ГОЛОДНЫЕ ИГРЫ - 4: ИЗ ПЕПЛА (ФАНФИК)

========== ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. 1. Возвращение ==========

Хлеб ещё тёплый. Ароматный. С лёгким запахом укропа. Я ем с удовольствием, не сразу понимая, что вновь стала чувствовать вкус еды.

У плиты возится Сальная Сей. Бренчит кастрюлей — собирается готовить суп. Специально для этого она даже раздобыла где-то курицу. Подозреваю, что новое правительство назначило мне какое-то довольствие, иначе бы откуда в моём доме взялась еда? Странно. Я задумалась об этом только сейчас. До этого утра меня вообще мало что волновало. Хотя нет. Неправильно. Не до утра. А до того момента, как в Деревню Победителей вернулся Пит.

Он сидит напротив. Завтракает. Предательский Лютик, навернув мою порцию бекона, уже успел уютно устроиться у него на коленках. Мурчит, явно намекая на остатки бекона, лежащие у Пита на тарелке. В какой-то момент наши взгляды с Питом пересекаются. Не знаю почему, но я торопливо отвожу глаза.

Я всё ещё не могу поверить, что он здесь. Со мной. Что он вернулся.

Он, а не Гейл.

И я так этому рада.

Сальная Сей чистит съедобные клубни. Пит моет посуду. Я вытираю. Это так странно: даже самые простые действия сейчас мне даются через силу. Руки устали. Ломит спина. Жутко хочется спать. Зеваю.

— Китнис, иди поспи. — Первые его слова за целое утро.

— Не хочу, — вру я.

Ставлю тарелки на полку.

Я почему-то не отваживаюсь признаться Питу, что сон уже давно превратился для меня в арену, на которой с пугающей реалистичностью оживают все мои кошмары. Где мне вновь и вновь приходится переживать пылающую смерть Прим, Финника, Богса… Где я вновь и вновь теряю его — Пита. Поэтому, вместо того чтобы пойти спать, я начинаю помогать Сальной Сэй чистить клубни для супа. Пит уходит.

— А вы, правда, тайком поженились? — не выдерживает любопытствует Сэй, забрасывая порезанные клубни в кастрюлю.

— Да, — зачем-то опять вру я.

Суп почти готов. Сальная Сэй уже собралась уходить.

— Здесь на два дня хватит, — показывает она на кастрюлю. — Только в холодильник, когда остынет, убрать не забудь.

— Хорошо.

У порога Сальная Сэй оборачивается.

— Мужа покормить не забудь, — насмешливо говорит она. — А то совсем исхудал на капитолийских харчах.

Сэй уходит. Я выглядываю во двор. Пит, сняв куртку, оставшись в одной футболке, колет дрова. Вообще-то мы отапливаемся углём, но для камина нет ничего лучше сухих дров. Несмотря на солнечный апрель с его обманчивым теплом, каждую ночь бывают сильные заморозки.

Сальная Сэй права: Пит действительно заметно похудел. Но в то же время он выглядит куда лучше, чем тот измождённый парнишка, каким его вытащили из Капиталийского плена. Это было всего несколько месяцев назад, а кажется, что прошла целая жизнь. Жизнь, за которую не стало Прим.

Я возвращаюсь в дом. Невольно оглядываюсь. Сэй, конечно, пыталась навести здесь порядок, но в глаза бросается куча пыли на шкафах, серые шторы. Не столь грязно, сколько не уютно.

— Надо убраться, — решаю я, но вместо этого иду спать.

С трудом добираюсь до кровати. Падаю, не раздеваясь. И засыпаю под методичный звук топора, которым Питер колет дрова.

Просыпаюсь уже под вечер. Бросаю взгляд в зеркало. Отшатываюсь. До сих пор не могу привыкнуть к шрамам, оставшимся от ожогов у меня на лице. Доктор Аврелий говорит, что они со временем пройдут. И он прав. Шрамов уже почти не видно. Но привыкнуть к ним я так и не смогла. Они — живое напоминание о Прим.

Точнее о том, что её больше нет.

Расчесываюсь. Спускаюсь вниз.

В камине весело потрескивает огонь. Я знаю — очаг зажёг Пит. Но его самого нигде нет. Зато в доме напротив — на втором этаже — горит свет.

Больше всего на свете мне хочется сейчас оказаться там. Рядом с ним. В его спальне. Забравшись на кровать под тёплое одеяло, смотреть, как Пит сосредоточенно рисует одну из своих картин. Или, что ещё лучше — уютно устроиться у него под боком у Пита и заснуть. Как тогда — в поезде. Или на нашем этаже в тренировочном центре. Или на арене. Даже там, где моя жизнь могла оборваться в любой момент, я чувствовала себя куда в большей безопасности, чем сейчас. Потому что его сильные руки во сне обнимали меня.

О Господи! Как же я соскучилась по этим рукам.

И по Питу. По моему Питу.

Но вместо того, чтобы отбросить все сомнения и пойти к нему, я просто стою у окна и смотрю на манящий огонёк. И не могу понять, что меня останавливает: гордыня, страх или грызущее чувство вины перед Питом? Ведь как ни крути, я оказалась не на высоте: оттолкнула его именно тогда, когда он больше всего нуждался во мне. Я знаю: Пит никогда бы не поступил так со мной, окажись на моём месте. Он бы не оставлял меня до конца. Был рядом. Всегда. И это меня убивает.

Утром Пит приносит свежеиспечённые сырные булочки. Мои любимые. Он не забыл.

— Спасибо.

— Не за что.

— Ты уже видел Хэймитча?

— Мельком, — на лице Пита появляется отблеск улыбки. — Похоже, наш ментор ушёл в

запой.

— Похоже на то, — хмыкаю я.

Это наш самый долгий разговор на ближайшие несколько дней.

После обеда звонит доктор Аврелий. Спрашивает, как дела? Какие мысли приходят на ум? Ничего умного — признаюсь я. Разве что, шторы… Они пугающе грязные, и неплохо было бы их постирать. Доктор Аврелий почему-то с восторгом поддерживает моё «уборочное» настроение, словно это часть моей психотерапии. Обещает раздобыть для меня стиральный порошок.

Странный мне всё-таки достался психотерапевт.

Доктор Аврелий сдерживает своё слово. После обеда Сальная Сэй приносит мне довольно большой пакет стирального порошка и ещё кучу каких-то чистящих средств. Переодеваюсь в штаны и рубашку. Лезу на подоконник. С горем пополам мне, наконец, удаётся снять эти дурацкие тяжёлые шторы. Руки устают так, словно к ним были привязаны кирпичи. То и дело чихаю от пыли. Я оказалась права. Вблизи шторы оказались куда грязнее, чем я думала. Замачиваю их на ночь во второй ванне. На сегодня хватит бытовых подвигов. Стирать уже точно нет сил.

Стою посреди гостиной. Оцениваю фронт работ. Надо бы снять и остальные шторы, но, боюсь, что от слабости потеряю равновесие и шмякнусь со стола или с подоконника. В своих размышлениях об травмах, которые могу получить во время уборки, не замечаю, как в комнату заходит Пит.

— Помочь?

Растерянно киваю. Похоже, Пит, в отличие от меня, в куда лучшей форме. Он ловко запрыгивает на подоконник, снимает шторы. Кладёт их на стол.

— Спасибо.

Пит уходит. И снова я остаюсь одна. Это будто какая-то непонятная мне игра. Он рядом, и в то же время, его словно здесь нет. Потому что я не могу прикоснуться к нему, обнять, чтобы никогда… никогда больше не отпускать его. Пита.

Бреду в спальню. Хочу опять прямо в одежде завалиться на кровать, на которой уже вольготно улёгся чумазый Лютик. Но останавливаюсь. Вспоминаю о Пите и едва уловимом укоре в его взгляде. Затем заставляю сделать над собой усилие: иду в ванную. По дороге достаю из шкафа чистую ночнушку. Принимаю душ, тщательно мою волосы, расчесываю, сушу, заплетаю в косу. Хоть силы уже на исходе, я всё же делаю ещё один рывок — меняю постельное бельё. И лишь затем ложусь на мягкую кровать, утопая в подушках. Вдыхая запах свежих наволочек. Я понимаю: что бы вернуть Пита, мне для начала придётся вернуть себя.

========== 2. Ревность ==========

Ночью были сильные заморозки. Осторожно ступая по заледенелой поверхности крыльца, выношу на улицу плетёную корзину с постиранными шторами и постельным бельём. Развешиваю их на заднем дворе на верёвках, который с утра мне предусмотрительно натянул Пит.

Застывшие от мороза пальцы с трудом фиксируют прищепками влажные, уже успевшие слегка обледенеть, простыни. При этом я то и дело поглядываю на дом Пита. Надо было бы и у него всё перестирать. Не знаю, правда, как это будет выглядеть, но…

Сама не замечаю, как оказываюсь у него на пороге. Стучу в дверь, которая уже через пару секунд распахивается. И я тупо смотрю на Айлин — двоюродную племянницу Сальной Сэй. Грудастую красивую девку чуть постарше меня. Рыжую и вечно смеющуюся.

— Привет! Ты к Питу, наверное? Он наверху. Рисует.

Я молча осматриваю Айлин с головы до пят. Стройная, пышногрудая. Кровь с молоком. И это при дефиците продуктов! Поверх старого платья — фартук. В руках швабра.

— Что ты здесь делаешь?

— Меня Хэймитч прислал. Питу по хозяйству помогать, — жизнерадостно сообщает она, запоздало понимая, что я её здесь не слишком рада видеть.

— Вот и шла бы ты к Хэймитчу, — сквозь зубы цежу я.

Айлин не перечит. Она, как и все жители Дистрикта 12, видела меня в Голодных играх и знает, на что я способна. Особенно, если в гневе.

