Надеюсь, оно достаточно плохо и непотребно— Пойдем, комнату тебе покажу, — Блинда взяла гостя за руку и увлекла за собой наверх. Он покорно подчинился.
Лестница была крутой и узкой, Мальчишку мотало из стороны в сторону, колени подгибались, его пальцы, зажатые в ее ладони, ощутимо дрожали. Блинда прекрасно понимала, каких усилий ему стоило сохранять уверенную походку: упрямство парня одновременно смешило ее и вызывало уважение.
У самой двери женщина остановилась и повернулась лицом к своему спутнику.
— Знаешь, какая у тебя работа будет?
Он едва не налетел на нее, успев в последний миг упереться свободной рукой в косяк.
— А? — его глаза, пьяные, смущенные и растерянные, оказались совсем рядом.
Она знала, что красива: по-девичьи стройна и подвижна, блестящие каштановые волосы, собранные на затылке, открывающие гибкую шею, а вырез платья — пышную грудь; понимала, что в скудном свете коридора выглядит молоденькой девушкой. И все же такой явный благоговейный трепет льстил и радовал.
— Знаешь, чего от тебя хочет Ассинг? Сказать?
— Кого убить?
«Надо же! двух слов связать не может, а умненький… просто очень зеленый. Кожа на щеках нежная — ни намека на бороду. Нет, Незабудка, нет тебе шестнадцати...» Блинда улыбнулась:
— Как догадался?
— Это легко.
— Что — легко? Догадаться? Или убить?
Парень свел брови, мучительно подбирая слово.
— Оба…
— «Оба...»! — передразнила Блинда. Она, как и Гленн, Лапу сколько-нибудь серьезным противником не считала даже для себя, но то, с какой легкостью этот юноша убивает, ее впечатлило. — Только ведь это будет не Лапа.
— Лапа? — как он забавно удивлялся! — Нет! Нет… человек… умирает. Легко. Если так, — он осторожно, словно она была хрустальной куклой, изобразил удар в висок, — или так, — два пальца, вроде клинка, коснулись ее шеи, — или…
— Или так, — Блинда таинственно улыбнулась и, обхватив его голову, наклонила к себе… Его губы были горячими, сухими, такими робкими… он замер, совершенно перепуганный и потерянный. Но ее смелости и опыта вполне хватало на двоих.
Ногой она толкнула дверь, шагнула в темный проем, не выпуская из объятий ошарашенного юношу, и на ощупь заперла дверь изнутри.
— Хочешь меня? — Она сдернула его косынку, растрепала волосы, осторожно погладила лицо, шею, сбросила на пол куртку. Он по-прежнему не отвечал и не противился. Берт был прав — покорность этого звереныша была так сладка… когда-то только кровь обидчика казалась ей такой желанной.
Крючки на лифе, шнурок на рубашке… она провела рукой по его груди, прижалась всем телом. Его пояс, ножи жалобно брякнули об пол, ловкие пальцы распустили гашник и скользнули внутрь.
Блинда потянулась к уху юноши, тихо шепнула:
— Твердый, как камень и весь дрожишь. Зачем так, маленький? Вот, смотри… — Забрав вверх подол, она вложила его пальцы между своих ног, — я хочу тебя, изнемогаю… чувствуешь?
Его нужда была слишком явной, чтобы пытаться скрыть, но он не просил, не требовал, не брал то, что само ложилось в руки — он боролся, словно на последнем рубеже, уже зная о поражении… и в глазах плескались страх и отчаяние.
«О, боги и демоны! Что я делаю? Зачем? У меня мог быть такой сын… этот ребенок мог быть моим сыном. Ах Берт, прощу ли я тебя когда-нибудь?! Прощу ли себя?..»
Женщина хищно улыбнулась и толкнула мальчишку на кровать.
— Хочу тебя и возьму, глупый! — Юбки взлетели пеной, ее влажное от желания лоно накрыло его возбужденную плоть. Глубже! Еще! До дна!..
Он пролился почти мгновенно, без звука, без стона, даже глаз не закрыл, только, закусив губу, отвернулся. Она задержалась, всматриваясь в его глаза, пытаясь найти признаки облегчения или успокоения, потом соскользнула и легла рядом.
В комнате был почти полный мрак, только от окна лился мягкий свет. В этом неверном свете смуглая кожа парнишки казалась почти черной… узкие бедра, широкие плечи, руки, вскинутые к голове, тонкие, почти детские пальцы. В задранной рубашке, приспущенных штанах, он по-прежнему казался ей невинным. Наверное потому, что так и не посмел прикоснуться… вот и сейчас — глядел в потолок, молчал и не шевелился.
