В «Ведьмаке» Сапковского полно неплохих сцен. Не сказать, что они идеально наглядны, но недалеки до идеала. Попробую представить пару интересных. Но это далеко не все.
Коротенькая драка в трактире — Мы те подмогнем, — прошипел дылда. Он выбил у ривянина кружку и,
одновременно схватив одной рукой плечо, впился пальцами другой в ремень,
пересекающий наискось грудь чужака. Один из стоявших позади размахнулся,
собираясь ударить. Чужак развернулся на месте, выбив рябого из равновесия.
Меч свистнул в ножнах и коротко блеснул в свете каганцев. Пошла кутерьма.
Поднялся крик. Кто-то из гостей кинулся к выходу. С грохотом упал стол,
глухо шмякнулась об пол глиняная посуда. Трактирщик — губы у него тряслись — глядел на чудовищно рассеченное лицо рябого, а тот, вцепившись пальцами в
край стойки, медленно оседал, исчезал из глаз, будто тонул. Двое других
лежали на полу. Один не двигался, второй извивался и дергался в быстро
расплывающейся темной луже. В воздухе дрожал, ввинчиваясь в мозг, тонкий,
истошный крик женщины. Трактирщик затрясся, хватил воздуха, и его начало
рвать.
Незнакомец отступил к стене. Сжавшийся, собранный, чуткий. Меч он держал
обеими руками, водя острием по воздуху. Никто не шевелился. Страх, как
холодная грязь, облепил лица, связал члены, заткнул глотки. В трактир с
шумом и лязгом ворвались трое стражников. Видимо, находились неподалеку.
Обернутые ремнями палицы были наготове, но, увидев трупы, стражи тут же
выхватили мечи. Ривянин прильнул спиной к стене, левой рукой вытащил из-за
голенища кинжал.
Бой со стрыгойГеральт отскочил, закружился, упырица задела его и тоже закружилась,
вспарывая когтями воздух. Она не потеряла равновесия и напала снова,
немедленно, с полуоборота, щелкнув зубами у самой груди Геральта. Ривянин
отскочил в другую сторону, трижды меняя направление вращения и тем самым
сбивая упырицу с толку, отскакивая, сильно, хотя и не с размаху, ударил ее
по голове серебряными шипами, сидящими на верхней стороне перчатки, на
костяшках пальцев.
Упырица жутко зарычала, заполнив дворец гулким эхом, припала к земле,
замерла и принялась выть. Глухо, зловеще, яростно. Ведьмак зло усмехнулся.
Первый «раунд», как он и рассчитывал, прошел успешно. Серебро было
убийственным для упырицы, как и для большинства чудовищ, вызванных к жизни
колдовством. Так что, выходит, бестия не отличалась от других, а это давало
надежду на то, что чары удастся снять, серебряный же меч как крайнее
средство гарантировал ему жизнь. Упырица не спешила нападать. Теперь она
приближалась медленно, оскалив клыки, пуская слюни. Геральт попятился, пошел
полукругом, осторожно ставя ноги, то замедляя, то ускоряя движение, тем
самым рассеивая внимание упырицы, не позволяя ей собраться для прыжка.
Продолжая движение, он разматывал длинную тонкую крепкую цепь с грузом на
конце. Серебряную цепь.
В тот момент, когда упырица, напрягшись, прыгнула, цепь просвистела в
воздухе и, свернувшись змеей, мгновенно оплела руки, шею и голову чудища. Не
довершив прыжка, упырица упала, издав пронзительный визг. Она извивалась на
полу, жутко рыча то ли от ярости, то ли от палящей боли, причиняемой
ненавистным металлом. Геральт был удовлетворен — убить упырицу, если б он
того хотел, не составляло труда. Но он не доставал меча. Пока ничто в
поведении упырицы не говорило о том, что это случай неизлечимый. Геральт
немного отступил и, не спуская глаз с извивающегося на полу тела, глубоко
дышал, собираясь с силами. Цепь лопнула, серебряные звенья дождем прыснули
во все стороны, звеня по камням. Ослепленная яростью упырица, воя, кинулась
в атаку. Геральт спокойно ждал и поднятой правой рукой чертил перед собой
Знак Аард. Упырица отлетела на несколько шагов, словно ее ударили молотом,
но удержалась на ногах, выставила когти, обнажила клыки. Ее волосы поднялись
дыбом, зашевелились так, будто она шла против резкого ветра. С трудом,
кашляя, шаг за шагом, медленно, но шла! Все-таки шла! Геральт забеспокоился.
Он, конечно, не ожидал, что такой простой Знак совсем парализует упырицу, но
и не думал, что бестия так легко оправится. Он не мог держать Знак слишком
долго — это истощало, а меж тем упырице оставалось пройти не больше десятка
шагов. Он резко снял Знак и отскочил вбок. Как и ожидал, застигнутая
врасплох, упырица полетела вперед, потеряла равновесие, перевернулась,
поскользнулась на полу и покатилась вниз по ступеням зияющего в полу входа в
склеп. Снизу донеслись истошные вопли.
Чтобы выиграть время, Геральт прыгнул на лестницу, ведущую на галерейку.
Не успел пройти и половины, как упырица вылетела из склепа и помчалась за
ним, словно огромный черный паук… Ведьмак, дождавшись, пока она взбежит на
лестницу, тут же перемахнул через поручень и спрыгнул на пол. Упырица
развернулась на лестнице, оттолкнулась и кинулась на него в невероятном,
чуть ли не десятиметровом прыжке. Она уже не дала так легко провести себя — дважды ее когти рванули кожаную куртку ривянина. Но новый могучий удар
серебряных шипов откинул упырицу. Она закачалась. Геральт, чувствуя
вздымающуюся в нем ярость, покачнулся, откинул туловище назад и сильнейшим
ударом в бок повалил бестию на пол. Рык, который она издала, был громче всех
предыдущих. С потолка посыпалась штукатурка.
Упырица вскочила, дрожа от неудержимой злобы и жажды убийства. Геральт
выжидал. Он уже выхватил меч и, чертя им в воздухе зигзаги, шел, обходил
упырицу, следя за тем, чтобы движения меча не совпадали с ритмом и темпом
шагов. Упырица не отскочила. Она медленно приближалась, водя глазами вслед
за блестящей полоской клинка.
Геральт резко остановился, замер, поднял меч над головой. Упырица
растерялась и тоже остановилась. Ведьмак, выписав острием двойной полукруг,
сделал шаг в сторону упырицы. Потом еще один. А потом прыгнул, вертя меч над
головой.
