— Кушайте, кушайте, пострелята, поди ж ты, проголодались-то не по-детски, скакали весь день где-то. Дед насилу нашел вас, сорванята, — приговаривал дед, ставя на стол чугунок с картошкой. — Кое-как я вас сыскал, не бегайте так далеко больше, а то говорят, волк сюда захаживать повадился, загрызть может.

— Не деда, не загрызет, — стал, как всегда, спорить Игнатка, — мы уже большие и нас двое! — для большей убедительности Игнат показал деду два вытянутых пальца. — А папка говорит, что волк только на маленьких, больных и одиноких нападает, — с гордостью за то, что знает так много, закончил свою мысль мальчик.

— Так-то оно, конечно, так, — порадовавшись в душе за сообразительность своего любимца, молвил дед, — но в сложных случаях, когда выхода нет, али голодный шибко, то может и на двоих напасть. Потому что не головой думать будет, а брюхом и страхом, а страх — самая сильная и страшная из причин, потому как пути назад не дает, а значит, остается идти только вперед любыми средствами, напролом, возможно, даже через собственную погибель…

— А какие у волка бывают средства? — с набитым ртом полюбопытствовал Димка, чувствуя, что и он должен внести свою лепту в разговор, ведь не один же Игнат думать умеет.

— Такие же, как и у человека и у другой какой божьей твари, — подумав и немного замявшись, дед продолжил: — я не охотник, но слышал немало чудных историй и про хитрость нечеловеческую, и про смекалку, про невиданную силу и выносливость звериную…

— Дед, дед, дед, — перебил Игнат, вспомнив, — а ты обещал мне сегодня ответить на вопросы, которые я тебе задал утром. Ты помнишь или уже забыл?

— Это длинная история, расскажу, когда поедите и в баньке сполоснетесь. Я её не топил, но она со вчерашнего ещё тепленькая. Спать ляжешь, вот я тебе на ночь её и расскажу.

— А можно Димка тоже здесь ночевать останется-я-я? – ребенок сморщил нос и засопел. Он всегда так делал, когда просил деда о чем-то. Знал, что тому до смеха нравится эта гримаска. Мальчик хоть и подрос, но привычка эта за ним так и закрепилась.

— Дед, можно? Я так хочу! Мы с Игнатом давно не виделись, а завтра с утра уже вместе и на речку собрались, посмотреть, как утки на юг собираются, и мамка мне разрешила у тебя остаться… — Дима тоже решил окончательно растопить лед в душе деда. И тоже стал к нему ластиться. — А мы больше без спроса никуда убегать не будем.

На самом деле деду и самому было с ними веселее, а серьезный вид он придал лицу, чтобы они послушнее были и вели себя тише. Нравилась ему их взаимовыручка и сплоченность (как про пиёнеров пишешь в стенгазету, может, как-то попроще?).

— А когда ты успел отпроситься-то у неё? — лукаво сощурив глаз, дед взглянул на Димку.

— Утром еще, когда на улицу пошел.

— Ах ты ж предусмотрительный какой! — искренне развеселившись и не в силах больше сдерживаться и серьёзничать, сквозь смех пробормотал Матвей. — Конечно, оставайся, я и кровать вам уже на двоих застелил.

-Не-е-ет, дед, это ты предусмотрительный, — сказал Димка, а Игнат, согласившись с ним, так отчаянно замотал головой, что лбом ударился о стол.

— Терпи, терпи, казак, атаманом будешь… Сам ушибся, виноватых нет, а коли поели, то, Димка, сходи в сени за травой, что в левом углу на стене висит. Заварим, после баньки попьем, а ты, Игнат, поди вещи исподние чистые собери себе да другу, размер у вас всё одно один.

***

— Ну так вот, давно это, значит, было, — так начал свой рассказ дед внукам.- Многое я сам застал, а что-то мне бабка моя, Анастасия, сказывала. Много не знаю, а что помню — расскажу. Вы запомните и деткам своим обязательно расскажите и накажите, чтоб передали то своим деткам.

— Ой, деда, ты таким голосом это говоришь, что мне уже страшно и мурашки по коже побежали.

