С прилагательнымиРэми опять снился этот странный сон… длинный коридор с окнами по обе стороны, стекло, разлетающееся осколками от порывистого ветра… фигура в ослепительно белом в конце коридора. А Рэми, который в этом сне был трех-четырех летним мальчишкой, бежал к той фигуре в брызгах стекла, бежал и понимал, как это важно, добежать… а потом ласковые объятия, тепло чужих слез на щеках, горячий шепот:
— Мой мальчик…
Опять мальчик? Рэми переворачивался на другой бок и замирал в восхищении на краю обрыва. Там, внизу, полыхали костром, переливались перламутром облака, стекал по глянцевым скалам рассветный румянец и с приятным щелчком распахивались за спиной крылья. И Рэми летел, тонул в облаках, ловил ветер и с размаху врезался в потоки… и пил, до одури пил влажный, пропитанный грозой воздух, играл в догонялки с молниями и купался в тугих струях проливного дождя.
А когда уставал, он складывал крылья, замирал на крышах огромных городов и закрывал глаза, выставляя перед собой ладони. И все вокруг темнело, путалось в блестящих, туго натянутых нитях. И Рэми находил среди этих нитей одну, две, проводил по ним кончиками пальцев и вздыхал:
— Что же ты творишь-то, брат мой? И сможешь ли ты меня дождаться?
БезРэми опять снился этот сон… коридор с окнами, стекло, разлетающееся осколками от ветра… фигура в конце коридора. А Рэми, который во сне был мальчишкой, бежал фигуре в брызгах стекла, бежал и понимал, как это важно, добежать… а потом объятия, тепло слез на щеках, шепот:
— Мой мальчик…
Опять мальчик? Рэми замирал в восхищении на краю обрыва. Там, внизу, полыхали костром, переливались перламутром облака, стекал по скалам румянец и щелчком распахивались за спиной крылья. И Рэми летел, тонул в облаках, ловил ветер и с размаху врезался в потоки… и пил, до одури пил воздух, играл в догонялки с молниями и купался в струях дождя.
А когда уставал, он складывал крылья, замирал на крышах городов и закрывал глаза, выставляя перед собой ладони. И все вокруг темнело, путалось в нитях. И Рэми находил среди этих нитей одну, две, проводил по ним кончиками пальцев и вздыхал:
— Что же ты творишь-то, брат мой? И сможешь ли ты меня дождаться?
— Мой мальчик…
Опять мальчик? Рэми переворачивался на другой бок и замирал в восхищении на краю обрыва. Там, внизу, полыхали костром, переливались перламутром облака, стекал по глянцевым скалам рассветный румянец и с приятным щелчком распахивались за спиной крылья. И Рэми летел, тонул в облаках, ловил ветер и с размаху врезался в потоки… и пил, до одури пил влажный, пропитанный грозой воздух, играл в догонялки с молниями и купался в тугих струях проливного дождя.
А когда уставал, он складывал крылья, замирал на крышах огромных городов и закрывал глаза, выставляя перед собой ладони. И все вокруг темнело, путалось в блестящих, туго натянутых нитях. И Рэми находил среди этих нитей одну, две, проводил по ним кончиками пальцев и вздыхал:
— Что же ты творишь-то, брат мой? И сможешь ли ты меня дождаться?
— Мой мальчик…
Опять мальчик? Рэми замирал в восхищении на краю обрыва. Там, внизу, полыхали костром, переливались перламутром облака, стекал по скалам румянец и щелчком распахивались за спиной крылья. И Рэми летел, тонул в облаках, ловил ветер и с размаху врезался в потоки… и пил, до одури пил воздух, играл в догонялки с молниями и купался в струях дождя.
А когда уставал, он складывал крылья, замирал на крышах городов и закрывал глаза, выставляя перед собой ладони. И все вокруг темнело, путалось в нитях. И Рэми находил среди этих нитей одну, две, проводил по ним кончиками пальцев и вздыхал:
— Что же ты творишь-то, брат мой? И сможешь ли ты меня дождаться?