Упырица съежилась, попятилась. Геральт был все ближе. Глаза его
разгорелись зловещим огнем, сквозь стиснутые зубы вырвался хриплый рев.
Упырица снова отступила, отброшенная мощью сконцентрированной ненависти,
злобы и силы, излучаемой нападающим на нее человеком, бьющей в нее волнами,
врывающимися в мозг и внутренности. До боли пораженная неведомым ей прежде
ощущением, она издала вибрирующий тонкий визг, закружилась на месте и в
панике кинулась в мрачный лабиринт коридоров дворцовых подземелий.
Геральт, сотрясаемый дрожью, остановился посреди залы.
Один.
«Сколько же понадобилось времени, — подумал он, — чтобы этот танец на
краю пропасти, эта сумасшедшая, жуткая пляска привела к желаемому
результату, позволила добиться психического слияния с противником,
проникнуть в глубины сконцентрированной воли, переполнявшей упырицу. Воли
злобной, болезненной, породившей эту уродину». Ведьмак вздрогнул, вспомнив
тот момент, когда он поглотил этот заряд зла, чтобы, словно зеркало,
отразить его и направить на чудовище. Никогда он еще не встречался с такой
концентрацией ненависти и убийственного неистовства. Даже у василисков,
пользующихся самой дурной славой.
Резня в Блавикене — Ко мне, — скомандовал Киврил. Лязгнули мечи, вырываемые из ножен,
группа сомкнула плечи, ощетинилась остриями.
Ведьмак ускорил шаг, его движения, удивительно плавные и мягкие, перешли
в бег — не прямо, на ощетинившуюся мечами группу, а вбок, обходя ее по
сужающейся спирали.
Тавик не выдержал первым, двинулся навстречу, сокращая расстояние. За ним
рванулись близнецы.
— Не расходиться! — рявкнул Киврил, вертя головой и потеряв ведьмака из
виду. Выругался, отскочил в сторону, видя, что группа распадается, кружится
между прилавками в сумасшедшем хороводе. Тавик был первым. Еще мгновение
назад он гнался за ведьмаком, теперь вдруг увидел, что тот мелькнул у него
слева, направляясь в противоположную сторону. Он засеменил ногами, чтобы
остановиться, но ведьмак пролетел рядом прежде, чем он успел поднять меч.
Тавик почувствовал сильный удар выше бедра. Развернулся и начал падать. Уже
оказавшись на коленях, с удивлением взглянул на свое бедро и принялся
кричать. Близнецы одновременно, атакуя мчащуюся на них черную расплывчатую
фигуру, налетели один на другого, ударились плечами, на мгновение потеряв
ритм. Этого оказалось достаточно. Выр, которого Геральт рубанул по всей
ширине груди, согнулся пополам, опустил голову, сделал еще несколько шагов и
рухнул на прилавок с овощами. Нимир получил в висок, закружился на месте и,
обессилев, тяжело свалился в канаву.
На рынке закипело от бегущих перекупщиков, загрохотали переворачиваемые
прилавки, поднялись пыль и крик. Тавик еще раз попробовал приподняться на
дрожащих руках и упал.
— Десятка, слева! — рявкнул Ногорн, мчась полукругом, чтобы обойти
ведьмака сзади.
Десятка быстро обернулся. Недостаточно быстро. Получил раз по животу,
выдержал, размахнулся для удара, тут же получил снова — в шею под самым
ухом. Напрягшись, сделал четыре неуверенных шага и свалился на тележку,
полную рыбы. Тележка покатилась. Десятка соскользнул на брусчатку,
серебрящуюся чешуей.
Киврил и Ногорн ударили одновременно с двух сторон, эльф с размаху
сверху, Ногорн с присесту, низко, плоско. Оба удара ведьмак парировал, два
металлических удара слились в один. Киврил отскочил, споткнулся, удержался
на ногах, схватившись за деревянные столбики ларька. Ногорн бросился и
заслонил его поднятым вверх мечом. Удар был настолько сильный, что его
отшвырнуло назад, пришлось подогнуть колени. Вскакивая, он заслонился рукой.
Поздно. Получил удар в лицо симметрично старому шраму. Киврил, оттолкнувшись
спиной от ларька, перескочил через падающего Ногорна, налетел с полуоборота,
ударил обеими руками, не попал, моментально отскочил. Удара он не
почувствовал. Ноги под ним подкосились, когда, защищаясь, он попытался
перейти с финтом к очередному выпаду. Меч выпал у него из руки, рассеченной
с внутренней стороны, выше локтя. Он упал на колени, затряс головой да так и
замер в красной луже, среди раскиданной капусты, баранок и рыбы.
На рынок вступила Ренфри.
Она шла мягким, кошачьим шагом, обходя возки и прилавки. Толпа, словно
рой шершней, гудевшая в улочках и у стен домов, утихла. Геральт стоял
неподвижно, держа меч в опущенной руке. Девушка подошла на десять шагов,
остановилась. Стало видно, что под кафтанчиком у нее кольчуга, короткая,
едва прикрывающая бедра.
— Ты выбрал, — сказала она. — Ты уверен, что правильно?
— Здесь не будет второго Тридама, — с трудом сказал Геральт.
— И не было бы. Стрегобор высмеял меня. Сказал, что я могу перебить весь
Блавикен и добавить несколько ближайших деревушек, но он все равно из башни
не выйдет. Что так смотришь? Да, я обманула тебя. Я всю жизнь обманывала,
если это было необходимо, чего же ради делать исключение для тебя?
— Уйди, Ренфри.
— Нет, Геральт, — рассмеялось она и быстро выхватила меч.
— Ренфри.
— Нет, Геральт. Ты свой выбор сделал, теперь моя очередь.
Одним рывком она сдернула юбку с бедер, закружила ею в воздухе, обматывая
материал вокруг левого предплечья. Геральт отступил, поднял руку, сложив
пальцы в Знак. Ренфри снова засмеялась, коротко, хрипло.
— Пустое, белоголовый. Это меня не берет. Только меч.
— Отойди, Ренфри, — повторил он. — Отойди. Если мы скрестим мечи, я… Я
уже не смогу…
— Знаю, — сказала она. — Но я… Я тоже не могу иначе. Просто не могу. Мы
есть то, что мы есть. Ты и я.
