Дыхание тьмы

ДЕНЬ СУРКА

Сегодня — День Сурка. Это, как обычно — весьма бодрит, но каждого — по-разному. Надя привычно выворачивает на нас целый ворох анекдотов, которые успела насобирать за неделю. Среди них попадаются по-настоящему смешные и даже водитель, чьё ухо торчит в открытом люке кабины, хрипит своим кашлеобразным смехом. Егор, делая вид, будто умирает от смеха, пытается положить руку на бедро Нади, но та, не переставая тарахтеть, хлопает наглеца по пальцам. Серьёзен и молчалив, полностью оправдывая свою фамилию, только командир. Он листает документы в планшете и тихо воркует в микрофон шлема.

Я тоже ощущаю волнение. Нет, не такое, как в первый раз, когда после полугода яростных тренировок, учебных стрельб и мозгоразъедающих тестов, нас запустили в полуразрушенный завод медоборудования. Как позже объяснил полковник, руководящий отделом разведки, опасность была минимальной. Но в тот момент вся группа едва не гадила адреналином.

Первый раз с нами пустили ветерана. Одного из тех, кто выжил после бойни Прорыва и, кто, по слухам, мог выходить на задание с голыми руками. Впрочем, на тот момент, кряжистый капитан с непривычно детским выражением лица, носил полную выкладку, как и все остальные. Именно от него я и услышал первый раз выражение: "День Сурка".

Капитан старался держаться за нашими спинами, больше подсказывая, чем действуя. Однако, когда я позже вспоминал ту операцию, то с огромным удивлением осознал, что большую часть работы проделал именно тот ветеран.

— Кордон, — бормочет водитель и наш броневичок замедляет ход. — Ух ты, сколько их тут сегодня!

— Да, операции присвоили жёлтый приоритет, — Фёдор прячет планшет и поднимает на нас взгляд своих безмятежных серых глаз. — Забыл предупредить. В нашем распоряжении — целый этаж: гуляй — не хочу.

Забыл он, как же! Этот забудет. Надя замирает посередине анекдота и прищурившись разглядывает капитана. Потом кивает головой, а её губы произносят нечто, подозрительно напоминающее "засранец". Егор просто пожимает плечами и проверяет крепление шлема.

Жёлтый приоритет — почти крайняя степень опасности, с которой мы можем столкнуться. Он подразумевает реальные проблемы, а не те возможные риски, если уж ты — совсем безрукий и невнимательный раздолбай.

— Обычно предупреждают заранее, — говорю я, словно пытаюсь размышлять вслух.

— Не могли определиться. Координатор и сейчас — вся в сомнениях.

— Приехали, — хрипит водитель и машина останавливается, — Ни пуха, ни пера.

— К чёрту, — тихо бормочу я и выпрыгиваю наружу, — И действительно: ух ты!

И патруль, и местная полиция и куча медиков и даже четыре пожарных машины. Они что думают: мы тут примемся всё взрывать? К Фёдору уже бежит кто-то, из наших — разведчик. Физиономия знакомая, но как его зовут — убей, не помню. Розовощёкий старлей с полоской усиков и какой-то дрянью, типа бородки.

— Что тут у вас? — Фёдор сосредоточенно проверяет амуницию, а после запрокидывает голову и смотрит на здание, — Здоровая хрень.

— Ага, сорок этажей, — лейтенант делает приглашающий жест в сторону стола под брезентовым навесом. Там уже сосредоточенно сопят, разглядывая друг друга подполковник полиции и какой-то тип в сером костюме, — Подполковник Вигор и полковник безопасности Надеждин.

Всем очень приятно, все жмут друг другу руки, а лейтенант включает карту и начинает вводить в курс дела. Наша цель — двадцать седьмой этаж и это не может не радовать, учитывая тот факт, что все лифтовые шахты полностью блокированы. Жителей эвакуировали, поэтому нам разрешают делать любые гадости. Но Вигор всё же просит оставить целыми хотя бы парочку этажей.

— Как заметили то? — спрашивает Фёдор нарочито беспечным тоном, но взгляд его становится колючим, а на щеках выступают желваки. Надеждин смотрит на него и хмурится. До этого момента полковник не проронил ни слова.

— Сначала — запах, — бодро тараторит старлей, — Начали грешить на канализацию, но парень из спецслужбы сказал, типа такую вонь он уже слышал и связался с нами. Мы пробили по базе и выяснили, что квартиросъёмщики с двадцать седьмого уже около месяца не посещали рабочие точки.

— Месяц?! — я не могу в это поверить. — Дебилам же спустили подробные инструкции. Неделя без уважительной причины и срочный рапорт нам. А тут — месяц!

Старлей только плечами пожимает. Понятно: раздолбаи никак не привыкнут к изменившимся условиям, хоть уже и миновало десять с хвостиком лет. Показательные расстрелы что ли устраивать, чтобы начало доходить? Дебилы, мля.

— Когда начали опрашивать жильцов, те рассказали про странные звуки и непонятных существ в тёмное время суток. Но сказали, дескать раньше на двадцать седьмом варили сиф, поэтому никто особо не удивился.

— План этажа загружен в ваши коммуникаторы, — о, в наушниках просыпается Зинаида! Видимо, ради такого случая, её вырвали из любимой оранжереи, — В него включены все последние перепланировки, известные владельцу.

— Ты чего там с приоритетами не могла определиться? — угрюмо интересуюсь я, — Да ещё и жёлтый впаяла, в конце концов?

— Судя по опросу свидетелей, — нехотя поясняет Лец, — Всё — стандартно и я бы оставила синий, но один оговорился, что видел здоровую чёрную хрень на стене дома. Возможно, это — Альфа. В любом случае мы должны предусмотреть и такую вероятность.

Тут она права. Как говаривал мой первый начальник: лучше перебдеть, чем недобдеть. Альфа, ух ты!

Самое интересное. Когда мы уже подходим к подъезду высотки, до меня доходит, что за всё время нашего разговора полковник в штатском так и не проронил ни слова. Вообще. Полковнику безопасности нечего сказать перед заданием, где может объявиться Альфа? Хм.

— Заходим с угловой, — Фёдор показывает, помечая точку входа, — Егор, ты движешься по коридору и внутрь не суёшься. Если кто-то покажет своё рыло, засунь его обратно. Если это окажется Альфа — прикинься ветошью и не отсвечивай. Мёртвых героев я совсем не люблю. Готовы? Пошли.

Двадцать семь этажей в полной выкладке! Охо-хо… Надя тащит груза меньше остальных, поэтому первые десять этажей язвит, издеваясь над слабаками.

— Может, с вертолёта? — бормочет Егор, — Ну есть же такие, тихие вертушки. Я читал...

