Многие лета мрак опустился серость пустыня тишина лишь где-то заунывно как будто мелодия сплетает мысли и чувства в аморфную повесть что было когда-то и нет —
«Скажи, кукушка, пропой.
В городе мне жить или на выселках,
Камнем лежать или гореть звездой? Звездой.
Ветер, ветер на всем белом свете пыль заметая в сгустки неведомых форм все незаметно в одном направленье как листву собирает и к стенам сметает остатки судеб История кои хранила и бережно текстами распределяла на тех кто гением был и других. Одни любви полны были с лихвой другие не то не се третьим к счастью путь заказан по правилам Слова, ересь — правило… много их было и есть. И разум, бурлящий всему супротив к кумирам взывая из высших сфер готов на все —
»Солнце мое — взгляни на меня,
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так…
Стены, стены, стены орбита погибших планет Вселенная безмерна, но всем она дарит свет. Солнце внутри системы и светит, и жарит нещадно и дым с пепелищ как граница разумного и безумья. Тихо шаги считая строчки вплетая в твердь некогда люди вроде с лицами цвета медь. Стезя им прямая скучный поход в никуда по кругу путь привычней ошибок в нем нет никогда. И вера слепая их гонит по кругу и до конца. И гимном звучат как мантры —
«Кто пойдет по следу одинокому?
Сильные да смелые головы сложили в поле в бою.
Мало кто остался в светлой памяти,
В трезвом уме да с твердой рукой в строю, в строю.
Путь, путь, путь подвиг ему смысл знаний груз тяжкий плечи гнет и разум чужая мудрость бесценна, когда на полках лежит. Когда наступает голод или мороз ночами на мудрость меняют хавчик и пламень костра как спасенье. И лютая безысходность протеста рождает гиену. И только воспоминанья спасательный круг от абсурда. Но… нет в них целости истин что были в самом начале и в искаженном сознанье все правда без всяких сомнений —
» Оранжевый туман ночами землю греет,
Иду я по мосту, в руках охапка роз.
И сердце все в груди пустеет и немеет,
Не чувствуя страданий и угроз.
Сомненья, сомненья, сомненья как кислота не терпит с собой соседства где главная все же она. И внутренний голос бессильно взывая к душе и сердцу безжалостным критиком рушит броню позолоты с амбиций. И логика вдруг пасует слова одевая в апокриф и следствия без причины блестят наготой последствий —
«Потеряно-вчерашний. Закат — как кровь в песок ушел — и не догнать. И знаешь, все равно, ведь умирать не страшно, но страшно иногда, не жить — и умирать. Я думаю, что слеп, но видеть вряд ли стоит, как мир смолол в труху, что создано без зла. И для чего тогда иное, остальное? Все громкие слова и громкие дела, которым нет числа, гостям на званом пире. Как гости — не навек, уйдут, уснут, умрут… И я спрошу других, а кто мы в этом мире, когда, пусть нет в нем зла, но места нет добру.»
А хочется, а хочется, а хочется не такого нет никогда и руки воздев к небу выплеснуть как было всегда —
«Солнце мое — взгляни на меня,
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так…
И громко, и громко, и громко что было и есть сил кричать в пустоту забвенья — За что? Есть ли смысл? В чем прощенье? Но… глух-нем не видит отвергнутых — не сейчас — потом может позже кому-нибудь разум дам… Жажда твоя не мне… Голос твой не мой… Мысли лишь дам — прочти, проси —
»Где же ты теперь, воля вольная?
С кем же ты сейчас ласковый рассвет встречаешь? Ответь.
Хорошо с тобой, да плохо без тебя,
голову да плечи терпеливые под плеть, под плеть.
Разум, разум, разум проснись путь в отчий дом — себя сломать. Разбросать. Забыть. Искать меня. Решить. Найти. Собрать. Каяться долго слезами молитву излив. Услышу. Прощу. Верну. Мою искру дам опять. Жизнь зажги в заблудших дай им шанс. И в путь —
Разбор.
