Глава 11

Полк располагался у порта почти на самом берегу — он предназначался именно для береговой охраны. Нанял пролетку — поленился идти пешком, да еще со всей амуницией, доехал на ней с ветерком до самых ворот. По всей ширине занимаемой полком территории поставили высокий деревянный забор, так что заглядывать зевакам — чем же там занимаются солдаты, не предоставили возможность. Постучал в калитку рядом с крепкими, окованными железными полосами, воротами, через минуту в открывшемся смотровом окошке увидел усатую физиономию караульного. На его окрик: — Кто такой? По какой нужде? — доложил так же кратко: — Рядовой Иванов, прибыл для несения службы по предписанию.

Чуть погодя прошел мимо усача в приоткрытую калитку, у караульной будки показал старшему предписание из канцелярии. Тот, прочитав его, вытянулся передо мной, после скомандовал первому караульному: — Ален, проводи его милость в штаб.

Сержант, собственно, нарушал уставной порядок — в воинской части обращаются к солдату по званию, но, наверное, перестраховался, чтобы угодить дворянину. Прошел с провожатым к штабу — отдельному одноэтажному зданию в глубине территории, оглядываясь по сторонам. Увидел около десятка казарм, выстроенных в два ряда, просторный плац между ними, еще несколько строений, уже поменьше. Вокруг все чисто, плац и дорожки аккуратно вымощены камнем, здания выглядят ухоженными, в свежей побелке. Сравнивал с ротой в Маквуде — обустроено примерно также, во всяком случае, не хуже. Даже на мгновение показалось, что я вернулся в родное подразделение и сейчас увижу своих первых наставников — сержанта Адана, капрала Раймона, прежних сослуживцев. Усмехнулся про себя — крепко же они вбивали в меня солдатскую науку, что через два года все еще помню, как будто происходило вчера.

В штабе полка дежурный офицер — молодой капитан, на вид чуть старше меня, принял предписание, после небольшого раздумья определил в одну из рот: — Пойдешь под начало капитана Тома. Его рота считается лучшей в полку, так что скорее пройдешь выучку воинскому делу.

Не стал уточнять капитану, что прежде проходил курс молодого бойца, да и для себя решил — начну службу с самого начала, с чистого листа. То, что происходило со мной в Нейтаре — никому здесь не надо, мне тоже, так что для всех я новичок, имеющий какие-то навыки и представление о воинской службе. С такой мыслью в сопровождении дневального отправился в одну из казарм. Долго идти не пришлось — рота располагалась во втором от штаба здании. Дневальный передал выписанные капитаном бумаги дежурному лейтенанту, сидевшему за небольшим столом сразу за входом. Тот прочитал, посмотрел на меня с любопытством и объявил:

— Решать, в какой пойдешь взвод, будет капитан Тома. Он сейчас с ротой на учениях, а пока внесу тебя в список, поставлю на довольствие. Получишь на складе обмундирование, личные и постельные принадлежности. Свои вещи можешь оставить при себе или сдать на хранение в склад.

Интерес юного лейтенанта представлялся понятным — не каждый день приходят на службу дворяне, да и для начинающего солдата я староват. Мне минуло четверть века, а дворянские отпрыски служат уже с шестнадцати лет. О том, что стал дворянином совсем недавно, в предписании не указывалось, так что столь немалый возраст новичка естественно вызвал любопытство. Получил от лейтенанта направление на склад, он еще объяснил — как его найти и к кому обратиться, пошел неспешно за казенным имуществом. И надо же было тому случиться — попался на глаза старшему офицеру. Тот, по-видимому, был не в духе и искал, на ком бы сорвать свою злость. А тут я — беспечно прогуливающийся в расположении части, да еще посередине дня. Уже недалеко от склада услышал резкий окрик: — Рядовой, ко мне!

Повернулся на голос — в десятке метров от меня стоял майор в полевой форме полка, на его худом лице, обращенном ко мне, явно читалось недовольство. Подбежал, козырнул и хотел доложиться, когда тот принялся отчитывать: — Это что за хождение, почему не в роте? И что за вид, неуставная форма? И кто разрешил носить меч? Из какой роты, кто командир?

Успел только сказать фамилию ротного, как майор, даже не выслушав моего объяснения, вынес приговор: — Доложишь командиру о наложении взыскания — трое суток ареста. А сейчас, марш в роту!