— Вертушка с глушителем, — тут же подключается Надя, — Особая вертушка, для ленивых бойцов. Ножками, Хоменко, ножками. Кто пропустил два последних занятия в качалке? Мышцу он растянул! Паховую, что ли? С той длинномордой рыжей, из супермаркета?

— Всё то ты знаешь, — пыхтит красный Хоменко, — Это у тебя — от зависти. Сама вон мужика заведи.

— А я дожидаюсь, — она откашливается, — пока Лёнечка свою Варю бросит. И тут же за него — шмыг! Ка-акие он чебуреки жарит!

Самое интересное, что пару раз Надя реально заводила непонятные разговоры, напоминающие скрытое предложение. Глупости всё это. Я люблю свою Варвару, а она любит меня. Посему, никаких леваков, даже укрепляющих брак, как советует балабол Егор.

— Отставить разговоры! — шипит Молчанов на двадцатом, — Мы в зоне тишины.

Останавливаемся. Каждый открывает коробочку медпакета на плече и достаёт алую ампулу. СУР — стандартный ускоритель рефлексов. Кто-то, из медиков — изобретателей препарата, во время демонстрации, назвал его сурком и понеслось. Отсюда и День Сурка, то есть — время спецоперации, когда мы используем этот мощнейший стимулятор.

Без него — никак, а употреблять чаще, чем раз в две недели — значит быстро превратиться в конченого наркомана. Пока СУР находился в стадии опытного испытания, полтора десятка пользователей ощутили все прелести ломки на своей шкуре.

Короткий укол в шею и пустая ампула отправляется в своё гнездо: учёт-с. Попробуй не предоставить медблоку использованную тару — гарантирована куча писанины и отстранение от операций до выяснения. Как говорит Степаныч: кому нужен этот геморрой?

Минуту все стоят, ожидая. А потом мир точно наезжает на тебя, становится ярче и чётче. Надпись: "Ленка — шалава" и рисунок мужского полового органа на стене приобретают новые глубины и теперь я могу видеть капли крови на ступенях. То ли следы бытовухи, то ли поработали наши подопечные.

Усталость тоже исчезает, а вес амуниции словно уменьшается вполовину. Похмелье будет жёстким: с головной болью, ноющими мышцами и разноцветными кругами в глазах. Почему всё хорошее в этом мире имеет свои тёмные стороны и неприятные последствия? Это же просто нечестно!

— Все в норме? — Фёдор внимательно смотрит в лицо каждому и получив утвердительный кивок, командует, — Тогда — вперёд.

Оставшиеся этажи проносятся так быстро, что едва успеваешь сообразить: мы на месте. Впрочем, даже без полустёртого черепа на распределительном щитке можно определить нужный этаж. Специфика работы.

Знакомая вонь скользит по ноздрям, вызывая смешанное ощущение отвращения и любопытств. Странный запах не с чем сравнивать, он — один такой и его ни с чем не спутаешь.

На этаже — почти полная темнота, что никого не удивляет. Тут даже СУР не поможет, приходится использовать обычное оборудование. Щиток шлема превращает тьму в светящийся сумрак, где лениво плывут огромные пылинки, напоминающие чёрный снег. Теперь становится видно, что пол покрыт густой россыпью тёмных капель. Около шахты лифта проходит широкая полоса засохшей жидкости и заканчивается взрывом брызг на двери подъёмника. Тут всё ясно.

Егор, как огромный кот крадётся в центр коридора и пальцем указывает на огромную рваную дыру в стене. Отверстие точно выбито в прочном бетоне каким-то строительным инструментом. На самом деле его проделали острые зубы. Так всегда: сначала они полностью осваивают ярус и, если не остановить, начинают распространяться вверх и вниз.

Пока Хоменко изучает проход через прицел, Фёдор кивает и мы, один за другим, становимся около двери, которая должна вести в угловую квартиру. Все отлично знают; у кого — какая задача. Известно это и мне.

Полотнище бомбы оплетает металл в районе замка и на несколько секунд вспыхивает тусклым багровым светом. Мы прижимаемся к стенам, а Егор отступает к самой дыре, продолжая изучать её чёрные глубины.

Приглушенный шлемом взрыв кажется отдалённым громом. Всё же эти умные наушники — просто прелесть. Фонтан металлических осколков, направленный внутрь, должен ошеломить противника, ожидающего атаку, но в это раз я не слышу ни визгов ни стонов. Впрочем, понятно, сейчас — день.

Фёдор бьёт ногой и остатки двери медленно, как в дурном сне, падают внутрь. В прихожие квартиры серый мрак и воздух плотный, от влажного смрада. Около самого выхода лежит тело и нет нужды проверять, жив человек или нет. Судя по обнажённому черепу — умер очень давно. Больше — никого и мы идём дальше.

Окно в гостиной закрыто жалюзи и завалено всякой рухлядью. Этим у нас заведует Надежда. Дробовик в её руках делает несколько: "Бух!" и во мрак проникают толстые столбы дневного света. Надя тотчас перезаряжает оружие, а мы слышим глухой визг, напоминающий плач младенца.

Тощая бледная, фигура поднимается из-за опрокинутого кресла и щурит огромные глаза, пытаясь закрыться руками от солнца. Один. Странно. Обычно они пытаются держаться вместе.

— Движение!

— Движение!

Даже если все видят врага, необходимо сообщить о его появлении. Чёрт его знает, может в следующий раз остальные окажутся спиной к возможному противнику.

Кочет в моих руках содрогается и бледная тень отправляется обратно. По внешнему виду поражённая цель никак не тянет на взрослого человека, но это — одна из тех вещей, о которых лучше не задумываться.

— Чисто, — бормочет командир, — Идём дальше.

Дальше — огромная кухня, совмещённая со столовой. Здесь окно закрыли большим шкафом и Надя просто валит мебель на грязный пол, где полным-полно липких коричневых пятен. Старлей срывает остатки жалюзи и в свете дня становится видна дыра в стене, похожая на ту, что мы видели в подъезде. В проломе колышутся серые лохматые нити и кто-то глухо хрипит. Всё, шутки кончились. Пошла жара.

— Здравствуйте мальчики, — наушники оживают знакомым голосом.

— О, проснулась, — ворчит Фёдор, — Чего так рано? Подождала бы ещё полчасика.

— Поумничай мне! Тут такой шухер! — в голосе Зины слышится настоящий восторг, — Куча безопасников и наши жопосиды прям с катушек слетели.

— Весеннее обострение? — хихикает Надя.

— Хрен его знает. Пока непонятно. И приоритет ваш, распроклятый, аж три раза успели поменять. Ладно, как дела? Картинка у меня есть, но очень нечёткая.

— Вроде тихо, — Фёдор подкрадывается к дыре и хрип тотчас стихает. Нас явно ждут, — Один зелёный опарыш и всё. Лёня, давай.