Она двинулась на него легким, раскачивающимся шагом. В правой руке,
выпрямленной и отведенной в сторону, поблескивал меч, левой она волокла юбку
по земле. Геральт отступил на два шага.
Она прыгнула, махнула левой рукой, юбка взлетела в воздух, вслед за нею,
заслоненный материалом, блеснул меч. Короткий удар. Геральт отскочил, ткань
его даже не задела, а клинок Ренфри скользнул по его мечу, он машинально
защитился серединой клинка, связал оба меча коротким вращением, пытаясь
выбить у нее оружие. Это была ошибка. Она отбила его острие и сразу на
полусогнутых, раскачивая бедрами, ударила, целясь в лицо. Геральт едва успел
парировать удар, отскочил от падающей на него ткани. Закружился, избегая
мелькающего в молниеносных ударах меча, снова отскочил. Она налетела на
него, бросила юбку прямо в глаза, ударила вблизи с полуоборота. Он
уклонился, увернувшись совсем рядом с ней. Она знала эти приемы.
Развернулась одновременно с ним и, почти коснувшись его, так что он
почувствовал ее дыхание, проехала ему лезвием по груди. Боль резанула его,
но он не сбил темпа. Развернулся еще раз, в противоположную сторону, отразил
клинок, летящий к его виску, сделал быстрый финт и выпад. Ренфри отскочила,
наклонилась для удара снизу, Геральт, присев в выпаде, молниеносно рубанул
ее снизу, самым концом меча, через открытое бедро и пах.
Она не крикнула. Упала на колено и на бок, отпустила меч, впилась обеими
руками в рассеченное бедро. Кровь толчками запульсировала между пальцами,
ручейком стекая на изукрашенный пояс, на лосиные сапоги, на грязную
брусчатку. Толпа, втиснутая в улочки, зашевелилась и заорала. Геральт
спрятал меч.
— Не уходи, — простонала она, свертываясь в клубок.
Он не ответил.
— Мне… холодно…
Он не ответил. Ренфри снова застонала. Кровь юркими струйками заполняла
ямки между камнями брусчатки.
— Геральт… обними меня.
Он не ответил.
Она отвернулась и замерла, прижавшись щекой к камням. Кинжал с очень
острым лезвием, который она до того скрывала своим телом, выскользнул из ее
мертвеющих пальцев.
Прошла минута, показавшаяся вечностью. Ведьмак поднял голову при звуке
отучавшего по брусчатке посоха Стрегобора. Волшебник быстро приближался,
обходя трупы стороной.
— Ну бойня! — засопел он. — Видел, Геральт, все видел в кристалле…
Он подошел ближе, наклонился. В ниспадающей к земле черной одежде,
опирающийся о посох, он казался старым, очень старым.
— Невероятно, — покачал он головой. — Сорокопутка мертвая.
Совершенно.
Геральт не ответил.
— Ну, Геральт, — выпрямился волшебник, — иди за повозкой. Возьмем ее в
башню. Надо сделать вскрытие.
Он глянул на ведьмака и, не дождавшись ответа, наклонился над телом.
Кто-то, незнакомый ведьмаку, сидящий внутри него, стиснул рукоять меча,
быстро выхватил его из ножен. «Только коснись ее, колдун, — сказал тот, кого
ведьмак не знал. — Только коснись ее, и твоя голова окажется на брусчатке».
Коротенький поединокТайлес присел, прыгнул, напал молниеносно, без предупреждения. Ведьмак
даже не подумал парировать, отклонился от плоского удара быстрым
полуоборотом. Рыцаренок широко размахнулся, клинок снова рассек воздух.
Геральт ловким пируэтом вышел из-под острия, мягко отскочил, сделал короткий
финт и выбил Тайлеса из ритма. Тайлес выругался, рубанул широко, справа, на
мгновение потерял равновесие, попытался восстановить, неловко и высоко
заслонившись мечом. Ведьмак ударил со скоростью и силой молнии, саданул
напрямую, выбросил руку на всю длину. Тяжелое оружие со звоном столкнулось с
клинком Тайлеса так, что тот сильно ударил рыцаря по лицу. Тайлес взвыл,
упал на колени и коснулся лбом травы. Фальвик подбежал к нему. Геральт
воткнул меч в землю и отвернулся.
Бой БонартаОни бросились друг на друга, словно волки, мгновенно, тихо, без
предупреждения. Запели в воздухе клинки, заполняя улочку стоном стали.
Вначале были слышны только удары клинков, вздохи, стоны и ускоренное
дыхание.
А потом неожиданно и вдруг Крысы начали кричать. И умирать.
Рееф вылетел из клубка первым, треснулся спиной о стену, брызжа
кровью на грязно-белую известку. За ним нетвердым шагом выкатился Ассе,
согнулся и упал на бок, попеременно сгибая и разгибая колени.
Бонарт вертелся и прыгал как волчок, окруженный мерцанием и свистом
клинка. Крысы пятились от него, подскакивали, делая выпады и отпрыгивая,
яростно, заядло, безжалостно и… безрезультатно. Бонарт парировал,
рубил, нападал, непрерывно атаковал, не давал передышки, навязывал темп.
А Крысы отступали. И умирали.
Искра, получив в шею, упала в грязь, свернувшись клубком как кошка,
кровь из артерии брызнула на лодыжки и колени переступавшего через нее
Бонарта. Охотник широким взмахом отразил выпад Мистле и Гиселера,
развернулся и молниеносным ударом разделал Кайлея от ключицы до бедра,
ударив его самым концом меча. Кайлей выпустил меч, но не упал, только
согнулся и обеими руками схватился за грудь и живот, а из-под ладоней
хлестала кровь. Бонарт снова увернулся от удара Гиселера, парировал
нападение Мистле и рубанул Кайлея еще раз. Размозжил ему висок.
Светловолосый Крыс упал и лужу собственной крови, смешанной с грязью.
Мистле и Гиселер замерли на мгновение, но вместо того чтобы бежать,
заорали в один голос, дико и бешено. И кинулись на Бонарта. Кинулись и
нашли свою смерть.
И снова БонартБонарт пнул каблуком Гиселера, лежавшего у стены. Главарь Крыс не
подавал признаков жизни. Из разрубленного черепа уже перестала вытекать
кровь.
Мистле, стоя на коленях, искала меч, шаря обеими руками по грязи и не
видя, что ползает в быстро растущей луже крови. Бонарт медленно подошел
к ней.