— Хорошо, — растерянно отвечает она. Тут же откладывает в сторону швабру, хватает куртку и, стараясь меня не задеть, проскальзывает на улицу. И вовремя. По лестнице спускается Пит, который с недоумением взирает на поспешное бегство Айлин и мой недовольный вид.

— Куда ушла Айлин?

— К своему новому работодателю! — грубо отрезаю я. — Сказала, чтобы ты мыл полы сам!

Пит хмурится. Замечает в моих руках плетеную корзину.

— А это что?

Вместо ответа я ухожу, громко хлопая дверью. Пусть сам стирает свои вещи! Вот так! Не маленький уже.

Оказавшись на морозе, почти сразу остываю. Да… Не умею я налаживать отношения. Не умею.

И всё же сразу отпустить ситуацию не получается.

Ставлю корзину на крыльцо своего дома. Иду к Хэймитчу.

***

Ну и запашок! Перегар, смешанный один Бог знает с чем.

— У тебя что, капуста пригорела?

Пьяный Хэймитч, развалившийся в кресле возле потухшего камина, от души улыбается мне.

— О! Привет, солнышко! Я смотрю, ты уже слегка оклемалась, раз выползла из своей норы? — отхлёбывает пойла. — А я, как видишь, ещё нет. — демонстрирует бутылку. — Прости, что не предлагаю. Самому мало.

— Ещё раз подсунешь Питу девку-уборщицу — убью, — ёмко довожу до сведения Хэймитча свою мысль. — И проветри здесь. Дышать нечем.

Уходя, слышу за спиной пьяный смех моего ментора.

— Что, ревнуешь, солнышко?! Правильно, правильно, ревнуй. Тебе полезно.

Вредный нахальный Хэймитч, который вечно бывает прав.

Да. Я ревную.

***

Сижу дома и злюсь на себя. И что не меня только нашло? Глупый, конечно, вопрос, ответ на который я и сама прекрасно знаю.

Ревность. Вот, что на меня нашло.

Потому что я ни с кем не собираюсь делить Пита. И пусть все об этом знают. Он мой и только мой!

— Интересно, он придёт на завтрак или нет? Вдруг обиделся? — мелькает в голове.

Чую, ещё одна бессонная ночь мне гарантирована! Ну почему я всё и всегда дела не так?! Почему я не такая лёгкая в общении как та же Айлин, возле которой всегда табуном вертятся парни? И даже Пит смотрит на неё приветливо. Почему со мной всегда так сложно? И как только Пит вообще терпит меня?

Наверное, потому что он всё-таки меня любит, — приходит на ум простой ответ.

Пит появляется утром. Приносит свежевыпеченный хлеб. Мы молча завтракаем. После обеда Пит уходит к Хэймитчу — хочет попробовать привести нашего ментора в чувство. А я, взяв запасные ключи от дома Пита и всю ту же плетёную корзину, иду к нему.

Ближе к вечеру у меня на пороге появляется ещё один гость — Хэймитч. Питу каким-то чудом удаётся вытащить его из берлоги. Наш ментор даже почти трезв. Хэймитч с Питом подходят к дому как раз в тот момент, когда я развешиваю во дворе постиранные рубашки Питера, его бельё. Я хмурюсь, Пит едва заметно улыбается, а Хэймитч откровенно смеётся. Так и хочется надеть ему на голову корзину. Но сдерживаюсь. Успеется ещё. Идём втроём ужинать.

========== 3. Старый страх ==========

С самого утра льёт дождь. Первый. Весенний. Проливной. И пронизывающе холодный. То и дело переходящий в мокрый снег, который обжигающе хлещет по лицу. Как назло именно этим утром Сальная Сэй обнаружила, что у меня в доме на втором этаже в коридоре протекает крыша. И Пит, не дожидаясь конца дождевой вакханалии (которая у нас по весне может длиться беспрерывно несколько дней) полез её чинить. За эти дни наше общение с Питом «разнообразилось» до:

— Как дела?

— Нормально.

— Ужинать будешь?

— Буду.

Знаю, прогресс не велик, но это уже хоть что-то. Особенно на фоне нашего будничного молчания. Но с другой стороны, каждое утро, несмотря ни на что, Пит с завидным упорством приходит ко мне, принося свежевыпеченный хлеб и мои любимые сырные булочки. Сальная Сэй кормит нас завтраком. Хотя… Уже начинаю допускать мысль, может, он приходит сюда не из-за меня, а из-за завтрака? Самому готовить лень?

Нет! — отметаю мысль.

Пит отличный кулинар. И если уж у него хватает сил каждое утро печь для нас хлеб и булочки, то ту же яичницу он вполне в состоянии себе пожарить сам.

Сальная Сэй уходит ближе к обеду. Пит идёт к себе. В доме становится тихо и пусто.

Я уже ненавижу эту тишину. Раньше, в дистрикте 13 я специально пряталась в подсобке, чтобы меня оставили в покое. У меня было дикое желание побыть одной. Сейчас же ловлю себя на мысли, что сыта одиночеством по горло. Мне не хватает звука шагов Пита по коридору, голоса мамы, зовущей из кухни обедать, звонкого смеха Прим, играющей с нахальным Лютиком.

Откуда-то снизу раздаётся пронзительное и настырное: «Мяу!» Облезлый Лютик трётся у моих ног. Это так странно — после смерти Прим мы с этим противным кошарой стали почти друзьями.

Беру Лютика на руки, спускаюсь в зал, по дороге отмечаю, что крыша больше не течёт. Пит мастерски её залатал. И где он только этому научился? Как мало я всё-таки знаю о Пите — мелькает в голове.

Мы с Лютиком приземляемся на диване. Включаю телевизор. Но не для того, чтобы посмотреть, а просто, чтобы создать иллюзию жизни в доме. На экране мелькают кадры из Дистрикта 2. Журналистка берёт интервью у Гейла. Сальная Сэй была права: Гейл, похоже, стал большой шишкой. Улыбаюсь и… переключаю канал. Словно перелистываю прошедшую страницу своей жизни.

До ужина осталось 15 минут. Обычно мы садимся за стол в семь. Сальной Сэй сегодня не будет — приболела внучка. Поэтому с утра она опять наготовила мне на два дня вперёд. Накрываю на стол. Ставлю две тарелки. Сажусь и жду Пита. Но он почему-то всё не приходит.

Полвосьмого.

Начинаю волноваться. Не выдерживаю. Звоню по телефону.

— Ужинать будешь?

— Да. Сейчас приду.

Кладу трубку. Хмурюсь. Голос у него какой-то странный.

Как только Пит появляется на пороге, я сразу понимаю, что что-то не в порядке. Вид у него, мягко говоря, неважнецкий. Пит чихает. Видимо, работа на крыше под ледяным дождём не прошла мимо. Не выдерживаю, подхожу к нему, касаясь ладонью лба.

Это первое моё прикосновение к нему за последние несколько месяцев.

Его кожа горит. Да у него жар!

Чувствую, как ко мне подступает паника. Внезапно я отчётливо осознаю, что после всего, что мне пришлось пережить во время "Голодных игр" и восстания, я больше всего на свете боюсь потерять Пита. И хотя разумом я понимаю, что это, скорее всего, лишь простая простуда, к горлу подступает комок. На глазах моментально появляются слёзы (пропади пропадом это нервное расстройство!)

— У тебя температура!

Пит отмахивается.

— Пустяки. Пройдёт.

И тут же заходится в кашле.

Я как ошпаренная начинаю метаться по кухне: заглядывая во все ящички, в которых мама обычно хранила лекарства. Почти ничего не осталось. Злюсь на себя: сама виновата — увезла всё в Дистрикт 13. Теперь ругаю себя за это на чём свет стоит! Ну почему я не мама и не Прим? Почему я не умею также хорошо лечить людей, как они. И Сальной Сэй, как назло нет!

— Китнисс! С тобой всё в порядке? — мягкий голос Пита несколько приводит меня в себя.

С трудом беру себя в руки.

— Тебе надо отлежаться, — выдавливаю я.

— Хорошо.

Пит покорно пожимает плечами и плетётся к входной двери.

— Ты куда?!

Нотки возмущённого изумления в моём голосе заставляют Пита обернуться и с непониманием посмотреть на бледную меня.

— Домой. Ты же сама сказала…

Поражаюсь его несообразительности!

— И как мне прикажешь за тобой ухаживать? Каждый раз мотаться под проливным дождём между нашими домами?! — я снова злюсь на недогадливого Пита. — Тогда я сама слягу от простуды. Рядом с тобой. И кто нас будет лечить?

Не давая Питу время, чтобы сообразить, что мне ответить, я быстро беру его за руку и веду наверх… К себе в спальню. Пит, который уже всё понял, покорно бредёт следом. Не задавая вопросов.

— Так мне легче будет ухаживать за ним, — не то убеждаю, не то оправдываю я себя.

И в то же самое мгновение в голове проносится мысль: Господи, как же приятно держать его тёплую ладонь в своей холодной руке!

========== 4. И снова розовый сироп ==========

Вот уже пятнадцать минут, как я по телефону слушаю рекомендации моей мамы. Она объясняет мне, как лечить Пита. Главное, чтобы это была обыкновенная простуда, а не грипп, — говорит она. У них в четвёртом сейчас появилась очередная мутированная разновидность гриппа, которая доставляет им — врачам — немало хлопот. С таким гриппом сложно бороться. Хуже всего, что симптомы схожи. Но я всё же надеюсь, что у Пита банальная простуда. Где мы и где четвёртый? Сообщения между дистриктами до сих пор оставляет желать лучшего, так что шансы, что этот проблемный грипп уже занесли и к нам, весьма невелики. Торопливо записываю непонятные названия лекарств. Их должна будет завтра купить Сальная Сэй. И ещё травы. Хорошо ещё, что часть из них у меня есть — видела в жестянках на кухне.

