***

Лежал, значит, себе Игнатий, попу в клетку пролёживал, до того пролежал, что стали его девки сукубские запрудные не иначе, как «клетчатый» звать. А ему это хотя и обидно, но очень льстительно, он же смотрел в телевизоре про принца Флоризеля, и очень ему клетчатый Банионис понравился, он даже хотел с него судьбу свою сначала делать, но потом посмотрел в телевизоре про Ильича Обломова и Табаков, когда он там пыхтел, потел, пыжился в беседке с Ольгой, Соловей которая, больше впечатление ему произвёл, Игнатию, в смысле. Игнатий, он такой весь впечатлительный, как ему какое впечатление впечатается, так он прямо весь из себя готов задрав штаны бежать за комсомолом.

ПионЭрку Игнатий с малолетства знавал, он ещё даже и присягу или как его, торжественное обещание около неё произносил, про: «как учит коммунистическая партия» и про всякие там заветы и светлое будущее всего трудового народа. Увы, недолго он красногалстучником побыл, кончились пионеры и ПионЭрка на сеновал опосля перекочевала в компании с этой, которая с веслом.

Папенька же Ерофей и маменька же Ефросинья, как его за Люську просватали, так и сбыли Игнатия с рук, на хрупкие девичьи плечики ношу непосильную обихаживать Игнатия переложили. А Люська чо? – ничо, с радостью поначалу ношу взвалила. И то сказать, папенька Ерофей, как из правоверных группарторгов в кержаки старообрядческие перековался, совсем нравом испортился. Посты стал блюсти, зелье опять же ни-ни, даже по праздникам, всё у него – то постное то молостное. Скукота. А Игнатий, он в папеньку удался, такая же цельностная натура и увлекающаяся опять же. Как дошли до Игнатия слухи про безобразия в округе, про призраков, про козла опять же, ну и про дона Лебидо, Димона Лебидинского, иначе Ивана Лебедя, одноклассника туповатого, шерифоагронома, так Игнатий умом и подвинулся. Сперва хотел на районе сотню казацкую укондрапупить и пойти сотней верхами на Нижние Сероглюки, крестом и нагайками нечисть истребить, и чтобы самокатчики тылы прикрывали и с флангов перекрёстно, потом понял, что казачки-то хреновы порох сухим не держат, ягоды в ягодицах порастрясли.

Вот тогда его и осенило – возвести Храм Бахаи.

Как раз между излучиной Малого Бодуна и Кандюком подходящая горушка, и место намоленое, капище, говорят, ещё первобытное было, и воды умотаться, и виды-перспективы невероятные. Девять входов у Храма положено, девять бассейнов, купол переливчатый и девки весталки у входа песни петь и венки плести будут. Глядишь, уймутся сукубские, козла своего поминать перестанут, в истинную веру обратятся.

И дон Лебидо о душе наконец подумает, зло перестанет творить, и полковая музыка будет очень кстати. А уж Игнатий с Люськой в волонтёры-добровольцы пойдут и станут доброе вечное высокое и чистое проповедовать, нечисть то и поизведётся в округе