— Ты, что, Димка, совсем струсил, я вот совсем не боюсь, — расхорохорился Игнат, хотя и сам поджал ноги и, глубже закутав в одеяло, собрался слушать.

Дед Матвей, не спеша отвечать ребятам и дав им время самим успокоиться, старательно набил свою трубку отменным табаком. Он редко позволял себе курить, а уж дома и подавно. Бабка ругалась, не позволяла, дух табачный в доме не выносила. А сейчас трубка должна была помочь ему сосредоточиться, все сказать, что хотел, ничего не забыть. Не торопясь раскурив и посасывая её, он начал свой рассказ. Мальчики заворожено слушали, не в силах отвести глаз от огонька трубки, горящего в темноте ночи. Вкусно щекочущий запах табака вливался в ноздри, дурманя и усыпляя. Он успокаивал их, убаюкивал, обволакивал, будто гипнотизируя. И слова деда, словно проходя мимо них, не испугав, и не тронув, тем не менее, запечатлевались в мозгу, как выжженные клеймом. Каждое слово, каждый вздох и сокрушение.

***

— Что, опять всё думаешь да гадаешь, как бы тебе отсюда свистануть? — смеясь, спросил как всегда неожиданно появившийся Тенга. Вот так всегда, только стоило Игнату предаться воспоминаниям, начать по крупицам собирать жизнь, как он тут как тут. Мешать не помогать… Легко… Сколько бы Игнат ни общался с ним, но так до сих пор и не смог привыкнуть к этим его неожиданным появлениям. Хотя их и можно предсказать по появляющемуся незадолго до материализации Тенги специфическому холодку. Будто сквозняк от окна, да так, что все волоски на теле дыбом встают. Игнат, только проснувшийся от солнечного света и на мгновение окунувшийся в воспоминания из детства, был резко возвращен в больничную действительность.

— А ты, что, опять подоставать меня решил? — с вызовом в голосе ответил Игнат. — Или у тебя есть предложение, от которого я не смогу отказаться?

— Свои предложения я тебе уже озвучил, теперь твой черед думать и решать, собираешься ли ты всю оставшуюся жизнь здесь гнить, или с почестями и богатством — на свободу.

— Да кому же я такой там буду нужен? Моя семья отвернется! Мне бы ещё про чистую совесть не забыть!

— Так они и так отвернулись, — улыбнулся Тенга.

— И то верно, — Игнат пока не хотел идти на открытый конфликт, ему нужно было потянуть время и не вызвать подозрений. Чтобы тот не стал предпринимать крайних мер. А то он мог, это Игнат знал наверняка, он и не на такое готов был, ради реализации своих идей!

— Я не всё помню из того, что ты мне говорил и предлагал, — сделав сокрушенное выражение лица, Игнат решил потянуть резину. — Ты же знаешь, что после тех лекарств, которыми меня пичкают эти коновалы, я сам не свой, не то что понимать сказанное тобой, я даже забываю, кто я, — немного покривил душой Игнат.

Тенга знал, он и сам чувствовал, что действие лекарств идет в разрез с его интересами, он тоже после процедур мерк и чувствовал себя без сил. Именно в такие моменты он больше всего боялся, что Игнат окончательно выйдет из-под его контроля. А ведь он и так стал слишком много понимать, задавать лишние вопросы, и не только ему, но и окружающим. Но Тенга вовремя спохватился и позаботился о том, чтобы прекратить это влияние извне. Воспоминание Тенги об этой проделке, о догадливости и изворотливости всегда доставляло ему удовольствие. И вот сейчас Игнат живет один, в полном его распоряжении, никто не пичкает его информацией. Для всех, кроме Тенги, он недоступен. Если, конечно, не считать персонал и – особенно — эту прилипчивую медсестру Ольгу. Тенга в сердцах чуть было не ругнулся вслух, вспомнив о ней. Всё ходит кругами, смотрит, вынюхивает, спрашивает и разговаривает с Игнатом. Зараза. Тенга не верил в благие и бескорыстные намерения других людей и во всем всегда видел подвох и личную выгоду. Вот и с Ольгой он предпочитал быть настороже и заранее настроить Игната подобным образом. Но тот (ох уж эта животная часть каждого человека!) тянулся к ней и не хотел ни слушать, ни думать, ни замечать.

