Антонио несколько удивленно покосился на некроманта, когда тот сообщил, что не слишком разбирается в символах. И властно сказал:
— Пока никто не идет никуда. Если девушка права, то жители нас могут просто растерзать, решив, что именно мы виноваты во всем, что здесь происходит. Зная, как веселилась толпа в день казни, я могу предположить, что «палаческое похмелье» у них будет не меньшим — ведь эта девочка тоже была среди той толпы. А если и не стояла на самой площади, то, по крайней мере, видела все издалека. Видимо, сейчас до жителей начало доходить, что сожженная ведьма раньше никогда не привлекала внимания своими способностями…
Он перевел взгляд на рыцаря.
— Не трогайте трактирщика, Артемий. Он нам скажет еще меньше, потому что будет защищать себя от обвинений в изнасиловании.
Инквизитор немного помолчал. А потом тихо добавил:
— Сами ведь видели, в каком состоянии одежда на его служанке. А вот девушке может от его пробуждения стать еще хуже. Тем более, насколько я знаю — ей и идти некуда. Все то время, что я здесь, она не покидала таверны…
Тем временем в подвале инквизиторских палат Вестник уловил еще более яркие всплески его любимых эмоций — страха и душевной боли. Он не смог понять, кто и почему так ярко засветился этими эмоциями, но это было и не важно. Туманный череп плавно переместился поближе к выходу из подвала, раскинув во все стороны нечто вроде ментальных щупалец, изучавших все эмоции, которые излучались людьми (и не совсем людьми, как понял Вестник из принимаемых эмоций того, кого раньше в таверне не было). В ответ на раскинутую «сеть» в нескольких домах хлопнули ставни, кто-то протяжно завыл от страха, и было не разобрать — то ли это человек, то ли это животное…
В таверне ситуация тоже изменилась. Рыдающая девушка еще плотнее прижалась к монахине, зайдясь в новом приступе истерики. Она уже не выкрикивала ничего, а лишь сипло шептала, прося какой-то непонятной защиты от «тех, кто пришел после казни». Трактирщик внезапно согнулся в приступе судорог, но не проснулся, также быстро распрямившись обратно.
Антонио вздрогнул, когда почувствовал волну какой-то непонятной магии. Или просто чьей-то магической силы, несформированной в нечто конкретное. Непонятной, потому что он не смог определить, зачем эта волна прошлась по помещению таверны — разрушений не было, для подчинения она была слишком слабой… Да и понять, какой школе магии эта вспышка принадлежала он тоже не смог. Зато инквизитор прекрасно прочувствовал, что внезапная магия разбудила в нем давние страхи, связанные с событиями прошлых лет. И даже совсем детские страхи ему очень хорошо вспомнились. Он их уже пережил и победил — но вот сам факт того, что они еще жили где-то в глубине его памяти достаточно сильными, чтобы напомнить о том ужасе, который вызывался ими тогда, когда инквизитору было всего 6-7 лет — очень сильно его удивил. Де Валле бросил внимательный взгляд на Ричарда и Марию. А первое, о чем он подумал — неизвестные самой Марии способностью, скрытые в ее страхах, но ничего не сказал. Потом он вспомнил, что девушка, сожженная на костре, тоже не была магом — но умудрилась вызвать нечто, оказавшись на месте казнимой преступницы… И в виновницы волны была также вписана служанка таверны — но опять же, озвучивать свои идеи Антонио не спешил. И только в последнюю очередь инквизитор вспомнил слова Марии про то, что «в деревне есть кто-то, похожий на меня», и Ричарда про то, что «что-то есть, должно быть не очень близко» — и мелькнула мысль, что источником непонятной магии мог быть вот этот вот самый не очень близкий субъект, про которого известно только то, что он (или она?) где-то здесь есть.
Антонио несколько удивленно покосился на некроманта, когда тот сообщил, что не слишком разбирается в символах. И властно сказал:
— Пока никто не идет никуда. Если девушка права, то жители нас могут просто растерзать, решив, что именно мы виноваты во всем, что здесь происходит. Зная, как веселилась толпа в день казни, я могу предположить, что «палаческое похмелье» у них будет не меньшим — ведь эта девочка тоже была среди той толпы. А если и не стояла на самой площади, то, по крайней мере, видела все издалека. Видимо, сейчас до жителей начало доходить, что сожженная ведьма раньше никогда не привлекала внимания своими способностями…
Он перевел взгляд на рыцаря.
— Не трогайте трактирщика, Артемий. Он нам скажет еще меньше, потому что будет защищать себя от обвинений в изнасиловании.
Инквизитор немного помолчал. А потом тихо добавил:
— Сами ведь видели, в каком состоянии одежда на его служанке. А вот девушке может от его пробуждения стать еще хуже. Тем более, насколько я знаю — ей и идти некуда. Все то время, что я здесь, она не покидала таверны…
Тем временем в подвале инквизиторских палат Вестник уловил еще более яркие всплески его любимых эмоций — страха и душевной боли. Он не смог понять, кто и почему так ярко засветился этими эмоциями, но это было и не важно. Туманный череп плавно переместился поближе к выходу из подвала, раскинув во все стороны нечто вроде ментальных щупалец, изучавших все эмоции, которые излучались людьми (и не совсем людьми, как понял Вестник из принимаемых эмоций того, кого раньше в таверне не было). В ответ на раскинутую «сеть» в нескольких домах хлопнули ставни, кто-то протяжно завыл от страха, и было не разобрать — то ли это человек, то ли это животное…
В таверне ситуация тоже изменилась. Рыдающая девушка еще плотнее прижалась к монахине, зайдясь в новом приступе истерики. Она уже не выкрикивала ничего, а лишь сипло шептала, прося какой-то непонятной защиты от «тех, кто пришел после казни». Трактирщик внезапно согнулся в приступе судорог, но не проснулся, также быстро распрямившись обратно.
Антонио вздрогнул, когда почувствовал волну какой-то непонятной магии. Или просто чьей-то магической силы, несформированной в нечто конкретное. Непонятной, потому что он не смог определить, зачем эта волна прошлась по помещению таверны — разрушений не было, для подчинения она была слишком слабой… Да и понять, какой школе магии эта вспышка принадлежала он тоже не смог. Зато инквизитор прекрасно прочувствовал, что внезапная магия разбудила в нем давние страхи, связанные с событиями прошлых лет. И даже совсем детские страхи ему очень хорошо вспомнились. Он их уже пережил и победил — но вот сам факт того, что они еще жили где-то в глубине его памяти достаточно сильными, чтобы напомнить о том ужасе, который вызывался ими тогда, когда инквизитору было всего 6-7 лет — очень сильно его удивил. Де Валле бросил внимательный взгляд на Ричарда и Марию. А первое, о чем он подумал — неизвестные самой Марии способностью, скрытые в ее страхах, но ничего не сказал. Потом он вспомнил, что девушка, сожженная на костре, тоже не была магом — но умудрилась вызвать нечто, оказавшись на месте казнимой преступницы… И в виновницы волны была также вписана служанка таверны — но опять же, озвучивать свои идеи Антонио не спешил. И только в последнюю очередь инквизитор вспомнил слова Марии про то, что «в деревне есть кто-то, похожий на меня», и Ричарда про то, что «что-то есть, должно быть не очень близко» — и мелькнула мысль, что источником непонятной магии мог быть вот этот вот самый не очень близкий субъект, про которого известно только то, что он (или она?) где-то здесь есть.