Пришлось уже бегом возвращаться в казарму, отчитаться лейтенанту о происшедшем. Тот не стал комментировать приказ старшего офицера, только велел сидеть в казарме до возвращения командира. По кислой физиономии дежурного видел, что произвол майора ему не по душе, но ни слова против не проронил. Так и пришлось мне сидеть безвылазно до самого вечера, кланя в душе того офицера и свое невезение. Начинать службу с взыскания никак не входило в мои планы. Уж если придется служить, то намеревался добиться каких-то успехов. Если не генералом, то по крайней мере стать командиром полка. А тут такой афронт! В расстроенных чувствах дождался возвращения роты с учений. Стоял в сторонке от входа, когда в казарму гурьбой ввалились уставшие, пахнувшие потом и пылью, воины — мои новые сослуживцы.

Они не обращали внимания на меня, шумно обсуждали свои дела и проходили вглубь помещения к своим местам. Разные — совсем юные и ветераны уже в зрелом возрасте, тихие и громкоголосые, но складывалось впечатление единой большой семьи — боевого братства. Слышал вокруг шутки, смех, подначивание, от всей атмосферы в роте веяло каким-то теплом, добром. От нее у меня в душе полегчало, грустные мысли отошли в сторону. Вскоре в казарму вошли офицеры — впереди капитан, за ним два лейтенанта. Дежурный пошел им навстречу, доложился командиру, а потом сказал о пополнении в моем лице и вынесенном мне взыскании. Передал капитану бумаги, тот быстро проглядел, а потом подошел ко мне. Вытянулся перед своим командиром и представился: — Рядовой Иванов, прибыл в ваше распоряжение.

Тот, внимательно посмотрев меня, негромко бросил: — Идите за мной, Иванов, — развернулся и направился к своему кабинету — отдельному помещению в центре казармы. Я вошел следом за ним и встал у двери, только следил глазами за строгим на вид капитаном. На первый взгляд, ему можно было дать тридцать — выглядел молодо и подтянуто, но морщинки вокруг глаз и в углу губ подсказывали, что все же он старше. Командир стоял у окна напротив входа, о чем-то раздумывал, возможно, решал — как быть со мной. Приказ вышестоящего офицера надо выполнять, но капитан ясно понимал из доклада дежурного, что майор сам нарушил уставной порядок — вынес незаконное взыскание. Я только прибыл в полк, так что никак не мог быть с ротой. Парадная форма не запрещена вне строя, ношение меча дворянином даже и не на службе — его полное право.

Больше того, я мог по дворянскому статусу обжаловать незаконный приказ у вышестоящего руководства вплоть до самого короля. Начинать службу со склоки не хотел, но и давать себя в обиду не собирался. Капитан, по-видимому, почувствовал мой настрой, после минутного размышления переспросил подробности случившегося конфликта, а после, велев ждать здесь, ушел. Вернулся почти через час, сказал, довольный разрешившимся недоразумением:

— Командир полка отменил наложенное начальником штаба взыскание, так что ты свободен. Пойдешь во взвод лейтенанта Пуарье — это он принял тебя. Сегодня отдыхай, а завтра начнешь службу. Сразу скажу — сладкой она не покажется, будем гонять, пока не станешь настоящим бойцом, не хуже других. Все, ступай.

Так сравнительно благополучно обошлась для эта меня эта история, только заимел влиятельного и злопамятного недруга, позже не раз доставившего мне неприятности. В тот же вечер лейтенант определил меня в десяток сержанта Фредера, наставником назначил капрала Бастиана, старого вояку, у которого срок службы подходил к завершению. Получил, наконец-то, положенное мне обмундирование и другое имущество, переоделся, разложил вещи в небольшом шкафу. После отвечал на вопросы бойцов своего десятка — они, хотя и знали от лейтенанта, что я дворянин, но особо не тушевались в разговоре со мной. Расспрашивали обо мне, сами рассказывали о разных случившихся с ними историях. Отвечал им более-менее обстоятельно, внимательно слушал, так что знакомство между нами прошло благожелательно и непринужденно.

С утра следующего дня капрал Бастиан взялся за меня со всей основательностью — я бегал, прыгал, подтягивался до изнеможения, а тот все добавлял нагрузки, почти не давая времени на отдых. Отвык от таких интенсивных занятий, к концу дня еле передвигал ноги. На следующий день все повторилось, при том мы вовсе не притрагивались к оружию — у капрала оказался иной подход к натаскиванию новичка, чем у моих первых наставников. Только через две недели посчитал, что я хотя бы по минимуму набрал нужную физическую форму, мы с ним приступили к упражнениям с учебным мечом. Раз за разом выполнял начальные приемы, с самого первого — правильной стойки. Пришлось подстраиваться под требования капрала и переучиваться — техника мечного боя в Леване отличалась от нейтарской с большим упором на силовое давление и выносливость, а не скорость.