Граната уже у меня в руке. Остаётся убрать предохранитель и забросить блестящую грушу в отверстие. Сейчас там станет очень ярко. Ослепительный голубой свет различим даже сквозь фильтр забрала и закрытые веки. Как только интенсивность начинает стихать, открываю глаза и поднимаю оружие. Пора.

Вой стоит такой, что даже защитная система начинает сбоить. Тени мечутся вокруг и приходится вертеться юлой выцеливая быстрые силуэты. Кочет дёргается почти непрерывно, но выстрелов я не слышу из-за оглушительных криков. Впрочем, они не перекрывают нашу оживлённую беседу. Правда, разговор состоит всего из одного слова:

— Движение!

— Движение!

— Движение!

Надежда, в конце концов, прорывается к окну и срывает наслоения тряпок. Куски одеял, штор и ковров летят на грязный пол. Потом Кротова отступает и несколько раз палит в заколоченный досками проём.

К этому времени мы с Фёдором прекращаем стрелять. На полу, среди остатков мебели, куч тряпья, свёрнутых в подобие гнёзд и человеческих костей, лежат трупы. Итак, что у нас?

— Дюжина опарышей, — докладывает Фёдор, переступая через распластанные тела, — и парочка упырей. Лёня, приступай.

Опарыш — бледная немочь, безмозглая и почти не опасная. Низшая каста, можно сказать. Могут причинить вред, набросившись толпой на безоружного человека. Так обычно и поступают. Достаточно одного попадания спецзаряда, чтобы отправить к Дракуле. Упыри, эти — опаснее. Они способны мыслить, а их рефлексы значительно превышают возможности обычного человека. Застрелить упыря недостаточно, потому как чёртова зараза способна некисло регенерировать.

Снимаю с набедренного крепежа наш специнструмент — широкий длинный нож с алмазным напылением и отрубаю две уродливые плоскомордые головы. Каждая тварь издаёт недовольное шипение и содрогается в конвульсиях. Пока всё. Остальное доделает группа зачистки. Работа у пацанов тоже — не фонтан: собрать смрадные трупы и доставить в лабораторию.

— Здесь чисто, — бормочет Фёдор, — Егор, что у тебя?

— Пока — тихо, — откликается тот, — Какое-то шебуршание за дверью прямо по курсу. Они тут уже начали пол ковырять.

— Значит мы — вовремя. Идём дальше.

— Признаков гнезда не видно? — интересуется Зина, — А то мне тут какой-то мудень в жопу дышит. Подполковник.

— Только спальники опарышей. Всё, не отвлекай.

Понять, что из себя представляла следующая комната, до начала инцидента, уже невозможно. Сейчас помещение напоминает лабиринт из сдвинутых шкафов, поставленных на бок диванов и чего-то непонятного, похожего на лабораторный щит. Чёрт, да это же — поваленный рояль!

— Движение!

Два бледных силуэта вымахивают из-за обломков кресла и пытаются расположиться на наших головах. Не сегодня! Первого сшибаю я, а во второго попадают заряды Фёдора, Нади и мои. Не повезло опарышу. Его разрывает пополам и костлявое тело падает на пол, разбрызгивая чёрную кровь.

— Два опарыша в минусе, — констатирует Молчанов, — Похоже, они строили что-то, типа защитной полосы. Никогда раньше такого не видел.

— Совершенствуются, — откликается Зина, — Чтобы вы мхом не поросли.

Очередная дыра в стене. Даже две. Вторая — чуть поменьше. В такую, наверное, пролезет только ребёнок. Страшно представить, сколько тут жило детей, когда произошло заражение.

По ту сторону пушистых нитей — тишина. Ну, почти. Можно различить очень тихий скрип и время от времени, дробь осторожных шагов. Нам уже незачем скрываться, поэтому спокойно готовимся к зачистке очередного помещения.

Из-за входной двери, поначалу принятой мною за грязную нишу, доносятся тяжёлые звуки очередей. Похоже, Егор тоже решил принять участие в нашем празднике жизни.

— Меня, с почином! — жизнерадостно сообщает Хоменко, — Три опара пытались прорваться к шахте лифта. Там у них — недогрызенная нора.

— Кто-нибудь считает, сколько мы уже уложили? — интересуется Надя, отгибая предохранитель на гранате.

— Я считаю, — откликается Зина, — Тебе полегчало, солнышко? Думаю, когда они закончатся, ты узнаешь первой. Или тебя это заводит?

— Просто любит считать, — хихикает Егор, — Как количество палок.

— Ну, тебе то с этим совсем просто, — Надя бросает гранату, — До одного даже дети умеют считать.

Вновь ожидание, пока утихнут голубые сполохи и быстрый рывок вперёд. Тут же сверху рушится огромный шкаф и приходится катиться среди обглоданных костей и вонючих тряпок. Чёртова мебель падает на пол и наполовину блокирует отверстие, через которое я попал внутрь.

— Громов! — орёт Фёдор и я слышу глухие удары и хруст дерева, — Крепкое, м-мать!

Это — одна, из тех внештатных ситуаций, к которым нас постоянно готовят. Ослеплённые опарыши ещё ползут по полу, приходя в себя, после светового удара, а троица рослых упырей набрасывается на меня. Ещё один кувырок. Пинаю угодившего под ноги опарыша и почти не целясь, разряжаю Кочет в пространство по широкой дуге. Кажется попал, но времени, чтобы остановиться и проверить — нет.

— Громов, ты живой? — кажется шкаф и не думает поддаваться, — Надя, лезь в эту мышиную нору!

— Уже. Лёня, держись!

Опарыши успели очухаться и один повис на ноге, вцепившись клыками в щиток. Титановый сплав ему не по зубам, но я — стреножен. Остаётся прижаться спиной к стене и лихорадочно перезаряжать штурмовую винтовку.

Но я всё же не промахнулся. Один упырь неподвижно лежит на боку, а второй, перекошенный на одну сторону, бессмысленно крутится среди поваленных шкафов. К сожалению, третий — живее всех живых, если подобное можно отнести к нежити.

Поднимаю оружие, но выстрелить не успеваю. Пять или шесть бледных тощих тварей прыгают со всех сторон и таки валят на пол.

Чёрт. Совсем скверно.

Я ворочаюсь под этой грудой, раздавая оплеухи и пинки, но дело продвигается небыстро, а упырь определённо не станет ждать окончания моей вольной борьбы. Скорее ощущаю, чем вижу, как его массивная туша нависает сверху. Опарыши начинают расползаться, открывая добычу для смертельного укуса.

Ба-бах!

Какая-то мерзость плюхает на забрало, превращая его в полотно абстракциониста.

Бах, ба-бах!

Огромное тело валится рядом и уже без особого сопротивления мы с Надеждой разбираемся с уцелевшими опарышами. Точнее, я просто помогаю, потому как времени протереть пластик не остаётся. Лишь отстрелявшись, достаю салфетку и вытираю чёрную липкую мерзость.