— Не-е-е-е-е!!!
Охотник поднял голову.
Цири с ходу соскочила с лошади, завертелась, упала на одно колено.
Бонарт усмехнулся.
— Крысиха, — сказал он. — Седьмая Крысиха. Хорошо, что ты здесь.
Тебя-то мне и недоставало для комплекта.
Мистле нащупала меч, но не в состоянии была его поднять. Она
захрипела и, кинувшись под ноги Бонарта, дрожащими пальцами вцепилась в
голенища его сапог. Раскрыла рот, чтобы крикнуть, но вместо крика из ее
глотки вырвалась блестящая карминовая струя. Бонарт сильно ударил ее,
свалив в навоз. Однако Мистле, обеими руками держась за распоротый
живот, сумела все-таки подняться снова. — Неееее! — крикнула Цири. — Мистлеее!!!
Охотник за наградами не обратил внимания на ее крик, даже головы не
повернул, а завертел мечом и ударил размашисто, как косой, жутким
ударом, который подхватил Мистле с земли и бросил на стену, словно
мягкую тряпичную куклу, будто замаранный красным лоскут.
Крик увяз в горле Цири. Руки тряслись, когда она хваталась за меч.
— Убийца, — прошипела она сквозь стиснутые зубы, поражаясь, как чуждо
прозвучал собственный голос. Чужие губы вдруг стали чудовищно сухими. — Убийца! Мразь!
Бонарт, слегка наклонив голову, с интересом рассматривал ее. — Будем
помирать?
Цири шла к нему, обходя его полукругом. Меч в поднятых и выпрямленных
руках двигался, обманывал, вводил в заблуждение.
Охотник за наградами громко рассмеялся. — Умирать! — повторил он. — Крысиха решила умереть. Он поворачивался медленно, не сходя с места, не
давая поймать себя в обманную ловушку полукруга. Но Цири было все равно.
Она кипела от ярости и ненависти, дрожала от жажды убийства, стремилась
достать этого страшного старика, почувствовать, как клинок врезается в
его плоть. Хотела увидеть его кровь, хлещущую из рассеченных вен в ритме
последних ударов сердца.
— Ну, Крысиха. — Бонарт поднял испачканный меч и плюнул на острие. — Прежде чем подохнешь, покажи, на что ты способна. Давай, музыка, играй!
***
— Ей-богу, не знаю, как получилось, что они не прикончили друг дружку
в первом же бою, — рассказывал спустя шесть дней Никляр, сын гробовщика.
— Видать, здорово хотели позабивать. Да и оно видно было. Она его, он
ее. Налетели дружка на дружку, столкнулись мгновенно, и пошел сплошной
звон от мечей-то. Может, двумя, может, тремя ударами обменялись. Некому
было считать-то ни глазом, ни ухом. Так шибко бились, уважаемый, что
глаз человеческий аль ухо не ловили того. А плясали и скакали дооколо
себя словно твои две ласки!
Стефан Скеллен, по прозвищу Филин, слушал внимательно, поигрывая
нагайкой.
— Отскочили дружка от дружки, — тянул парень, — а ни на ей, ни
наем-ни царапинки. Крысиха-то была, видать, злющая как сам черт, а уж
шипела не хуже котища, когда у его хочут мышь отобрать. А милсдарь
господин Бонарт был совсем спокойным.
***
— Фалька, — сказал Бонарт, усмехаясь и показывая зубы, как настоящий
гуль. — Ты и верно умеешь плясать и мечом вертеть! Ты меня
заинтересовала, девушка. Кто ты такая? Скажи, прежде чем умрешь.
Цири тяжело дышала. Чувствовала, как ее начинает охватывать ужас.
Поняла, с кем имеет дело.
— Скажи, кто ты такая, и я подарю тебе жизнь. Она крепче стиснула
рукоять. Необходимо было пройти сквозь его выпады, парирования, рубануть
его прежде, чем он успеет заслониться. Нельзя было допустить, чтобы он
отбивал ее удары, нельзя было и дальше принимать на свой меч его меч,
испытывать боль и надвигающийся паралич, который пронизывал ее насквозь
и заставлял костенеть при его выпадах локоть и предплечье. Нельзя было
растрачивать энергию на пустые уверты от его ударов, проходящих мимо не
больше чем на толщину волоса. «Я заставлю его промахнуться, — подумала
она. — Сейчас. В этой стычке. Или умру».
— Ты умрешь, Крысиха, — сказал он, идя на нее с выставленным далеко
вперед мечом. — Не боишься? Все потому, что не знаешь, как выглядит
смерть.
«Каэр Морхен, — подумала она, отскакивая. — Ламперт. Гребень.
Сальто».
Она сделала три шага и пируэт, а когда он напал, отмахнувшись от
финта, она крутанула сальто назад, упала в полуприсест и тут же
рванулась на него, поднырнув под его. клинок и выворачивая сустав для
удара, для страшного удара, усиленного мощным разворотом бедер. И тут ее
неожиданно охватила эйфория, она уже почти чувствовала, как острие
вгрызается ему в тело.
Но вместо этого был лишь жесткий, стонущий удар металла о металл. И
неожиданная вспышка в глазах. Удар и боль. Она почувствовала, что
падает, почувствовала, что упала. «Он парировал и отвел удар, — подумала
она. — Я умираю».
Бонарт пнул ее в живот. Вторым пинком, точно и болезненно нацеленным
в локоть, выбил у нее из рук меч. Цири схватилась за голову, она
чувствовала тупую боль, но под пальцами не было раны и крови. «Он ударил
кулаком, — зло подумала она. — Я просто получила кулаком. Или головкой
меча. Он не убил меня. Отлупцевал как соплячку». Она открыла глаза.
Охотник стоял над ней, страшный, худой как скелет, возвышающийся как
большое безлистное дерево. От него разило потом и кровью.
Он схватил ее за волосы на затылке, поднял, заставил встать, но тут
же рванул, выбивая землю из-под ног, и потащил, орущую как осужденная на
вечные муки, к лежащей у стены Мистле.
— Не боишься смерти, да? — буркнул он, прижимая ее голову к земле. — Так погляди, Крысиха. Вот она — смерть.
Вот так умирают. Погляди, это кишки. Это кровь. А это — говно! Вот,
что у человека внутри.
