Ой, ура-ура! Я хоть и не умею писать хоррор, но все равно пытаюсь но нежно его люблю. Поэтому оптом целых два отрывка… Хоть и не слишком страшных, но я честно пыталась сделать их такими. Вот:
Сон героиниМеня готовили к свадьбе по старым, давно забытым обрядам: выкупали в отваре ромашки и полыни, одели в простое платье из беленого льна, распустили волосы и на голову возложили венок из кувшинок. Рядом были только незамужние девушки — старости на праздниках юности не место. С танцами и песнями вели меня в священную дубраву, где уже ждал жених со свитой.
Царствовала ночь. Луна была настолько велика, что заслоняла собой небо. Приветливо трещали костры, освещая путь и напитывая воздух хвойными ароматами.
Вот уже виден меж вековых дубов силуэт суженого. Высокий, статный, широкоплечий — по всему понятно, могучий воин и благородный человек. Такой же простоволосый, в неподпоясанной рубахе. Мужественное лицо озарила улыбка. А в ней столько восхищения и нежности, сколько я за всю жизнь не видела.
— Клянусь, что отрекаюсь от всех женщин, кроме тебя, и не возьму в постель другую, пока ты жива и даже после смерти, — сорвались с его губ горячие, истовые слова, которым нельзя было не верить.
Зашелестели листья, хрустнула сухая ветка, заставив оторвать взор от суженного. В кустах явно кто-то затаился. Зеленью полыхнули звериные глаза, загорелась рыжим пламенем шерсть. Поджарый огненный зверь припал к земле кошачьей мордой. Принюхался, не сводя с поляны настороженного взгляда. И вдруг выгнулся горкой, вздыбил шерсть и зашипел, словно предупреждая.
По телу пробежал озноб. Я обернулась. Поляна была устлана растерзанными телами, а над ними неприступным утесом возвышался мой суженый. Рубаха его, черная, сливалась с ночной мглой, а по телу ползали угольные змеи. Он протянул руку и колдовским голосом прошептал: «Будь со мной, будь одной из нас!»
Огненный зверь взревел, разрывая липкую паутину гипноза, и бросился прочь. И я следом, чувствуя, как по пятам мчится нечто темное, страшное, злое. Оно не убьет — захватит, выжрет сердцевину и заставит жить безвольной полой куклой.
Зверь несся вперед. Я едва поспевала за его скачками. Зацепилась за корень и упала, разбив колени в кровь. Подскочила и снова побежала, ощущая, как сквозь тонкую ткань кожу будоражит мертвецкий холод. Зверь свернул с большой дороги на едва заметную стежку. Я боялась его потерять. Почему-то была уверена, что только он знает путь к спасению. Нависавшие низко ветки нахлестывали по рукам и лицу, раздирали платье на лоскуты, вырывали клочья волос. Ноги уже не держали, по лицу текли дорожки слез, сердце заходилось бешеным грохотом, но я не останавливалась. Лучше упасть замертво, чем отдаться тьме. Быстрее! Впереди забрезжил просвет. Зверь замер на самой границе леса. Спасение рядом? Еще несколько шагов!
Едва успела остановиться на краю огромной пропасти. В зияющую бездну из-под ног посыпались камни, потонули в пустоте, так и не достигнув дна. Противоположный край было не разглядеть. Лишь в вышине грозовые тучи доедали остатки луны. А сзади уже гудела мертвецкими голосами беспроглядная тьма. Валила высоченные сосны, мгновенно иссушая и разнося в труху. Смердела тленом и гнилью. И цвыркала-скрежетала, протягивая к нам щупальца.
Он был там, мой суженый, в самом сердце. Это он крушил и убивал все живое, он был самой тьмой!
Огненный зверь затравленно бегал вдоль обрыва, не находя выхода. Оборачивался на погибающий лес, рычал, полнясь бессильной злостью, и продолжал кружить.
Тьма остановилась на опушке. Суженый снова протянул руку. Позвал меня по имени. И тогда я решилась, не желая, чтобы из-за меня погиб и зверь. Да только он вдруг выскочил вперед, обнажив клыки и когти. Острие пики кинулись наперерез, но тут же загорелись от жара огненной шерсти. Пламя заполонило тьму, и вспыхнул чудовищный пожар, очищая мир от живых и тлена разом. Но ни я, ни зверь уже не видели этого, растворившись в огненных языках.