Первую увольнительную мне дали только к исходу первого месяца и то по вескому поводу — жена родила дочь. Караульный вызвал меня к воротам прямо с тренировки, там дожидался слуга дона Кристиана. Он и сообщил ожидаемую весть, на мои расспросы добавил немного: — Дочка родилась сегодня под утро, с ней и донной Иветтой все в порядке.

Велел слуге передать, что постараюсь скорее вырваться к ним, сам помчался в казарму искать там командира. Застал его в своем кабинете, рассказал о своем только что случившемся отцовстве. Капитан раздобрился, поздравил с таким важным событием и дал увольнительную на сутки до утреннего построения. Не теряя ни минуты, после кратких сборов самым скорым ходом, почти бегом, отправился домой. Меньше, чем через час, стоял у ворот, едва дождавшись, пока их откроют, вбежал в дом и поднялся в нашу комнату. От дверей увидел лежащую в постели Иветту со спеленатым младенцем у груди, сидящих рядом донну Лизу и Лауру. На душе заметно полегчало — какое-то беспокойство торопило меня, а теперь от счастливой улыбки на побледневшем лице жены оно унялось.

Подошел, не пряча радости, поцеловал любимую. А она, ответив на мой поцелуй, еще слабым голосом проговорила: — Сергей, у нас дочь. Посмотри на нее — вся в тебя. И ротик и носик, только глазки, наверное мои, хотя их сейчас не очень разобрать.

Взял из ее рук малышку, почти невесомую, видел ее красное личико, закрытые глаза. На моих руках она заворочалась, губки сжались, как будто собралась плакать. После покачивания успокоилась, продолжала спать безмятежно. От ощущения крохотного тельца в душе что-то дрогнуло, потянулось навстречу к своей кровиночке. Прижал осторожно дочку к сердцу, так и стоял, невольно любуясь ею. Увидел, как смотрела на нас Иветта — она улыбалась, а ее глаза лучились счастьем и гордостью за нас.

Вскоре после моего прихода теща и свояченица ушли, оставили нас одних. Переложил дитя в старую колыбельку, оставшуюся, наверное, от самой Иветты и других детей донны Лизы и дона Кристиана. Обнял полулежащую в постели жену, так мы и сидели рядышком, рассказывая друг другу о происшедшем за этот месяц. До последнего дня Иветта старалась больше ходить, под руку с Лаурой выходила на улицу, гуляла с ней, как недавно со мной. Даже заходили в те же трактиры, брали понравившиеся десерты. Когда начались схватки, донна Лиза отправила горничную за старой повитухой, принимавшую роды у ней самой. Жена намучалась, пока рожала — девочка выдалась крупной. Но все обошлось хорошо — без родовых травм у ребенка, с ней тоже в порядке.

Я ей рассказал о своей службе — о сослуживцах, своем наставнике, командирах. Похвалил их, высказался еще, что мне повезло попасть именно в эту роту. О трудностях не стал упоминать, да они уже не представлялись такими — нормальная служба новичка, ничего сверх нужного. Так в разговорах прошел час-другой, пока не проснулась дочь и не закряхтела чуть слышно. Жена сразу услышала ее, попросила позвать свою мать. Донна Лиза перепеленала малышку, дала мне в бутылочке подогретое козье молоко для нее — у Иветты грудное еще не появилось. Нанимать кормилицу, как поступали нередко в зажиточных семьях, они не стали — донна Лиза сама вскармливала своих детей, жена последовала ее примеру. Разве что, если у нее не хватит молока, тогда, может быть, и придется.

Вставил в горлышко чистую тряпочку — о резиновых сосках в этом мире еще не представляли, как только она пропиталась молоком, подставил к губам дочки. Смотрел, как та сосала, причмокивая, пока не насытилась и снова не уснула. Все еще поражался тому, что это маленькое чудо — частица моей плоти, не свыкся с мыслью — я отец и глава своего небольшого семейства. Пока мы не вместе из-за моей службы новобранцем, но через год, когда закончится ее срок, многое может и должно поменяться. Сделаю все возможное, но будет у нас свой дом, куда я смогу по вечерам возвращаться, как наши офицеры и семейные сержанты, а не жить все время в казарме. В таких думах ухаживал за роженицей и дитем оставшуюся часть дня и ночь, а ранним утром, поцеловав их обоих, отправился в полк.