Многие лета мрак опустился серость пустыня тишина лишь где-то заунывно как будто мелодия сплетает мысли и чувства в аморфную повесть что было когда-то и нет —
«Скажи, кукушка, пропой.
В городе мне жить или на выселках,
Камнем лежать или гореть звездой? Звездой.
Ветер, ветер на всем белом свете пыль заметая в сгустки неведомых форм все незаметно в одном направленье как листву собирает и к стенам сметает остатки судеб История кои хранила и бережно текстами распределяла на тех кто гением был и других. Одни любви полны были с лихвой другие не то не се третьим к счастью путь заказан по правилам Слова, ересь — правило… много их было и есть. И разум, бурлящий всему супротив к кумирам взывая из высших сфер готов на все —
»Солнце мое — взгляни на меня,
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так…
Стены, стены, стены орбита погибших планет Вселенная безмерна, но всем она дарит свет. Солнце внутри системы и светит, и жарит нещадно и дым с пепелищ как граница разумного и безумья. Тихо шаги считая строчки вплетая в твердь некогда люди вроде с лицами цвета медь. Стезя им прямая скучный поход в никуда по кругу путь привычней ошибок в нем нет никогда. И вера слепая их гонит по кругу и до конца. И гимном звучат как мантры —
«Кто пойдет по следу одинокому?
Сильные да смелые головы сложили в поле в бою.
Мало кто остался в светлой памяти,
В трезвом уме да с твердой рукой в строю, в строю.
Путь, путь, путь подвиг ему смысл знаний груз тяжкий плечи гнет и разум чужая мудрость бесценна, когда на полках лежит. Когда наступает голод или мороз ночами на мудрость меняют хавчик и пламень костра как спасенье. И лютая безысходность протеста рождает гиену. И только воспоминанья спасательный круг от абсурда. Но… нет в них целости истин что были в самом начале и в искаженном сознанье все правда без всяких сомнений —
» Оранжевый туман ночами землю греет,
Иду я по мосту, в руках охапка роз.
И сердце все в груди пустеет и немеет,
Не чувствуя страданий и угроз.
Сомненья, сомненья, сомненья как кислота не терпит с собой соседства где главная все же она. И внутренний голос бессильно взывая к душе и сердцу безжалостным критиком рушит броню позолоты с амбиций. И логика вдруг пасует слова одевая в апокриф и следствия без причины блестят наготой последствий —
«Потеряно-вчерашний. Закат — как кровь в песок ушел — и не догнать. И знаешь, все равно, ведь умирать не страшно, но страшно иногда, не жить — и умирать. Я думаю, что слеп, но видеть вряд ли стоит, как мир смолол в труху, что создано без зла. И для чего тогда иное, остальное? Все громкие слова и громкие дела, которым нет числа, гостям на званом пире. Как гости — не навек, уйдут, уснут, умрут… И я спрошу других, а кто мы в этом мире, когда, пусть нет в нем зла, но места нет добру.»
А хочется, а хочется, а хочется не такого нет никогда и руки воздев к небу выплеснуть как было всегда —
«Солнце мое — взгляни на меня,
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так…
И громко, и громко, и громко что было и есть сил кричать в пустоту забвенья — За что? Есть ли смысл? В чем прощенье? Но… глух-нем не видит отвергнутых — не сейчас — потом может позже кому-нибудь разум дам… Жажда твоя не мне… Голос твой не мой… Мысли лишь дам — прочти, проси —
»Где же ты теперь, воля вольная?
С кем же ты сейчас ласковый рассвет встречаешь? Ответь.
Хорошо с тобой, да плохо без тебя,
голову да плечи терпеливые под плеть, под плеть.
Разум, разум, разум проснись путь в отчий дом — себя сломать. Разбросать. Забыть. Искать меня. Решить. Найти. Собрать. Каяться долго слезами молитву излив. Услышу. Прощу. Верну. Мою искру дам опять. Жизнь зажги в заблудших дай им шанс. И в путь —
«Солнце мое — взгляни на меня,
Моя ладонь превратилась в кулак,
И если есть порох — дай огня.
Вот так…