Цири напружинилась, согнулась, вцепившись в его руку, зашлась в сухом
позыве. Мистле еще жила, но глаза уже затянул туман, они уже стекленели,
стали рыбьими. Ее рука, будто ястребиный коготь, сжималась и
разжималась, зарывшись в грязь и навоз. Цири почувствовала резкую,
пронизывающую вонь мочи. Бонарт залился хохотом.
— Вот так умирают, Крысиха. В собственном дерьме и кишках!
Он отпустил ее. Она упала на четвереньки, сотрясаемая сухими,
отрывистыми рыданиями.
одновременно схватив одной рукой плечо, впился пальцами другой в ремень,
пересекающий наискось грудь чужака. Один из стоявших позади размахнулся,
собираясь ударить. Чужак развернулся на месте, выбив рябого из равновесия.
Меч свистнул в ножнах и коротко блеснул в свете каганцев. Пошла кутерьма.
Поднялся крик. Кто-то из гостей кинулся к выходу. С грохотом упал стол,
глухо шмякнулась об пол глиняная посуда. Трактирщик — губы у него тряслись — глядел на чудовищно рассеченное лицо рябого, а тот, вцепившись пальцами в
край стойки, медленно оседал, исчезал из глаз, будто тонул. Двое других
лежали на полу. Один не двигался, второй извивался и дергался в быстро
расплывающейся темной луже. В воздухе дрожал, ввинчиваясь в мозг, тонкий,
истошный крик женщины. Трактирщик затрясся, хватил воздуха, и его начало
рвать.
Незнакомец отступил к стене. Сжавшийся, собранный, чуткий. Меч он держал
обеими руками, водя острием по воздуху. Никто не шевелился. Страх, как
холодная грязь, облепил лица, связал члены, заткнул глотки. В трактир с
шумом и лязгом ворвались трое стражников. Видимо, находились неподалеку.
Обернутые ремнями палицы были наготове, но, увидев трупы, стражи тут же
выхватили мечи. Ривянин прильнул спиной к стене, левой рукой вытащил из-за
голенища кинжал.
вспарывая когтями воздух. Она не потеряла равновесия и напала снова,
немедленно, с полуоборота, щелкнув зубами у самой груди Геральта. Ривянин
отскочил в другую сторону, трижды меняя направление вращения и тем самым
сбивая упырицу с толку, отскакивая, сильно, хотя и не с размаху, ударил ее
по голове серебряными шипами, сидящими на верхней стороне перчатки, на
костяшках пальцев.
Упырица жутко зарычала, заполнив дворец гулким эхом, припала к земле,
замерла и принялась выть. Глухо, зловеще, яростно. Ведьмак зло усмехнулся.
Первый «раунд», как он и рассчитывал, прошел успешно. Серебро было
убийственным для упырицы, как и для большинства чудовищ, вызванных к жизни
колдовством. Так что, выходит, бестия не отличалась от других, а это давало
надежду на то, что чары удастся снять, серебряный же меч как крайнее
средство гарантировал ему жизнь. Упырица не спешила нападать. Теперь она
приближалась медленно, оскалив клыки, пуская слюни. Геральт попятился, пошел
полукругом, осторожно ставя ноги, то замедляя, то ускоряя движение, тем
самым рассеивая внимание упырицы, не позволяя ей собраться для прыжка.
Продолжая движение, он разматывал длинную тонкую крепкую цепь с грузом на
конце. Серебряную цепь.
В тот момент, когда упырица, напрягшись, прыгнула, цепь просвистела в
воздухе и, свернувшись змеей, мгновенно оплела руки, шею и голову чудища. Не
довершив прыжка, упырица упала, издав пронзительный визг. Она извивалась на
полу, жутко рыча то ли от ярости, то ли от палящей боли, причиняемой
ненавистным металлом. Геральт был удовлетворен — убить упырицу, если б он
того хотел, не составляло труда. Но он не доставал меча. Пока ничто в
поведении упырицы не говорило о том, что это случай неизлечимый. Геральт
немного отступил и, не спуская глаз с извивающегося на полу тела, глубоко
дышал, собираясь с силами. Цепь лопнула, серебряные звенья дождем прыснули
во все стороны, звеня по камням. Ослепленная яростью упырица, воя, кинулась
в атаку. Геральт спокойно ждал и поднятой правой рукой чертил перед собой
Знак Аард. Упырица отлетела на несколько шагов, словно ее ударили молотом,
но удержалась на ногах, выставила когти, обнажила клыки. Ее волосы поднялись
дыбом, зашевелились так, будто она шла против резкого ветра. С трудом,
кашляя, шаг за шагом, медленно, но шла! Все-таки шла! Геральт забеспокоился.
Он, конечно, не ожидал, что такой простой Знак совсем парализует упырицу, но
и не думал, что бестия так легко оправится. Он не мог держать Знак слишком
долго — это истощало, а меж тем упырице оставалось пройти не больше десятка
шагов. Он резко снял Знак и отскочил вбок. Как и ожидал, застигнутая
врасплох, упырица полетела вперед, потеряла равновесие, перевернулась,
поскользнулась на полу и покатилась вниз по ступеням зияющего в полу входа в
склеп. Снизу донеслись истошные вопли.
Чтобы выиграть время, Геральт прыгнул на лестницу, ведущую на галерейку.
Не успел пройти и половины, как упырица вылетела из склепа и помчалась за
ним, словно огромный черный паук… Ведьмак, дождавшись, пока она взбежит на
лестницу, тут же перемахнул через поручень и спрыгнул на пол. Упырица
развернулась на лестнице, оттолкнулась и кинулась на него в невероятном,
чуть ли не десятиметровом прыжке. Она уже не дала так легко провести себя — дважды ее когти рванули кожаную куртку ривянина. Но новый могучий удар
серебряных шипов откинул упырицу. Она закачалась. Геральт, чувствуя
вздымающуюся в нем ярость, покачнулся, откинул туловище назад и сильнейшим
ударом в бок повалил бестию на пол. Рык, который она издала, был громче всех
предыдущих. С потолка посыпалась штукатурка.
Упырица вскочила, дрожа от неудержимой злобы и жажды убийства. Геральт
выжидал. Он уже выхватил меч и, чертя им в воздухе зигзаги, шел, обходил
упырицу, следя за тем, чтобы движения меча не совпадали с ритмом и темпом
шагов. Упырица не отскочила. Она медленно приближалась, водя глазами вслед
за блестящей полоской клинка.
