Очень редко, но всё же жалею, что не имею писать красивые литературные отзывы.
Это как раз тот самый случай.
А проползти скромненько мимо не получается, потому что «жжётся».
И ведь ничто беды не предвещало.
С вечера отец стоял у окна, выглядывал наружу в щёлочку между косяком и занавеской. Когда Мира ложилась спать, она видела его фигуру с лунным бликом на лбу. Проснувшись среди ночи, пришла в кухню попить воды, — отец был на посту.
Название настроило меня на какой-нибудь ужастик, а первые строчки — особенно лунный блик на люу, на стёб над этими самыми многочисленными ужастиками.
Он постарел за последние недели. Сгорбился, волосы побелели, кожа обтянула скулы, а под глазами залегли серые тени
Тут я думала, что папа становится оборотнем и…
История действительно оказалась об оборотне.
Белобрысый, загорелый, в тонких «учительских» очках. Рукава его были засучены, а ворот мундира вольготно распахнут. На плече висел на ремне автомат. Фашист пах табаком и потом.
Наоборот.
Что увидел он в тусклом свете, приникавшем через грязное стекло? Испуганную девушку, почти девочку в длинном шерстяном платье и черноволосого, черноглазого мальчика лет пяти в коротких штанах и замызганной курточке, с рассаженными до крови коленками.
Солдат открыл рот…
Мира закусила губу. Ёсик под её руками задрожал и… описался. Зажурчало, в чулане запахло мочой.
Солдат растерянно сморгнул и закрыл рот.
Раз, два, три, — отчаянно стучало в ушах у Миры сердце. Чужак передёрнул плечами и захлопнул дверь чулана. Хрум-хрум-хрум, — прошёлся по комнате и вышел наружу. Через несколько секунд снизу из окна раздался его недовольный голос:
— Твоему Йохану надо меньше пить. Я никого не заметил, кроме дохлой старухи. Что им тут делать?
О звере, который загнав добычу, неожиданно разворачивается и уходит.
Звере, который оказывается порой человечнее людей, несколько веков играющих в идею гуманизма.
— Так вот, он свинячий идеалист, — Курт сплюнул. — Почему, думаешь, он не привлёк к акции местный контингент?
— Ну? — заинтересовался Вилли.
— Они, сказал, превращают грязную, но важную работу в развлечение, — процитировал Курт. — Так вот и выразился.
Написано так, что перед глазами очень чётко возникают приведенные автором отрывки, из мелочей создавая целую жизнь.
Эмма Марковна и встряхивает головой; её волосы забраны в хвост, на носу очки с толстыми стёклами, поэтому она похожа на сушёного ерша; её так и зовут ученики — Ёрш Вяленый.
Только в конце автор позволяет нам чуточку выдохнуть
И одновременно напоминает об ужасе, в котором, как муха в янтаре, остается человек на всю жизнь.
Все слышали его бархатный голос за кадром, но мало кто из поклонников видел Иосифа Абовича в лицо. Он не выходит на сцену, не фотографируется и не снимается. Первый же опыт закончился конфузом, и он не желает его повторять.
Мне очень жаль, что я так сильно ошиблась в начале.
Если бы я знала, что это про войну — да ещё так достоверно, не стала бы читать. ( я бы хотела чтобы было криво-косо и не цепляло совсем!)
А потом я уже не могла оторваться. Потому что рассказ затягивает, как дурной сон, и ты делаешь то, что делать не хочешь.
И, к сожалению, забыть его будет сложно.
Ну знаю, сколько ещё дней меня будет мучить этот рассказ — надеюсь, что недолго.
Одно, знаю точно — они должны быть, такие рассказы.
Очень редко, но всё же жалею, что не имею писать красивые литературные отзывы.
Это как раз тот самый случай.
А проползти скромненько мимо не получается, потому что «жжётся».
И ведь ничто беды не предвещало.
Название настроило меня на какой-нибудь ужастик, а первые строчки — особенно лунный блик на люу, на стёб над этими самыми многочисленными ужастиками. Тут я думала, что папа становится оборотнем и…История действительно оказалась об оборотне.
Наоборот.Звере, который оказывается порой человечнее людей, несколько веков играющих в идею гуманизма.
И одновременно напоминает об ужасе, в котором, как муха в янтаре, остается человек на всю жизнь.
Мне очень жаль, что я так сильно ошиблась в начале.
Если бы я знала, что это про войну — да ещё так достоверно, не стала бы читать. ( я бы хотела чтобы было криво-косо и не цепляло совсем!)
А потом я уже не могла оторваться. Потому что рассказ затягивает, как дурной сон, и ты делаешь то, что делать не хочешь.
И, к сожалению, забыть его будет сложно.
Ну знаю, сколько ещё дней меня будет мучить этот рассказ — надеюсь, что недолго.
Одно, знаю точно — они должны быть, такие рассказы.
И такие фашисты…