Солнечный свет, резавший острыми лучами закрытые ставни, к вечеру ослабел и, истончаясь, стекал по темнеющим стволам деревьев стенам домов вслед за уходящим солнцем. Касаясь лбом шершавой доски, Кристина внимательно, до рези в глазах, смотрела сквозь щель в самодельных ставнях на улицу. Ждала. Ждала тот драгоценный миг, когда ей будет позволено открыть путь. Она боялась моргнуть — и вот, наконец! Ночь доверчиво блеснула неуверенной улыбкой, показав самый кончик своих клыков. Подмигнула ей первой звездой и впустила в комнату неслышные щупальца неуловимой тьмы.
Кристина поежилась, быстро вытерла глаза и отступила в глубь комнаты. Прошла вдоль стены, стараясь не задеть лоскусты обоев и старательно вырванные электрические провода. Она улыбнулась: электричество больше не испускало холодный уничтожающий свет, больно режущий по нежной плоти зарождающейся жизни. Мертвый искусственный свет, чуждый сокам земли и иссушающий её силы. Но теперь безжалостный свет не потревожит нежные тени. Черная земля, щедро рассыпанная по полу, холодила босые ноги. Почувствовав бетон (бетон? В доме? На каком-то этаже??), присела, разровняла ладонями влажную почву, прикрывая мертвый участок. Не доверяя тонкому слою, тяжело поднялась, зачерпнула из последнего мешка в углу рыхлой землицы, привезенной из погреба в деревне. Присыпала пол, глубоко спрятав бетон под землей, помнящей живых и мертвых, переплетающей корни, говорящей своим языком сквозь время…. Спину ломило, но глядя, как заклубились по углам тени, потекли под ногами, наливаясь силой, она одобрительно качнула головой.
Кристина обогнула стол, потянулась к керосиновой лампе с треснувшим стеклом. Чадящий фитиль давал сочную, почти осязаемую тень, но что, если ее сестрам не понравится густой и липкий запах? Она вспомнила, как много лет назад Эстер чуть было не устроила пожар, скинув горящую лампу со стола. Кристина замерла, отодвинула лампу в сгустившуюся тьму и взяла толстую свечу. Нервный огонек задрожал на столе и начал осторожную игру с тенями: то отгонял, то приманивал мягкие и невесомые крылья темноты. Чем ярче разгоралась свеча, тем глубже становились тени. Они тянулись по столу, шевелились на стенах, заползали на потолок.
Кристина закрыла глаза и еще раз обошла запертую квартиру. Все готово. Окна закрыты, чужое и чуждое вынесено, путь открыт. Она вернулась к столу, прислушалась и полуобняла ладонями яростно трепещущий огонек, нежно повторяя зов. Сердце рвалось из груди – это сестры уже стучались и пульсирующей волной выбивались, вытекали в тени за ее спиной, в густоту мрака. Мрак сплетался с тающим светом свечи, пропитывался соками земли, обретал массу и пил ее кровь, ее жизнь. Тела сгущались из небытия, плакали и доверчиво смеялись, лаская ее призрачными руками ожидания, щепча ей пока еще неслышные обещания. И она, нащупав путеводную паутину и укрепившись в незыблемых узах, позвала:
— Эстер, Константа! Я зову вас, я — сестра ваша в ночи! Мы снова вместе!
И они вышли из тени, подняли ее на холодных руках, взяли ее жизнь, и снова их стало три.
Тоже на скорую руку, но не знаю, как еще объяснить.
Солнечный свет, резавший острыми лучами закрытые ставни, к вечеру ослабел и, истончаясь, стекал по темнеющим
стволам деревьевстенам домов вслед за уходящим солнцем. Касаясь лбом шершавой доски, Кристина внимательно, до рези в глазах, смотрела сквозь щель в самодельных ставнях на улицу. Ждала. Ждала тот драгоценный миг, когда ей будет позволено открыть путь. Она боялась моргнуть — и вот, наконец! Ночь доверчиво блеснула неуверенной улыбкой, показав самый кончик своих клыков. Подмигнула ей первой звездой и впустила в комнату неслышные щупальца неуловимой тьмы.Кристина поежилась, быстро вытерла глаза и отступила в глубь комнаты. Прошла вдоль стены, стараясь не задеть лоскусты обоев и старательно вырванные электрические провода. Она улыбнулась: электричество больше не испускало холодный уничтожающий свет, больно режущий по нежной плоти зарождающейся жизни. Мертвый искусственный свет, чуждый сокам земли и иссушающий её силы. Но теперь безжалостный свет не потревожит нежные тени. Черная земля, щедро рассыпанная по полу, холодила босые ноги. Почувствовав бетон (бетон? В доме? На каком-то этаже??), присела, разровняла ладонями влажную почву, прикрывая мертвый участок. Не доверяя тонкому слою, тяжело поднялась, зачерпнула из последнего мешка в углу рыхлой землицы, привезенной из погреба в деревне. Присыпала пол, глубоко спрятав бетон под землей, помнящей живых и мертвых, переплетающей корни, говорящей своим языком сквозь время…. Спину ломило, но глядя, как заклубились по углам тени, потекли под ногами, наливаясь силой, она одобрительно качнула головой.
Кристина обогнула стол, потянулась к керосиновой лампе с треснувшим стеклом. Чадящий фитиль давал сочную, почти осязаемую тень, но что, если ее сестрам не понравится густой и липкий запах? Она вспомнила, как много лет назад Эстер чуть было не устроила пожар, скинув горящую лампу со стола. Кристина замерла, отодвинула лампу в сгустившуюся тьму и взяла толстую свечу. Нервный огонек задрожал на столе и начал осторожную игру с тенями: то отгонял, то приманивал мягкие и невесомые крылья темноты. Чем ярче разгоралась свеча, тем глубже становились тени. Они тянулись по столу, шевелились на стенах, заползали на потолок.
Кристина закрыла глаза и еще раз обошла запертую квартиру. Все готово. Окна закрыты, чужое и чуждое вынесено, путь открыт. Она вернулась к столу, прислушалась и полуобняла ладонями яростно трепещущий огонек, нежно повторяя зов. Сердце рвалось из груди – это сестры уже стучались и пульсирующей волной выбивались, вытекали в тени за ее спиной, в густоту мрака. Мрак сплетался с тающим светом свечи, пропитывался соками земли, обретал массу и пил ее кровь, ее жизнь. Тела сгущались из небытия, плакали и доверчиво смеялись, лаская ее призрачными руками ожидания, щепча ей пока еще неслышные обещания. И она, нащупав путеводную паутину и укрепившись в незыблемых узах, позвала:
— Эстер, Константа! Я зову вас, я — сестра ваша в ночи! Мы снова вместе!
И они вышли из тени, подняли ее на холодных руках, взяли ее жизнь, и снова их стало три.