Кровь пахнет солью и железом — человеческий запах.
Почему солью и железом, Твил? Кровь правда для тебя так пахнет, или работает стереотип, мол, если кровь — это подсоленная вода с гемоглобином, то и пахнуть должна соответственно?
Просто я уже не первый раз такое читаю, про железо и соль. Но по жизни я знаю, что живая кровь, кровь с живого тела, пахнет сладковато, тепло и очень противно. С мертвого еще противнее и не тепло, но все равно сладко и мясом, плотью, а не солоно и железом. Так что я вижу закрасивленный образ и — не верю. Мне не пахнет кровью, мне просто страшилку рассказывают. Вот если бы ты написала, что сладковатый запах крови мешается с железным привкусом кандальной ржавчины — я бы поверил.
Хотя, может у него и кандалы идеально начищены, а вовсе не ржавые?
Дальше ты описываешь болезнь ГГ:
Бьется в левом виске звонкий горячий молоточек, пока еще молоточек, пока еще только звонкий… Обжигает. Каждый удар — волнами от виска: в глаза, в шею до самого плеча. Вдохнуть — больно. Говорить — больно. Слушать — больнее всего.
Хорошо описываешь — отзывается, верю. Но запомни, что ты описываешь, и во что я-читатель уже поверил. Запомнила?
Идем дальше.
Свист, хлопок. И снова, и снова… Звуки, запахи, свет — все оборачивается горячими волнами крови в больном виске. Это не сам приступ, всего лишь его предвестники, так что зелье должно помочь. Но как же некстати. Свист. Щелчок. Тугое хлюпанье по плоти. Неправильное хлюпанье, и стон от него неверный, словно фальшивая нота. Не глядя, протягиваю руку, нащупываю фарфоровую чашку там, где ей и положено быть — ровно на полпальца от жаровни, чтоб не грелась и не остывала. Глоток — лишь затем с трудом открываю глаза и размыкаю губы:
— Мягче, Рыжик, не так резко… И дай ему передохнуть.
Короткий кожаный бич, уже взлетевший в воздух, не успевает отдернуться, лишь удар слабеет и приходится наискосок, по ребрам. Рыжик поспешно отступает, виновато косясь на меня. Послушный мальчик… Аккуратный, исполнительный, неглупый — сплошные достоинства. Я всерьез считал, что смогу с ним поладить? Но попытаться стоило. Вот и пытаюсь до сих пор.
— Он в обмороке. Что толку причинять боль тому, кто ее не чувствует? — тихо объясняю я, делая очередной глоток. Полынный дымок, сладковато-терпкий привкус. Все верно, и горячее в меру, не зря я учил Рыжика правильно обращаться с жаровней. — А ты слишком резко работаешь бичом. Ни к чему рвать мясо до костей, так ты просто убьешь свою жертву.
— У паладинов не бывает слабого сердца, — отвечает Рыжик, приглядываясь к растянутому на металлической раме у стены телу с безжизненно поникшей головой.
Вот тут ты все время пишешь про одного пленника. Причем с опорой не на внешний его вид, а на звуки-запахи (что правильно — помним, болеет гг, он слушает, а глаза закрыты или полуприкрыты, уши же не заткнешь).
Но это влияет на картинку в восприятии читателя.
Я уже увидел помещение (потому что очень насыщенные запахи — значит, помещение, не открытое пространство с ветерком) освещенное неярко (потому что болеет ГГ, помним: голова болит, в глаза отдает. А головная боль в глаза отдает так, что мало не будет, это я знаю — не будет он сидеть при ярком свете). Увидел одного подручного — Рыжика и одного (!) пленника — паладина с сильным сердцем! Понимаешь?
И тут вдруг:
— Нелюдь, — негромко говорит человек в рясе, распятый у противоположной стены. — Фейрийская тварь.
Ведь я же убежден в том, что это говорит именно паладин — никого же больше нет.
И с этого места у меня начинает рушиться картинка. Потому что постепенно со скрипом выясняется, что есть еще один пленник, что у него ногти посинели, значит сердце слабое. А еще это значит, что был яркий свет, раз ГГ разглядел эти синие ногти, а значит сам он либо полный извращенец и мазохист, либо врет, что так сильно болен — иначе приглушил бы свет.
В итоге я -читатель думаю обо всех этих непонятках, т.е. о технике исполнения автора, а не о сюжете и не о героях.
Понимаешь, о чем я?
Это главная претензия.
И есть две претензии помельче. Торчат уши автора.
1) Сбой фокала. Автор любуется ГГ так, что выглядит, будто он сам собой любуется, а это… не знаю, это есть в его характере? ИМХО, он воспринимался бы красивее, даже чисто физически красивее, если бы им любовались другие, а он сам — рыжиком, паладином, чем-нибудь еще, но не собой.
Вот это любование:
Я поднимаю бровь.
Только что ластился и таял — и уже под моими пальцами загривок ощетинившегося волчонка.
Плевок совсем чуть-чуть не долетает до кончиков моих сапог,
Не сапожек — и то хорошо )))
2) Он слишком часто вспоминает Греля, а мне не хватило психологической мотивации — почему вспомина, веских таких, четких. Что-нибудь о том, что он его любит или о том. что важно оставить если не сына, то ученика, или о том, что не всему научил, чему хотел… ну, тебе виднее, почему именно он вспоминает-то.
И еще один мометн увидел, когда перечитывал. Вот:
И жаль, что он так любит чужую боль. Не терпит ее, как переносил Грель, а откровенно и безрассудно наслаждается… Может, все-таки попытаться еще раз?
А не мог он сейчас уже так думать, потому что уже должно быть все решено, иначе колдовство-то пропадет же и придется еще год ждать.
— Мягче, Рыжик, не так резко… И дай ему передохнуть.
Короткий кожаный бич, уже взлетевший в воздух, не успевает отдернуться, лишь удар слабеет и приходится наискосок, по ребрам. Рыжик поспешно отступает, виновато косясь на меня. Послушный мальчик… Аккуратный, исполнительный, неглупый — сплошные достоинства. Я всерьез считал, что смогу с ним поладить? Но попытаться стоило. Вот и пытаюсь до сих пор.
— Он в обмороке. Что толку причинять боль тому, кто ее не чувствует? — тихо объясняю я, делая очередной глоток. Полынный дымок, сладковато-терпкий привкус. Все верно, и горячее в меру, не зря я учил Рыжика правильно обращаться с жаровней. — А ты слишком резко работаешь бичом. Ни к чему рвать мясо до костей, так ты просто убьешь свою жертву.
— У паладинов не бывает слабого сердца, — отвечает Рыжик, приглядываясь к растянутому на металлической раме у стены телу с безжизненно поникшей головой.