— И не забудь про согревающую мазь! — напоминает мама.

Помню: жёлтая, сильно пахнущая ментолом. Мама всегда натирала нам с Прим этой мазью спину и грудь, когда мы простывали. Сначала коже прохладно, но затем мазь начинает греть. Не проходило и два дня, как простуда отступала. Надо будет найти эту мазь. По-моему, я видела баночку в ванной у мамы.

— Я люблю тебя, дочка.

— Я тоже люблю тебя, мам.

Кладу трубку. Пытаюсь не обижаться на маму, но получается откровенно плохо. С одной стороны я понимаю её. Маме тяжело было бы жить в Дистрикте 12, после того, как не стало отца и Прим.

Но я-то ещё жива! — невольно прорывается внутри меня мой собственный обиженный голос. — Почему она так быстро списала меня со счетов? Почему не захотела остаться со мной? Сейчас. Когда мне так нужна её поддержка. Неужели её боль по умершим оказалась сильнее материнской любви ко мне — живой?

Встряхиваю головой, стараясь отогнать неправильные мысли прочь.

Поднимаюсь на второй этаж. Заглядываю в свою спальню. Пит, укутанный ватным одеялом, спит. Или дремлет. Не знаю. Жар удалось немного сбить. Теперь его морозит. Подхожу ближе, на всякий случай накрываю его сверху ещё шерстяным пледом. Затем забираю с тумбочки пустую тарелку из-под бульона. Хорошо ещё удалось уговорить Пита поесть.

Осторожно трогаю его лоб. Да, жар пошел на убыль. Убираю с его лица небрежно спавшую прядь светлых волос. Незаметно для себя любуюсь Питом: прямым профилем носа, светлыми пушистыми ресницами, жесткими очертаниями губ. И не понимаю. Ещё не так давно мы были с ним очень близки. И он любил меня. Такую, какая я есть. А сейчас между нами пропасть. Спасибо президенту Сноу! Даже после своей смерти он не даёт нам с Питом спокойно жить.

Пит шевелится во сне. Я торопливо иду к двери. Не хочу, чтобы он меня здесь видел.

Мазь удалось найти почти сразу, а вот с травами приходится повозиться. Нужная жестянка отыскивается с трудом. Завариваю настой, жду, когда он остынет, после чего наливаю в небольшую тарелочку мёда и иду к Питу. Он уже проснулся и теперь с интересом наблюдает за мной.

— Мне уже лучше.

— Я рада. Мама сказала, что тебе сейчас надо как можно больше пить и спать. Вот, — протягиваю отвар. — Выпей.

Пит послушно пьёт.

— Знакомый вкус. Моя мама в детстве, когда я болел, поила меня таким же. — Пит замолкает, а затем, слегка теряясь, уточняет. — По крайней мере, мне так кажется.

— Думаю, так и было, — с готовностью отзываюсь я, — мы здесь в Дистрикте 12 этим отваром всегда простуду лечим. Он горьковат. Заешь мёдом.

— Хорошо.

Пит допивает отвар, съедает ложку мёда, протягивает мне стакан. Ставлю его на тумбочку, достаю мазь.

— Так, мама ещё сказала натереть тебе мазью. Спину и грудь. Мазь не щиплет и хорошо прогревает.

Внезапно до меня доходит, что я не знаю, с чего начать. Сам себе спину Пит точно не намажет. Пит, видя мою растерянность, понимающе улыбается, снимает футболку, поворачивается ко мне спиной.

— Натирай, — покорно вздыхает он.

Я начинаю невольно сердиться на Пита. Как бы он не старался, я всё же успела заметить его сдержанную улыбочку. Ту самую, которая была у него, когда Джоанна Мэйсон устроила перед нами стриптиз в лифте тренировочной башни.

— Пит Мелларк, ты неисправим, — ворчу я, аккуратно втирая мазь в его спину. Израненную, покрытую шрамами от ожогов и в то же время на удивление сильную и мускулистую. Раньше я как-то даже и не замечала, что Пит такой накачаный.

Странное ощущение. Намазываю прогревающей мазью спину Пита, а жар почему-то разливается по моему собственному телу: от рук до кончиков пальцев ног.

— Поворачивайся, — командую я, и торопливо вручаю Питу баночку с мазью. — Грудь себе сам намажешь. И не забудь закутаться потеплее.

— Хорошо, — покорно вздыхает он.

Обращаю внимание, что футболка Пита лёгкая, а в комнате, несмотря на отопление, довольно прохладно.

— У тебя есть тёплая пижама?

— Да, в комоде. Дома.

— Я принесу.

Выхожу из комнаты, чувствуя на себе испытующий взгляд Пита.

На улице всё ещё льёт ледяной дождь.

Стряхивая капли с зонта, захожу в дом Пита. Включаю свет.

Дом Пита по расположению комнат — зеркальное отражение моего, но здесь всё по-другому. Во всём чувствуется его вкус. Много картин. И значительно больше ярких красок во всём: в обивке мебели, в выборе обоев. Мы с мамой и Прим, живя в шахтёрском районе, привыкли к серому и коричневому цвету, поэтому не стали ничего переделывать в подаренном нам жилище. Пит напротив, так и не смог смириться с серостью ни в доме, ни в жизни.

Поднимаюсь в спальню. Да… Надо признать, Пит аккуратист. Никакого бедлама, если только не считать небольшого творческого беспорядка возле мольберта. Подхожу ближе к незаконченной картине, на которую наброшено белое полотно. Любопытство берёт верх — осторожно снимаю ткань с рисунка и вижу… себя. В поезде. Спящую рядом с ним. И только сейчас в полной мере осознаю, как же я истосковалась по его сильным рукам. По его ночным объятьям.

Делаю над собой усилие — заставляю себя набросить ткань обратно на картину. Оглядываюсь в поисках шкафа. Тёплую пижаму нахожу не сразу. Предварительно натыкаюсь на аккуратно сложенные стопками бельё, рубашки, футболки… Сама же стирала и гладила их ему. Внезапно задумываюсь: как долго Пит будет болеть? Ведь ему может понадобиться не только пижама! Взгляд падает на дорожную сумку, лежащую на дне шкафа.

***

Пит не спит. Лежит на кровати, читает книгу. Заслышав мои шаги, отрывается от чтения. С удивлением наблюдает, как я, пыхтя, затаскиваю его битком набитую дорожную сумку в комнату. При этом я отчаянно пытаюсь сохранить невозмутимый вид, чтобы скрыть смущение. По-моему, получается откровенно плохо.

— Я не знаю, как долго ты будешь болеть, и что тебе может за это время понадобиться, — бурчу я, пытаясь изобразить, что это абсолютно нормально, что я только что перетащила к себе домой добрую половину вещей Пита.

Первым делом достаю из сумки тёплую пижаму — отдаю ей Питу.

— Переоденешься, когда я уйду.

Затем — зубную щетку и бритвенный станок с кремом. Показываю их Питу по дороге в ванную.

— В ванную поставлю.

— Спасибо, — губ Пита касается едва заметная улыбка.

Зубная щетка Пита падает в один стакан с моей.

Остальные вещи я решаю распаковать чуть позднее, когда Пит уснёт. Мама порекомендовала дать ему розовый сироп. Пит в курсе. На этот раз всё без обмана. Я сижу рядом с ним, когда его глаза уже начинают слипаться.

— Спасибо за заботу, Китнис, — Пит лёгким движением ловит мою ладонь.

— Не за что, — я вновь осторожно касаюсь его волос, — Ты бы сделал для меня то же самое.

Губ Пита озаряет лёгкая улыбка.

— Ты побудешь со мной, пока я засну?

Глаза Пита сонно смыкаются.

— Всегда, — едва слышно шепчу я.

Проходит полчаса прежде чем я решаюсь отойти от спящего Пита. Не удерживаюсь от искушения: убедившись, что он крепко спит, наклоняюсь и касаюсь его горячих губ своими губами. После чего, стараясь не потревожить его, аккуратно убираю ладонь из его руки. Начинаю разбирать его вещи.

Для этого я сначала освобождаю наполовину комод с моим бельём. Затем то же самое проделываю с полками и вешалками. Кладу в комод бельё Пита. Ловлю себя на мысли, что даже как-то странно смотреть, как мои лифчики лежат рядом с его аккуратно сложенными трусами. Это всё как-то так… По семейному, что ли.

Наконец, всё развешано по своим местам. Не удерживаюсь: провожу рукой по одежде Пита. Невольно вспоминаю то время, когда в нашем старом доме в шкафу точно также висела мужская одежда — одежда моего отца. Это так странно, Пит внешне совсем не похож на него. Но только рядом с ним, я испытываю тот же самый покой и чувство абсолютной защищённости, что и рядом с отцом.

Неожиданно замечаю, что за окном уже темно. Пора ложиться спать. Прячу дорожную сумку Пита в шкаф, беру свою ночнушку и иду в комнату мамы. Там принимаю душ, переодеваюсь, снимаю с кровати покрывало, но вместо того, чтобы лечь в мамину прохладную кровать, останавливаюсь.

Какое же это искушение! Пит всё равно не проснётся до утра. Розовый сироп — крепкая штука.

И я не выдерживаю...

В моей спальне уже погашен свет. Я, словно привидение, в длинной белой ночнушке — тёплой, фланелевой, с длинными рукавами — стараюсь, как можно бесшумнее дойти до кровати. Осторожно ложусь на самый край. Завтра рано утром я уйду. Он и не заметит, — убеждаю себя.

