся к нему Ложкин.

Комендант кивнул.

— Ну что же, станем думать, — президент посмотрел на хана. — Батырбай, не будем мешать солдатам. Надо собираться. За два дня подготовишься? В Казань надо ехать, вопросы обговаривать. Ты своих людей не дашь для нашего похода на восток?

— Только добровольцев, у нас свободные люди, — хан пожал плечами. — Я, конечно, скажу, объявлю, но хочу предупредить, что буду их отговаривать. Очень страшно было той ночью на Оби. Но я и вам не советую. Может, потом, лет через десять-двадцать, когда многое узнаем, накопим сил, тогда и разведаем всё, как положено. Не хочу, чтобы вы погибали.

— Никто не хочет, — Ирек Галимов улыбнулся. — Даже я не хочу.

Хан ничего не сказал, а только вздохнул и загасил свою трубку.

Через два дня он вместе со свитой из двадцати жигитов отбыл в Казань. Вместе с ними поехали жёны и дети. Для их перевозки понадобились три «Фантомаса».

Ложкин решил также создать в Омске опорный перевалочный пункт для торговли с югом. Вскоре сюда должны были прибыть специалисты из Перми, Ижевска, Самары, Казани наладить работу. Омичи уже оценили появившиеся возможности. Появился закон, порядок, забота. Однако, это не всех устроило. Но потихоньку люди привыкли к новой жизни.

При очередной поверке стрелков пехотный начальник Гилёв обнаружил двух стариканов из Новой Станицы — Альбертыча и Закидона. Они решили вступить в ряды бойцов похода и уже перетащили свои немногие вещи в вагоны. После небольшого скандала, где больше всех шумел Вася Лицигер, в ситуацию вмешался Набоков и разрешил ветеранам ехать. Альбертыча определили к тыловикам, смотрителем бани, Закидона назначили конюхом к лошадям. Деды остались довольны новыми должностями.

Сейчас эшелоны готовились к броску на Новосибирск. Ожидали возвращения «Фантомасов», после прибытия их должны были осмотреть механики, оружейники, и затем конвой собирался выходить. Запасы за время стоянки пополнились до нормативных. К сожалению рыбаков, походы на Иртыш пришлось прекратить под угрозой отправки нарушителей обратно домой. Лёд стал тонким и хрупким. На Западную Сибирь обрушились солнечные дни и снега исчезали на глазах. В день прибытия «Фантомасов» на реке прошёл ледоход. Альбертыч заявил, что это хорошая примета. Впрочем, у него любые события должны были приносить удачу. А Закидон, обучая Васю вязать рыбацкие сети, заявил, что ВДВ всегда начинали атаки только после ледохода. У матёрого десантника среди кип сена в лошадиных вагонах уже притаились три сорокалитровых фляги с брагой. По его расчётам, она должна была «поспеть» аккурат к времени выхода эшелонов на Байкал.

— А там, Вася, омуль! — Закидон цокал языком. — Так что вяжи сети, отметим Байкал-батюшку хорошим уловом и качественной выпивкой. Ты, главное, меня держись. Не пропадёшь.

Вася кивал и вязал сети.