-Деда, а, дед Матвей, ну почему опять каша?- как всегда канючил пятилетний Игнатка.

Дед Матвей, привыкший к подобному началу завтрака, спокойно и несуетливо приступил к ежедневному объяснению мальчику пользы каши, о здоровье и богатырской силе, которая появится, но сегодня у Игнатки, видимо, было настроение поспорить, и он всё никак не мог угомониться.

-А почему не варенье, оно же из ягод, а ты говорил, что ягоды полезные, и сам мне их давал все лето, хочу варенье бабы Нюры.

Дед, смахнув слезу, ничего не ответил, вышел в сени, чем-то погремел и затих. В дом проник запах дедовой махорки. Курит на крыльце, догадался Игнат. Он опять коснулся тяжелой для деда темы. Хотя в силу мелкого возраста он это ещё и не понимал отчетливо, но смутно догадывался и в разговорах обходил стороной тему бабы Нюры. Её просто не стало в одночасье, и никто ему ничего о ней не говорит. Вот уже поздняя осень, но на этой теме до сих пор висит табу. Не стало его любимой няни весной, куда ушла, никто не говорит, все только молчат, разводят руками. Некоторые правда спрашивали у него, не помнит ли он чего-то такого, о чем он даже представления не имеет, даже дядя милиционер к ним в дом по весне приходил, когда Игнатка поправляться после болезни, неожиданно его свалившей, стал. Спрашивал о том дне, когда он заболел, с кем он пошел, куда, кого по дороге встретили. Игнатка так и ответил, что с Бабой Нюрой к колодцу отправились за водичкой, она собиралась его ополоснуть чистой колодезной водой перед тем, как повести в церковь и крестить. Его родители и так долго откладывали эту процедуру: то времени нет, то желания, то возможности. Пока баба не взяла на себя смелость и, договорившись с батюшкой из местной церквушки, собралась сама отвести и крестить. Игнат отчетливо помнил, как они подошли к колодцу, как баба Нюра с грохотом и плеском опустила ведро на цепочке в воду, как склонилась потом над краем колодца, чтобы вытащить поднятое и полное до краев ведро… А дальше он ничего не помнил, очнулся дома, с температурой, все говорят шепотом и ходят на цыпочках около его кровати. Как стало понятно из разговоров взрослых, он был без сознания несколько дней; местный доктор сказал уже, что мальчик не жилец, его может спасти только чудо. И оно произошло, Игнат не только очнулся, но и вел себя, и чувствовал как ни в чем не бывало. Ни следа болезни или какого-то намека на недавнее полуживое состояние. Будто и не было этого. Правда взрослые стали на него странно коситься и зачастую, когда он проходил мимо, показывать пальцем. Что стало с бабой Нюрой, и что за болезнь его сразила, непонятная ему, так никто и не объяснил. Лишь родители сказали, что мал ещё знать и попросили больше не задавать вопросов, а то может опять заболеть. Игнат не спорил, он привык доверять и слушаться взрослых, к тому же будто внутренний голос подсказывал ему не задавать вопросов, со временем все само собой прояснится, и он сначала отгонял от себя эти мысли, а потом и правда забыл даже думать об этом происшествии. Лишь вскользь вспоминал о нем из общения с дедом Матвеем, который раньше жил с бабой Нюрой, потому, что был её мужем.

Вот и сейчас едва Игнат коснулся в разговоре со всегда открытым и общительным дедом этой темы, как тот сразу замолчал и замкнулся. Ладно, мальчик решил оставить на потом разрешение этого вопроса, а пока его ждала каша на завтрак, и он, изрядно проголодавшись от мыслей на взрослые темы, с аппетитом набросился на неё. Дед, докурив свою самокрутку и по ходу перекинувшись приветствием с соседом через забор, со скрипом половиц вошел в избу. Игнат захотел загладить свою вину за то, что нечаянно коснулся болезненной для любимого деда темы, и поэтому решил перевести разговор в другое русло, чтобы отвлечь того от горестных мыслей.

-Де-е-ед, а, де-е-еда, а почему ребята говорят, что ты мне не дед?

-Это потому, что я тебе не родной, — с грустью в голосе ответил дед Матвей.

-А как это «не родной»?

-Родные это те, кто родили тебя. Твои родители тебе родные, родители твоих родителей тебе тоже родные…

-А кто они, где живут, я их знаю? А то я только папку и маму знаю, а их родителей нет совсем, — мальчик от обиды или досады даже оттопырил нижнюю губу. Потешно было деду и радостно наблюдать за ним. Как растёт и умнеет не по годам.

-Нет внучек, не знаешь, их давно не стало… — вздохнув, с грустью в голосе сказал Матвей Николаевич.

-Их так же не стало, как бабы Нюры? — спросил Игнат и, прикусив губу, замолчал, поняв, что опять не то спросил.

-Да, Игнатка, да… — опять вздох и грусть в глазах деда заставили мальчика притихнуть и ненадолго замолчать, но тема оказалась для него настолько интересной, что не в силах сдержаться, он продолжил.

-А почему тогда я тебя называю дедом? А какой мой был? А кто твои родные? А твои дети и дети детей?..

-Вопросы короткие, а ответы длинные, давай я тебе вечером перед сном все это расскажу, а пока подумаю и вспомню, а ты беги, поиграй, там к соседям внук Димка погостить приехал, тебя звал, я сказал, что как только кашу доешь, так сразу и выйдешь.