Между мной и спящем Питом — полметра — не меньше. Но мне всё равно. Главное — он рядом. Я слышу его дыхание. Чувствую его едва уловимый запах. Пахнет укропом и корицей. С улыбкой вспоминаю, что сегодня в обед он снова пёк хлеб. И вдруг понимаю, что большего мне ничего и не надо. Пока Пит рядом со мной, жизнь, пусть и нехотя, с боем, со скрипом, но все же возвращается в мои вены.

========== 5. Подозрения Сальной Сэй ==========

— Женаты они, как же! — хмыкает Айлин, зачерпнув большой поварёшкой порцию наваристого супа из огромной, пышущей паром кастрюли. Затем ловко опрокидывает черпак похлёбки в железную миску и подаёт её рабочему, стоящему у раздачи в столовой, одарив при этом уставшего мужика заигрывающее-лучезарной улыбкой. Мужик тут же веселеет.

— Спасибо, красавица, — подмигивает он и, взяв миску, поспешно присоединяется к остальным работягам, сидящим за большим длинным столом.

Столовая, которую открыли в Дистрикте 12 совсем недавно, моментально стала любимым местом обитания всех вернувшихся жителей. Новая власть не скупится на продукты, так что народ, впервые за долгие десятилетия, сыт и доволен. Изначально столовая была открыта специально для рабочего люда — бывших шахтёров, которые занимаются сейчас тем, что пытаются достать из-под обломков города тела погибших, чтобы захоронить их в общей могиле на Луговине. Но кормят здесь за чисто символическую плату и всех желающих. Заправляет столовой Сальная Сэй, которая в данный момент вымешивает на огромной плите в чугунном чане наваристое рагу.

— Зависть — не самая хорошая штука, девочка, — Сэй оглядывается по сторонам в поисках жестянки с солью. — Подай лучше соль.

Айлин послушно подаёт тётке жестянку, но тему разговора не меняет.

— Тётя, ну ты сама посуди: живут в разных домах, друг с другом почти не разговаривают. Ой, да я тебя умоляю! Уже всем давно известно, что они всю эту любовь неземную выдумали. Чтобы на играх выжить — внимание спонсоров к себе привлечь. И Хэймитч их всё это время прикрывал. Мне об этом, между прочем, один из солдат Дистрикта 13 проболтался. Он своими ушами слышал, как руководство про это дело как-то обмолвилось. Да что я! Все об этом говорят!

Сэй, оторвавшись от вымешивания рагу, поворачивается к излишне любопытной племяннице.

— Тебе-то какое дело до того, женаты они или нет?

Айлин самодовольно усмехается, демонстративно поправляя пышный бюст.

— А такое! Если Пит Мелларк и вправду не женат, то я первая в очереди! Миссис Айлис Мелларк, — девушка мечтательно пробует фамилию Пита на вкус. — А что, по-моему, неплохо звучит! — и тут же более прозаично добавляет, — думаешь, такие мужики просто так на дороге валяются?!

— Не лезь в чужую семью, — грубо отрезает Сальная Сэй. — Женаты они или нет, — это их дело. Сами в своих отношениях разберутся.

— Но Китнисс, как собака на сене: и себе не гам и другому не дам, — от возмущения щёки Айлин розовеют. — Видела бы ты, как она меня из его дома выставила! Я и дня там проработать не успела!

— Считай, что тебе крупно повезло, что она просто выставила. Могла бы и на месте зашибить. Сама знаешь: Китнисс стреляет без промаха. Если ещё учесть, что она последнее время с головой не особо дружит… Я бы на твоем месте не рисковала, — хохочет Сальная Сэй, глядя на недовольно-испуганное личико ещё недавно такой храброй племянницы.

На самом деле, несмотря на все эти смешки, у самой Сальной Сэй частенько закрадываются подозрения насчёт всей этой истории про "роковых влюблённых" из Дистрикта-12. Парочка действительно почти не общается друг с другом. И, да… Меньше всего они походят на влюблённых супругов. К тому же, дыма без огня, как известно, не бывает: если люди говорят, что вся эта любовь не больше чем игра, фикция, придумка для телеэфира, возможно, так оно и есть.

Но с другой стороны Сальная Сэй точно знает, что каждое утро и каждый вечер Пит Мелларк с упорством туполобика приходит завтракать и ужинать к Китнисс, которая ещё до его прихода, ставит на стол две тарелки, садится и ждёт. И не важно, что еда остывает. Китнисс притрагивается к ней, только когда приходит Пит. Она объясняет это Сальной Сэй тем, что ждёт, когда мальчишка принесёт её любимые свежевыпеченные сырные булочки. Но и дураку понятно, что дело вовсе не в булочках. А в нём.

Всё это уже успело превратиться в какой-то ритуал. Да, они почти не разговаривают днём, но Сальная Сэй успела подметить, что для них в этом и нет особой нужды. Ребята понимают друг друга с полуслова. Китнисс только хочет натянуть бельевую верёвку, как Пит это уже делает для неё. Ещё не успевает Пит отправить грязную рубаху в корзину для белья, как Китнисс стирает её. Они словно связаны какой-то невидимой нитью, которая не позволяет им отойти друг от друга. Вот и кружат они вокруг да около. Но в то же время Сальная Сэй не дала бы никакой гарантии, что однажды эта нить не порвётся, и каждый из них не пойдёт своей дорогой.

========== 6. Пробуждение ==========

Мне везёт. Я просыпаюсь чуть раньше, чем он. Всё-таки розовый сироп реально сильная штука. Остаётся лишь одна проблема, как мне незаметно выбраться из кровати? Точнее из-под Пита, который, видимо, даже после охмора вкупе с розовым сиропом, не лишился привычки спать, полностью подгребая меня под себя.

Проблема выбраться, между прочем, серьёзная. Во-первых, Пит тяжёлый, хотя по виду особо и не скажешь. Во-вторых, сильный: начнёшь выбираться — только сильнее прижмёт во сне к себе. Уж я-то знаю, что говорю! И, в-третьих… Господи, как же мне не хочется вставать с постели. Так бы и провалялась весь день рядом с Питом. Но нельзя. Скоро придёт Сальная Сэй. Будет нехорошо, если она застанет нас здесь. К тому же, как я объясню самому Питу своё присутствие у него под боком?

С трудом, извиваясь ужом, я всё-таки незаметно соскальзываю на пол. Торопливо обуваю тапочки — пол за ночь остыл. Надо будет сегодня забросить в кочегарку побольше угля. Выхожу из спальни, не замечая, что Пит, на самом деле, уже проснулся и теперь с задумчивой улыбкой смотрит мне вслед, будто не может понять: сон это или явь, что я провела ночь с ним.

Сальная Сэй печёт оладья. Я завариваю травяной отвар. Питу, похоже, стало немного лучше. За ночь жар спал, поэтому прежде, чем я успела отнести ему завтрак в спальню, он сам спустился к нам на кухню.

Видели бы вы удивлённое лицо Сальной Сэй, при появлении Пита в тёплой пижаме. Спасибо, что ещё хоть промолчала.

— Пит заболел, — мимоходом объясняю я.

Словно в доказательство моих слов, Пит закашливается. Бухает он изрядно, и мне это совсем не нравится. Вспоминаю про список лекарств, которые накануне продиктовала мне мама. Отдаю листок Сэй.

— Сможешь купить? Мама сказала, это должно помочь.

Сальная Сэй кивает. Она понимает, что я не пошутила насчёт болезни Пита. И список лекарств тому доказательство.

— Чему удивляться, столько часов под ледяным дождём на крыше проторчал, — ворчит она.

Затем мы втроём, молча, завтракаем. После завтрака Пит порывается помыть посуду, но я отправляю его наверх. Пусть и дальше отлёживается. Сальная Сэй вопросительно смотрит на меня.

— Что?

— Да так. Ничего.

Сэй уходит, прихватив список лекарств. В доме снова наступает тишина. Но уже какая-то другая. Постепенно начинаю понимать, что тишина бывает разная: есть тишина от одиночества, а есть тишина от покоя на душе. И сегодня впервые за долгое время я ощущаю именно её.

Поднимаюсь на второй этаж. Пит лежит в кровати, читает книгу. Замечает меня, отрывается от чтения

— Поваляешься со мной?

— Почему бы и нет, — думаю я, но вместо этого сухо отвечаю, — нет, спасибо. У меня ещё много дел.

И ухожу. Сама не знаю почему.

После обеда приносят лекарства. Но не Сальная Сэй, а Айлин.

— Тётушка сказала, Пит заболел. Можно его навестить?

Забираю пакет с лекарствами.

— Нет, — и довольно резко закрываю перед раздосадованной Айлин дверь.

Выкладываю лекарства на стол. Начинаю в них разбираться. Почти сразу запутываюсь в названиях. Звоню маме, на всякий случай уточняю дозировку. Да… Доктор из меня ещё тот. В этом деле главное окончательно не угробить Пита своим лечением.

Пит оказывается на редкость послушным пациентом. Лекарства принимает безропотно. Иногда, правда, острит, на тему того, что за последние полгода он «наелся» этих медикаментов выше крыши. Что правда, то правда. О том, какими препаратами и в каком количестве пичкали его капитолийские доктора, когда вводили его в состояние охмора, я даже не хочу думать. Вдобавок, подозреваю, что выводили Пита из охмора не меньшим количеством лекарств. Это ещё удивительно, как его организм выдержал такую «медикаментозную» атаку. Думаю, решающую роль здесь сыграло то, что Пит молодой и сильный. Иначе точно бы загнулся.

После обеда Пит решает подремать. Удобно устраивается на моих подушках. Демонстративно зевает. Не выдерживаю — зеваю в унисон. И на всякий случай злюсь на смеющегося Пита. Его предложение завалиться к нему под бок с каждой минутой становится всё более заманчивым. Но я держусь. Пытаюсь изобразить, что мне всё равно, что он тут без меня на кровати валяется. Но получается, по-моему, плоховато. Пита это откровенно развлекает.

