Предыстории много — или ее утаить, или раскрыть)) вот, думаю))) а после — фокал Эрика:
***
Через фокал Ворона возврат к фокалу ЭрикаНа этот раз Корвик не отогнал ворчливым «Пшиком» своего товарища. У него были другие заботы.
Из перевязанных лентой волос то и дело выскакивала непослушная прядь, он вынужден был ее все время поправлять. Волшебник сжал посильнее ремень от ножен наискось закинутого за спину меча и вновь погрузился в раздумья.
Никто, кроме верного Уко, и не догадывался, как противен ему этот город!
Нью-Йорк — не деревня, даже не поселок. Здесь нет тех запахов, нет той атмосферы, тут не живут те простые крестьяне, добропорядочные фермеры, к которым он относился с благоговейным уважением.
И он взглянул на Лиру, старшего лейтенанта, сослуживицу. Она заискивающе строила глазки, улыбалась, так похожая на крестьянку с картины, которую заметил в одной из галерей короля Артура Второго, верховного повелителя в мире волшебников. Нарисованная для агитации деревенская девка, улыбающаяся во весь рот, впрочем, подтянутая; такая себе доярка — вот портрет Лиры.
Но и в ней нет доброты и нежности Энн с далекой фермы, из воспоминаний, затерянных в веках. Энн Тесару, деревенский домик, теплые, пахнувшие молоком натруженные руки, аромат свежевыпеченного хлеба, чистый воздух — совсем не чуждый, одинокий Нью-Йорк. Хочется вернуться, а нельзя. Ждет сегодня, ждет служба. Надо еще проследить за разгулявшимся полтергейстом на углу седьмой стрит и восьмой авеню.
«Нет, она меня не любит, не любит!»
Опять посторонние голоса в голове! Как же достали его чужие мысли! И уже не отменить того, что вместе со способностью понимать воронов-соплеменников и передавать свои слова расстоянии одной лишь силой мысли, Эрик стал улавливать внутренние голоса, размышления, планы на день, на вечер и… даже на ночь незнакомых прохожих. Снова спешат, мелькают туда-сюда. Веселье и грусть, радость и боль, отчаяние, беспокойство, страх. Как знакомы эти чувства, познал все, кроме страха. Никогда не боятся, никогда и никого. Первая заповедь из детства.
«Нет, она меня не любит, не любит!» — послышались пронизанные горечью терзания худощавого сутулого паренька. Тинейджер суетливо и боязливо прошмыгнул между ним и Лирой, едва зацепив, овеял легким запахом марихуанны.
И этот туда же.
«Сегодня мне будет восемнадцать!» — ликовала девушка, взяв под руку ухажёра — стилягу, пестрившего рэперской шапочкой, очками на пол лица, широченными штанинами, которыми молодой человек так усердно мел мостовую, — "… и я останусь у него ночевать!"
Кто о чем… Иногда даже забавляло подобное «радио».
Когда видел, как молоденькая мама ведет за ручку кроху-дочь, невольно расцветала душа. Раздраженность гасла. Улыбка девочки метко летела в его сердце, согревая грудь.
«Видно, Азалия, любимая сестричка, улыбнулась с небес, глядя на меня» — подумал, ускоряя шаг, и перевел взгляд на
Что-то не так. И Уко занервничал. Вдруг со всех сторон посыпались жалобы на самочувствие.
«Голова… голова раскалывается...»
«Что со мной?»
«Слабость какая-то!»
Гул мыслей превратился в общий однообразный стон. Эмоции… страх и отчаяние охватили некогда спокойных прохожих.
Из перевязанных лентой волос то и дело выскакивала непослушная прядь, он вынужден был ее все время поправлять. Волшебник сжал посильнее ремень от ножен наискось закинутого за спину меча и вновь погрузился в раздумья.
Никто, кроме верного Уко, и не догадывался, как противен ему этот город!
Нью-Йорк — не деревня, даже не поселок. Здесь нет тех запахов, нет той атмосферы, тут не живут те простые крестьяне, добропорядочные фермеры, к которым он относился с благоговейным уважением.
И он взглянул на Лиру, старшего лейтенанта, сослуживицу. Она заискивающе строила глазки, улыбалась, так похожая на крестьянку с картины, которую заметил в одной из галерей короля Артура Второго, верховного повелителя в мире волшебников. Нарисованная для агитации деревенская девка, улыбающаяся во весь рот, впрочем, подтянутая; такая себе доярка — вот портрет Лиры.
Но и в ней нет доброты и нежности Энн с далекой фермы, из воспоминаний, затерянных в веках. Энн Тесару, деревенский домик, теплые, пахнувшие молоком натруженные руки, аромат свежевыпеченного хлеба, чистый воздух — совсем не чуждый, одинокий Нью-Йорк. Хочется вернуться, а нельзя. Ждет сегодня, ждет служба. Надо еще проследить за разгулявшимся полтергейстом на углу седьмой стрит и восьмой авеню.
«Нет, она меня не любит, не любит!»
Опять посторонние голоса в голове! Как же достали его чужие мысли! И уже не отменить того, что вместе со способностью понимать воронов-соплеменников и передавать свои слова расстоянии одной лишь силой мысли, Эрик стал улавливать внутренние голоса, размышления, планы на день, на вечер и… даже на ночь незнакомых прохожих. Снова спешат, мелькают туда-сюда. Веселье и грусть, радость и боль, отчаяние, беспокойство, страх. Как знакомы эти чувства, познал все, кроме страха. Никогда не боятся, никогда и никого. Первая заповедь из детства.
«Нет, она меня не любит, не любит!» — послышались пронизанные горечью терзания худощавого сутулого паренька. Тинейджер суетливо и боязливо прошмыгнул между ним и Лирой, едва зацепив, овеял легким запахом марихуанны.
И этот туда же.
«Сегодня мне будет восемнадцать!» — ликовала девушка, взяв под руку ухажёра — стилягу, пестрившего рэперской шапочкой, очками на пол лица, широченными штанинами, которыми молодой человек так усердно мел мостовую, — "… и я останусь у него ночевать!"
Кто о чем… Иногда даже забавляло подобное «радио».
Когда видел, как молоденькая мама ведет за ручку кроху-дочь, невольно расцветала душа. Раздраженность гасла. Улыбка девочки метко летела в его сердце, согревая грудь.
«Видно, Азалия, любимая сестричка, улыбнулась с небес, глядя на меня» — подумал, ускоряя шаг, и перевел взгляд на
Что-то не так. И Уко занервничал. Вдруг со всех сторон посыпались жалобы на самочувствие.
«Голова… голова раскалывается...»
«Что со мной?»
«Слабость какая-то!»
Гул мыслей превратился в общий однообразный стон. Эмоции… страх и отчаяние охватили некогда спокойных прохожих.