— Ну и что сегодня ты вспомнил? Что нафантазировал?

— А ты хотел бы, чтобы я все, что было мною пережито, забыл напрочь? Конечно, так тебе было бы гораздо проще и удобнее манипулировать мною. Писать с белого листа, — улыбнулся Игнат

— Ты, что, сума сошел? Я же твой друг! Или ты уже забыл, сколько раз я спасал тебя? Выручал из разных ситуаций и даже жизнь спасал? —Тенга состроил обиженную гримасу незаслуженно оскорбленного героя.

— Конечно, пока я тебе нужен, пока есть надежда на то, что пойду опять у тебя на поводу, ты будешь со мной таким. Как только выгоды тебе от меня не станет — выкинешь как окурок или даже раздавишь, наступишь и разотрешь.

Тенга изменился в лице. Оно будто посерело, и пробежала мелкая рябь. Игнат испугался, видимо, он все же перешел тонкую грань. Просто уже не выдержал лжи и высокомерного лицемерия со стороны собеседника; нужно срочно загладить казус, пока злоба и мстительность Тенги полностью не захлестнули отношения. Ведь им приходится делить одно тело, и поэтому нужно учиться сосуществовать. Пусть и временно, но в надежде на избавление от «прилипалы».

— Лучше напомни о своем предложении, вместо того, чтобы вспоминать былое, — перевел Игнат диалог в другое русло. Он знал, что Тенга клюнет на это, слишком уж тот хотел переманить «друга» в соратники. Тень и вправду попался на удочку, не задумываясь, очень уж соблазн был велик… Он говорил, а Игнат тем временем, под монотонность его речи, вновь погрузился в воспоминания…

***

— Ну, вот, значит, внучки, слушайте, что расскажу, слова мои запоминайте, но выводы свои делайте.

Дело это было давно, след человеческой памяти издалёка это тянет. Были твои предки, Игнат, сильными людьми. Сильными и справедливыми. А оттого звали их всегда управлять и помогать людям. Не княжили они, конечно, не тех высот были, но их народ слушался, где бы ни проявился их талант. Будь то воинское искусство, охота ли… Творили руками они вещи замысловатые, место которым токма в музее поди ноне-то, а раньше всё для дела было… Да… А коли рыбачить пойдут, то тоже сладу с ними не было. Все пусты к берегу возвращаются, женам да деткам голодным на берег пустые сети лишь кидают, а они, родичи-то твои, полну лодку привезут. И не разгружая на берег, а прямо с борта на всех поделят. Всякому дадут, кто спросит, да кого нужда заставляет не своим трудом пойманное брать. Голод-то он, знаешь, не тётка. В общем, было в них, что-то особое, выделялись всегда…

— Дед, дед, а, де-е-ед, почему у них так получалось? Потому что они были самые сильные и смелые?

— Да вроде и нет, но было в них умение чувствовать момент. Будто слышали они то, что должно произойти, и знали, как поступить надо в какой ситуации. Будто знание свыше вами двигало. Но так было не всегда, — дед Матвей горестно и сокрушенно вздохнул. — Умение и знания от природы вам на роду данные, прадед твой во вред людям пустил. Я свидетелем тому был. Мне было немногим больше, чем вам сейчас, но я эти времена отчетливо помню, будто все это и сейчас у меня перед глазами стоит. Из теперешней своей жизни могу что запамятовать и перепутать, но те года мои в память врезались, будто клинком вырезанные.

Случилось это в смутные времена революции, когда смешалось всё, распадалось и рушилось на глазах. Люди теряли веру и в бога, и в людей, и в справедливость. Брат, взяв оружие в руки, шел на брата. Раскулачивали всех подряд, кто жил немногим лучше прицерковного нищего. Гибли люди миллионами, многие бежали с обжитых мест, где родились их деды и прадеды. А были и такие, кто, пользуясь смутой и общей бедой, грабил и убивал нещадно. Вот на борьбу с этими бандитами и был собран отряд добровольцев, возглавил который твой прадед Андрей Геннадьевич. Фамилию не буду называть, потому что твой отец сам фамилию сменил, видимо, не хочет, чтобы ты её даже знал.