И только сейчас до меня доходит, что во всём этом утре было изначально не так. Впервые за все эти месяцы я… выспалась. Этой ночью не было уже ставших привычными леденящих душу кошмаров. Я не была на арене, меня не звали мертвецы. Я просто спала, погрузившись в сладостное забытьё. Ещё одно подтверждение моей теории: Пит и есть моё самое лучшее лекарство от душевной боли.

Чтобы не сидеть весь день дома, пока Пит спит, я решаю прогуляться часок — другой. Беру лук и стрелы, надеваю поверх куртки Цинны, отцовскую, и иду в лес. Проходя через разрытую Луговину, стараюсь не смотреть, как в братскую могилу скидывают, привезённую на тачке, очередную порцию человеческих костей.

Чьи это останки? Доброй милой Мадж? Отца Пита. Нет! Прочь! Прочь все эти мысли!

Замечаю, что трачу значительно больше времени, чтобы дойти до любимой опушки. Мешает слабость и частое сердцебиение. Скорее всего, это побочное действие тех антидепрессантов, которыми меня накачивали в Капитолии, после того как я умудрилась у всех на глазах застрелить президента Коин. До сих пор поражаюсь, как мне это сошло с рук?

Устраиваю перевал на привычном месте. Это так странно: природа вокруг меня почти не изменилась. Она такая же, как год, два назад. Вот только я стала совсем другая. Да и жизнь сильно изменилась. О прошлом напоминает лишь незатейливая мелодия «Висельника», которая с пугающей быстротой разносятся по лесу благодаря сойкам-пересмешницам. Видимо, кто-то из рабочих напевал её, когда хоронил останки земляков на окраине леса — на Луговине.

Холодает. Делаю глоток из старой фляги. Горячий чай обжигает. Убираю флягу в дорожную сумку, встаю. Надо идти. Хочу успеть подстрелить какую-нибудь дичь. Мама сказала, что Питу полезен наваристый бульон.

Охота идёт не очень. Я трачу два часа, чтобы подстрелить одну единственную куропатку и уже затемно возвращаюсь домой, где у порога меня встречает встревоженный сердитый Пит.

— Где ты была?! Я уже собирался идти тебя искать!

— На охоте, — опешив от такого напора, отвечаю я, показываю Питу куропатку. — Мама сказала, тебе нужен бульон.

Бледный, всё ещё сердитый Пит отходит от меня. Садится за стол спиной ко мне.

— Я не понимаю, почему ты так на меня злишься?

Чуть помедлив. Тихо...

— Потому что боюсь тебя потерять.

Пит встаёт и уходит наверх.

Какое-то время я просто стою в коридоре. Затем иду на кухню. Оставляю там дичь. Переодеваюсь в комнате мамы. Готовлю ужин. Уговорами и угрозами заставляю вновь разболевшегося Пита хорошо поесть. Слежу, чтобы он принял лекарство. На этот раз уже без розового сиропа. Лишь затем позволяю себе немного расслабиться: почувствовать, как же я устала за этот бесконечно длинный день.

Снова иду в мамину спальню, принимаю горячий душ, который расслабляет ноющие мышцы, отвыкшие от больших нагрузок. Переодеваюсь в длинную тёплую ночнушку. Хочу сразу юркнуть в холодную узкую мамину кровать, но всё же решаю прежде заглянуть к Питу. Проверить ещё раз, всё ли с ним в порядке и пожелать спокойной ночи.

В спальне полумрак. Пит ещё не спит. Пытаюсь понять, сердится ли он ещё на меня.

— Как себя чувствуешь?

— Вроде нормально, — Пит с интересом рассматривает мою длинную ночнушку. Несколько смущаюсь от его взгляда, при этом про себя радуюсь, что ночнушка сшита из плотной фланелевой ткани — не просвечивает.

— Спокойной ночи, — разворачиваюсь, понимая, что мне пора уходить.

— Ты побудешь со мной? — неожиданно спрашивает Пит.

Я останавливаюсь в двери. Оборачиваюсь.

Это так просто...

— Да, конечно, — тихо и покорно отвечаю я.

Я выключаю в комнате свет, после чего залажу под прохладное ватное одеяло с другой стороны кровати. Между нами снова полметра. Лежу ровненько. Сама не понимаю почему, но на всякий случай стараюсь особо не дышать. Пит поворачивается лицом ко мне: задумчиво смотрит на меня. Не выдерживаю, тоже оборачиваюсь к нему. Какое-то время мы просто молча смотрим друг на друга.

— Иди ко мне, — шепчет он.

Он знает — меня не надо просить дважды. Как тогда в поезде, уносящим нас на Квартальную бойню, Пит раскрывает для меня свои объятья и я, ни на секунду не задумываясь, тону в них. Господи! Как же я истосковалась по его теплу, по его телу, по его сильным рукам, по горячим губам, которые "случайно" касаются моей шеи.

Больше ничего не происходит. Мы, как всегда, придерживаемся с Питом нашей негласной договорённости. Это просто объятья. Объятья, без которых я уже давно не могу жить.

Моя голова покоиться на руке Пита. Как и раньше, там — ночью в поезде, или в моей спальне в башне тренировочного центра.

Я уютно утыкаюсь в его грудь, согретая теплом его тела. В комнате слегка прохладно, поэтому Пит укутывает меня в тёплое одеяло, после чего сильнее притягивая к себе. Наши руки, наши ноги переплетены. Всё как обычно. Его дыхание, его сердцебиение убаюкивают меня, и я почти сразу оказываюсь во власти Морфея.

Это так странно: погружаясь в долгожданный сон, я вдруг понимаю, что это начало пробуждения.

========== 7. Гейл ==========

Пит полностью выздоровел примерно через неделю. За это время я снова привыкаю спать рядом с ним. Когда Пит рядом, кошмары не осмеливаются приближаться ко мне. Страшных снов стало намного меньше. Но даже если они и прорываются сквозь моё затуманенное сном сознание, Пит рядом. Он, как и прежде, будит и успокаивает меня, защищая от всех и вся.

Между нами не происходит ничего, выходящего за грань дозволенного, но даже просто сон рядом с ним — это уже больше того, о чём я ещё совсем недавно могла лишь мечтать.

Однажды утром мама по телефону говорит, что Питу больше не надо принимать лекарства. Это значит лишь одно — ему больше нет смысла жить у меня.

— Спасибо за заботу, Китнисс. Вечером я съеду.

Я насупилась.

— Не за что, — бурчу в ответ.

Будто кто-то просил его съезжать!

До абсурдности глупая ситуация: я так хочу, чтобы он остался у меня. Навсегда. Но не отваживаюсь признаться в этом даже самой себе.

***

В обед приходит Сальная Сэй. У неё деловое предложение к Питу.

— Новый мэр Дайлер попросил спросить тебя. Может быть, ты сможешь помочь: нашему Дистрикту нужен хороший пекарь. Привозной хлеб — совсем не то. Да и черствеет быстро. А своего хорошего пекаря у нас нет.

— Почему бы и нет, — пожимает плечами Пит. — Я с удовольствием. Буду рад, если смогу быть чем-то полезен.

В этом весь Пит.

Сальная Сэй улыбается.

— Вот и замечательно. Я скажу тебе, когда мэр найдёт место под пекарню. Сам знаешь, от города одни руины остались. Целых домов по пальцам посчитать можно…

— Почему бы для этого дела не использовать дом Пита? — неожиданно даже для самой себя, встреваю в разговор я. И тут же теряюсь. — То есть… Я хотела сказать… Питу так будет удобнее… Наверное… На работу далеко не надо идти.

Сальная Сэй с трудом сдерживает улыбку, глядя на меня. Я тут же злюсь на неё за это.

— Скажите, как определитесь.

Сэй уходит. Пит переводит на меня вопросительный взгляд. Медлит с вопросом.

— Китнисс, ты хочешь, чтобы я остался?

— Да, — я произношу это быстрее, чем успеваю понять, что говорю вслух. Краснею.

— В качестве кого? — напряжённо спрашивает Пит.

— Не знаю, — в этом я с ним тоже честна. Наши отношения с Питом лично для меня никогда не поддавались нормальной классификации.

Пит испытующе смотрит на меня. За все эти месяцы мы ни разу так и не отважились поговорить с ним о наших прошлых отношениях. Я искренне не понимаю, почему он до сих пор со мной. Почему не оставляет? Ведь Пит запросто мог бы променять меня на ту же Айлин, которая, что ни день, то вертит перед ним хвостом. Злюсь. И нервничаю. Почему он молчит?

— Хорошо. Я после обеда перенесу оставшиеся вещи.

— Я помогу.

— Где я буду спать? В твоей спальне или в гостевой комнате? — чувствую на себе проницательный взгляд Пита. Понимаю: ему не ответ нужен, а моя реакция на его слова. И, кажется, он её получает.

Ну вот… Краснею.

Но, если Пит думает, что я спасую, то сильно ошибается!

— Где сам захочешь, — бурчу в ответ.

— Ладно. Договорились. Обедать будешь?

— Да.

Мы с Питом садимся обедать. Едим молча. Кто мы друг другу? Друзья? Враги? Напарники? Влюблённые? Соседи? Я сама не нахожу ответа на этот вопрос. В голове всё смешалось. Словно это не у него, а у меня был охмор.

— Странные у нас, однако, отношения, — замечает Пит. — Подай, пожалуйста, хлеб.

Послушно подаю ему краюху его любимого — чёрного с тмином.

— Странные, — соглашаюсь я.

Заканчиваем обед. Начинаем мыть посуду: Пит моет, я вытираю.

Вечером мы вместе переносим оставшиеся вещи Пита в мою спальню.

