В опустившемся старике, который сгорбившись и прихрамывая, брел по грязному пустырю, оставшемуся на месте некогда прекрасного парка, сейчас никто бы не узнал красавца Андре. Одного ока он лишился в битве за колбасные обрезки у постоялого двора Чарли, еще в шестьдесят четвертом, и теперь подслеповато щурясь единственным уцелевшим глазом, пытался найти то самое дерево, где обычно справлял малую нужду. Он был рабом своих привычек, так и не сломленый ужасными испытаниями аристократ духа.

А вот и эта старая яблоня, наконец.

Что это яблоня, он узнал случайно, когда один раз, глубокой осенью, его больно ударило по голове крупным яблоком, свалившемся сверху в самый неподходящий момент и так напугавшим, что он даже не успел расстегнуться…

Теперь он был осторожен и прежде чем дзюрить, всегда поднимал голову и тщательно осматривал крону дерева. Так было и на этот раз. Но вместо привычного переплетения узловатых сучьев он вдруг увидел нечто, напоминающее… домик! Да, это был настоящий домик, странно знакомый, будто когда-то, очень давно, уже виденный им… Неужели он сходит с ума? Грязно выругавшись, старик неожиданно для себя расплакался.

Этот мир отторгает его, не желает давать никаких шансов, никакой возможности жить, вот и последнее убежище, оплот его привычек, кусочек его реальности, исчезает, становится чуждым и непонятным. Как теперь жить?!

Пусть уж лучше бы были яблоки, чем домик.

 

Глотая старческие слезы, Андре камнем своего фамильного перстня накорябал на коре:

«Хрен всем!»

 

Это любовное послание до сих пор еще можно видеть на стволе той самой яблони, под которой когда-то молодой красавец предавался сладким утехам с несравненной Паулиной.