Следующую увольнительную, правда, только до вечернего отбоя, получил через неделю, в ближайший выходной день. Иветта уже встала с постели, сама ухаживала за дочерью, кормила ее грудью. По ее просьбе повез малышку вместе с крестными — Кеном и Лаурой, в храм Спасителя на крещение. Приехали загодя, пока ждали в притворе, разглядывал красочные иконы на стенах и фрески на сводах о жизни и мученичестве Спасителя, в чем то подобного нашему Иисусу Христу. В Леване в церковь я попал впервые, да и в Нейтаре побывал всего пару раз, когда сопровождал купца. Так что смотрел на все представшее передо мной благолепие с понятным любопытством.

Не сказать, что особо впечатлился их красотой — Рублевские работы, даже в репродукциях, представлялись интереснее, но от всей обстановки храма как-то брало за душу, внушало невольное почитание. Строгий взгляд Спасителя, казалось, пронизывал меня насквозь, до самый потайных уголков, а от высокого свода под витражным куполом лился свет, который можно было назвать божественным — на душе от него становилось светлее.

Настоятель храма принял нас как только закончилась обедня. Провел церемонию, не затягивая, после чтения благословенной молитвы нарек новорожденную Марией. Самого бросило в дрожь, когда священник опустил раздетую кроху в купель с прохладной водой. Хорошо еще, что держал в ней недолго, передал крестной. Та обтерла мягким полотенцем и перепеленала, а потом вручила мне ревущую дочь. Прижал к груди, покачивая, вскоре она затихла и заснула. После, уже дома, все вместе отметили за праздничным столом крестины дочери. Я не засиживался за столом, наскоро попробовал приготовленные блюда, а потом бежал в полк, чтобы успеть до вечернего построения.

К концу второго месяца наших тренировок капрал доложил командиру взвода, что начальную выучку я прошел, мечом худо-бедно научился пользоваться. С того дня проходил воинскую науку вместе со своим десятком в составе взвода и роты. На первом занятии сержант Фредер устроил мне экзамен, решил сам проверить мою готовность к работе со всеми. Как только встали в позицию друг напротив друга с учебными мечами и щитами, крикнул: — Атакую, — а потом буквально набросился на меня. Одна его атака сменялась следующей, бил одиночными ударами и связками, имитировал рубящий в голову и тут же переводил в укол бедра или плеча. Принимал их на меч и щит, отбивал или уклонялся, так продержался пару минут, потом все же пропустил пару сильных ударов в грудь и живот.

Сержант остановил учебный бой, подвел итог: — Неплохо для начала, — после поставил в паре против одного из старослужащих с напутствием: — Погоняй новичка, Рени.

Провел схватки со всем десятком — с кем-то продержался до конца, от кого-то получил поражающий укол или рубящий удар, а у двоих сам выиграл бой. Раззадоренные бойцы было пошли на второй круг, пытаясь все же поймать меня на какой-то хитрый прием, но их осадил десятник — надо отрабатывать дальше, в общем строю. Учился с ними держать линию, прикрывать шитом соседа слева и отбивать атаки на соседа справа, согласованно идти вперед или отступать. Не сразу получилось — то вырывался, то отставал, разрушая общий строй. Несколько раз получал нахлобучку от сержанта, он в наказании от слов скоро перешел к болезненным ударам мечом по плечу, оно даже заняло. Но к концу дня как-то смог приноровиться и держать линию, меньше стал мешать соседям.

На ротных учениях в поле — взвод против взвода, "отличился" — не удержался, без команды выскочил из строя, вьюном проскочил через образовавшуюся щель в строю условного противника и прорвался к его флагу. Учебный бой шел по принципу — стенка на стенку, победителем считался тот, кто, подавив сопротивление соперника, захватит его флаг. Он только начался, стороны еще выстраивались, а тут я своим проходом практически завершил его. Какое-то время вся рота стояла в оцепенении — как два противостоящих взвода, так и третий, стоявший в стороне в ожидании предстоящий схватки с победителем. А потом пошел шум — бойцы нашего взвода кричали: — Хайя! Победа! — со стороны же противника: — Не считается! Не по правилу!