— А почему? Она некрасивая?

— Не в том дело, милок, просто многим людям она до сих пор ненавистна. Осквернили и запятнали её слишком. Потому и не хочет твой отец, чтобы ты знал её и касался, авось, минет тебя чаша сия, как говорится.

— Значит, Федоров — это не моя фамилия, а чужая? — с обидой в голосе хныкнул Игнатка. Обида и легкое чувство брезгливости к себе вдруг возникло, но, к счастью, тут же пропало.

— Да нет же, друг мой ситный, нет, она твоя, но не по папке, как обычно бывает после свадьбы родителей, а по мамкиной родне ты Фёдоров, — улыбнувшись, успокоил мальчугана дед. — И дед твой по маме, и прадед, и пра-пра-прадеды носили эту фамилию.

Похоже, такой поворот событий немного успокоил Фёдорова-младшего. И затихшие ребята вновь приготовились слушать рассказ деда.

— Ну так вот, значит, на чем же я остановился? Ах да, твой прадед стал во главе отряда, который должен был бороться с бандами и беспределом. Но сами борцы, не выдержав соблазна перед деньгами и золотом, которые сами шли в руки, заразились жадностью. Начались незаконные аресты, раскулачивания, отбирали, значит, добро у людей, -спохватившись, что мальчики могут ещё не знать этого слова, пояснил дед. — Замарались они в крови, перепачкались. А всё, что было у других отобрано, они себе, значит, присвоили.

— Испачкались, значит? Искупаться им надо было, разве не было у них бани?

— Эх, милок, от этого так просто не отмыться! Может, рано я тебе всё это сказываю, да больно уж времени у меня, чую, мало осталось, бабку часто во сне видать начал, скоро к ней, наверное, соберусь, и некому станет рассказать тебе все это.

— Ты к бабе Нюре собрался? Так значит, ты все же знаешь, куда она уехала? Нет, ты не уезжай, пока сказку эту мне не расскажешь, — пробубнил Игнат, зевая.

— Расскажу, что успею. Ну чтож, сказка так сказка, слушай дальше. А ты, что, Дима, молчишь, или спишь уже, сопишь?

— Нет, деда, я слушаю и думаю. Мне не нравится эта сказка, она не похожа на неё, а ты сразу скажи, у неё конец хороший будет?

— Не знаю, конец ещё у неё не написан. Книга жизни она, знаешь, вся ещё только пишется. А что тебе в ней страшно?

— Как будто мне от неё плохо становится. В животе неприятно, словно съел что не то, и поселилась там жаба.

— Странно, но ты прав...- дед более внимательно посмотрел на Димку. Маленький, а думает и чувствует как взрослый. Все же верно он решил рассказать и открыться не только перед Игнатом. Верно Диму выбрал среди других ребят. Тот мыслил как надо! Именно он, и только он, сможет справиться с тем делом, которое дед задумал для него. Если только будет время подготовить их перед такой долгой и трудной жизнью с таким огромным количеством соблазнов. Эх, если бы рядом была Аннушка… Они смогли бы подготовить своего воспитанника перед прыжком в… Куда? Дед и сам не знал, но чувствовал, что на долю Игната выпадет ещё немало трудностей и испытаний.

— Деда, а о чем ты задумался? Ты забыл про нас?

— Не забыл, а просто с мыслями собираюсь, чтобы продолжить. Давайте завтра я вам сказ тот доскажу.

— А о чем он завтра будет?