— Ты мне пиво должен, — вижу ухмыляющуюся физиономию Надежды, — Раз уж на большее тебя не разведёшь.

— Могу водки налить, — я качаю головой, — Спасибо. Реально, я — твой должник.

Оглушительно хрустит ломающееся дерево и через пару секунд к нам присоединяется Фёдор. Командир — в диком бешенстве. Его комбинезон усыпан опилками, а физиономия такая красная, точно Молчанов успел побывать в бане.

— Ублюдки! — шипит он, — Засаду устроили, мрази!

— Всё в порядке? — интересуется Зина, так безмятежно, словно дело касается занозы в пятке, — Статус?

— Девять опарышей и три упыря. Зина. Что за?.. Ваши мудоломы из научного сектора никак не хотят это прокомментировать? Нам уже ловушки начали ставить, а что будет завтра? Огнестрел возьмут, бляха-муха?

— Федечка, спокойно, выпей брому, радость моя. Я-то тут при чём? Моё дело успокаивать истерящих мальчиков, а не объяснять, почему упыри не желают добровольно подставляться под пули. Работайте. У вас ещё пара квартир и Альфа. Удачи.

— Спасибо, что про Альфу напомнила, — бормочет Надя.

— Ты в порядке? — Фёдор внимательно осматривает меня, — Ф-фу, пронесло!

— Кого там пронесло? — тут же откликается Егор, голос которого прерывается короткими очередями, — А у меня тут прут, как тараканы. Но, одни опары, даже странно. А вообще, как в тире!

— Дуракам — везёт, — резюмирует Надежда, — А ты у нас, Лёнечка, судя по всему — умный, аж страсть!

— Оставить разговоры!

Ещё три головы улетают прочь, а я в который раз удивляюсь, что даже после столь чудовищной трансформации, некоторые женские лица способны сохранять остатки прежней красоты. Да, пара упырей прежде была женщинами.

В следующей квартире мы обнаруживаем искомое гнездо и всего одного, весьма вялого, упыря. Судя по всему, не успел окончательно мутировать и теперь пытается укрыться в недрах кокона от солнечных лучей, безжалостно проникающих внутрь из распахнутого Надей окна. Понятно, почему Альфа определил это помещение для гнездовья. Не знаю, на кой, но кто-то присобачил снаружи крепкие роллеты. Впрочем, для дробовика они — не проблема.

Фёдор отсекает голову визжащей твари и отступает на шаг, подсчитывая. Я уже успел сосчитать: семь коконов поменьше и один, в центре, самый большой. Значит, осталось два упыря и Альфа. Если Егор не ошибается, то полностью вычистив подъезд, он положил два десятка опарышей. Скорее всего, это — все. Операция близка к завершению, но ещё остаётся вишенка на торте.

Как ни странно, но я ошибаюсь. Два уцелевших упыря выглядят лишь чуть живее того, которого мы обнаружили в гнезде. Единственный, кто заставляет потрепать нервы — крупный и быстрый лидер общины, Альфа. Но и он быстро сдаётся под перекрёстным огнём и ползёт в дальний угол, пытаясь укрыться за перевёрнутым манежем. Надежда забрасывает дробовик за спину и деловито рубит толстую мускулистую шею.

Всё. Можно расслабиться.

— Мальчики, приоритет меняется, — оживает Зинаида и в её голосе звучит неподдельная тревога, — Приоритет — красный.

— Вы там, должно, грибов объелись? — интересуется Фёдор, — Какой, нахрен, красный? Мы только что полностью зачистили объект, а у вас приплыл максимальный приоритет опасности?

— Тут за последней дверью какой-то шорох, — докладывает Егор, — Кажется, кто-то остался.

— Возможно, это — эмиссар, — нарочито бодро объясняет Зина, — Возможно, вам повезло.

Эмиссар? Мифический заражатель, незаметно проникающий в город, чтобы сделать Альфу и тихо отвалить? Никто и никогда не встречал эту тварь. Даже учёные с очень большой опаской относятся к вероятности его существования.

— Чушь! — ворчит Фёдор, но в его голосе отсутствует уверенность, — С чего вы это взяли? Обычное же гнездо, которому уже пара месяцев. Какого хрена ваш сраный эмиссар будет торчать так долго? Нас ждал?

— Капитан, — в наушниках появляется новый голос, колючий и пронзающий уши, точно шпага, — Говорит полковник Егоров, начальник спецсектора. С этого момента операция переходит под моё командование. Приказываю нейтрализовать объект ноль. По возможности, захватить невредимым. Ясно?

— Ясно, — Молчанов кривляется, — Разрешите выполнять?

— Разрешаю.

— Если это — операция спецсектора, на кой мы подставляем свои жопы? — риторически интересуется Надежда и получает, в ответ, ободряющее хихиканье Зинаиды.

— Егор, держи дверь, — Фёдор тяжело вздыхает, — Внутрь не входи. Остальным — собраться. Красный приоритет, мля...

Следующая комната чиста так, словно её тщательно вымели и вымыли. Окна задёрнуты жалюзи, но так небрежно, словно обитателю было плевать: попадает внутрь свет или нет. Посреди помещения стоит одно единственное кресло, в настоящий момент — пустое. Возникло странное и неприятное ощущение, будто кто-то целыми днями сидел в нём и ждал. Чего? Или… кого? Нас?

— Егор, ты точно слышал шорох? — Фёдор крадётся к окну, а мы обходим единственный предмет обстановки в дурацкой надежде обнаружить кого-то за высокой кожаной спинкой. Пусто, — Чертовщина какая-то! И дальше квартир нет, эта — последняя.

Я толкаю кресло ногой. Одна из ножек подламывается и дряхлая мебель, печально потрескивая, падает на пол. Нет, всё-таки тут порядочно пыли и она тотчас взлетает, образуя в тонких солнечных лучах серые копья, пронзающие помещение.

— Движение! — истошно вопит Надежда и стреляет куда-то, в моём направлении. По крайней мере, я слышу угрожающий свист у самого уха, — Движение!!

Не успев сообразить, какое вообще дерьмо может происходить за спиной, делаю кувырок вперёд. В глазах мелькает изумлённая физиономия командира, который зачем то поднял забрало шлема. Прижимаюсь к стене около окна. Комната, как и прежде, пуста, если не считать поваленного кресла и Нади, которая пятится в нашу сторону. Лицевой щиток у неё тоже поднят. Начиная понимать, нажимаю кнопку и картина тотчас преображается.

— Хитро, — бормочет Фёдор и Кочет в его руках выводит восьмёрки своим тупым рылом, — Смотри, что они, оказывается, умеют!