Блинда приподнялась на локтях, разглядывая своего юного любовника, потом вынула из волос шпильки и освободила пышные темные волны. Румяная и свежая, помолодевшая от страсти, с дерзко обнаженной грудью, окутанная острым запахом своего желания и его семени, она была прекрасна и соблазнительна, и знала это.
— Вот и все, Незабудка, а ты боялся… Славный мальчик… думал, я страшнее Гленна? — она заглянула в его лицо: припухший после драки нос, черные капельки на искусанных губах.
Он вздрогнул, моргнул, но не ответил.
Блинда склонилась, осторожно слизнула кровь с его губ, провела кончиком языка по ресницам. Ладонь нежно скользнула по животу, требовательно обхватила его плоть.
— Мой мальчик… ты ведь мой, Незабудка?
Желание пришло почти мгновенно: глаза его вспыхнули холодным пламенем, он рывком швырнул ее на спину и вскинул ноги, сминая пышные кружева. Он брал ее грубо, яростно, злобно, словно заколачивая, сминая ее тело каждым следующим ударом, а глаза его, почему-то особенно синие в этой лунной тьме, не отпускали ее взгляда. Она стонала от боли и наслаждалась ею — эта неумелая жестокая страсть непонятным образом казалась именно тем, чего ей хотелось — искуплением.
Наконец, он достиг вершины, зажмурился, снова впился в губу и глухо рыкнул. Она обхватила его плечи, затылок, и прижала к груди, раскрываясь навстречу… потом долго нежно гладила и перебирала его волосы, словно он — ее единственное желанное дитя, которого она так и не родила. Он так и не ответил на ее ласки — просто откатился в сторону и отвернулся.
Выиграв бой, он проиграл войну…
До полуночи оказалось не так много времени.
— Мне пора, — Блинда взлохматила и без того спутанные черные кудри мальчика. — Берт может заявиться. Если догадается — он нам устроит… но ты не бойся, не догадается.
Он лежал на животе поперек кровати очень тихо, словно не дыша. Она думала, спит.
— Э-эй, слышишь? — заглянула в лицо: нет — глаза распахнуты и неподвижны. Если он куда и смотрит, то в себя… В первый раз — все понятно, но такого потрясения она не ожидала. «Ты мой, Незабудка… и ты погиб». — Ладно, отдыхай, а еще лучше — поспи. Увидимся.
Она зацепила крючки на лифе, оправила юбки и тихонько вышла, плотно притворив за собой дверь.
Лестница была крутой и узкой, Мальчишку мотало из стороны в сторону, колени подгибались, его пальцы, зажатые в ее ладони, ощутимо дрожали. Блинда прекрасно понимала, каких усилий ему стоило сохранять уверенную походку: упрямство парня одновременно смешило ее и вызывало уважение.
У самой двери женщина остановилась и повернулась лицом к своему спутнику.
— Знаешь, какая у тебя работа будет?
Он едва не налетел на нее, успев в последний миг упереться свободной рукой в косяк.
— А? — его глаза, пьяные, смущенные и растерянные, оказались совсем рядом.
Она знала, что красива: по-девичьи стройна и подвижна, блестящие каштановые волосы, собранные на затылке, открывающие гибкую шею, а вырез платья — пышную грудь; понимала, что в скудном свете коридора выглядит молоденькой девушкой. И все же такой явный благоговейный трепет льстил и радовал.
— Знаешь, чего от тебя хочет Ассинг? Сказать?
— Кого убить?
«Надо же! двух слов связать не может, а умненький… просто очень зеленый. Кожа на щеках нежная — ни намека на бороду. Нет, Незабудка, нет тебе шестнадцати...» Блинда улыбнулась:
— Как догадался?
— Это легко.
— Что — легко? Догадаться? Или убить?
Парень свел брови, мучительно подбирая слово.
— Оба…
— «Оба...»! — передразнила Блинда. Она, как и Гленн, Лапу сколько-нибудь серьезным противником не считала даже для себя, но то, с какой легкостью этот юноша убивает, ее впечатлило. — Только ведь это будет не Лапа.
— Лапа? — как он забавно удивлялся! — Нет! Нет… человек… умирает. Легко. Если так, — он осторожно, словно она была хрустальной куклой, изобразил удар в висок, — или так, — два пальца, вроде клинка, коснулись ее шеи, — или…
— Или так, — Блинда таинственно улыбнулась и, обхватив его голову, наклонила к себе… Его губы были горячими, сухими, такими робкими… он замер, совершенно перепуганный и потерянный. Но ее смелости и опыта вполне хватало на двоих.
Ногой она толкнула дверь, шагнула в темный проем, не выпуская из объятий ошарашенного юношу, и на ощупь заперла дверь изнутри.