Геральт резко остановился, замер, поднял меч над головой. Упырица
растерялась и тоже остановилась. Ведьмак, выписав острием двойной полукруг,
сделал шаг в сторону упырицы. Потом еще один. А потом прыгнул, вертя меч над
головой.
Упырица съежилась, попятилась. Геральт был все ближе. Глаза его
разгорелись зловещим огнем, сквозь стиснутые зубы вырвался хриплый рев.
Упырица снова отступила, отброшенная мощью сконцентрированной ненависти,
злобы и силы, излучаемой нападающим на нее человеком, бьющей в нее волнами,
врывающимися в мозг и внутренности. До боли пораженная неведомым ей прежде
ощущением, она издала вибрирующий тонкий визг, закружилась на месте и в
панике кинулась в мрачный лабиринт коридоров дворцовых подземелий.
Геральт, сотрясаемый дрожью, остановился посреди залы.
Один.
«Сколько же понадобилось времени, — подумал он, — чтобы этот танец на
краю пропасти, эта сумасшедшая, жуткая пляска привела к желаемому
результату, позволила добиться психического слияния с противником,
проникнуть в глубины сконцентрированной воли, переполнявшей упырицу. Воли
злобной, болезненной, породившей эту уродину». Ведьмак вздрогнул, вспомнив
тот момент, когда он поглотил этот заряд зла, чтобы, словно зеркало,
отразить его и направить на чудовище. Никогда он еще не встречался с такой
концентрацией ненависти и убийственного неистовства. Даже у василисков,
пользующихся самой дурной славой.
группа сомкнула плечи, ощетинилась остриями.
Ведьмак ускорил шаг, его движения, удивительно плавные и мягкие, перешли
в бег — не прямо, на ощетинившуюся мечами группу, а вбок, обходя ее по
сужающейся спирали.
Тавик не выдержал первым, двинулся навстречу, сокращая расстояние. За ним
рванулись близнецы.
— Не расходиться! — рявкнул Киврил, вертя головой и потеряв ведьмака из
виду. Выругался, отскочил в сторону, видя, что группа распадается, кружится
между прилавками в сумасшедшем хороводе. Тавик был первым. Еще мгновение
назад он гнался за ведьмаком, теперь вдруг увидел, что тот мелькнул у него
слева, направляясь в противоположную сторону. Он засеменил ногами, чтобы
остановиться, но ведьмак пролетел рядом прежде, чем он успел поднять меч.
Тавик почувствовал сильный удар выше бедра. Развернулся и начал падать. Уже
оказавшись на коленях, с удивлением взглянул на свое бедро и принялся
кричать. Близнецы одновременно, атакуя мчащуюся на них черную расплывчатую
фигуру, налетели один на другого, ударились плечами, на мгновение потеряв
ритм. Этого оказалось достаточно. Выр, которого Геральт рубанул по всей
ширине груди, согнулся пополам, опустил голову, сделал еще несколько шагов и
рухнул на прилавок с овощами. Нимир получил в висок, закружился на месте и,
обессилев, тяжело свалился в канаву.
На рынке закипело от бегущих перекупщиков, загрохотали переворачиваемые
прилавки, поднялись пыль и крик. Тавик еще раз попробовал приподняться на
дрожащих руках и упал.
— Десятка, слева! — рявкнул Ногорн, мчась полукругом, чтобы обойти
ведьмака сзади.
Десятка быстро обернулся. Недостаточно быстро. Получил раз по животу,
выдержал, размахнулся для удара, тут же получил снова — в шею под самым
ухом. Напрягшись, сделал четыре неуверенных шага и свалился на тележку,
полную рыбы. Тележка покатилась. Десятка соскользнул на брусчатку,
серебрящуюся чешуей.
Киврил и Ногорн ударили одновременно с двух сторон, эльф с размаху
сверху, Ногорн с присесту, низко, плоско. Оба удара ведьмак парировал, два
металлических удара слились в один. Киврил отскочил, споткнулся, удержался
на ногах, схватившись за деревянные столбики ларька. Ногорн бросился и
заслонил его поднятым вверх мечом. Удар был настолько сильный, что его
отшвырнуло назад, пришлось подогнуть колени. Вскакивая, он заслонился рукой.
Поздно. Получил удар в лицо симметрично старому шраму. Киврил, оттолкнувшись
спиной от ларька, перескочил через падающего Ногорна, налетел с полуоборота,
ударил обеими руками, не попал, моментально отскочил. Удара он не
почувствовал. Ноги под ним подкосились, когда, защищаясь, он попытался
перейти с финтом к очередному выпаду. Меч выпал у него из руки, рассеченной
с внутренней стороны, выше локтя. Он упал на колени, затряс головой да так и
замер в красной луже, среди раскиданной капусты, баранок и рыбы.
На рынок вступила Ренфри.
Она шла мягким, кошачьим шагом, обходя возки и прилавки. Толпа, словно
рой шершней, гудевшая в улочках и у стен домов, утихла. Геральт стоял
неподвижно, держа меч в опущенной руке. Девушка подошла на десять шагов,
остановилась. Стало видно, что под кафтанчиком у нее кольчуга, короткая,
едва прикрывающая бедра.
— Ты выбрал, — сказала она. — Ты уверен, что правильно?
— Здесь не будет второго Тридама, — с трудом сказал Геральт.
— И не было бы. Стрегобор высмеял меня. Сказал, что я могу перебить весь
Блавикен и добавить несколько ближайших деревушек, но он все равно из башни
не выйдет. Что так смотришь? Да, я обманула тебя. Я всю жизнь обманывала,
если это было необходимо, чего же ради делать исключение для тебя?
— Уйди, Ренфри.
— Нет, Геральт, — рассмеялось она и быстро выхватила меч.
— Ренфри.
— Нет, Геральт. Ты свой выбор сделал, теперь моя очередь.
Одним рывком она сдернула юбку с бедер, закружила ею в воздухе, обматывая
материал вокруг левого предплечья. Геральт отступил, поднял руку, сложив
пальцы в Знак. Ренфри снова засмеялась, коротко, хрипло.
— Пустое, белоголовый. Это меня не берет. Только меч.
— Отойди, Ренфри, — повторил он. — Отойди. Если мы скрестим мечи, я… Я
уже не смогу…
— Знаю, — сказала она. — Но я… Я тоже не могу иначе. Просто не могу. Мы
есть то, что мы есть. Ты и я.
Она двинулась на него легким, раскачивающимся шагом. В правой руке,
выпрямленной и отведенной в сторону, поблескивал меч, левой она волокла юбку
по земле. Геральт отступил на два шага.