-Ур-р-ра! — Дима был любимым и, можно сказать, единственным другом нелюдимого и замкнутого Игната. Если Игнат был весь в себе, в своих мыслях, и никто не мог с ним подолгу играть и дружить, то Дима был его полной противоположностью. Активный, веселый, всегда готовый помочь и поделиться всем, что есть. Многие взрослые удивлялись, что же связывает этих двух таких не похожих сорванцов. Но рядом с другом Игнат менялся и преображался, будто черпая от него веселье и жизнерадостность. Дима мог без усилий рассмешить и придумать любую забаву, вот и сегодня он ждет его, Игната! Мальчик с радостью и предвкушением отличного дня, полного приключений, побежал на улицу, оставив деда Игната с думами трудными и воспоминаниями тяжелыми.

-И-и-игнат, Димка-а-а! Игна-а-ат, Ди-и-имка, куда же вы запропастились, сорванцы?! -вздыхал дед, безрезультатно оббегав всю улицу в поиске друзей. — Опять, поди, за околицу подались, а ещё пуще в лес убёгли. Ой сладу мне с вами нет, когда же слушаться начнете? Силы-то мои уже не те, чтобы угнаться-то за вами в ваших играх-то, я же почти что на век старее вас буду… — так причитал дед Матвей, ускоряя шаги и направляясь в сторону лужка, на котором мальчишки всё лето заигрывались. Но то было летом, когда и тепло, и день длинный, а сейчас он им строго-настрого запретил уходить далеко от дома, да разве ж они послушают его?! А он разве в их возрасте прислушивался особенно-то к тому, что ему говорили взрослые?! Правда отец его после таких вольностей порол, да так, что надолго он эту науку помнил и бегать без спроса не решался далече… Да-а-а, время было… А потом опять за своё, возраст и энергия молодости брали свое… Игнатку-то отец не порол никогда, больно желанный он и балованный, любовью обласканный, да дед Матвей в воспитание родительское и не встревал; он и сам Игнатку частенько баловал, к себе брал на выходные и каникулы, хотя тот и не был ему родным. Но дед так к нему привязался, пока они с родителями не переехали в городишко. А то раньше вообще мило дело — жили буквально через дом. Да баба Нюра, Аннушка, жена его ненаглядная, была у него, у Игнатушки, у пострелёнка милого в няньках. С пеленок растить помогала. Игнатка был у них в доме денно и нощно, родители-то работали помногу… Вот не стало Аннушки-то и ещё большая у деда необходимость в мальчике появилась. Потребность заполнить пустоту, вдруг возникшую с уходом жены. Его живость и в деда вселяла искру, желание жить, понимание — несмотря на старость, и он кому-то нужен. Вот и сегодня Игнатка задал вопрос, и дед понял, что не все ещё дал, не всем поделился, что знал и умел, что понял и в свою очередь услышал от своих родителей. Он должен Игнатку научить, подготовить его к жизни, если успеет, если сил хватит все ему рассказать. Если, конечно, тот его сейчас поймет, а то дольше откладывать нельзя, стар больно стал, не равен час помрет и сам не заметит, как это произошло… Дай-то бог, чтобы так-то и не мучиться… А то вона как Аннушка-то его, не знамо, долго ли звала на помощь, кричала ли и боролась за жизнь или быстро ушла к отцу с матушкой? Ну да там ей лучше; только чуял Матвей, что следит она за ним, не зовет пока к себе, может, как он Игнатке глаза приоткроет на жизнь, то и ему, деду, местечко рядом с женой найдется. А пока не все дела сделаны, не все!

-Игна-а-ат! Дима-а-а! Эх, найду да поймаю, ухи-то надеру, — как всегда грозился дед, даже и не думая никогда приводить свои угрозы в исполнение. Да и как можно ругаться и наказывать этих озорнуль? Бывало, найдет он их где-нибудь, притаившихся под кустом или за кочкой, они как загалдят, засмеются, уткнутся своими раскрасневшимися мордашками ему в фуфайку, он запустит пальцы им в волосы, чтобы играючи потрепать, а они мокрые, от игры запыхавшиеся, радостные… Как в такие моменты можно продолжать на них сердиться? Вся усталость от поиска уходит от переливов их задорного смеха.

-Деда, деда, — начинают они наперебой рассказывать приключения минувшего дня. Эх, любил он ребятню, вот только бог своих им с Аннушкой так и не дал, а потому, сколько чужих они перенянчили, воспитали, поди ж ты, подсчитай. И соседских, и за приезжими иной раз приглядывать приходилось. А Игнатка вообще, почитай, как свой, ведь история, связавшая их, еще до его рождения началась. И появился чудо-ребятёнок не без Аннушкиных стараний… Искал дед внучат не только пригреть, помыть, накормить и спать уложить, но и рассказать историю рода Игната, а что один из них за жизнь забудет, то другой упомнит и потом подскажет, потому как век Матвеев уж не долог остался. А надобно, чтоб у Игнатки не токма друг, но и соратник, и помощник остался, чтоб справиться с напастями помог на его нелегком в будущем пути. А в том, что путь будет нелегким, в том дед не сумлевался. Ни один из этого рода не жил ни спокойно, ни долго, ни беспечно. В вечной борьбе. То с одной напастью, то с другой. За что им такие испытания пройти давалось? Неизвестно. То ли для того, чтобы род от скверны поганой очистить, через муки пройдя, то ли, чтобы для будущих свершений закалить и силы дать? Про то лишь они знать могли, да и то, возможно, не знали наверняка, а лишь догадывались. Но дед мог рассказать о внешней стороне событий, внутрь рода не заглянешь. А ведь и это порой уже не мало, ведь родители Игната, по наивности, видимо, чтобы уберечь сына, вообще в разговорах не касались многих тем, которые стали считаться в их семье запретными. Поэтому тяжело мальчику придется, будет сам до всего своим умом доходить. А хороший, проверенный друг, такой, как Дима, в том будет ему помощью и опорой.