Командиры взводов подбежали к ротному, перебивая друг друга, принялись высказывать тому свои мнения об итоге скоротечного боя. Капитан долго не раздумывал, принял нашу сторону. Дал команду лейтенантам построить бойцов, а потом объявил: — Победил второй взвод! Вам всем наука — как можно неожиданным маневром обмануть противника и выиграть бой.

А после вызвал меня: — Рядовой Иванов!

Вышел из строя на шаг, как требовалось по уставу, гаркнул: — Здесь, господин капитан!

— За проявленную смекалку и ловкость даю вам отпуск на три дня, начиная с завтрашнего. У вас же семья здесь, Иванов?

— Так точно, господин капитан!

— Вот и побудете с родными, пусть порадуются за такого удальца. Все, вернитесь в строй.

Выкрикнув положенное: — Служу королю и отечеству! — развернулся и встал со своим десятком.

В последующих схватках мне досталось больше других — каждый из противников норовил достать дерзкого новичка, удары сыпались на меня со всех сторон. Выручил десяток, плотно закрыл от наскоков соперника, но и на мою долю пришлось изрядно — все тело потом болело от чувствительных ударов. Вечером, после возвращения в казарму, отпросился у своего лейтенанта уйти в отпуск сейчас, без утреннего построения. Летел домой как на крыльях, не чуя ног, когда на повороте нечаянно сбил с ног даму. Уже наклонился к ней, чтобы помочь встать, и опешил — услышал на чистом русском: — Тьфу ты, носится, как угорелый!

Интерлюдия

Лида Скобликова, в отличие от знаменитой тезки, никогда спортом не занималась. Родилась в обычной рабочей семье — отец ее работал крановщиком на стройке, мать поваром в одной из пензенских столовых. Кроме Лиды в семье росли еще двое детей — братишка и сестренка, она самая старшая. Училась хорошо, в аттестате по большинству предметов поставили четверки, по литературе пятерку, но по математике и физике тройки — точные науки ей давалась с трудом. Поступила после школы в местный университет на историко-филологический факультет, правда, со второй попытки — в первый год не хватило баллов. Отучилась все пять лет средне, не хуже других, сессии сдавала без хвостов на тройки и четверки. После получения диплома не пошла работать в школу по направлению — ехать в глубинку не захотела, а вакансии в городе заняли более успешные сокурсники.

К своим двадцати пяти годам устроилась в жизни скромно. Работала в одной из местных фирм менеджером, занималась продажами косметики и прочей парфюмерии. Замуж не вышла, хотя непродолжительные связи с молодыми людьми у нее случались. Не сказала бы о себе, что дурнушка, да и характером стервозным не отличалась, но почему-то ни с кем долгие отношения не сложились. Может быть, из-за того, что казалась другим не очень общительной или слишком серьезной, таила свои переживания и мысли при себе. Она в какой-мере уже смирилась с тем, что так и останется одна. Но в самой глубине души все еще мечтала, как в детстве, что когда-нибудь к ней придет принц, пусть и не на белом коне или вообще без него, главное — чтобы сердцу был мил. И будет у них не хуже, чем у других, заживут в мире и любви в окружении детей.

Жила в однокомнатной квартире в новом микрорайоне на окраине города. Взяла год назад в кредит, ползарплаты уходило на его погашение и коммунальные расходы. По вечерам после работы сидела одна в четырех стенах, смотрела телевизор или читала, готовила себе кушать. Время от времени звонила родным, проведывала их. Так и проходили день за днем, иной раз вызывая гложущую душу тоску, желание сделать что-то особое, даже безрассудное, но поменять эту серую жизнь. В один из таких вечеров не выдержала, собралась и вышла из дома, а потом бездумно ходила по улицам, ноги сами вели ее куда-то. Зашла в городской сквер, пустынный в этот поздний час, села на лавочку и унеслась мыслями куда-то далеко-далеко, в призрачный мир своих мечтаний. Не заметила, как уснула, уже во сне ей виделись чудные картины как в каком-нибудь фантастическом фильме.

