Мне жаль, если Вам не доводилось читать стихотворений без средневекового пафоса, нецензурщины и порнухи.
Но это поправимо, я даже Вам в этом помогу:
(Люгеру тоже рекомендую почитать)
БлокадаОтозвали шпионов, собкоров, детей, послов;
только террористы и пастухи.
В этот город больше не возят слов,
мы беспомощны и тихи–
собираем крошки из-под столов
на проклятия и стихи.
Те, кто раньше нас вроде как стерёг–
производят стрельбу и ложь;
лица вспарывает ухмылками поперёк,
заливает их потом сплошь.
Выменяй ружье на пару своих серёг
и сиди говори «ну что ж»;
смерть – неверная баба: прогнал и проклял, страдать обрёк,
а хотеть и ждать не перестаешь.
Лето в оккупации – жарит так,
что исходишь на соль и жир.
Я последний козырь для контратак,
зазевавшийся пассажир–
чемодан поставлю в углу, и враг
вывернется мякотью, как инжир;
слов не возят, а я на ветер их, как табак,
я главарь молодых транжир.
Слов не возят, блокада, дикторов новостей
учат всхлипывать и мычать.
В сто полос без текста клеймит властей
наша доблестная печать.
В наших житиях, исполненных поздних вставок, из всех частей
будут эту особой звездочкой помечать–
мол, «совсем не могли молчать».
Раздают по картам, по десять в сутки, и то не всем–
«как дела», «не грусти», «люблю»;
мне не нужно, я это все не ем,
я едва это все терплю.
Я взяла бы «к черту»
и «мне не надо чужих проблем»,
а еще «все шансы равны нулю».
Бросили один на один с войной,
наказали быть начеку.
Теперь все, что было когда-то мной,
спит не раздеваясь, пьет из горла и грызет щеку.
И не знаешь, к кому тащиться такой смурной–
к психотерапевту или гробовщику.
Дорогой товарищ Небесный Вождь,
утолитель духовных жажд.
Ниспошли нам, пожалуйста, мир и дождь,
да, и хлеб наш насущный даждь.
Я служу здесь осени двадцать две,
я стараюсь глядеть добрей.
Если хочешь пыточных в голове-
Не в моей.
И не могу не вспомнить творчества одного Чудовища, проживающего в нашей Мастерской:
ЛовушкаОн вытер её слёзы рукавом
И отступил,
Упёршись в подоконник,
Она держала пистолет в ладони
И пальчик —
На крючке
На спусковом.
Он был не Клайд,
Она была не Бонни,
О них не снимут культовых картин.
Он говорил:
«Давай, хоть раз один!
Точнее целься!
И дыши спокойней.»
И трещина рванулась из-под ног,
А за его спиной,
В стекле оконном
Не отражалась, что была не Бонни…
Он говорил:
«Не дергай за крючок.
Взялась стрелять —
Давай! На счете „три“.
Стреляй!
Мне в сердце.
Помни про контрольный.
Я
Не могу с тобой,
Мне это больно.
Ты ревность или кто,
Чёрт подери?»
Все пройдетОн боялся обжечься –
Она догорала одна.
«Все пройдёт», — улыбалась, —
«Как грипп – никаких осложнений,
Не волнуйся.
А можно
Забраться к тебе на колени?»
Он не видел,
Что в светлых её волосах –
Седина,
На душе –
Бурелом,
Ветер тянет тоскливую ноту,
А улыбка вот-вот соскользнёт,
Словно сорванный флаг,
«Все пройдёт, —
Повторяла она, —
Это просто сквозняк»,
Отвернувшись молчком,
Со слезами глотала заботу.
Он боялся обжечь –
Его тоже терзала вина,
Лишний шаг на краю –
Это чья-то судьба
На осколки
Танцовщицей сорвется в камин
С потревоженной полки,
Он пытался сберечь –
А она догорала
Одна…
СвободаМанит открытое настежь
Окно –
Небо,
Как зеркало,
В мутных разводах,
Ветер холодный
И привкус свободы.
Завтрашний день,
Обернувшийся сном,
Прошлое рушит
Не хуже измены,
Как метастазы
По ткани мечты –
Медленно,
Плавно,
Без боли почти.