— Ах вы любознательные хитрецы, — молвил с улыбкой старик. — Расскажу вам завтра про то, как пропало все церковное добро, про то, как нашли священника убитым в лесу, и как после всего этого ужаса, который вселил в души односельчан лишь ожесточение и ненависть к отряду добровольных мордоворотов, они поступили. Как, услышав проклятия и угрозы в их адрес, твои родные предупредили деда Андрея. И тот вместе со всей своей бандой и награбленным добром исчез без следа. Да, причем ни разу ни слуху о нем, ни духу не было. Может, сгинул где на чужбине, а может, за границу убег. Добра-то они видимо-невидимо награбили, со всей округи, да, говорят, обоз, проходящий, с золотом они опустошили. В общем, с тех пор и не было никого из их шайки, по крайней мере в живых не видели. Будто страшный сон прошел, все проснулись, а злодеев и нет вовсе, ничто о них больше не напоминало, вот только семьи загубленных ими и ограбленных никогда их, думаю, простить и не смогут и не захотят. Только, несмотря на исчезновение деда, это все отразилось все же на вашей семье. Хоть односельчане никого и не покарали физически, но прокляли, видно, сильно. И перестало быть вам везение, видимо, предали вы что-то большее, чем просто совесть. Вы предали суть, исток ваш, на котором всё как на столпе держалось. Перестали детки в вашем роду рождаться, а если и рождались, то хилые и болезненные. Многие умирали во младенчестве. Девки боялись замуж за ваших мужчин идти, потому как каждая баба хочет семью полную и крепкую. Горя и потерь мало кто себе желает, а что за дом и семья без деток! В общем, угасать стал ваш род.

Дед Матвей и забыл про то, что хотел прервать свой рассказ, он с головой окунулся в воспоминания былых лет, когда и сам был молод да удал. И не сказал он мальчику, что и он тоже его дальный-предальний родственник, а потому и его коснулась эта горестная чаша. И он без детей. Нюрушка его знала всё, но любила и пошла за него. Хотя он и срок ей давал передумать. Нет, разделила жизнь свою с ним. Он всю жизнь любил её и почитал за это. Всё пронеслось в голове, слезы памяти и любви к жене готовы уже были капнуть, но с ним были дети, а для мальчиков какой же он пример подаст, если будет постоянно нюни распускать. Ребята даже не перебивали, с интересом слушая рассказ, а когда дед останавливался, то они не торопили, а терпеливо сидели и ждали.

— Вот и твои родители много лет не могли иметь детей, да больно уж им хотелось. А как прослышали, что баба Нюра знает бабку, которая травками да словами мудрёными может им помочь, то упросили они её свозить их к ней. Аннушка-то долго их отговаривала, говорила, «раз бог не дал, значит, так надо», но не устояла перед долгими мольбами. Как всё было, не знаю, я в те вопросы не лез, но спустя положенный срок ты, Игнат, родился. Только Нюра всё говорила, что ещё нужно что-то сделать, вроде как бабка велела непременно крестить тебя. Но родители твои отмахнулись, некогда, мол, нельзя пока. Отец твой в партию должен вступить, а если это станет известно, то на карьере — крест. Эх, Аннушка, Аннушка, чистая, бескорыстная душа и всю жизнь была такой. Все до последнего другим, ничего себе. А конец твой не спокойный. Всё делала для других, своим внутренним светом очищала и делала добрее тех, кто рядом. И тебя, Игнат, брала с малых лет нянькаться, чтобы на глазах её рос, чтоб смогла помочь тебе, когда увидит, что срок пришел. Закладывала в тебя свою силу и мудрость добрую, но не успела, дай бог, чтоб я ей хоть чем смог помочь, доделаю ею начатое… — загрустил дед Матвей, задумался, а как очнулся от дум своих, то ребятки уже спали, сон сморил. — Спите, спите, пострелята, сил набирайтесь, вам ведь ещё так много предстоит пройти и испытать. Э-э-эх.

В ту ночь случился сильный пожар, дом деда сгорел дотла, а самому старику и обоим мальчикам еле удалось выбраться и спастись. Игнат этого почти не помнил, полагаясь в большей степени на рассказы очевидцев. Но вот точно запечатлелось в его памяти, как, несмотря на пожар и огонь, его била дрожь от холода, знобило изнутри. После этих событий разговор забылся, ушел на задний план, слишком много было пережито. Да и дед Матвей несколько месяцев спустя в ту же зиму встретился со своей Аннушкой, так и не сумев до конца оправиться от шока после пожара.