Проснулась же в совершенно неизвестном месте — на берегу то ли моря, то ли большого озера с водой странного цвета, с каким-то синим оттенком. Небо также поражало — бирюзово-зеленое, на горизонте переходящее в ярко-желтый цвет. Лежала на обжигающем песке, высоко стоящее оранжевое солнце опаляло зноем, как в июльский полдень. Оглядела себя — на ней были те же платье и туфли, в чем она вышла из дома, но сумочки, которую положила на скамейку рядом, сейчас не оказалось. От жары в горле пересохло, да и чувствовала, что перегревается. Осторожно, ладошкой, потрогала воду — ничем, кроме цвета, не отличалась от привычной, на запах и вкус также. Ополоснула руки и лицо, стало легче. Огляделась вокруг — на бескрайней водной глади увидела вдали еле заметный парус, а неподалеку идущую вдоль берега тропинку.

Странно, но страха Лида не испытывала, только недоумение — как, почему она оказалась в чуждом мире? Ясно понимала, хотя и не могла поверить своим глазам — она не на Земле, но где — не имела представления. Что-то смутно припоминалось из видений сна, на миг даже показалось, что она еще спит. Но столь четкое восприятие на сон никак не походило, пришлось самой признаться — вокруг явь. И еще — нужно что-то предпринять, нельзя вечно стоять на берегу и ждать неизвестно чего и от кого. Как-то облегчало душу, что она не в пустынном месте — здесь живут люди, судя по тем признакам, что попались ей на глаза. Надо идти к ним, постараться ужиться с ними, коль неведомым образом попала сюда. Лида долго не сомневалась, с привычной ей в трудную минуту решительностью пошла по тропинке.

Идти пришлось не слишком долго, уже через час приметила вдали хижины какого-то поселения. Подойдя ближе, увидела у берега лодки, двоих мужчин, возящихся подле одной из них, чуть дальше группу женщин, разбирающих рыбу по корзинам. Всматривалась в них с жадным любопытством, пытаясь понять для себя — какие они, люди на этой земле, что ей ждать от них. Те вскоре заметили приближающуюся Лиду — одна из женщин крикнула что-то, показывая рукой в ее сторону, другие тут же обернулись, оставив свое занятие. В паре десятков шагов от них Лида остановилась и проговорила приготовленную фразу, хотя догадывалась, что вряд ли ее поймут:

— Здравствуйте. Меня зовут Лида. Я случайно попала сюда. Есть ли рядом город и как мне добраться туда?

Местный люд смотрел на нее в оба глаза, как на какое-то диво, хотя она не видела уж очень заметных различий в них от себя. С обычным цветом лица, сложением тоже примерно таким. Разве что одежда у них больно древняя, сшитой грубо из домотканого холста или чего-то подобного. Наконец, кто-то из аборигенов прервал разглядывание и ответил что-то гортанным голосом на совершенно непонятном языке. Лида постаралась показать жестами, что ей надо в город — показывала на себя, а потом куда-то вдаль, на ближайшую хижину, знаком указывая — дом намного выше. Наверное, "собеседник" что-то понял, показал на нее, после на лодку — мол, садись, отвезу. Так девушка и поступила, уселась на лавку в корме лодки, постелив на нее не очень чистую тряпку — нашла ее здесь же. Где-то через полчаса, загрузив корзинами с отборной рыбой, туземец отчалил от берега и, подняв парус, повел лодку куда-то.

Через два часа плавания впереди на горизонте показался город, рыбак, махнув в его сторону, произнес одно слово: — Конт. Еще через полчаса прошли мимо порта со стоящими на рейде странными судами — старинными парусниками, среди них ни одного теплохода! Подозрение, что она попала в древность, все крепло, а вместе с ним и сомнения и страхи — как же ей выжить в архаичном мире? Все ее знания и навыки по существу никому сейчас не нужны, да и с языком проблема. В таких не очень оптимистичных мыслях даже не заметила, как лодка причалила у пирса, только после красноречивого жеста рыбака, показавшего в сторону города, очнулась и, кивнув благодарно тому, выбралась из лодки на причал.

Приближался вечер, а Лида все ходила неприкаянно по улицам города, разглядывала дома, присматривалась к людям, а сама все не могла решить — что ей делать? В чужом городе, без денег и крыши над головой, даже поесть не на что. Она давно проголодалась, есть хотелось все сильнее, да и жажда мучила. Уже готова была войти в первый попавшийся дом и попросить попить, а там, может быть, напроситься на любую работу за кров и пищу. И в ту минуту, когда она направилась к одному из особняков с подобным намерением, ее сбил с ног кто-то, выскочивший внезапно из-за угла — она даже не успела понять, что произошло. Только от досады на грубияна и доставшихся невзгод у девушки вырвалось возмущение: — Тьфу ты, носится, как угорелый!