Алиске в садике дали задание: нарисовать Золотую рыбку. По-моему, глупо: над сказкой Пушкина в разное время трудились многие великие иллюстраторы, включая палехских мастеров — что нового смогут изобразить дети, выросшие именно на этих картинках? К тому же, наверняка за добрую половину из них выполнять домашнее задание будут родители — и конечно, срисуют всё те же палехские иллюстрации. У меня вон до сих пор хранится обалденной красоты книга сказок Пушкина, 1937 года — юбилейная, стало быть, к столетию. С красивыми шкатулочными картинками работы художников из всё того же города Палеха. Взять за образец больше нечего. Нет-нет, я дочери помогать не буду: такая у меня политика. Да она у меня и сама умница, справится! Тем более, что сказку мы читали раз десять. По правде сказать, не самая Алискина любимая сказка. Да и моя тоже. Но что поделаешь, раз задали, надо.

Пыхтит, высунув язычок. Старается так, что то и дело ломается жёлтый карандаш. Рыбка-то золотая — каким же ещё цветом её рисовать? Верит, видать, в настоящую — ту, что желания исполняет. Вот и надеется. Милая моя девочка, толку-то стараться? Всё равно жёлтым по белому почти ничего не видно.

Я тоже вот так когда-то надеялась. Верила, что встречу своего принца. А принц хвостом по воде плеснул и ушёл в глубокое море, где ждала его настоящая принцесса. Алисе тогда года два с половиной было — не помнит его уже, наверное. Ну и не надо! Зато дочурка у меня — самая настоящая принцесса: на бледном фарфоровом личике — огромные кукольные глазищи — как два огонька. Как там, в кино о гардемаринах? «Такими глазами можно костёр поджечь!». Маленький носик-курносик, загляденье просто. Люблю целовать её ласково в самый кончик этого носика. Когда я так делаю, она смеётся. Смех у неё от отца — заливистый, звонкий. И алые губки тоже от него — только у неё настоящие, не обманывающие. Нет, его я не люблю. Но и зла не держу — всё-таки, три года вместе прожили, и в дочери столько же его крови, сколько моей. Нельзя обижаться на человека за то, что я его чем-то не устроила: это же я не устроила, он-то при чём здесь? На себя обижаться надо.

А ведь завтра у Алиски день рождения. Пять лет чуду исполняется. Интересно, позвонит или нет? Раньше всегда звонил. Вспоминает о дочери только дважды в год: на день рождения и когда наступает очередной срок выплаты алиментов. Дождаться звонка на собственный день рождения или хотя бы на Новый год — дохлый номер. Сама знаю номер, но унижаться не буду. Наткнусь ещё на его нынешнюю — как там её? Вероника, кажется. Будет неприятно. «- А кто его спрашивает? — Ой, а Вы знаете, это его бывшая жена». Так, что ли? Смешно. Глупо. Закатит ему сцену, чего доброго. Знаем мы этих женщин!

Ребёнок тащит лист бумаги. Посередине огромное жёлтое пятно с гладкими изгибающимися краями. Рыбка, надо полагать. По краям что-то накарябано толсто, кривыми буквами, восковыми цветными карандашами. Ну-ка, почитаем.

«Здраствуй, Рыпка! Помаги… (зачёркнуты «о» и «а», поменяны местами), пажалуста, маей маме. Штобы папа вирнулся. А то ей грусно. Пока, Рыпка».

Солнышко ты моё! Чтобы папа вернулся? Тот, предыдущий? Не знаю, хочу ли этого я. Как бы тебе объяснить… Да никак не надо, пожалуй. Вырастешь — поймёшь сама.

— Солнышко, ты очень красиво всё нарисовала, молодец! Но в таком виде это в садик нести нельзя. Понимаешь, то, что от нас ушёл папа — это только наше с тобой дело, никто в садике знать об этом не должен. Давай этот рисунок мы сохраним, а в детский садик нарисуем новый? И ещё: я понимаю, что рыбка золотая, но только жёлтым карандашом ничего не видно. Обведи её ручкой. Или пусть чешуя переливается разными цветами.

— Холошо. А эту калтинку… мы положим в почтовый ящик и отплавим Золотой йыпке!

Хорошо, моя девочка. Если это тебя развлечёт. Смотри, уже отпускаю в почтовый ящик. Будем надеяться, рыбья почта пользуется человеческими почтовыми ящиками…

______

— Алло… Наташ? Алиса в садике? Жаль… Можно, я её встречу? И отведу к тебе. Примешь обратно старого обалдуя?

Голос покаянный. Господи, почему у меня мокрое лицо? А ведь приму же!

Спасибо, Рыбка!