Тварь, замершая над лежащим креслом, совсем не похожа на эмиссара, как его описывали немногочисленные свидетели. Никакого гигантского роста, огромных крыльев и когтистых лап. Небольшое существо больше всего напоминает подростка в плотном плаще-накидке чёрного цвета. Из мрака низко опущенного капюшона сверкают жёлтые глаза. Кажется, тварь поочерёдно осматривает нас всех. По крайней мере иногда меня точно обдувает горячим смрадных воздухом, а потом неприятное ощущение исчезает.

— И как мы его будем паковать? — интересуюсь я, с ужасом представляя, что было бы, если бы Надя не догадалась поднять забрало.

— Никак, — Фёдор вздыхает, — Мало ли, на какие фокусы оно ещё способно.

Чёрт. Оказывается действительно способно!

Существо превращается в смутную тень, скользящую сквозь пыльные столбы в нашу сторону. Очень быстро. Так быстро, что даже наши органы чувств, подстёгнутые сурком не способны фиксировать его бег.

Пару раз бахает Надин дробовик и глухо стрекочет Кочет Фёдора. Я не успеваю поднять штурмовую винтовку, потому что тварь уже здесь, рядом и её пасть, полная игольчатых зубов, распахивается рядом с моим лицом. Единственное, на что хватает времени — защититься предплечьем. Ослепительно белые иглы впиваются в пластину титанового щитка. Потом рука точно оказывается в плену зубчатой передачи.

Однако твари приходится замедлиться и Фёдор, отбросив винтовку, бьём монстра по шее своим тесаком. Острейшее оружие увязает в чёрной плоти. Монстр, продолжая сжимать челюсти на защитной краге, мощным тычком отбрасывает капитана к стене. Громко клацают зубы и капитан замирает на полу.

Пистолет в моей свободной руке несколько раз дёргается, шпигуя нападающего пулями, но всё заканчивает Надежда. Девушка уже стоит рядом и её тесак заканчивает работу командира. Обезглавленное тело рушится на пол, а голова некоторое время продолжает висеть на моей руке. Потом падет вниз.

— Мать моя женщина! — тихо бормочет Надя, — Гляди...

Тело странной твари во мгновение ока обращается в сгусток мрака, клубящийся над полом. Не проходит и минуты, а существо, кем бы оно ни было, полностью исчезает.

Ругается и мотает головой Фёдор. Он жив. Это — хорошо.

Операция закончена.

БРИФИНГ. ПАПА

— Тилькы глянь, яка тварюка! — восхищённо бормочет Степаныч, рассматривая на свет мою титановую крагу, — Сталюка лопнула!

Естественно, сплав защитного щитка не имеет ничего общего с обычной сталью, но для нашего техника любая металлическая вещь автоматически превращается в сталюку. Сейчас старый ремонтник крутит пальцем седые усы и рассматривает повреждённую броню, восхищаясь мощью неведомой твари, сумевшей осуществить невозможное. По крайней мере, раньше ни одному упырю не удавалось даже оцарапать доспех, не то что сильно повредить его.

Каждый элемент экипировки мы сдаём под роспись, поэтому скрыть что-либо практически невозможно. Однако, пока наш вислоусый белорус не показал трещину, в том месте, где клыки существа вцепились в крагу, я и сам не подозревал об этом. Степаныч суёт мне под нос щиток и тыкает длинным пальцем в два крошечных отверстия, откуда расходится тонкая трещина.

— Глянь, як кислотой поедено, — техник качает головой, — Никогда раниш такого не видал.

Я напряжённо размышляю. По инструкции мы сейчас должны составить подробный акт в двух экземплярах, подписать оба и пустить по инстанциям. Я — своему начальству, Степаныч — своему. Естественно, повреждение щитка, да ещё и при таких обстоятельствах вызовет много шума, дополнительных объяснялок и чёрт его знает ещё какой хрени.

— Степаныч, — проникновенно говорю я, — Ты же любишь хороший коньяк?

Старик опускает повреждённую крагу на стол и подозрительно косится на меня. Седые усы становятся дыбом, как у кота, унюхавшего валерьянку.

— Точно знаю, у тебя есть неучтённые щитки, — продолжаю сужать круги, — А мне осталось три недели до отпуска. Ну вот зачем мне этот геморрой? Спрячь, пока, эту штуковину, а я проставлюсь, а?

— Нарушение, — бормочет Степаныч и прячет глаза, — Полковник душу вымет.

— Пять бутылок Мартеля, — настаиваю я и техник машет рукой, сдаваясь, — Славно. Завтра занесу.

Степаныч ворчит: "Чёрт, а не ребёнок!" и повреждённая крага исчезает в одном, из бесчисленных ящиков. Взамен техник достаёт другой и командует мне сгинуть с глаз долой. Я немедленно исполняю приказ, получая вслед напоминание о завтрашнем презенте.

Сурок мало-помалу отпускает, поэтому в душевой я попеременно пускаю то холодную, то горячую воду. Это помогает, но не так, как хотелось, поэтому физиономия в зеркале кажется абсолютно чужой, словно я рассматриваю постороннего человека. Чёрные волосы, стриженные ёжиком, уже щеголяют многочисленными серыми прожилками, а вокруг синих глаз полно мелких морщин, особенно хорошо заметных под остатками сурка. Да, физиономия утратила флёр невинности, как любит говаривать Фёдор, в моменты благодушия.

Вот с телом всё в порядке. Мог бы и не рассматривать. Для этого у меня имеется специальный человек, обожающий изучать каждую мышцу и с довольной улыбкой сообщающий, что я прибавил ещё пару кило сплошного жира. На вопрос: "Где?" Варвара зажимает и оттягивает кожу где-нибудь на боку. После этого остаётся взять нахалку на руки и крутить, пока не попросит пощады.

Висок пронзает острая боль и я ещё раз засовываю голову под ледяные струи. Да, такова плата за особые возможности: двое суток головной боли, сонливость и красные, от лопнувших сосудов, глаза. А сегодня, ещё и это....

Рассматриваю предплечье, на котором проступают синие пятна. Ещё бы! Так сдавить щиток, что лопнул титановый сплав! Сильной боли, впрочем, нет, только неприятная пульсация в мышцах, но всё ещё впереди. Нужно будет непременно зайти в медблок, после совещания.

Тут меня слегка стопорит. Вообще-то я уже давно собирался проведать наших костоправов, но никак не мог собраться с духом. Три месяца назад заведующим там поставили Анастасию Михальчук. Настю.

Яростно вытираюсь лохматым полотенцем, пока кожа не приобретает красный цвет, а бодрость понемногу не возвращается в тело. Это помогает слегка отвлечься от сегодняшних приключений и от воспоминаний, которые до этого тихо мирно сидели в потайной комнате ненужных мыслей. Впрочем, помогает плохо.