***

Дни бегут быстрее, чем я успеваю о них подумать. Моя идея с пекарней на проверку оказывается не такой уж и плохой. Мэр присылает на подмогу Питу людей, чтобы переоборудовать дом. Выписывает из Капитолия нужные для пекарни печи. И уже через две недели в Дистрикте 12 появляется свежеиспечённый ароматный хлеб. И с этим ароматом в Дистрикт словно возвращается и сама жизнь.

Пит печёт хлеб. Я занимаюсь домашними делами. Иногда хожу на охоту. Иногда кручусь возле Пита в его пекарне. Правда, толку от меня там откровенно мало. Разве что у меня неплохо получается взбивать сладкий крем. Спасибо Питу, что каждый раз делает вид, будто не замечает, как я тайком лакомлюсь этим самым кремом. Порой я задумываюсь: может, это и есть любовь? Просто быть рядом, не давая упасть, закрывать глаза на мелкие недостатки друг друга.

Незаметно в Дистрикт 12 приходит долгожданная весна. Земля начинает оттаивать. Бегут ручьи. На деревьях набухают почки. Это так странно: природа, несмотря на все человеческие войны, сделав очередной виток года, опять, как ни в чём ни бывало, отвоёвывает свое право на возрождение.

Однажды вечером, когда мы с Питом сидим дома и смотрим телевизор, на экране мелькает фото Финника. У него родился сын! Мне неожиданно становится нестерпимо стыдно перед погибшим другом. Я вдруг понимаю, что стала забывать, какого пронзительного цвета были его глаза. Память, постепенно стирая кошмары, начинает заодно уносить и фрагменты того, что было так дорого.

Я плачу. Пит обнимает и жалеет меня, как всегда, не задавая вопросов. Вечером, перед сном Пит мне советует:

— А ты записывай, Китнисс. Всё, что хочешь сохранить. Я вот, например, тоже уже начинаю забывать цвет глаз отца.

Мне нравится эта идея настолько, что я полночи не могу уснуть, верчусь.

— Спи уже, полуночница, — ворчит сквозь сон Пит, притягивая меня к себе.

С самого раннего утра звоню доктору Аврелию. Он в восторге от моей идеи написать что-то вроде второй книги трав, которая у меня осталась от отца и деда. Только там мы описывали полезные и съедобные растения, а здесь… Я хочу сохранить в памяти всё о людях, которые были мне так дороги. Которые и после своей смерти всё ещё живут в моём сердце. Уже на следующий день я спешу на вокзал. Доктор должен был отправить мне почтовым поездом специальный пергамент для книги.

На вокзале непривычная суета. Огромный товарный поезд привёз из Капитолия гигантские машины, которые будут рыть котлован под новую фармацевтическую фабрику. Новое правительство почти полностью закрыло старые угольные шахты. Теперь Дистрикт 12 будет заниматься куда более современным производством. Любопытство берёт верх и я, прижимая к груди довольно тяжелую пачку пергамента, подхожу поближе, чтобы посмотреть на эти диковинные для меня машины.

— Привет, Кискисс.

Замираю, отказываясь верить своим ушам. Медленно поворачиваюсь.

Я не сразу узнаю в статном офицере, который командует разгрузкой этих огромных машин, своего друга детства Гейла.

========== 8. Две Луговины_часть 1 ==========

Чавкающая грязь. Неприятного коричнево-серого оттенка. Она за считанные дни превратила Луговину в одно сплошное болото. Я стою на окраине, прижимаю к груди пачку пергамента, которую прислал мне из Капитолия мой психотерапевт — доктор Аврелий. Рядом со мной Гейл. Мой стародавний друг, который, при других обстоятельствах, вполне мог бы стать для меня кем-то большим.

К своему стыду, я даже не уверена, что скучала по нему.

Мы смотрим, как первая гигантская машина, набрав огромный черпак весенней грязевой каши, закапывает ею мёртвых.

— Так быстрее, — мимоходом объясняет Гейл, и тут же кричит водителю. — Бери правее! Правей!

Гейл хотел сходить со мной в лес — на наше место, но мэр попросил подсобить в закопке братской могилы. Она настолько огромна, что одними лопатами здесь не справиться и за неделю. А надо торопиться. На подходе майская жара.

— Почему ты вернулся? — не выдерживаю, спрашиваю я.

Гейл отводит взгляд.

— Я не вернулся… — уточняет он. — Президент Пейлор попросила меня лично проконтролировать доставку машин и объяснить рабочим специфику местности. Здесь же повсюду заброшенные шахты. Копать котлован под фабрику тоже надо с умом. Иначе машина рискует провалиться под землю. Уезжаю через неделю и…

Гейл набирает в грудь побольше воздуха, выдыхает. Берёт меня за руки, проникновенно смотрит мне в глаза.

— Китнисс, я хочу, чтобы ты поехала со мной.

***

— Меня зовут Пит Мелларк. Завтра мне исполнится 18 лет. Я родился и вырос в Дистрикте 12. В семье пекаря. Мои родители и старшие братья погибли во время обстрела Капитолием нашего Дистрикта. У меня больше никого не осталось. По приказу президента Сноу я был подвергнут охмору. Меня вылечили от него, но, похоже, не полностью. Я до сих пор иногда сомневаюсь: где правда, а где ложь в моей жизни. До Квартальной бойни я принимал участие в 74 Голодных играх и вышел оттуда одним из победителей. Вместе с Китнисс — девушкой, которую я люблю с пяти лет, и которая, боюсь, никогда по-настоящему не полюбит меня.

========== 9. Две Луговины_часть 2 ==========

Ставлю последний противень с хлебом в печь. Смотрю на часы. Близится полдень, а её всё нет. Понимаю, что начинаю беспокоиться. За последние месяцы я окончательно привык, что Китнисс всегда вертится возле меня. Мне неуютно и тревожно на душе, когда она уходит куда-нибудь больше чем на час.

— Надо было пойти с ней на вокзал, — с укором думаю я и вновь смотрю на часы. Может, пойти поискать её?

Но нет. Не надо. Выхожу на крыльцо пекарни и вижу, как она идёт по дороге к дому. Причём не одна. Рядом с ней Гейл.

***

Плохая это была затея разрешить Гейлу проводить меня до дома. Плохая, — отчётливо понимаю я, когда вижу на крыльце пекарни Пита. В белой футболке. Длинном белом фартуке, обмотанным вокруг пояса. Он вытирает руки вафельным полотенцем — видимо, только что пёк хлеб. Довольно хмуро смотрит на нас. А я невольно любуюсь им.

За последний год Пит сильно возмужал. Я только сейчас понимаю, что и не заметила, как из подростка он превратился во взрослого красивого мужчину. При одной мысли, что сплю в одной постели с этим парнем, почему-то сразу начинаю краснеть. Но в то же время понимаю, что в душе для меня Пит так и остался тем самым мальчишкой в белой футболке с длинным пекарским фартуком, который однажды, несмотря на побои матери, подарил мне — умирающей от голода — хлеб. А вместе с ним и жизнь. Это так странно. До меня только сейчас в полной мере доходит, что это тот самый мальчишка — сын пекаря Мелларка — сейчас ждёт меня на крыльце нашей пекарни.

Нашей.

— А? Что? — невольно вздрагиваю я, внезапно понимая, что всю дорогу до дома Гейл что-то мне говорил.

— Ты меня совсем не слушаешь, — обижается он.

— Прости. Со мной такое бывает. Я всё ещё не очень дружу с головой, — пытаюсь оправдаться я, прекрасно понимая, что вру напропалую.

Мы подходит к крыльцу.

— Привет, Гейл.

— Привет, Пит.

Да… Более холодного приветствия трудно и представить.

— Как дела?

— Нормально. Пеку хлеб.

— А я строю фабрики.

— Зайдёшь на чай?

— Нет, спасибо. Много дел. Надо ещё разгрузить оставшуюся технику.

Гейл оборачивается ко мне.

— Рад был тебя повидать, Кискисс. И пожалуйста, поторопись с ответом.

Его слова звучат по-свойски. Даже чересчур. Я почти не слушаю Гейла. Украдкой смотрю на реакцию Пита. Ему явно всё это не нравится.

Бегло чмокнув меня в щёку, Гейл уходит. Пит переводит на меня вопросительный взгляд. Я невольно отвожу глаза.

— Ты уже обедал? — пытаюсь опередить вопрос Пита своим.

— Нет. Ждал тебя. И Хэймитча. Он грозился зайти к нам.

— Неужели вышел из запоя?

— Похоже на то. Подозреваю, выпивка закончилась.

Не о том мы сейчас говорим. Совсем не о том.

Слава Богу, меня спасает Хэймитч. Мрачный, недовольный, явно страдающий тяжёлым похмельем. Без предисловия здоровается за руку с Питом, мельком бросая мне:

— Привет, солнышко. Выпить что есть?

— Только чай.

— Сплошная проза жизни! — расстраивается Хэймитч. И тут же «радует». — Эффи грозилась в гости приехать. Требует, чтобы я свой дом к её приезду в порядок привёл. Ха! Не дождётся! Если ей так надо, пусть сама его драит!

Мы с Питом переглядываемся. Как бы не бурчал Хэймитч, заметно, что он уже успел изрядно соскучиться по Эффи. Впрочем, мы тоже. Кажется, у нас намечается неделя гостей.

Мы обедаем на кухне у нас дома. Сальная Сэй уже несколько недель как перестала приходить к нам с Питом, когда поняла, что я и сама справляюсь с хозяйством. Пит и Хэймитч едят суп, пока я кручусь у плиты, накладываю им второе.

— Я слышал, Гейл приехал? — как бы между прочем, интересуется Хэймитч.

