Осподи, куда катится мир? Иду давеча из сельпо, еле тащусь: в кои-то веки завезли в сельпо крепдешин, ну я молодость и вспомнила, взяла отрез себе, отрез золовке, Люське-вертихвостке, шурину отрез на пинджак тоже, ну и сероглюковским, родня как-никак: Манюнечке на кофточку, сватам на фрачную пару, ему на лапсердак, а ей на блайцзер, прости осподи, ну и крёстную не забыла тоже, а чего, Кузькина-то мать – та ещё молодуха, я ей ещё и поплину призватила на этот, как её, топик. Тащусь так, груженая, как животное верблюд, а навстречу молоденькая такая, вся готическая девочка в черной кружевной юбке, черных чулках, тяжёлых чёрных ботинках на квадратных каблуках, и в чёрной гипюровой блузе. Маленькое бледное личико под кроваво-красными волосами серьёзно до суровости. Оборачиваюсь ей вслед — там, где тоненькая шейка переходит в спину, вытатуировано что-то вроде зайчика с крылышками, а на самой шейке повязан шёлковый бантик, белый в чёрный горошек. Она тоже оборачивется, наверное, чтобы посмотреть, не обернулась ли я.

— Ой, тётя Фрося, а я вас и не признала!

— Сюзанноча? А я смотрю, что за фифа такая вырядилась? – внучка Прасковьина, что на второй улице, наискосок, дочурка Парашкина. Я-то Парашку за Игнашку чуть не сосватала, а она девка справная, хоть и с придурью. У нас тут все с придурью, как говорит, вы корабель назовёте, так он и поплывёт. Назвала Сюзанночку, плывёт вон, что твоя каравелла по зелёной волне, зайчика с крылышками вишь, вытутаировала.

— Сюзанночка, как сессию-то сдала?

— Ой, тётя Фрося, и не говорите, задолбали совсем эти экспрессионисты, а я всё Мане с Брейгелем путаю.

— Да чё ж там путать-то, домики махонькие, а сиквестер сурьёзный – вот и Брейгель старший будет, его ни с кем не спутаешь. А эти романтики, экспресьён, экспресьён, тьфу. Вон Сёра-то, правильный мужик, даром что хранцуз.

— Тёть Фрось, ну ты загнула. Ты поди и в Провансаль ездила?

— Типун тебе, Сюзя, на язык, что я ихних маонезов не нюхала?

Попёрлась я себе дальше, как вьючное животное ишак, а эта невеличка к себе упорхнула. Игнашка-то, поди опять себе всю задницу в клетку в гамаке пролежал. Я, грит, маманя, как Гончаровский Обломов буду, служить бы рад, прислуживаться тошно. А Люська, золовка, надрывается, и косит и пашет, и стишки пописывает. Будут, будут у Игнашки клетки на жопе и рога на вырост.