Событие с исчезновением консьержа

Почему-то все решили (вплоть до моей родной сестры), что я держу у себя в доме двух собак. Пишу это потому, что данный предрассудок уже принял форму помешательства и преследования.

Началось всё с того, что во дворе меня все звали Беркут, а вообще я, пожалуй, начну не с самого начала, а вот: иду из магазина с авоськой, полной полосатых консервов (читатель, возможно, припомнит сахалинских тигровых раков) и на самом подходе к двери замялся, да одна банка у меня из авоськи и вылетела, упав через все пролёты прямо на первый этаж и убив консьержа. Должен сказать, на его место когда-то претендовал и я сам, но в последнее время так можно было сказать про каждого мужчину, жившего в этом доме. Банка привлекла к моей персоне всю местную публику. Так всё и получилось.

По факту несчастного случая, я оказался непричастен, но с тех пор, как одна старушка на домовом собрании сказала, будто "шмертельную травму" погибшему Бестелову причинила моя прихоть иметь на последнем этаже собак, общественность (из самых разных побуждений) напоминала мне об этом при любой встрече. В тот раз на собрании я был подавлен чувством вины и, признаться, всё прослушал, но впоследствии вспомнил, как отставной сапёр Прибихин отгородил меня от старухи плечом и, подмигнув, предложил собравшимся выпить "за непростое происшествие", хотя по-хорошему стоило за упокой. Не удивит читателя и то, что Прибихин с должностью консьержа имел непосредственное дело и, поселившись в нашем доме, досадовал на занятое Бестеловым место.

Я попросил прощения и удалился после единственной рюмки, но, судя по слуховому впечатлению, затем начался настоящий балаган, который продлился до следующего утра, когда я проскользнул мимо оставшихся Прибихина и Жралова (тот был большой безработный драматург). В тот момент первый уверял: "Этих собак, Игорь, я у собственного брата роды принимал", на что был ответ: "Ах, какая могла бы из этого получиться пьеса!". А меж тем спускаться мне пришлось, перешагивая почти на каждом этаже через чьё-нибудь пьяное существо, а ближе к первому этажу и на каждой ступени. С этим испытанием я справился, наступив лишь один раз на голову студентке. Разговор, который я невольльно подслушал, звучал не абы откуда, а из самой коморки консьержа, где теперь, очевидно, обоснуется кто-то из этих двоих. Ещё тогда я был уверен в недоразумении.

Дальше дела мои бурно скатились в настоящий абсурд. Студентка та в меня почему-то влюбилась и сама завела собаку, то и дело спрашивая, когда я вожу на прогулки Черныша и Басю, а то им непременно будет интересно поиграть. Бабушка с первого этажа начала подозревать Жралова и Прибихина в "драматично срепетированной постановке случая", из-за чего меня два раза вызывали к участковому и очень хотели видеть собак. На мои заверения в том, что никаких собак нет, отвечали: "Вы этих драматургов недоделанных не бойтесь", либо "Что вы нам тут рассказываете, ваш Бася на всю округу знаменит".

Возвращаясь из отделения, я столкнулся в дверях с молодым человеком, который был очень раздражён и хотел знать, почему во всём городе ему — аллергику — довелось влюбиться в скверную даму, которая ему наперекор завела таксу и полюбила собачника.

Поднимаясь домой, я почувствовал дрожь в теле и решил отдышаться на третьем этаже. Снизу до меня доносилось надрывное, гулкое эхо телепередач, которые теперь принадлежали репертуару Прибихина. Нечто странное — не то чутьё, не то любопытство — поманило меня взглянуть туда, вниз, через перила и этажи, отрисовывая в голове случившееся, как отправную точку для моего теперешнего и наверняка не окончательного положения. Прислонившись грудью, я застыл, вдыхая прохладный, пахнущий сыростью воздух парадного, и пересчитывая пролёты, как вдруг услышал наверху шарканье. Я было встрепенулся, но, не успев среагировать, пропустил пролетевший мимо моего лица с секущим воздух свистом предмет. Было слышно, как снизу раздался хлёсткий жестяной хлопок, пока шаги возбуждённо, с некоторым смягчением каждого шага, затухали наверху. Я глянул вниз, узнал злосчастную полосатую банку и машинально отскочил. Телевизор на первом этаже стал тише и от возгласа "А ну стой там!", принадлежавшего Прибихину, у меня всё потяжелело, даже на мгновение потемнело в глазах. Было страшно. Я попятился назад, затем, почувствовав, что упёрся в подоконник, растворил ставни и непроизвольно, с изрядной неосторожностью, как это делают кошки, залезая на деревья, бросился вниз. Я сильно оцарапался и подвернул ноги, но как же я бежал, в каком ужасе мчался прочь! Нет мне больше места в том доме — так я решил и держусь этого до сих пор. Как теперь вернуться? Что сказать? Куда мне теперь деваться!?