— Хочешь меня? — Она сдернула его косынку, растрепала волосы, осторожно погладила лицо, шею, сбросила на пол куртку. Он по-прежнему не отвечал и не противился. Берт был прав — покорность этого звереныша была так сладка… когда-то только кровь обидчика казалась ей такой желанной.
Крючки на лифе, шнурок на рубашке… она провела рукой по его груди, прижалась всем телом. Его пояс, ножи жалобно брякнули об пол, ловкие пальцы распустили гашник и скользнули внутрь.
Блинда потянулась к уху юноши, тихо шепнула:
— Твердый, как камень и весь дрожишь. Зачем так, маленький? Вот, смотри… — Забрав вверх подол, она вложила его пальцы между своих ног, — я хочу тебя, изнемогаю… чувствуешь?
Его нужда была слишком явной, чтобы пытаться скрыть, но он не просил, не требовал, не брал то, что само ложилось в руки — он боролся, словно на последнем рубеже, уже зная о поражении… и в глазах плескались страх и отчаяние.
«О, боги и демоны! Что я делаю? Зачем? У меня мог быть такой сын… этот ребенок мог быть моим сыном. Ах Берт, прощу ли я тебя когда-нибудь?! Прощу ли себя?..»
Женщина хищно улыбнулась и толкнула мальчишку на кровать.
— Хочу тебя и возьму, глупый! — Юбки взлетели пеной, ее влажное от желания лоно накрыло его возбужденную плоть. Глубже! Еще! До дна!..
Он пролился почти мгновенно, без звука, без стона, даже глаз не закрыл, только, закусив губу, отвернулся. Она задержалась, всматриваясь в его глаза, пытаясь найти признаки облегчения или успокоения, потом соскользнула и легла рядом.
В комнате был почти полный мрак, только от окна лился мягкий свет. В этом неверном свете смуглая кожа парнишки казалась почти черной… узкие бедра, широкие плечи, руки, вскинутые к голове, тонкие, почти детские пальцы. В задранной рубашке, приспущенных штанах, он по-прежнему казался ей невинным. Наверное потому, что так и не посмел прикоснуться… вот и сейчас — глядел в потолок, молчал и не шевелился.
Блинда приподнялась на локтях, разглядывая своего юного любовника, потом вынула из волос шпильки и освободила пышные темные волны. Румяная и свежая, помолодевшая от страсти, с дерзко обнаженной грудью, окутанная острым запахом своего желания и его семени, она была прекрасна и соблазнительна, и знала это.
— Вот и все, Незабудка, а ты боялся… Славный мальчик… думал, я страшнее Гленна? — она заглянула в его лицо: припухший после драки нос, черные капельки на искусанных губах.
Он вздрогнул, моргнул, но не ответил.
Блинда склонилась, осторожно слизнула кровь с его губ, провела кончиком языка по ресницам. Ладонь нежно скользнула по животу, требовательно обхватила его плоть.
— Мой мальчик… ты ведь мой, Незабудка?
Желание пришло почти мгновенно: глаза его вспыхнули холодным пламенем, он рывком швырнул ее на спину и вскинул ноги, сминая пышные кружева. Он брал ее грубо, яростно, злобно, словно заколачивая, сминая ее тело каждым следующим ударом, а глаза его, почему-то особенно синие в этой лунной тьме, не отпускали ее взгляда. Она стонала от боли и наслаждалась ею — эта неумелая жестокая страсть непонятным образом казалась именно тем, чего ей хотелось — искуплением.
Наконец, он достиг вершины, зажмурился, снова впился в губу и глухо рыкнул. Она обхватила его плечи, затылок, и прижала к груди, раскрываясь навстречу… потом долго нежно гладила и перебирала его волосы, словно он — ее единственное желанное дитя, которого она так и не родила. Он так и не ответил на ее ласки — просто откатился в сторону и отвернулся.
Выиграв бой, он проиграл войну…
До полуночи оказалось не так много времени.
— Мне пора, — Блинда взлохматила и без того спутанные черные кудри мальчика. — Берт может заявиться. Если догадается — он нам устроит… но ты не бойся, не догадается.
Он лежал на животе поперек кровати очень тихо, словно не дыша. Она думала, спит.
— Э-эй, слышишь? — заглянула в лицо: нет — глаза распахнуты и неподвижны. Если он куда и смотрит, то в себя… В первый раз — все понятно, но такого потрясения она не ожидала. «Ты мой, Незабудка… и ты погиб». — Ладно, отдыхай, а еще лучше — поспи. Увидимся.
Она зацепила крючки на лифе, оправила юбки и тихонько вышла, плотно притворив за собой дверь.