— Чтоб ты подавился, — думаю про себя я, но вместо этого вежливо отвечаю, — да.

— Ты рад? — вопрос явно адресован не мне, а Питу.

— Очень, — не выдерживает, иронично хмыкает тот.

— Эй, ребята, вообще-то я тут! — не выдерживаю, взрываюсь я.

Хэймитч и Пит переводят взгляды на меня, смотрят с лёгким удивлением, словно с ними только что заговорило пустое место. Затем с куда большим интересом возвращаются к поеданию супа.

— Нервная она какая-то у тебя, — констатирует Хэймитч.

— Бывает.

Нет! Они явно надо мной издеваются!

— Между прочем, Гейл сказал, что приехал за мной! — в запале бросаю я.

Мне хочется посильнее задеть Пита. Утереть нос самодовольному Хэймитчу. Поэтому я слишком поздно понимаю, что зря я всё это сказала. Ой, как зря.

Пит в упор смотрит на меня. Затем молча встаёт из-за стола. Ставит тарелку в раковину.

— Спасибо. Я наелся. Извините, мне хлеб из печи достать надо.

Уходит, прихватив с собой свой фартук.

Стою посреди кухни и чувствую себя полной дурой. Нет. Гораздо хуже. Предательницей.

— Я тебе уже говорил, что хоть сто лет ты проживи… Хоть в лепёшку разбейся, но и тогда ты будешь недостойна этого парня? — буднично интересуется Хэймитч, отодвигая пустую тарелку супа и налегая на рагу, с удивлением отмечая. — М! Надо же! Солнышко! Оказывается, ты умеешь вполне съедобно готовить!

========== 10. С Днём Рождения, Пит ==========

Пит приходит домой из пекарни лишь ближе к ночи. За это время я успеваю на нервной почве перегладить все его рубашки, выдраить везде полы и даже помыть окна у нас в спальне.

«У нас в спальне» — звучит очень странно, невольно подмечаю я. Думаю, мало кто смог бы понять отношения двух людей, которые почти не разговаривают друг с другом днём, но зато спят, обнявшись, ночью. Похоже, доктор Аврелий всё же прав — у меня реальные проблемы с головой. Впрочем, у Пита, по ходу, тоже. И это несколько утешает.

Вторая мысль, на которой ловлю себя: я думаю о чём угодно, только не о предложении Гейла уехать с ним. По правде говоря, соблазн велик. Поступить так же, как мама: сбежать из Дистрикта, в котором всё напоминает о Прим, об отце, о "Голодных играх", о том, что наша жизнь уже никогда не будет прежней. Но что-то внутри всё же останавливает меня от этого шага. Точнее — не что-то, а кто-то.

Пит.

Я не представляю, как он будет жить здесь без меня. Про то, как я буду жить вдали от него в чужом Дистрикте рядом с чужим мне человеком, я предпочитаю не думать.

Стоп! Гейл мне не чужой!

Как странно и страшно, что я стала об этом забывать.

Расстилаю кровать. Смотрю на часы. Ну и где его носит?! Уже почти десять вечера! Спускаюсь вниз и натыкаюсь на только что вернувшегося Пита. Такой родной аромат укропа и корицы. Но на этот раз ещё с примесью ванили. Значит, завтра будут сладкие булочки.

— Слава Богу! — внутри меня вырывается вздох облегчения. В глубине души я так боялась, что Пит из-за обиды останется ночевать на втором этаже пекарни, где до сих пор сохранились жилые комнаты, одну из которых он переоборудовал под художественную мастерскую.

— Ужинать будешь?

— Спасибо. Я сыт.

— Ну и не надо, — бурчу я и иду наверх.

Когда я выхожу в своей длинной фланелевой ночнушке из ванной, Пит переодевается в пижаму. Бросаю мельком взгляд на его накачаную фигуру. По телу тут же бегут мурашки. Стыдливо отворачиваюсь, ложусь со своей стороны кровати. Да, Пит заметно прибавил в весе за последние пару месяцев. Он больше не выглядит больным и измождённым. Я даже подозреваю, что он стал помощнее, чем был во время Квартальной бойни. Впрочем, ничего удивительного. Я всё время забываю, что, если бы не "Голодные игры", мы с Питом лишь в этом году закончили бы школу. Пит ещё растёт и матереет в отличие от уже полностью сформировавшейся меня.

Пит ложится. Гасит свет. Какое-то время мы лежим молча.

— Ты уже решила, что будешь делать дальше? — первым нарушает затянувшееся молчание Пит.

Меньше всего мне сейчас хочется говорить о Гейле и думать об отъезде, поэтому я лишь бурчу в ответ:

— Да. Спать.

После чего пытаюсь поудобнее устроиться на своём краю кровати. Без Пита «поудобнее» не получается. Решаю, что имею право хотя бы ночью побыть «не гордой», и с деловым видом, как будто так и надо, перекатываюсь ближе к Питу. В наглую устраиваюсь у него на руке, словно он моя подушка. Закидываю на него по привычке ногу. Вот теперь хорошо! Сладко зеваю и почти сразу засыпаю. Уже не помню, как Пит свободной рукой укрывает меня потеплее одеялом, после чего обнимает, притягивая ближе к себе.

— Я люблю тебя, Китнисс, — едва слышно шепчет он. — Жаль, что ты меня — нет.

***

Теперь я точно знаю, в какие дни отчётливее всего чувствуешь своё одиночество. Вот в такие — тёплые, солнечные, майские. Когда вокруг всё наполняется жизнью: на деревьях раскрываются первые листья, в воздухе звенит птичья трель. А ты, как последний дурак, с раннего утра пашешь в пекарне, и ни единая душа при этом так и не вспоминает про твой День Рождения.

В прошлом году всё было по-другому. С утра меня поздравили родители, чуть не открутили уши развеселившиеся братья. Затем с подарком прибежала Прим. Чуть позже — днём пришли Китнисс и Хэймитч. Усмехаюсь, Китнисс во время поздравления даже поцеловала меня в тот день в губы. Просто так. Не на камеру. А потом жутко из-за этого весь вечер краснела. Хотя… Надо смотреть правде в глаза. Скорее всего, она это сделала из чувства вины. Сомневаюсь, что Китнисс помнила о моём Дне рождения. Скорее всего ей и Хэймитчу об этом напомнила предусмотрительная Эффи. И всё благодаря её волшебному ежедневнику, в котором отмечены все мало-мальски значимые события.

Зато сегодня я один. Рядом нет ни мамы, ни папы, ни братьев. Так дико осознавать, что я никогда больше не увижу их. Что вся моя семья мертва. У них даже нет отдельных могил, потому что все жители Дистрикта-12, погибшие во время капитолийского обстрела, захоронены в одной огромной братской могиле. На Луговине — любимой поляне Китнисс. Я знаю: мне надо найти силы и сходить туда. Почтить память ушедших. Но сил, по крайне мере, моральных — у меня сейчас на это нет.

Китнисс с утра ушла на охоту. Подозреваю, охоту — тире свидание с Гейлом. Ещё бы! Он здесь всего на неделю, и им надо наверстать упущенное. Скорее всего, именно сейчас он приводит ей сотню аргументов, почему она должна поехать с ним. А я молчу, потому что уже давно исчерпал все свои аргументы. Точнее — один единственный аргумент:

Любовь.

Других у меня нет.

Наверное, всё же правы те, кто говорит, что любовь может быть только взаимной. Если из двоих любит лишь один — то это патология. Увы, всё указывает на то, что это и есть мой случай. Смотрю на часы и злюсь. Её всё нет.

С Днём Рождения, Пит Мелларк. Happy birthday to you!

***

— Я не хочу иметь детей, — мрачно констатирую я, сидя в кресле, вытянув ноги. Тупо смотрю на носки своих удобных охотничьих ботинок, заботливо сшитых Цинной.

— Рад за тебя. Только я-то тут причём? — хмыкает Хэймитч.

Ментор развалился в кресле напротив меня. Отхлёбывает изрядный глоток из бутылки старого вискаря, которую мне удалось раздобыть для него через Сальную Сэй. Сверлит меня скучающим взглядом. По-моему, за последние полчаса моего психоаналитического нытья я уже изрядно успела поднадоесть Хэймитчу.

— Иди, сообщи это Питу. Порадуй его. Или ты хочешь, чтобы это сделал я?

— Он знает.

— Тогда в чём проблема?

— Проблема во мне. Я не хочу иметь детей. Я вообще не хочу иметь семью. Мне кажется, я для этого просто непригодна.

— И ты не знаешь, как сказать об этом Питу? — Хэймитч явно не понимает, к чему я клоню.

И где наше прежнее взаимопонимание, которое было на арене?! Да, надо признать душепопечитель из Хэймитча никакой. Ментор ещё называется!

— Да причём здесь Пит?! — огрызаюсь я. — Он знает.

— Ну, тогда я вообще ничего не понимаю, — разводит руками поддатый Хэймитч. — Солнышко, от меня-то ты чего хочешь?

— Совета и поддержки. Я не знаю, как сказать об этом Гейлу. То есть, я уже однажды говорила ему, но он, кажется, не воспринял мои слова всерьёз.

Хэймитч закатывает глаза.

— Ты что, реально думаешь уехать с ним? Ну, так скатертью дорожка! — разводит руками мой горе-ментор, тут же саркастично добавляет. — За Пита можешь не переживать. Лично проконтролирую, чтобы он попал в хорошие руки. И в максимально короткий срок забыл о твоём существовании. За ним уже и так очередь из девчонок выстроилась.

Испепеляю предателя Хэймитча ревнивым взглядом.

— Типа Айлин? Только попробуй ещё раз подсунуть Питу эту швабру! Шею вам обоим сверну. И Питу на орехи достанется.

Хэймитч отставляет бутылку и наклоняется ближе ко мне.

