Когда в первый раз прочитал текст, он мне понравился. Аж прямо дух захватило. Но что-то мешало и я решил перечитать и ощутил, что некоторые красивости для меня выглядят коряво, а некоторые сцены не правдоподобны. И весь текст стал напоминать пересахаренный торт. Вроде вначале вкусно, потом хорошо, потом неплохо. А потом уже с души воротит.
Теперь моя вкусовщина.
Проходите, — сказал он, отъезжая на коляске в сторону. Прикрыл за ней дверь, покатил следом.
Не совсем ясно, зачем нужно было все-таки делать ГГ инвалидом. Это должно быть обосновано. Иначе, ощущение, что автор хочет сразу надавить на жалость, выдавить слезу.
Студию заливал свет. Он долго мечтал о стеклянной крыше, чтобы солнце падало само: настоящее, живое, — но панельный дом…
Солнце падало — не понравилось. Чтобы солнечные лучи пронизывали/заливали пространство.
Структура предложения с опущенными глаголами корябает глаза.
А он работал, как давно уже не получалось: в полную силу, яростно, забыв обо всем, даже о времени. Хорошо, что заранее выставил таймер — знал за собой такую беду.
И опять то же самое. Надо возращаться к предыдущему предложению, чтобы понять, о какой беде говорит ГГ. Собственно, и не называл бы он это бедой. После того, что с ним произошло. Так мелочи.
Когда кошка уходила, он делал гимнастику, выматываясь до зубовного скрежета и холодного пота.Принимал ванну — слава богу, научился без посторонней помощи — и снова писал. Она стояла пред глазами — и закрывать их не надо: теплая, настоящая. Готовил что-нибудь на скорую руку или заказывал в кафе, ел, работал — и снова делал гимнастику. Казалось, что с каждым днем тело повинуется все лучше, и он ломал боль, а она ломала его, скручивала, выбивая временами дыхание и злые слезы.
Здесь какой-то неформализованный поток слов. Принимал ванну — стояла перед глазами. Кто стоял перед глазами — теплая ванна?
На холсте разлетелась охапка мокрых полевых цветов. Васильки, ромашки, колокольчики, пижма, гвоздика… Россыпь стеблей, бутонов и цветов в алмазных каплях росы. Буйное, дух перехватывающее великолепие, озаренное и пронизанное ликующим, дурманно-счастливым солнцем.
Красиво, но опять неправдоподобно. Пейзажи художники пишут на натуре. Или хотя бы там делают зарисовки, наброски. И потом приходят в студию и пишут сам пейзаж. А смотреть на голую женщину, а писать васильки да ромашки — это извините, фантастика.
Только в коридоре он рассмотрел, что майка у нее порвана и в грязи, мокрые джинсы в травяной зелени, а на скуле расплывается свежий синяк. И глаз она не поднимала, топталась неловко посреди коридора, вот-вот — и рванет обратно в ночь.
Я… У меня вчера день рожденья был. Восемнадцать. А сегодня ребята позвали на дачу, купальскую ночь отмечать. Костик сказал, что хватит ломаться. У всех нормальная жизнь, только я, как дура фригидная… Ну, я и согласилась. Весело было. Мы выпили немного, в лес пошли. А потом… потом…
Вот тут начинает совершенно неправдоподобная часть. Чтобы в лесу кто-то по пьяни выяснял, девственница девушка или нет — это просто чепуха. Я бы понял, если бы Костик потащил бы эту кошку куда-то в спальню на дачке, да и то сомнительно, чтобы он это выяснял.
И по-моему, парень сейчас наоборот, удивился бы, что девушка до 18 лет дожила девственницей. Значит, никому не была нужна.
сама! — его губ, сухих и жестких, только горячая волна прошила тело: от горла — к поясу.
Тело прошила волна? Спорно. Прошить может пулеметная очередь — оставив дырки от пуль. Поэтому и «прошила», как игла. Волна набегает целиком.
Она-то не возражала. Выгибалась, ластилась, подставляя лицо и шею под поцелуи, металась в его руках, то прижимаясь, то отталкивая. И он уговаривал себя, что ей это нужно, что ни за что не сделает больно, не обидит. А пальцы уже знали, что под рубашкой на ней вообще ничего. И что внизу, между откровенно раздвинутых ног, она шелковистая, влажная, пушистая и скользкая — все сразу же — как это пережить, если голову срывает от запаха и нежности ее тела, если под ладонями вздрагивает и напрягается?
Эротическая сцена совершенно неправдоподобна. Такой секс может произойти между опытными партнерами, если они хорошо знают друг друга. Хорошо изучили зоны, знают, что кому нравится. В романтической обстановке. И не между изнасилованной накануне девочкой, у которой еще стресс не прошел от грубости первого мужика-дебила и инвалида. Тут простите, автор, не верю.
Тимур, я с просьбой.
— Говори, командир, только скажи — наизнанку вывернусь.
— Поучить надо кое-кого. Шпаненка наглого. Сам не могу — ты же понимаешь.
— Совсем поучить? — деловито поинтересовались на той стороне.
— Нет, не совсем. Просто по рукам надавать, которые он распустил. И сказать, чтобы забыл про свою бывшую девушку. На улице увидит — пусть на другую сторону перейдет. Сможешь? Я тебе завтра адрес скажу…
Жаль. Жаль, автор сделал ГГ инвалидом, который может выяснять отношения с другим мужиком только чужими руками. Выглядит неопрятно. В свои личные дела привлекать друзей, чтобы попугали?
Автор безусловно талантлив. Но ощущение, что уже перешел на тот уровень, когда следить за реалистичностью он считает излишним. Главное — красота слога.
— Говори, командир, только скажи — наизнанку вывернусь.
— Поучить надо кое-кого. Шпаненка наглого. Сам не могу — ты же понимаешь.
— Совсем поучить? — деловито поинтересовались на той стороне.
— Нет, не совсем. Просто по рукам надавать, которые он распустил. И сказать, чтобы забыл про свою бывшую девушку. На улице увидит — пусть на другую сторону перейдет. Сможешь? Я тебе завтра адрес скажу…