О любви

 

Председательствовал в Нижних Сероглюках Серафим Игнатьевич Дубаренко – мужик со всех сторон положительный и хозяйственный. Носил кепку, как у Лужкова, часы, как у Гундяева и штаны синие, как у Казаченко. На все село Нихние Сероглюки по статистике имелся только один золотой зуб – у Серафима Игнатьича. Чем он несказанно гордился. Дополняло его богатство наличие дочери Нюрки, тридцати двух лет от роду и рояля, для ентой самой дочери из самой Праги выписанного. Первое время, пока Нюрка еще мелкая на роялю «Собачий вальс» брынькала, ходил Игнатьич по селу, сверкая золотом и приговаривал:

— Слыхали? Рояля!!! Нюрка у меня не абы кто выйдет! Со всех сторон образованная! А уж какое наследство за ней!!! Одна рояля сколько стоит!

Но годы шли, а Нюрка в родительском доме все «Собачий вальс» брынькала. Уж не знаю, кто в ее одиночестве виноват – то ли сто двадцать восемь килограммов живого весу, то ли рояля эта заморская, однако жених косяком не шел… С каждым днем председатель становился все хмурнее и хмурнее. Видать, рояля и ему на нервы действовать стала. Он уж и слух пустил, что «девятку» замест роялю в наследство за Нюркой дает, однако что-то все же потенциальных нюркиных супругов отпугивало. И так бы и осталась председателева дочка без жениха, если бы Петрович ее анкету на сайте знакомств не вывесил. И приключилася тогда такая история…

— Нюрк, а Нюрк?! Танцуй! Тебе письмо пришло! Эляктроннае! – Петрович влетел на председательское крыльцо и заколотил тщедушненьким кулачком в дерматин.

Услыхав тяжелую поступь за дверью, и поняв, что это нюркина туша спешит на зов, он спрыгнул с крыльца и, обнажив единственный верхний зуб справа, принял выжидательную позицию.

Дверь распахнулась и в дверном проеме, заслоняя все у себя за спиной, возникла краснощекая Нюрка. Жидкие сальные волосы спадали на грудь, прикрывая застиранную ночнушку со следами позавчерашних щей.

— Где?! Письмо где? – громогласная Нюрка, чувствуя добычу, скалой нависла над Петровичем.

— Дык это… Там… В нубуке…

— Пшли! – Нюрка подхватила дрыща под мышки и поволокла с крейсерской скоростью…

Письмо пришло из Африки. А если быть точнее, из далекой страны Конго. Писал вождь племени турагинасау соракалетний Ингрибтур. На английском языке. Мигом послали за Элеонорой Тургеньевной, училкой начальных классов. Та, несмотря на трудности, все же смогла перевести любовное послание, в котором туземный король писал: «Дорогая моя Нюра! С величайшей радостью спешу сообщить, что после того, как увидел твое фото, не могу ни спать, ни есть. Прошу тебя, приезжай. Закатим пир на весь мир. Только роялю вышли заранее, чтобы смог я ее разместить в нашем дворце в самой большой зале, для того, чтобы выслушивать твое неземное исполнение. С неземной любовью и страстию твой Ингрибтур». И адрес к письму прилагался.

Сказать что председатель радовался – это значит ничего не сказать! Его золотой зуб сверкал в каждом дворе! С упоением рассказывал он о том, как станет тестем африканского короля, как поедет потом на туземных внуков смотреть! А самое главное, как великолепно он избавился от рояли!

Через неделю, накопив на перевозку, Игнатьич выслал по указанному адресу роялю.

Через месяц пришло письмо: «Дорогая моя Нюрка! Рояля прибыла. Размещаю ее. Декорирую залу. Делай загранпаспорт – жди приглашения. Твой Ингрибтур».

В воскресенье Нюрка с Игнатьичем поехали в райцентр и вернулись назад с покупками. Конечно, платье пришлось на Нюркин размер поискать долго. Но Игнатьич с ослиным упорством, видимо, предвкушая дочуркин отъезд, выискивал нужных фасон. Пришлось доплатить за срочность, конечно… Зато какая доча вышла!!! Всю неделю потом Нюрка ежевечерне дефилировала по главной улице, демонстрируя метры белой органзы, килограммы канареечных перьев и одно страусиное на макушке. Бабы охали, а ребятишки в сумерках пугалися и ревели на руках, не успевших их спрятать, мамаш.

Приглашение не пришло. Ни через месяц, ни через полгода. А к майским праздникам Петрович «выдал на гора» новость: нюркина рояля была продана на одном заморском аукционе за восемьдесят три тысячи долларов…

Игнатьич рвал и метал. Африка оказалась несбыточной мечтой! Нюрка оставалась сидеть на шее! Рояля оказалась дорогенной штукенцией… Через два дня после оглашения новости председатель ушел в запой. На два месяца. Запой закончился белочкой и Игнатьича увезли в райцентр лечиться. Нюрка после той истории слегка свихнулась. Сидит днем у окна и плачет. А как наступает вечер – одевает свои кринолины, цепляет на бошку перо и бродит в закатном свете по селу. Принца, значит, ждет… Бабы охают, дети ревут. Даже приведение сеновальное однажды до икоты Нюрку ряженную испугалося…

А вы говорите: любовь, любовь… Вона как! От любови и свихнуться можно!