— Солнышко, будь последовательна. Ты только что сказала, что уезжаешь с Гейлом.

— Да ничего я такого не говорила! — взрываюсь я. — Ты меня совсем не слушаешь! Я же ясно сказала, что не хочу детей! Что я не создана для семьи.

— А как же Пит?

— Что Пит? — не понимаю я.

— Вы живёте с ним под одной крышей. Спите, подозреваю, в одной постели. Ты готовишь ему еду, убираешь дом, стираешь его рубашки и трусы. Он зарабатывает вам на жизнь, защищает тебя от всех невзгод. Терпит, в конце концов, твой отвратительный характер!

— И что из этого?! — я с нарастающим возмущением уже откровенно ору на Хэймитча.

Внезапно ментор остывает, спокойно откидывается на спинку кресла. Испытующе смотрит мне в глаза.

— Разве Пит уже не твоя семья?

========== 11. Черничный пирог ==========

Большая зияющая рана с искорёженными грязно-коричневыми коростами — вот на что теперь походит Луговина, после того, как гигантская братская могила, была закопана одной из машин Гейла.

Мы с Гейлом идём через Луговину к лесу. Ноги почти не вязнут в грязи. Благодаря яркому майскому солнцу грязь уже заметно подсохла, но всё равно, Луговина выглядит отвратительно. Её теперь просто не узнать. Невольно сравниваю мою некогда любимую поляну со своей собственной душой. Наверное, она у меня сейчас выглядит примерно также. Тоже вся израненная и искорёженная.

За спиной — лук. Хочу на ужин приготовить рагу из дичи. Пит его любит. Заодно хоть немного побуду с Гейлом. Вчера нам так и не удалось нормально поговорить — моему старому другу надо было контролировать разгрузку машин, которые прислали из Капитолия, чтобы вырыть котлован под новую фармацевтическую фабрику.

Лес в едва заметной зелёной дымке. Из-под ещё не убранных обломков разорвавшегося снаряда уже виднеется трава. Природа, несмотря ни на какие невзгоды, быстро залечивает свои раны, — подмечаю я. Вот бы и мне так!

Мы идём молча. Хотя нет. Молчу лишь я. Говорит Гейл. Много. С увлечением. Ему нравится во Втором Дистрикте. И его семье: маме с братьями и сестрёнкой. Новая престижная работа, новый дом, новые друзья… Он уверен: мне тоже обязательно жизнь там придётся по душе. Гейл даже получил для меня специальное разрешение от президента, чтобы я могла переехать во Второй и жить с его семьёй. Под его ответственность, разумеется. Гейл убеждён: для меня это шанс начать всё с чистого листа. Вычеркнуть из памяти всё то плохое, что произошло со мной за последние два года.

Но что мне делать с тем хорошим, что тоже было в моей жизни за это время?

Например, с Питом.

Бросить его и уехать? Или позвать с собой?

Усмехаюсь: вряд ли Гейл это оценит. Как и не оценил тогда — до Квартальной бойни, когда я призналась ему, что хочу сбежать из Дистрикта-12 не только с его семьёй, но и с Питом.

Я смотрю на Гейла и понимаю — передо мной мой старый друг. Тот, с которым мы охотились. Тот, кто оттаскивал от меня Прим, когда я вызвалась добровольцем во время первых "Голодных игр", тот, кто был рядом со мной, когда я думала, что навсегда потеряла Пита. И да! Я бы, не задумываясь, бросила всё, и поехала бы с ним, если бы не одно весомое «но».

— Пит? — Гейл словно озвучивает мои мысли. — Ты сомневаешься из-за него?

— Да.

— Пит сильный. Он справится. — Убеждённо говорит Гейл. — Возможно, он даже самый сильный из нас, — и тихо проникновенно добавляет, — "Голодные игры" закончились, Кискисс. Ты уже не привязана к этому парню. Истории про «несчастных влюблённых» больше нет. Почти все знают, что это была лишь игра.

Я хмуро смотрю на Гейла. Игра?! Да что он знает об этих играх? Ничего!

Гейл нежно проводит рукой по моим волосам. Я инстинктивно отдёргиваю голову.

— Прости. Это нервное, — тут же извиняюсь я, видя, что Гейлу неприятна моя реакция.

Не могу же я сказать ему правду, что не люблю, когда меня касаются чужие руки. Лишь руки мамы и… Пита.

— На прикосновения Пита ты тоже так реагируешь? — как бы между прочем интересуется обиженный Гейл.

Я отвожу взгляд. Молчу.

— Сегодня десятое. Я уезжаю шестнадцатого. До этого времени мне нужно будет получить от тебя ответ, Китнисс.

— Хорошо.

Гейл делает шаг в сторону, чтобы видеть моё лицо.

— Ты же знаешь, как дорога мне. Я хочу, чтобы ты дала нам ещё один шанс. Не отталкивай меня, — Гейл осторожно берёт меня за подбородок.

Я знаю, что он хочет дальше сделать… Поцеловать меня. И меня это, признаться, совсем не устраивает. Впрочем, Гейл не успевает этого сделать, потому что…

— Десятое?! — в панике охаю я, в ужасе добавляя, — сейчас же май!

Гейл не знает, то ли ему плакать, то ли смеяться надо мной.

— Ты у меня такая наблюдательная, — иронично усмехается он.

— Нет. Просто… Ты не понимаешь! Я совсем потеряла счёт дням! Сколько сейчас время? — смотрю на небо, определяю по солнцу, что полдень уже далеко позади. — Прости, но мне пора бежать домой. Поохоться без меня! Увидимся завтра!

Растерянный Гейл смотрит, как я бегом исчезаю в кустах.

— Китнисс, да подожди! Куда же ты?! — растерянный крик Гейла остаётся где-то далеко у меня за спиной.

Ну не коза ли я? Чуть не проворонила День Рождения Пита!

***

Появление на пороге Айлин с черничным пирогом становится для меня приятной неожиданностью.

— Привет, Пит! Тётушка Сэй проболталась, что у тебя сегодня именины. Вот, решила зайти — поздравить, — приветливо улыбается она, вручая черничный пирог, при этом осторожно заглядывая мне за спину. — Китнисс же дома нет? Я видела, как они с Гейлом час назад шли по направлению к лесу. Наверное, поохотиться решили. Дичь к праздничному столу — это всегда хорошо. Правда, же?

— Правда, — натянуто улыбаюсь я.

Худшего подарка на День Рождения, чем эта новость с охотой и придумать сложно. Беру черничный пирог.

— Спасибо за подарок, Айлин.

— Да всегда, пожалуйста! — расцветает девушка, «украдкой» поправляя край пышного декольте, затем, пристально глядя мне в глаза, добавляет, — я живу с тётушкой Сэй. Во второй половине дома. Одна. Будешь в моих краях, заходи на огонёк. Я всегда тебе рада.

Вежливо улыбаюсь в ответ.

— Буду иметь ввиду.

Айлин уходит. Я с облегчением закрываю дверь пекарни. Невесело усмехаюсь. Думаю, Китнисс, с её целомудренным взглядом на наши отношения, и не подозревает, насколько мне непросто жить с ней под одной крышей, спать в одной постели, прижимать к себе каждую ночь её, столь желанное мною, тело и при этом не позволяя себе ничего лишнего. Вдобавок полностью игнорировать других женщин, которые, к тому же, столь откровенно предлагают себя. Не знаю, надолго ли меня ещё хватит. Впрочем, если Китнисс решит уехать с Гейлом, вопрос будет автоматически снят.

Я ставлю пирог на стол. Подхожу к буфету, достаю тарелку. Меня бесит уже сам факт того, что она не сказала Гейлу «Нет» сразу, как только он предложил ей уехать с ним. Раз она думает, значит, допускает такую возможность. Раз допускает — значит, не любит меня. Впрочем, кого я обманываю? Китнисс никогда и не говорила, что любит меня.

Наливаю чай. Отрезаю кусок пирога.

— С Днём Рождения, Пит Мелларк!

Пирог на вкус оказывается очень даже ничего. Хм, Айлин умеет хорошо готовить. Что ж, отрадно, что хоть кому-то до меня есть дело! Потому что очень неприятно осознавать, что ты в этой жизни никому не нужен.

***

Я залетаю в пекарню. Пита там уже нет. Куда это он ушел, на ночь глядя? Оглядываюсь: на столе под салфеткой обнаруживаю недоеденный черничный пирог. Хмурюсь. Интересно, откуда он взялся? Пит таких никогда не пёк. Отставляю тарелку с пирогом в сторону, судорожно соображаю, что бы Питу такое подарить? Может, тоже приготовить именинный торт? Не уверена, что это хорошая идея. Кулинар из меня ещё тот. Вдобавок я не очень хорошо умею обращаться с этими замудрёнными печами Пита. Он пытался меня однажды научить, но всё бестолку.

Выглядываю в окно. У нас дома не горит свет.

— Ну и где его носит? — начинаю не на шутку нервничать я.

Что бы такое ему подарить? Что?

Иду домой. Захожу в зал, включаю свет и чуть не зарабатываю инфаркт. На диване, молча, сидит невесёлый Пит. Скорее даже не невесёлый, а злой. Он решил, что все забыли про его День Рождения, догадываюсь я. Подхожу к нему. Пит даже не хочет смотреть мне в глаза. Я словно физически чувствую его боль и обиду на меня. Мне так жаль Пита, что не придумываю ничего более умного, чем…

— С Днём Рождения…

На одних инстинктах и эмоциях, сама толком не понимая, что делаю, я сажусь к нему на колени и целую Пита в губы… Как тогда, в Капитолийском лабиринте, когда Пит боролся со своими внутренними демонами. Целую, даже не рассчитывая на его ответ…

И зря.