Научи меня рисовать апельсины

Жорж был беден, как церковная мышь. Беден, плохо одет и за версту вонял дешёвым табаком. Он постоянно курил. Если он не курил, он разговаривал. Сам с собой, ведь больше ему было не с кем. Вспоминал какую-то из своих бессчётных недосказанных историй и досказывал её. Никогда до конца; он продолжал жизнь персонажам не больше, чем на четверть часа. По истечении пятнадцати минут у Жоржа заканчивался никотиновый завод, и пружина останавливалась. Он замолкал, хлопал по карманам в поисках сигарет. Потом замирал, уставившись внутрь себя, поражённый какой-то догадкой или только что открывшимся, нежданным поворотом сюжета. Нерешительно жевал губы, перебирал пальцами шнурок на старых штанах, вздыхал, как больной пёс, закуривал — и жил дальше.

У него была очень важная работа. Он был Смотрителем. Каждое утро он просыпался в четыре часа, садился за стол и смотрел вперёд, в стенку. Это было очень важно. Он не мог сказать почему, но был твёрдо уверен, что если он хоть раз пропустит — случится катастрофа. Какая — он тоже не знал. Если бы кто-нибудь его спросил, зачем ему это нужно, Жорж бы произнёс гневную отповедь о людях, которые ни черта не смыслят в жизни, тратят своё — и чужое! — драгоценное время на то, чтобы спрашивать о простейших вещах. «Люди думают, что Смотритель Маяка должен присматривать за маяком, — кипятился бы Жорж. — Убирать помещения, протирать линзу, вовремя менять перегоревшую лампочку. Это в корне не верно! Смотритель маяка должен смотреть вперёд, в море. И ждать корабли. Если он их вовремя заметит и будет, не отрываясь, провожать взглядом, то корабль никогда не сядет на мель». А на вопрос, какое это имеет отношение к нему, ведь он смотрит не в море, а в стенку — на этот вопрос он бы только пожал плечами. Если люди не понимают очевидного, то не стоит с ними разговаривать — считал Жорж.

Однажды на его пороге появилась женщина. Обычная, идеальная женщина: «правильный взгляд (снизу вверх), плюс интригующие отличия в строении организма»©. Время от времени такие захаживали к Жоржу. С ними было приятно, и он был совсем не против подобных визитов. Главное, чтобы они не мешали ему смотреть в стенку.

— Научи меня рисовать апельсины, — потребовала женщина и поцеловала Жоржа в губы.

— С чего это ты принялась требовать? — спросил Жорж, благодарно погладил женщину по приятной выпуклости и выставил за дверь.

Три минуты за дверью было тихо, потом из-за неё донёсся тихий голос:

— Научи меня рисовать апельсины. Пожалуйста. А взамен я покажу тебе, как правильно летать. Если хочешь — даже над гнездом кукушки. Хоть это и непросто.

— Почему непросто летать над гнездом кукушки? — спросил Жорж, приоткрывая дверь. Он был любопытен, хоть и никогда не признавался себе в этом.

— Потому что для этого нужно быть сумасшедшим, — бросила женщина так, словно это само собой разумелось, пожала плечами и решительно вошла в комнату.

Жорж второй раз возмутился. В его доме только ему было разрешено говорить так, словно что-то само собой разумелось и пожимать плечами. А уж решительно входить в комнату — это и вовсе наглость и дурное воспитание. Жорж сложил руки на груди и привалился плечом к косяку:

— А с чего ты решила, что я умею рисовать апельсины?

— Но у тебя же вся стенка в апельсинах! А ты в неё по ночам смотришь.

И верно. Над письменным столом на стенке висели обрывки, конфетные фантики и упаковочные пакеты. На каждом из них был нарисован апельсин. Под столом тоже валялись бумажки, скомканные и порванные, но на них были нарисованы томаты, картофель, бананы и огурцы. А над столом — только апельсины. Сочно-оранжевые, с густо-зелёными хвостиками.

— Ты думаешь, я сумасшедший? — спросил Жорж у женщины.

— Я думаю, нам нужно полетать вместе, — ответила женщина, зарываясь носом в шею и вдыхая запах дешёвого табака. — Над гнездом кукушки. Мне кажется, у нас должно получиться.

Так они стали жить вместе. Он смотрел в стенку, она гладила ему пальцы и училась рисовать апельсины. А по выходным они летали в городском парке, чем изрядно смущали прохожих.

Вместе они жили долго, пока не кончилась любовь. Оказалось, что это целая вечность.