Вставка от третьего лица, за которую меня все ругаютОни ушли, ломясь через лес так, словно были неуклюжими косолапыми медведями. Вёльва продолжала мешать варево. Десять кругов справа налево и десять слева направо, семь по оси червоточин и три против. Потом дернула палкой, поднимая со дна муть, и постучала по стенкам. Когда варево стало непроглядно черным, бросила в котел оставленный мальчишкой меч. Тьма с шипением накинулась на него, покрыла ржавчиной и разбила в пыль. Вёльва потянулась за вышивкой.
— По нетореной тропе пройти, ну надо же! — усмехнулась она. — Какая глупая девчонка.
Еще раз потрогала ткань чувствительными, как глаза, пальцами. И вдруг передернула плечами. Словно прозрела и наяву увидела огненного зверя на фоне непроглядной темной ночи. Взгляд живых зеленых глаз пронзал насквозь, будто в них запечатлелась вся сила и мудрость Небесного повелителя.
Успокоившись, Вёльва снова принялась помешивать варево.
— Что же это за девчонка такая, по нетореной тропе пройти. Да на которую только боги отваживались ступать, один единственный бог. На погибель ты явилась али на спасение? — задумчиво бормотала старуха, вглядываясь слепыми глазами в круги, что шли по вареву вслед за палкой. Глотнула паров и, сомкнув глаза, заговорила не своим голосом: — Сказано было на заре времен: когда настанет час неверия, междоусобиц и великих бедствий, явится в древней крови пророк. Сам возжелает пройти по тропе нетореной, чтобы пробудить почившего бога. Через пламя и снег, кровь и тьму пройдет его путь, от неверия к прозрению и свету. Он сам станет светом, что растопит ледяное сердце и укажет путь из мрака. Лишь испустит пророк последний дух, как пробудится огненный зверь. На спасение. Или на погибель.
Вёльва вздрогнула и выронила вышивку.
— Неужто и правда конец?
Будто отвечая, ухнула белая неясыть. Расправила огромные крылья, ринулась с ветки и опрокинула котел. Тьма выплеснулась на землю, затушив огонь. С шипением выпустила щупальца. И тут вёльва ослепла по-настоящему. Оглохла, не чувствовала запаха. И ощущала лишь липкий ужас от приближающейся смерти. Отступила на шаг, запнулась об сук и упала. Тьма с ликованием набросилась на нее, пронзая и разрывая на ошметки, пока не поглотила, как браслет, как меч, как судьбы детей до этого.
Неясыть наблюдала с ветки. Ухнула, и тьма убралась восвояси, вдоволь насладившись кровавым пиршеством. Оставшись одна, птица подхватила с земли вышивку и принялась остервенело драть ее когтями. На лоскуты. Чтобы ничего не осталось! Но зеленые глаза продолжали смотреть с выжигающей пристальностью. Поняв всю тщету, неясыть выпустила добычу и, горестно ухнув, помчалась за Северной звездой.
но все равно пытаюсьно нежно его люблю. Поэтому оптом целых два отрывка… Хоть и не слишком страшных, но я честно пыталась сделать их такими. Вот:Царствовала ночь. Луна была настолько велика, что заслоняла собой небо. Приветливо трещали костры, освещая путь и напитывая воздух хвойными ароматами.
Вот уже виден меж вековых дубов силуэт суженого. Высокий, статный, широкоплечий — по всему понятно, могучий воин и благородный человек. Такой же простоволосый, в неподпоясанной рубахе. Мужественное лицо озарила улыбка. А в ней столько восхищения и нежности, сколько я за всю жизнь не видела.
— Клянусь, что отрекаюсь от всех женщин, кроме тебя, и не возьму в постель другую, пока ты жива и даже после смерти, — сорвались с его губ горячие, истовые слова, которым нельзя было не верить.
Зашелестели листья, хрустнула сухая ветка, заставив оторвать взор от суженного. В кустах явно кто-то затаился. Зеленью полыхнули звериные глаза, загорелась рыжим пламенем шерсть. Поджарый огненный зверь припал к земле кошачьей мордой. Принюхался, не сводя с поляны настороженного взгляда. И вдруг выгнулся горкой, вздыбил шерсть и зашипел, словно предупреждая.
По телу пробежал озноб. Я обернулась. Поляна была устлана растерзанными телами, а над ними неприступным утесом возвышался мой суженый. Рубаха его, черная, сливалась с ночной мглой, а по телу ползали угольные змеи. Он протянул руку и колдовским голосом прошептал: «Будь со мной, будь одной из нас!»
Огненный зверь взревел, разрывая липкую паутину гипноза, и бросился прочь. И я следом, чувствуя, как по пятам мчится нечто темное, страшное, злое. Оно не убьет — захватит, выжрет сердцевину и заставит жить безвольной полой куклой.