Настю я встретил ещё тогда, когда учился в школе. Она была старше меня на пару лет и поначалу относилась с лёгкой снисходительностью, называя мальчиком. В хорошем настроении — милым мальчиком. А я шалел от её холодной отстранённости, такой неожиданной, после податливости сверстниц. Пышные белые волосы, всегда заплетённые в толстую косу, высокая грудь, крутые бёдра и глаза, глаза...

Я тонул в её невозможных карих глазах, а когда, наши губы касались, казалось, будто впереди находятся два тоннеля, ведущих в бездну. Не знаю, был лия у неё первым, скорее — нет. А вот она у меня оказалась первой и не в обиду Варе — самой незабвенной.

На пятом курсе биологички она клялась мне в вечной любви и обещала выйти замуж, сразу после того, как я закончу юридический. Я получил свой диплом, а моя Настя, Настюша, Настенька бесследно исчезла со всех мониторов, соцсетей и прочего информационного пространства. Внезапно стало ясно, что ровным счётом ничего про неё не знал. Жила она, снимая квартиру и даже её подруги не могли точно сказать, откуда она родом. Пустота.

Такая же пустота возникла внутри, когда я пытался понять, что же произошло? Может быть в чём-то обидел? Не то сказал, не то сделал? Почему она не объяснила, не предупредила? Нет ответа.

Потом была служба, катастрофа и встреча с Варей. Дурацкие воспоминания о несбывшемся я загнал в ту самую потайную комнату, где они благополучно сидели последние восемь лет.

А потом кто-то из оперативников сообщил, что главная медичка у нас теперь — Анастасия Михальчук — вот такая баба! С вот такими сиськами! И вот такой жопой! И вот...

Ну, хоть фамилия осталась та же.

Надеваю мундир, ощущая, как он тихо потрескивает и пахнет морозной свежестью. Этот — особый. Варвара всегда стирает его перед днём сурка и говорит, что он приносит мне удачу. В нём я был, когда встретил её. С тех пор на погонах прибавилась пара звёздочек и сменился нарукавный знак. Последнее время настойчиво говорят о смене дизайна форменной одежды. Не знаю, как и поступить. Наверное, пойду на губу.

Пока иду по коридору, навстречу то и дело попадаются знакомые физиономии, радостно пожимающие ладонь и интересующиеся, как я додумался до ловли упыря на собственную руку. Как пить дать, Егор успел растрындеть! Доведёт язык парня до цугундера. Один раз он уже умудрился месяц просидеть под следствием, когда сболтнул на рыбалке про сурок. Хоменко долго и с наслаждением тыкали носом в устав, в перечень секретных терминов и в бумагу о неразглашении. Когда штаны нарушителя оказались полным-полны известного вещества, приняли во внимание безупречный послужной список и отпустили.

Дверь курилки приоткрывается и меня окликает по имени знакомый голос. Сегодня я его вдоволь наслушался. Теперь голос обретает плотность и вещественность, слегка подпорченную клубами неароматного дыма.

Наш координатор, Зинаида Лец, женщина сврхбальзаковского возраста, компенсирующая любимые пироженки плотными корсетами, курит исключительно папиросы, предпочитая Беломор. Его ей, вроде бы, везут прямиком с завода. Очевидно, именно по этой причине, дым получается особенно ядовитым. Надя как-то предложила брать Зину на операцию и травить упырей папиросами. Фёдор утверждает, что это — негуманно. Дескать, пристрелить — проще и милосерднее.

— Кхе, кхе, — здороваюсь я и машу рукой перед лицом.

— Да ладно, — хихикает Лец и суёт мне мятную подушечку, — На, зажуй. И вообще, у всякой безупречной женщины должен присутствовать хоть один недостаток. Ну, в смысле — серьёзный.

— Очень серьёзный, — я прикрываю дверь и мы оказываемся один на один, — Ну как расскажи, средоточие совершенства, что за чехарда сегодня творилась?

В этот момент дым папиросы становится таким же ядовитым, как и выражение на лице Зины. Обычно круглая и довольная мордашка морщится, точно координатор куснула лимон.

— Ты же знаешь, как я люблю, когда у меня стоят за спиной и дают дурацкие советы, — говорит она, — От этого у меня происходит полнейшее расслабление всего организма, вплоть до полной утраты всякого контроля. Естественно, в такой момент рот способен произнести любую гадость, но я то не виновата! Нехрен стоять за спиной. А перед этим ещё полчаса трахать мозги с Чередняковым, объясняя, чем синий приоритет отличается от коричневого и почему жёлтый может внезапно стать красным и наоборот.

— А Папа? — в устах Кац события выглядят забавно, но я представляю, что там творилось. Содом и Гоморра в лице маленькой полнеющей женщины. Кстати, мало кто знает, что она в одном звании с Папой, но мундир надевает по очень большим праздникам.

— Папа? Как обычно, сначала жевал невесть что, а когда выплюнул — началась активная фаза и я открытым текстом попросила всех идти нахер, — Зинаида тащит папиросу и задумчиво вертит пачку в пальцах. Я показываю часы и координатор согласно кивает, — Ты, Лёнечка, абсолютно прав, просто некоторые повреждённые клеточки я так и не успела прижечь. Пойдём, лапуша, посмотрим кино.

Кино, это — изображение с наших камер. Перед брифингом нам покажут все ролики, чтобы начальство получило полный объём информации и знало, кого, куда и за что. Впрочем, Папа — Алексей Константинович Чередняков — наверняка уже успел посмотреть хотя бы пару фильмов и успел получить предварительное представление.

Зал небольшой, с мягкими креслами, в которых так хорошо засыпается, если сурок отпустил раньше времени. Кажется, что окон нет, но я знаю, они спрятались за незаметной серой ширмой. Правда Папа, сидящий сейчас в кожаном кресле у стола и кивающий всем входящим, открывает их крайне редко.

Пётр Антонович Егоров, начальник спецсектора, человек проверявший сегодня на прочность нашу Зинаиду, предпочитает вовсе не садиться. Он стоит за спиной Папы и тоже кивает всем, проходящим в двери. Когда у полковников получается кивать в унисон, становится смешно.

В зале попадаются знакомые рыла из научного отдела, для вида набросившие белые халаты на свою обычную раздолбайскую одежду. Кроме них наблюдается подполковник Надеждин со свитой из таких же невнятных пиджаков. Пиджаки делают вид, будто никого здесь не знают и вообще, в нашем городе — проездом.

— Как рука? — интересуется Молчанов, когда я сажусь в кресло рядом, — У тебя сосуд в глазу лопнул.

— Свои видел? — хихикает Надя, — Лёня, глянь, какие попугайчики.

— Ты про пиджаков? — уточняю я, — Это — недобитые Зиной. Она клянётся, дескать их была пара сотен, со всеми не справилась. Нормально с рукой. Синяк будет.

— Ещё бы! — хрюкает Егор, — Это ж какая хрень была: хрясь и пополам!