И подоконник –
Мой край Ойкумены,
Берег,
Порог,
Корабельная снасть.
Ноги дрожат
В полушаге у цели…
Пахнет
Бессмертием
Мокрая зелень…
Чтоб полететь –
Надо просто
Упасть.
только террористы и пастухи.
В этот город больше не возят слов,
мы беспомощны и тихи–
собираем крошки из-под столов
на проклятия и стихи.
Те, кто раньше нас вроде как стерёг–
производят стрельбу и ложь;
лица вспарывает ухмылками поперёк,
заливает их потом сплошь.
Выменяй ружье на пару своих серёг
и сиди говори «ну что ж»;
смерть – неверная баба: прогнал и проклял, страдать обрёк,
а хотеть и ждать не перестаешь.
Лето в оккупации – жарит так,
что исходишь на соль и жир.
Я последний козырь для контратак,
зазевавшийся пассажир–
чемодан поставлю в углу, и враг
вывернется мякотью, как инжир;
слов не возят, а я на ветер их, как табак,
я главарь молодых транжир.
Слов не возят, блокада, дикторов новостей
учат всхлипывать и мычать.
В сто полос без текста клеймит властей
наша доблестная печать.
В наших житиях, исполненных поздних вставок, из всех частей
будут эту особой звездочкой помечать–
мол, «совсем не могли молчать».
Раздают по картам, по десять в сутки, и то не всем–
«как дела», «не грусти», «люблю»;
мне не нужно, я это все не ем,
я едва это все терплю.
Я взяла бы «к черту»
и «мне не надо чужих проблем»,
а еще «все шансы равны нулю».
Бросили один на один с войной,
наказали быть начеку.
Теперь все, что было когда-то мной,
спит не раздеваясь, пьет из горла и грызет щеку.
И не знаешь, к кому тащиться такой смурной–
к психотерапевту или гробовщику.
Дорогой товарищ Небесный Вождь,
утолитель духовных жажд.
Ниспошли нам, пожалуйста, мир и дождь,
да, и хлеб наш насущный даждь.
Я служу здесь осени двадцать две,
я стараюсь глядеть добрей.
Если хочешь пыточных в голове-
Не в моей.
И отступил,
Упёршись в подоконник,
Она держала пистолет в ладони
И пальчик —
На крючке
На спусковом.
Он был не Клайд,
Она была не Бонни,
О них не снимут культовых картин.
Он говорил:
«Давай, хоть раз один!
Точнее целься!
И дыши спокойней.»
И трещина рванулась из-под ног,
А за его спиной,
В стекле оконном
Не отражалась, что была не Бонни…
Он говорил:
«Не дергай за крючок.
Взялась стрелять —
Давай! На счете „три“.
Стреляй!
Мне в сердце.
Помни про контрольный.
Я
Не могу с тобой,
Мне это больно.
Ты ревность или кто,
Чёрт подери?»
Она догорала одна.
«Все пройдёт», — улыбалась, —
«Как грипп – никаких осложнений,
Не волнуйся.
А можно
Забраться к тебе на колени?»
Он не видел,
Что в светлых её волосах –
Седина,
На душе –
Бурелом,
Ветер тянет тоскливую ноту,
А улыбка вот-вот соскользнёт,
Словно сорванный флаг,
«Все пройдёт, —
Повторяла она, —
Это просто сквозняк»,
Отвернувшись молчком,
Со слезами глотала заботу.
Он боялся обжечь –
Его тоже терзала вина,
Лишний шаг на краю –
Это чья-то судьба
На осколки
Танцовщицей сорвется в камин
С потревоженной полки,
Он пытался сберечь –
А она догорала
Одна…
Окно –
Небо,
Как зеркало,
В мутных разводах,
Ветер холодный
И привкус свободы.
Завтрашний день,
Обернувшийся сном,
Прошлое рушит
Не хуже измены,
Как метастазы
По ткани мечты –
Медленно,
Плавно,
Без боли почти.
И подоконник –
Мой край Ойкумены,
Берег,
Порог,
Корабельная снасть.
Ноги дрожат
В полушаге у цели…
Пахнет
Бессмертием
Мокрая зелень…
Чтоб полететь –
Надо просто
Упасть.