Глава седьмая

Глава седьмая

Немота усиливается. Ролана чувствует, как мирские страсти угасают в ней, отходят на второй план. В руке она держит зеркало и все чаще и чаще проверяет свои глаза. Пока они все еще синие, значит у нее есть еще немного времени. Пассажирский челнок, доставивший ее на Хинар, взмывает в небо. Вся ее прежняя жизнь взмывает в небо и теряется из вида где-то высоко-высоко. Остается лишь космопорт и окруживший его город. Умирающий город. Место надежд Роланы и их крушений, место, где она провела большую часть своей жизни и которое, после встречи с Жизель, так сильно ненавидела, чтобы не любить, не вспоминать. Но сейчас, идя по залитым полуденным солнцем узким улицам, Ролана не чувствует совсем ничего. Есть только понимание, что она заражена, что она станет нагвалем. Ролана останавливается. Идти некуда. Идти незачем. Идти не к кому. Она пытается вспомнить знакомые лица, которые все еще ждут ее. Но немота добралась и до них, сковала.

— Я думал, ты улетела, — говорит Гиливан, когда она приходит к нему в бар.

— Я тоже так думала, — Ролана заставляет себя улыбнуться, рассказывает о вирусе. Гиливан не двигается, кажется, что и не дышит. — Пообещай, что не посадишь меня в клетку, — пытается пошутить Ролана, но Гиливан кивает как-то неожиданно серьезно. Ролана и сама вдруг понимает, что просьба ее серьезна, без намека на юмор. — Могу я войти? — спрашивает она. Гиливан кивает. Они проходят в его кабинет. Гиливан молчит, держится как-то в стороне, с опаской. — Мы все еще друзья? — Ролана смотрит ему в глаза. Гиливан кивает. Ролана улыбается, просит рассказать, как проще всего убить нагваля. — Ты ведь знаешь это лучше, чем многие, — говорит она, напоминая о клетках в подвале. — Только чтобы смерть не принесла много боли.

— Ты говоришь о себе?

— Возможно, — Ролана снова улыбается. Гиливан молчит, долго хмурится, меряя широкими шагами комнату. Он хочет что-то сказать, но слов так много, что они тишиной застревают в горле. — Я думаю, это был Мижан — тот, кто заразил меня, — говорит Ролана.

— Хочешь найти его и убить? — оживляется Гиливан.

— Просто найти.

— Я мог бы сделать все остальное сам.

— Нет.

— Но…

— Я сказала, нет! — Ролана повышает голос, заставляет себя проявить эмоции, которых в ней уже почти нет. Они почти мертвы. Весь мир почти мертв. Ее маленький, глупый мир.

— Мне нужно какое-то время, чтобы найти Мижана, — говорит Гиливан.

— Я буду в баре «Ночь ритуалов», — Ролана просит у него денег, чтобы снять комнату. — И поторопись с поисками. У меня не так много времени, — она снова заставляет себя улыбнуться, выходит на улицу.

Солнце теплое и слепящее. Люди бегут по улицам, люди живут, существуют. Но Ролана знает, что она почти мертва и этот солнечный день со всей его суетой уже не для нее. Немота подчиняет, завораживает. Немота прогоняет страхи и тревоги. Нет даже ностальгии. Ролана видит бар «Ночь ритуалов», и ничего не чувствует. Воспоминания, танцы — все в прошлом. Забытом прошлом.

— У нас давно никто не снимает комнат, — говорит ей официантка.

— Мне подойдет любая, — Ролана снова заставляет себя улыбаться, выкладывает деньги Гиливана на стойку. — Любая комната, любая пища и любое вино, — она смотрит официантке в глаза, пока та не сдается.

На втором этаже тихо и пахнет сыростью. Номер давно не убирался. В углах паутина. Окна грязные. Официантка дала Ролане чистое постельное белье, но матрац на кровати пахнет плесенью.

— У вас что-то случилось? — спрашивает официантка перед тем, как уйти, говорит, что помнит, как Ролана танцевала здесь недавно. — Словно все стало, как раньше.

— Ты помнишь, каким этот бар был прежде?

— Немного.

— Это хорошо, — Ролана ложится на кровать и закрывает глаза.

Она хочет заснуть, но снов нет. Лишь немота, да холодная, пропахшая плесенью пустота. Эта пустота напоминает Ролане желе, в которое она медленно погружается, становится с ним одним целым. Ей начинает казаться, что можно услышать, как эта пустота хлюпает. Все громче и громче. Все громче и громче. Вернее не хлюпает, а ходит по комнате, шуршит одеждой. Ролана просыпается. За окнами поздний вечер. Комната наполнена полумраком и безликими силуэтами. Ролана узнает сначала официантку, затем брата, мать, родственников.

— Что это значит? — спрашивает Ролана, обращаясь к официантке в дверях.

— Они переживают за тебя, — говорит официантка.

— Нам стыдно за тебя, — говорит мать. — Ты позоришь нас. Позоришь истинных ноаквэ. Сначала позорила своими танцами, теперь позоришь тем, что живешь с женщиной.

— Немного поздно для советов, — говорит Ролана, поднимаясь с кровати. — Тебе так не кажется?

— Никаких больше советов, — в руках матери появляется кнут.

— Ну, уж нет! — Ролана пытается сопротивляться, но брат и родственники хватают ее за руки, срывают одежду и заставляют встать на колени. Кнут матери опускается на спину. Ролана вскрикивает.

— Одумайся, — говорит мать. — Одумайся, и не заставляй меня снова причинять тебе вред.

Кнут снова и снова опускается на обнаженную спину. Кожа лопает, струится кровь, но боль отступает. Ролана перестает считать удары. Темнота застилает сознание. Когда брат отпускает ее, она падает на пол. Мать что-то говорит, но Ролана уже не слышит ее. Она лежит, поджав к груди колени, и дрожит. Где-то далеко хлопает, закрывшаяся дверь. Ночная свежесть заползает в окно, прикасается к горящей огнем спине. Сознание медленно возвращается, принося тошнотворное чувство унижения. Тело начинает дрожать сильнее. Замерзшее тело. Ролана заставляет себя подняться, перебирается на кровать и, укрывшись одеялом, пытается заснуть.