— Заткнулся бы, — мне становится неприятно, оттого что и действительно: "хрясь и пополам", — Успел растрепать всему управлению, балабол.

— У? — Фёдор поворачивает голову и Хоменко прячется в складках местности.

Папа поднимается и читает короткую, наизусть известную молитву про: "Мы сейчас посмотрим видео, снятое с шлемов наших сотрудников и бла-бла-бла. Особая благодарность работникам спецсектора и сотрудничающей с нами фирмой тра-та-та." Короче, если бы не эти люди, то нам просто не имело бы смысла идти на операцию. К чему напрягаться, если этого никто не увидит?

Свет гаснет и мы внимательно смотрим захватывающую фильму, основанную на реальных событиях. Фёдор протягивает горячую чашку с кофе. Очень вовремя. Глаза начинают слипаться, а в голове просыпаются колокола.

Первым идёт видос со шлема Егора и тут же выясняются две любопытные вещи. Первую часть операции Хоменко так внимательно изучает попу Надежды, что среди научников разгорается спор по поводу притягательности ягодиц женских особей для новейших камер оборудования. Папа молчит, но в воздухе пахнет грозой. Надя шипит, а Егор вьёт гнездо.

Вторая интересная вещь всплывает, когда Хоменко начинает отстрел мечущихся опарышей.

— О, а такого выражения я ещё не слышала! — кажется. Надя готова простить попытку провертеть в её заднице ещё одну дырку, — Надо будет запомнить.

Выражение понравилось всем и даже Папа пару раз одобрительно хрюкает. Вот такие среди нас имеются художники слова!

Когда кино от Егора заканчивается, один из белых халатов делает глубокомысленное замечание, дескать инфицированные Омеги последнее время стали много сильнее и активнее. Остальные важно кивают и делают пометки в планшетах. Если не ошибаюсь, то у одного их халатов открыт какой-то текстовый файл, а у другого застыл кадр из порнухи. Работнички, мля...

Начинается вторая серия. В этот раз — похождения Надюхи. Обнаруживаю, что чашка успела опустеть и отдаю Фёдору. Командир подаёт новую. Если ничего не изменится, всего их будет три.

Хм, никогда не замечал, что Надя, во время операции бормочет стихи Барто. Особенно впечатляет: "Зайку бросила хозяйка", когда она рубит головы упырям. Кошусь на коллегу, но она сидит с каменной физиономией, как никогда напоминая молодую Деми Мур, с которой её как-то сравнил Егор.

На экране мелькают стенки неровной дыры, куда Надя ползёт, торопясь прийти мне на помощь. Совершенно отчётливо слышно: "Держись. Лёнечка, держись, милый!" Каменная физиономия становится красной, точно помидор и это хорошо заметно даже в полумраке. Егор пихает меня в бок, а я очень тихо советую ему засунуть язык в жопу. Больше никто на это не реагирует.

В общем-то, ничего особо интересного. Один из пиджаков просыпается и посапывая замечает, что гнездо какое-то вялое. Как это высказывание пересекается с предыдущим, об активных опарышах, ума не приложу. Впрочем, научники всегда срутся со спецсектором. Они со всеми срутся.

Удивительное происходит в той самой, последней комнате. Чёртову тварь не фиксируют и объективы камер. Мы стреляем в пустоту, бьём пустоту и рубим пустоту. Такое ощущение, будто пара здоровых мужиков исполняют странный танец. А Молчанов отлетает до того неестественно, что кинопремии ему век не видывать.

— Может, там и нет никого? — предполагает один из научников, отвлекаясь от просмотра порнухи. Кажется, зацепило всех, — Надышались чего. Ведь были же прецеденты. Кроме того, сурок иногда даёт необычные побочные эффекты.

Вместо ответа, Папа отматывает картинку назад и остановив в том месте, где я защищаю лицо поднятой рукой, указывает на тень. Пыльные лучи довольно подробно рисуют мой силуэт на голом полу. Так вот, абрис не только мой, но и ещё чей-то, свисающий с предплечья, подобно уродливой грозди винограда.

— Дерьмо какое-то! — в голосах учёных слышен отзвук недоверия, — Как это оно...

— А вот это — ваша работа, выяснять подобные вещи, — подаёт голос Егоров и остальные пиджаки синхронно кивают, — Будь моя воля, я бы уже давно набрал на ваши места кого-то другого. Обратите внимание, только за сегодняшний день мы столкнулись с некоторыми факторами, из разряда: "А чёрт его знает!" Противник научился строить заградительные полосы и устраивать засады. Кроме того, группа обнаружила совершенно новую разновидность врага. Нам начинают противостоять, используя наши слабости, недоработки и главное — неготовность к изменениям. У меня нет претензий к оперативникам; они отлично справились с задачей, невзирая на расплывчатую вводную, а вот вы...

— А что же хвалёный спецсектор не предупредил о подобных вещах заранее? — тощий очкарик с козлиной бородой бесстрашно возражает, размахивая планшетом, — Вы то чем занимаетесь? Обеспечьте нас материалом, для изучения. Думаете не знаем, что самые интересные экземпляры хранятся в ваших спецхранах? Как мы можем изучить этого невидимку, если у нас нет ничего, кроме чёртовой тени?

— Тихо! — Папа хлопает ладонью по столу и все затыкаются, — Смотрим дальше.

После Нади обычно шла моя запись, но в этот раз показывают видео с камеры Молчанова. Ничего нового, по сравнению с предыдущим фильмом. Вот только в самом конце, когда командир получил свою зуботычину, мы получаем доли секунды смазанной картинки, где видно смутную фигуру, висящую на моей руке.

— Обработайте кадр, — командует Чередняков, — Попробуйте получить чёткое изображение и выясните, почему тварь выпала из невидимости.

Экран скрывается, а Папа занимает место во главе стола. Мы переглядываемся. Надежда ещё носит алые пятна на щеках и старается не встречаться со мной взглядом. Егор подмигивает, а вот наш командир выше всего этого. В его чётко расписанном мире нет места для служебного флирта. Есть работа. Есть жена Ксения. Есть двое детей и дача. Всё.

— А картинка Громова? — спрашивает он, — Она же должна быть самой интересной.

— Мы изъяли камеру Громова. — откликается Егоров и научники начинают недовольно галдеть, — После изучения непременно передадим в научный отдел. Дабы избежать необоснованных обвинений в сокрытии информации.

Некоторое время продолжается ожесточённая перепалка, в которую папа не вмешивается, постукивая по столу толстой наливной ручкой. Мы тоже помалкиваем, прихлёбывая кофе и мечтая о попкорне. Одна Зинаида периодически вставляет реплики, вызывающие очередное бурное извержение дерьма. Обычно на брифингах не присутствует столько безопасников, поэтому сегодня у научных бубнил появилась хорошая возможность обломать зубы об их гладкие крепкие фразы.