Зверь несся вперед. Я едва поспевала за его скачками. Зацепилась за корень и упала, разбив колени в кровь. Подскочила и снова побежала, ощущая, как сквозь тонкую ткань кожу будоражит мертвецкий холод. Зверь свернул с большой дороги на едва заметную стежку. Я боялась его потерять. Почему-то была уверена, что только он знает путь к спасению. Нависавшие низко ветки нахлестывали по рукам и лицу, раздирали платье на лоскуты, вырывали клочья волос. Ноги уже не держали, по лицу текли дорожки слез, сердце заходилось бешеным грохотом, но я не останавливалась. Лучше упасть замертво, чем отдаться тьме. Быстрее! Впереди забрезжил просвет. Зверь замер на самой границе леса. Спасение рядом? Еще несколько шагов!
Едва успела остановиться на краю огромной пропасти. В зияющую бездну из-под ног посыпались камни, потонули в пустоте, так и не достигнув дна. Противоположный край было не разглядеть. Лишь в вышине грозовые тучи доедали остатки луны. А сзади уже гудела мертвецкими голосами беспроглядная тьма. Валила высоченные сосны, мгновенно иссушая и разнося в труху. Смердела тленом и гнилью. И цвыркала-скрежетала, протягивая к нам щупальца.
Он был там, мой суженый, в самом сердце. Это он крушил и убивал все живое, он был самой тьмой!
Огненный зверь затравленно бегал вдоль обрыва, не находя выхода. Оборачивался на погибающий лес, рычал, полнясь бессильной злостью, и продолжал кружить.
Тьма остановилась на опушке. Суженый снова протянул руку. Позвал меня по имени. И тогда я решилась, не желая, чтобы из-за меня погиб и зверь. Да только он вдруг выскочил вперед, обнажив клыки и когти. Острие пики кинулись наперерез, но тут же загорелись от жара огненной шерсти. Пламя заполонило тьму, и вспыхнул чудовищный пожар, очищая мир от живых и тлена разом. Но ни я, ни зверь уже не видели этого, растворившись в огненных языках.
— По нетореной тропе пройти, ну надо же! — усмехнулась она. — Какая глупая девчонка.
Еще раз потрогала ткань чувствительными, как глаза, пальцами. И вдруг передернула плечами. Словно прозрела и наяву увидела огненного зверя на фоне непроглядной темной ночи. Взгляд живых зеленых глаз пронзал насквозь, будто в них запечатлелась вся сила и мудрость Небесного повелителя.
Успокоившись, Вёльва снова принялась помешивать варево.
— Что же это за девчонка такая, по нетореной тропе пройти. Да на которую только боги отваживались ступать, один единственный бог. На погибель ты явилась али на спасение? — задумчиво бормотала старуха, вглядываясь слепыми глазами в круги, что шли по вареву вслед за палкой. Глотнула паров и, сомкнув глаза, заговорила не своим голосом: — Сказано было на заре времен: когда настанет час неверия, междоусобиц и великих бедствий, явится в древней крови пророк. Сам возжелает пройти по тропе нетореной, чтобы пробудить почившего бога. Через пламя и снег, кровь и тьму пройдет его путь, от неверия к прозрению и свету. Он сам станет светом, что растопит ледяное сердце и укажет путь из мрака. Лишь испустит пророк последний дух, как пробудится огненный зверь. На спасение. Или на погибель.
Вёльва вздрогнула и выронила вышивку.
— Неужто и правда конец?
Будто отвечая, ухнула белая неясыть. Расправила огромные крылья, ринулась с ветки и опрокинула котел. Тьма выплеснулась на землю, затушив огонь. С шипением выпустила щупальца. И тут вёльва ослепла по-настоящему. Оглохла, не чувствовала запаха. И ощущала лишь липкий ужас от приближающейся смерти. Отступила на шаг, запнулась об сук и упала. Тьма с ликованием набросилась на нее, пронзая и разрывая на ошметки, пока не поглотила, как браслет, как меч, как судьбы детей до этого.
Неясыть наблюдала с ветки. Ухнула, и тьма убралась восвояси, вдоволь насладившись кровавым пиршеством. Оставшись одна, птица подхватила с земли вышивку и принялась остервенело драть ее когтями. На лоскуты. Чтобы ничего не осталось! Но зеленые глаза продолжали смотреть с выжигающей пристальностью. Поняв всю тщету, неясыть выпустила добычу и, горестно ухнув, помчалась за Северной звездой.