***

— Игнат, давай договоримся, что я в последний раз всё это повторяю, а то грешным делом начинаю думать, что я какой-то попка-дурак в твоем представлении, — глядя куда-то сквозь стену, продолжал гнуть свою линию Тенга. Только сейчас Игнат оторвался от воспоминаний и понял, что он всё ещё в больнице, а его знакомец продолжает начатую когда-то речь. — А я, как ты сам понимаешь, не люблю находиться в этой роли. В конце-то концов, мы же друзья…

— Да какие мы нахрен друзья!!! Единственный, кто был действительно безгранично предан нашей дружбе, так это Димка!

— Ага, — хмыкнул Тенга, — и вспомни, как ты его за это отблагодарил… Да ты не кривись, а вспомни. Или тебе напомнить?

— Не надо… Я, кажется, помню… А то, с твоей помощью, я лишнего навспоминаю. И того в придачу, чего и не было.

***

— Игнат, Игнат, побежали скорее, — тараторила запыхавшаяся и раскрасневшаяся Ленка. Девочка с соседней улицы. — Там Димку бьют мальчишки, говорят, он что-то в школе директрисе настучал, когда, помнишь, вы с ним дежурными оставались…

— А он что говорит? — встрепенулся парень.

— Ничего, молчит.

— Совсем молчит или хоть что-то говорит?

— Ни единого словечка, даже губы сжал, а они его пинают, — с гримасой боли и сострадания Леночка сжала у груди тонкие, как две палочки, ручки. — Побежали же быстрее! Ты им скажешь, что он ничего не говорил директору и ни на кого не донёс. А то они его совсем покалечат ведь!

— А откуда мне знать, что он не проболтался, когда я с ведром выходил за водой.

— Как ты можешь так говорить?! Он же твой друг! И за тебя всегда заступался! — даже не с укором, а с безнадёгой, ненавистью и бессилием в голосе пискнула она в ответ.

Игнат стоял перед серьёзнейшим выбором за всю свою пятнадцатилетнюю жизнь. Он должен был принять очень важное решение. Ведь это он, Игнат, тогда рассказал о выходке подростков директору. Димка всё слышал, потом в разговоре объявил ему, что так поступать якобы подло и не по-товарищески, сказал ещё много чего неприятного. В общем, они здорово поссорились и чуть даже не подрались, но помешали какие-то прохожие. Игнат был на него зол и в душе злорадствовал, что Димку бьют. Пусть теперь увидит, за каких отморозков он тогда заступался, из-за кого поставил под сомнение их с Игнатом многолетнюю дружбу. Была и ещё одна причина, почему Игнат боялся бежать вслед за Ленкой спасать друга — страх разоблачения! Вдруг Димка проболтается, не выдержав побоев, или уже проболтался. Нет, лучше отсидеться дома, пока страсти утихнут, каникулы будут идти ещё больше двух месяцев, все может быть и забудется. А пока никуда можно и не выходить, даже со двора. В крайнем случае можно в другую школу будет потом перевестись, чтобы не встречаться с этими (как говорила мама) головорезами. Хотя раньше Игнат и любил проводить с ними время. Его завораживало чувство свободы и какой-то взрослости, исходящей от них. У них всегда водились деньги, они уже курили и пили. Что тоже влекло, как все новое из мира взрослых. А вот Димка никогда с ними не тусовался и осуждал. Почему он встал на их сторону, когда Игнат проболтался директору не понятно.

-Э-э-эх, ты… — вернул к действительности вздох, который издало зелёное ситцевое платьице; оно стало удаляться в сторону другой улицы, играя цветом и формой в такт с прыгающими белёсыми косичками. И вдруг неожиданно для самого себя Игнату захотелось доказать этой маленькой и неприметной девчушке, что он не такой, как она думает, что он лучше и сможет… Но вернулся внутренний здравый смысл и подсказал ему, что, во-первых, она уже убежала достаточно далеко, и он вряд ли поспеет за ней, но даже если и догонит, то что скажет и как глупо будет выглядеть при этом. А во-вторых, вернулся страх перед расправой хулиганов.