Она прыгнула, махнула левой рукой, юбка взлетела в воздух, вслед за нею,
заслоненный материалом, блеснул меч. Короткий удар. Геральт отскочил, ткань
его даже не задела, а клинок Ренфри скользнул по его мечу, он машинально
защитился серединой клинка, связал оба меча коротким вращением, пытаясь
выбить у нее оружие. Это была ошибка. Она отбила его острие и сразу на
полусогнутых, раскачивая бедрами, ударила, целясь в лицо. Геральт едва успел
парировать удар, отскочил от падающей на него ткани. Закружился, избегая
мелькающего в молниеносных ударах меча, снова отскочил. Она налетела на
него, бросила юбку прямо в глаза, ударила вблизи с полуоборота. Он
уклонился, увернувшись совсем рядом с ней. Она знала эти приемы.
Развернулась одновременно с ним и, почти коснувшись его, так что он
почувствовал ее дыхание, проехала ему лезвием по груди. Боль резанула его,
но он не сбил темпа. Развернулся еще раз, в противоположную сторону, отразил
клинок, летящий к его виску, сделал быстрый финт и выпад. Ренфри отскочила,
наклонилась для удара снизу, Геральт, присев в выпаде, молниеносно рубанул
ее снизу, самым концом меча, через открытое бедро и пах.
Она не крикнула. Упала на колено и на бок, отпустила меч, впилась обеими
руками в рассеченное бедро. Кровь толчками запульсировала между пальцами,
ручейком стекая на изукрашенный пояс, на лосиные сапоги, на грязную
брусчатку. Толпа, втиснутая в улочки, зашевелилась и заорала. Геральт
спрятал меч.
— Не уходи, — простонала она, свертываясь в клубок.
Он не ответил.
— Мне… холодно…
Он не ответил. Ренфри снова застонала. Кровь юркими струйками заполняла
ямки между камнями брусчатки.
— Геральт… обними меня.
Он не ответил.
Она отвернулась и замерла, прижавшись щекой к камням. Кинжал с очень
острым лезвием, который она до того скрывала своим телом, выскользнул из ее
мертвеющих пальцев.
Прошла минута, показавшаяся вечностью. Ведьмак поднял голову при звуке
отучавшего по брусчатке посоха Стрегобора. Волшебник быстро приближался,
обходя трупы стороной.
— Ну бойня! — засопел он. — Видел, Геральт, все видел в кристалле…
Он подошел ближе, наклонился. В ниспадающей к земле черной одежде,
опирающийся о посох, он казался старым, очень старым.
— Невероятно, — покачал он головой. — Сорокопутка мертвая.
Совершенно.
Геральт не ответил.
— Ну, Геральт, — выпрямился волшебник, — иди за повозкой. Возьмем ее в
башню. Надо сделать вскрытие.
Он глянул на ведьмака и, не дождавшись ответа, наклонился над телом.
Кто-то, незнакомый ведьмаку, сидящий внутри него, стиснул рукоять меча,
быстро выхватил его из ножен. «Только коснись ее, колдун, — сказал тот, кого
ведьмак не знал. — Только коснись ее, и твоя голова окажется на брусчатке».
даже не подумал парировать, отклонился от плоского удара быстрым
полуоборотом. Рыцаренок широко размахнулся, клинок снова рассек воздух.
Геральт ловким пируэтом вышел из-под острия, мягко отскочил, сделал короткий
финт и выбил Тайлеса из ритма. Тайлес выругался, рубанул широко, справа, на
мгновение потерял равновесие, попытался восстановить, неловко и высоко
заслонившись мечом. Ведьмак ударил со скоростью и силой молнии, саданул
напрямую, выбросил руку на всю длину. Тяжелое оружие со звоном столкнулось с
клинком Тайлеса так, что тот сильно ударил рыцаря по лицу. Тайлес взвыл,
упал на колени и коснулся лбом травы. Фальвик подбежал к нему. Геральт
воткнул меч в землю и отвернулся.
предупреждения. Запели в воздухе клинки, заполняя улочку стоном стали.
Вначале были слышны только удары клинков, вздохи, стоны и ускоренное
дыхание.
А потом неожиданно и вдруг Крысы начали кричать. И умирать.
Рееф вылетел из клубка первым, треснулся спиной о стену, брызжа
кровью на грязно-белую известку. За ним нетвердым шагом выкатился Ассе,
согнулся и упал на бок, попеременно сгибая и разгибая колени.
Бонарт вертелся и прыгал как волчок, окруженный мерцанием и свистом
клинка. Крысы пятились от него, подскакивали, делая выпады и отпрыгивая,
яростно, заядло, безжалостно и… безрезультатно. Бонарт парировал,
рубил, нападал, непрерывно атаковал, не давал передышки, навязывал темп.
А Крысы отступали. И умирали.
Искра, получив в шею, упала в грязь, свернувшись клубком как кошка,
кровь из артерии брызнула на лодыжки и колени переступавшего через нее
Бонарта. Охотник широким взмахом отразил выпад Мистле и Гиселера,
развернулся и молниеносным ударом разделал Кайлея от ключицы до бедра,
ударив его самым концом меча. Кайлей выпустил меч, но не упал, только
согнулся и обеими руками схватился за грудь и живот, а из-под ладоней
хлестала кровь. Бонарт снова увернулся от удара Гиселера, парировал
нападение Мистле и рубанул Кайлея еще раз. Размозжил ему висок.
Светловолосый Крыс упал и лужу собственной крови, смешанной с грязью.
Мистле и Гиселер замерли на мгновение, но вместо того чтобы бежать,
заорали в один голос, дико и бешено. И кинулись на Бонарта. Кинулись и
нашли свою смерть.
подавал признаков жизни. Из разрубленного черепа уже перестала вытекать
кровь.
Мистле, стоя на коленях, искала меч, шаря обеими руками по грязи и не
видя, что ползает в быстро растущей луже крови. Бонарт медленно подошел
к ней.
— Не-е-е-е-е!!!
Охотник поднял голову.
Цири с ходу соскочила с лошади, завертелась, упала на одно колено.
Бонарт усмехнулся.
— Крысиха, — сказал он. — Седьмая Крысиха. Хорошо, что ты здесь.
Тебя-то мне и недоставало для комплекта.
