1.

1.

День заканчивался, и я с сожалением провожал взглядом медный солнечный диск, медленно, но верно вязнущий в густом сосновом лесу у самого горизонта. Сейчас она скажет свое решительное «Пора…», посмотрит грустно своим изумрудным искрящимся взглядом, чуть виновато добавит «извини», и, оборвав свой разговор на середине, мы снова поднимемся на насыпь к дороге. Уходя я буду часто оглядываться на наш прудик, видеть ее неподвижную фигуру на пыльной обочине, и, как всегда, в очередной раз оглянувшись с каким-то щемящим чувством в груди, напоследок увижу лишь пустую дорогу да колышущиеся ивы над светло-зеленой водой. Как всегда, но сегодня все совсем по-другому. Этим сентябрьским вечером мы с Паулинкой прощаемся навсегда.

Я даже не знаю, да раньше и не задумывался, как будет правильнее — мы встретились, я встретил ее или она встретила меня. И, тем не менее, мы познакомились в середине июня, пасмурным летним днем у старого пруда, заросшего со стороны полей камышовыми зарослями, а с другой раскидистыми ивами, закрывающими прудик от любопытных глаз малочисленных проезжающих. Идиллическое место для рыбалки и для размышлений. Да и погода в тот день была подходящая и для того, и для другого. Теплый, насыщенный запахами прибрежных и полевых трав, чуть прелой воды и чего-то сладковато-знакомого, но до конца не узнаваемого, ветерок шептал стеблями камыша и припущенными в подернутую мелкой рябью воду ветвями ивы. Стрекот кузнечиков и щебет какой-то птички в ветвях дополняли общую картину.

А я лениво следил за колышущимся поплавком и думал о горах. Да, о горных озерах с холодной и чистейшей проточной водой, которые постоянно подпитывают бурные горные реки. О том, как богата природа Горного Алтая, и о том, насколько лучше был бы мой улов в каком-нибудь из его озер. А еще, в мои мысли постоянно закрадывалась, отвлекая, эта самая непонятная птичка, чьи пронзительный писк и щебетание уже начали надоедать. Интересно, водится ли она ТАМ?

— Это ремез, синица такая, — послышался сзади мелодичный девичий голосок. — Вооон на той веточке у воды гнездо ее, белый такой мешочек из пуха, видишь?

Я обернулся и удивленно уставился на неожиданную гостью. Вдали от населенных пунктов и оживленных дорог, я лишь однажды встретился здесь с одиноким рыбаком, да и тот, посетовав на плохой клев, пообещал, сплюнув в воду, что не поедет больше в эту глушь. Ну что ж, каждому свое, кому полный садок карася, а кому тихий красивый уголок для размышлений. До сих пор по этому, единственному пригодному для рыбалки берегу не появилось ни одной новой рыбачьей рогатины. А сейчас я видел за своей спиной босоногую девушку в легком платье, с улыбкой указывающую мне пальцем на ветви ивняка слева от нас. Действительно, сквозь полог ветвей и листьев угадывался белый предмет. Высмотрев гнездо, я тоже заулыбался и повернулся к девушке.

— Вижу. А гнездо-то они из пуха камыша делают что ли?

Теперь удивилась она. Тонкие брови поползли вверх, веселые зеленые глаза округлились.

— Откуда же у камыша пух? — весело поинтересовалась она.

Я непонимающе указал пальцем на камышиные заросли, из которых то тут, то там торчали коричневые початки, из некоторых ветерок как раз понемногу выдувал белые пушинки. — Вот же.

— Так это рогоз! — по-доброму рассмеялась она. — Из его пуха, и из тополиного, и из ветлы.

— Откуда ж ты взялась, такая всезнайка? — Я притворно нахмурился, в душе радуясь приятной встрече.

Неопределенно махнув рукой на противоположный берег, в сторону давно никем не засеваемых полей, девушка неожиданно перестала смеяться и взгляд ее погрустнел.

— Никакая я не всезнайка, я только о наших краях много могу рассказать, а в других не бывала никогда, — смущенно сообщила она, присаживаясь на берег рядом со мной.

И повинуясь внезапному веселому порыву, я стал взахлеб рассказывать о том, чем грезил за минуту до нашей встречи. Перед нашим взором вставали громады горных хребтов, изломанные ветрами, непогодой и временем и усеянные пещерами и родниками, прекрасные девственные хвойные леса, полные всевозможного зверья, чаши горных озер, манящие своей чистотой и прохладой. В общем, те места, где еще, возможно, не ступала нога человека. Больше всего ее заинтересовали озера. Робко, видимо боясь упустить это ощущение реальности нашего с ней полета фантазии, она иногда спрашивала — как берег может быть из огромных камней, почему так высоко озера не пересыхают. А я, сам смутно представляя, как все это устроено, рассказывал о талых водах с вершин по весне, о горах, наполненных грунтовой водой и горах, проточенных родниками и подземными реками.

Мы все говорили, а день все не заканчивался. Выглянувшее солнце неспешно продолжало свой полет над кронами прибрежных ив, напоминая расходящимся свинцовым тучам, что сегодня его праздник — день солнцестояния.

Когда же светило напоследок окрасило небо в розовый, она нехотя поднялась на ноги, с видимым сожалением сбрасывая остатки своего мысленного путешествия.

— Тебе пора, — серьезно сказала она мне. — Проголодался, небось.

И, действительно, в животе уже некоторое время призывно урчало, а обеда на рыбалку я сегодня не прихватил. Кивнув, я собрал удочки, закинул рюкзак и только тогда вспомнил, что так и не спросил ее имени.

— Паулинка я. Пойдем до дороги провожу.

Я, было, начал спорить, что это я ее должен провожать, но она, снова рассмеявшись, убедила меня в том, что мне куда дальше добираться домой и совсем в другую сторону.

— А мне два шага пройти. Ты приходи как-нибудь еще.

В тот вечер, прощаясь впервые у пыльной дороги, я уже точно знал, что обязательно приду. И еще, что Паулинка — необыкновенная.

Она необыкновенная, но как можно судить о необыкновенном, когда не все его степени доступны твоему, да и вообще человеческому, пониманию? Это как смотреть на кошку с фиолетовым окрасом и говорить «Она необыкновенная!», а кошка вдруг, взмахнув крыльями, превратится в далекую точку на горизонте. Вроде и прав был, а вроде и не ожидал такого.