Но Базилио внезапно проснулся.

— Разморило что-то… — смущённо произнёс он, — раз уж, взялся, то расскажу, так и быть.

Случилось это в то время, когда меня посадили в камеру. А Алису аккурат за стенку. В общем, рассадили нас по одному. А сидеть одному, скажу я вам, и страшно, и скучно. И придумали мы тогда с Алисой перестукиваться.

И так наловчились, что даже беседовать могли. И однажды, поздно вечером, а может, и ночью (часов-то у нас никаких не было, но солнышко уже село, темно было в камере, разве что луна светила в щёлку), стучу я ей: «Алиса, привет!» — а мне в ответ: «Ха-ха-ха!».

Четыре коротких, потом короткий и длинный, опять четыре коротких, опять короткий, длинный… — как есть — ха-ха-ха!

«Ну, всё, — думаю, — Алиса сошла с ума, раз мне „ха-ха-ха“ выстукивает». Стучу ей: «Что случилось? Что такого смешного там у тебя?» А мне в ответ: «А я не Алиса, я — Буратино! Меня к Алисе посадили, так я её носом заколол, теперь и до тебя доберусь!» И слышу я — вроде бы как сверлит кто-то стену-то! И так страшно стало — ведь не убежишь никуда. Я ему стучу: «А ты-то как попал? Али украл что?» Это я, значит, пытаюсь его от работы отвлечь. Он отвечает: «Меня Карабас посадил. За то, что я якобы у него ключик украл. А я его не крал! Мне его черепаха сама дала!». И тишина… плачет, видно. Вот, тогда я и задумался о несправедливости, да и Алису жалко стало, и Буратино — вспомнил, как и мы его обманули… стал я его успокаивать, прощенье попросил, и за Алису тоже. Слышу, стучит мне снова: «Нет, тут Алисы, убежала. Её везде ищут. Я пошутил, хотел тебя напугать». И что вы думаете? Стали мы с ним вдвоём землю рыть. Я когтями, он — носом. Вот так нам и удалось освободиться. Он к папе пошёл, а я в лес. Но тогда, когда мы с ним ещё сидели, я понял, что никакие страшилки не сравняться с муками совести…