Наконец Папа не выдерживает и просит Егорова продолжить дискуссию (именно так он именует происходящий бедлам) в более подходящем месте. Например, в виварии. Слова полковника, как обычно веские, в своей значимости, охлаждают горячие головы и противоборствующие стороны, шипя друг на друга и цокая выпущеными когтями, вываливаются в коридор.

Остаётся Егоров, который долго и убедительно бубнит Папе в ухо. Шеф строит морду старого, умудрённого жизнью, козла. Потом кивает и делает жест рукой, который можно интерпретировать только, как пожелание провалиться ко всем чертям. Начальник сектора безопасности так и поступает, но перед уходом тщательно изучает наши физиономии. Его собственная, в этот момент, напоминает рожу Моны Лизы. В смысле, щеголяет загадочной улыбкой дауна. Не люблю этого мурлокотама.

— Итак, — начинает Папа, стоит двери плотно закрыться, — Думаю, никому объяснять не надо, что сегодняшняя операция несколько отличалась от обычного дерьма, которое мы вынуждены хлебать.

— Сегодня похлёбка была особенно насыщенной, — поддакивает Зинаида, а полковник долго и тяжело смотрит на неё. Ходят слухи, что некогда они были близки. Очень близки.

— Это — беллетристика, — Папа потирает плечо, которое ему прострелили в далёкие дни бурной молодости, — Сегодня вскрылись огромные проблемы. Несогласованность секторов, ошибки в работе научного отдела, утаивание информации жабами — всё это не способствует продуктивной работе. И опять провал в системе профилактики. Мы отказались от проекта Китай в пользу проекта Башня, совсем не для того, чтобы вычищать дома целыми этажами. Сектор информподдержки озвучил число инфицированных. За полгода — четыреста восемьдесят пять. Это же всё — люди и их не вернуть.

Понятно, если Папу потянуло на словоблудие, значит в данный момент он напряжённо обдумывает какую— то мысль. Ну и да, естественно, читает положенную сектором пропаганды вводную, для оперативных работников. Пропагандисты считают, что мы очерствели и перестали воспринимать инфицированных, как бывших людей. Так оно, в принципе, и есть, однако, много ли смысла перед каждым выстрелом размышлять, дескать, вон тот опарыш месяц назад весело шагал в школу, а тот упырь воспитывал многодетную семью?

— Короче, — полковник видимо обратив внимание на Егора, который намеревается внимательно изучить пуговицы на животе, — Всем сёстрам — по серьгам. Зина, эфир нужен совсем не для того, чтобы сраться с жабами и информировать мир о своём мнении. Повторится — заменю на другого координатора.

— Молоденькую, видать нашёл, старый козёл, — бормочет Лец, но не возражает, ибо — нечего, — Слушаюсь.

— Вот и славно. Хоменко, постарайся не забывать: ты — не в тире. Судя по съёмкам у тебя со спины можно спокойно заезжать на танке.

— Так это же — опарыши, товарищ полковник! — сонно бормочет Егор, — Они ж завсегда спереду бегут.

— Ты видел, какие фортеля могут выкидывать наши старые знакомые? Голос Папы становится колючим, — В следующий раз они тебе затылок прогрызут. Проверяй тылы. Замечу ещё раз — получишь выговор, если жив останешься. Ясно?

— Так точно. — обещанный выговор лучше всякого энергетика.

— Молчанов, какого лешего у тебя люди шастают, как по Красной площади? Это — туда, а этот вообще, сам в дыру лезет? Много народу? Хочешь сам ходить? Так у нас и для таких дело найдётся.

— Никак нет, не хочу, — Фёдор трёт виски, — Тут вы правы, расслабился. Больше не повторится.

— Надеюсь. Громов, ещё раз устроишь подобные ковбойские выходки, вломлю выговор и усажу на губу. Тебе то будет всё равно, а мне к твоей Варваре идти и рассказывать, каким героем был её идиот-супруг.

— Понятно, — пожимаю плечами, — В следующий раз действую строго по инструкции.

— Ты это мне брось! — Папа хмурится и барабанит пальцами по столу, — Инструкции инструкциями, а работа — работой. Просто думай, перед тем, как делать. Кротовой объявляю благодарность за чёткие и разумные действия, а также, за проявленную отвагу при спасении товарища. Надя, ты — молодец, обязательно выбью премию для тебя. Ах да, чуть не забыл, — папа нависает над столом и в его взгляде сверкают молнии, — Хоменко, ещё раз я узнаю, что после операции ты хлестал пиво — шкуру спущу! Понимаю, бредни медиков о сердечном лимите вас никоим образом не касаются, однако, должен заметить, что приступы дурости медицинская страховка не покрывает. Вопросы есть?

Обычно в этот момент мы чётко отвечаем: "Никак нет!" и уходим, оставляя начальника играть в гляделки с портретом президента. У обоих в этот момент такие хитрые физиономии, словно они собираются поделиться свежей порцией анекдотов.

— Имеются, — Зинаида подходит к столу Папы и в нарушении всякой субординации садится на край, — Лёша, будь так любезен, объясни нам, какая херня сегодня произошла? И нет, я совсем не о странном поведении упырей.

— О чём же? — угрюмо басит Папа, складывая ладони домиком.

— Ну, не юли, тебе не к лицу. Почему сегодня навалило столько жаб, да ещё и точно знающих о грядущей смене приоритета? А они — знали, точно знали.

— Да, — Чередняков страдальчески морщится и откидывается на спинку кресла, — Я же говорю: несогласованность секторов. Кажется, спецсектор знает нечто, чего больше не знает никто. И совсем не торопится делиться.

— Угу, в результате Лёне едва не отгрызли руку, а Феденька получил шикарнейшую шишку на дисциплинированной башке. Но ведь могло кончиться и хуже.

— Могло, — соглашается Папа, — Постараюсь поднять это вопрос послезавтра в главке и прояснить, откуда ветер дует. Не ты первая заметила, что Егоров, последнее время, ведёт себя совсем иначе. Ладно, это — не вашего ума дело. Других вопросов нет? Все свободны.

На выходе оборачиваюсь. Чередняков смотрит на президента, а тот — на него. Оба серьёзны. Сегодня анекдотов не будет.

В коридоре Надя бьёт Егора по печени и спешно удаляется, старательно не глядя в мою сторону. Уши у неё пылают, точно морозное солнце.

— По пиву? — предлагает Хоменко и получает ещё один тумак, от Фёдора, — Да ладно! Я же пошутил!

— Дошутишься, — говорит Фёдор и поворачивается ко мне, — Тебя, как я погляжу, прямо из дому прихватили? Подбросить?

— Не надо, — ушибленная рука тупо ноет, — Мне ещё кое куда зайти нужно.

Пожимаем друг другу руки и расходимся.