Мистле нащупала меч, но не в состоянии была его поднять. Она
захрипела и, кинувшись под ноги Бонарта, дрожащими пальцами вцепилась в
голенища его сапог. Раскрыла рот, чтобы крикнуть, но вместо крика из ее
глотки вырвалась блестящая карминовая струя. Бонарт сильно ударил ее,
свалив в навоз. Однако Мистле, обеими руками держась за распоротый
живот, сумела все-таки подняться снова. — Неееее! — крикнула Цири. — Мистлеее!!!
Охотник за наградами не обратил внимания на ее крик, даже головы не
повернул, а завертел мечом и ударил размашисто, как косой, жутким
ударом, который подхватил Мистле с земли и бросил на стену, словно
мягкую тряпичную куклу, будто замаранный красным лоскут.
Крик увяз в горле Цири. Руки тряслись, когда она хваталась за меч.
— Убийца, — прошипела она сквозь стиснутые зубы, поражаясь, как чуждо
прозвучал собственный голос. Чужие губы вдруг стали чудовищно сухими. — Убийца! Мразь!
Бонарт, слегка наклонив голову, с интересом рассматривал ее. — Будем
помирать?
Цири шла к нему, обходя его полукругом. Меч в поднятых и выпрямленных
руках двигался, обманывал, вводил в заблуждение.
Охотник за наградами громко рассмеялся. — Умирать! — повторил он. — Крысиха решила умереть. Он поворачивался медленно, не сходя с места, не
давая поймать себя в обманную ловушку полукруга. Но Цири было все равно.
Она кипела от ярости и ненависти, дрожала от жажды убийства, стремилась
достать этого страшного старика, почувствовать, как клинок врезается в
его плоть. Хотела увидеть его кровь, хлещущую из рассеченных вен в ритме
последних ударов сердца.
— Ну, Крысиха. — Бонарт поднял испачканный меч и плюнул на острие. — Прежде чем подохнешь, покажи, на что ты способна. Давай, музыка, играй!
***
— Ей-богу, не знаю, как получилось, что они не прикончили друг дружку
в первом же бою, — рассказывал спустя шесть дней Никляр, сын гробовщика.
— Видать, здорово хотели позабивать. Да и оно видно было. Она его, он
ее. Налетели дружка на дружку, столкнулись мгновенно, и пошел сплошной
звон от мечей-то. Может, двумя, может, тремя ударами обменялись. Некому
было считать-то ни глазом, ни ухом. Так шибко бились, уважаемый, что
глаз человеческий аль ухо не ловили того. А плясали и скакали дооколо
себя словно твои две ласки!
Стефан Скеллен, по прозвищу Филин, слушал внимательно, поигрывая
нагайкой.
— Отскочили дружка от дружки, — тянул парень, — а ни на ей, ни
наем-ни царапинки. Крысиха-то была, видать, злющая как сам черт, а уж
шипела не хуже котища, когда у его хочут мышь отобрать. А милсдарь
господин Бонарт был совсем спокойным.
***
— Фалька, — сказал Бонарт, усмехаясь и показывая зубы, как настоящий
гуль. — Ты и верно умеешь плясать и мечом вертеть! Ты меня
заинтересовала, девушка. Кто ты такая? Скажи, прежде чем умрешь.
Цири тяжело дышала. Чувствовала, как ее начинает охватывать ужас.
Поняла, с кем имеет дело.
— Скажи, кто ты такая, и я подарю тебе жизнь. Она крепче стиснула
рукоять. Необходимо было пройти сквозь его выпады, парирования, рубануть
его прежде, чем он успеет заслониться. Нельзя было допустить, чтобы он
отбивал ее удары, нельзя было и дальше принимать на свой меч его меч,
испытывать боль и надвигающийся паралич, который пронизывал ее насквозь
и заставлял костенеть при его выпадах локоть и предплечье. Нельзя было
растрачивать энергию на пустые уверты от его ударов, проходящих мимо не
больше чем на толщину волоса. «Я заставлю его промахнуться, — подумала
она. — Сейчас. В этой стычке. Или умру».
— Ты умрешь, Крысиха, — сказал он, идя на нее с выставленным далеко
вперед мечом. — Не боишься? Все потому, что не знаешь, как выглядит
смерть.
«Каэр Морхен, — подумала она, отскакивая. — Ламперт. Гребень.
Сальто».
Она сделала три шага и пируэт, а когда он напал, отмахнувшись от
финта, она крутанула сальто назад, упала в полуприсест и тут же
рванулась на него, поднырнув под его. клинок и выворачивая сустав для
удара, для страшного удара, усиленного мощным разворотом бедер. И тут ее
неожиданно охватила эйфория, она уже почти чувствовала, как острие
вгрызается ему в тело.
Но вместо этого был лишь жесткий, стонущий удар металла о металл. И
неожиданная вспышка в глазах. Удар и боль. Она почувствовала, что
падает, почувствовала, что упала. «Он парировал и отвел удар, — подумала
она. — Я умираю».
Бонарт пнул ее в живот. Вторым пинком, точно и болезненно нацеленным
в локоть, выбил у нее из рук меч. Цири схватилась за голову, она
чувствовала тупую боль, но под пальцами не было раны и крови. «Он ударил
кулаком, — зло подумала она. — Я просто получила кулаком. Или головкой
меча. Он не убил меня. Отлупцевал как соплячку». Она открыла глаза.
Охотник стоял над ней, страшный, худой как скелет, возвышающийся как
большое безлистное дерево. От него разило потом и кровью.
Он схватил ее за волосы на затылке, поднял, заставил встать, но тут
же рванул, выбивая землю из-под ног, и потащил, орущую как осужденная на
вечные муки, к лежащей у стены Мистле.
— Не боишься смерти, да? — буркнул он, прижимая ее голову к земле. — Так погляди, Крысиха. Вот она — смерть.
Вот так умирают. Погляди, это кишки. Это кровь. А это — говно! Вот,
что у человека внутри.
Цири напружинилась, согнулась, вцепившись в его руку, зашлась в сухом
позыве. Мистле еще жила, но глаза уже затянул туман, они уже стекленели,
стали рыбьими. Ее рука, будто ястребиный коготь, сжималась и
разжималась, зарывшись в грязь и навоз. Цири почувствовала резкую,
пронизывающую вонь мочи. Бонарт залился хохотом.
— Вот так умирают, Крысиха. В собственном дерьме и кишках!
Он отпустил ее. Она упала на четвереньки, сотрясаемая сухими,
отрывистыми рыданиями.