АНДРЮХА

К Чулку приехали боговеры. Да ни откуда-нибудь, а из самой заморской Австралии. Так называемые виноградники. Сейчас их развелось от наших капустников и до заморских кивистов.

Молва о том, что среди них настоящий негр, моментально разлетелась по всему селу.

Фамилию Чулку, видимо, дали из-за длины туловища и носа.

Его домик стоял один, за высокой плотиной небольшого пруда, берега которого сплошь были поросшие зарослями.

Но серебристый карась в нём на мордушки шёл исправно.

Контингент собрался соответствующий — бывшие и настоящие алкоголики, граждане-тунеядцы.

Больше половины из данного контингента, те, у кого горели трубы, пришли из-за дурманящей травки, которой регулярно всех подпаивали.

Чулка самого, с бывшей женой, лишили шестерых детей за пьянство.

И с новой, рьяной богомолкой, уже успели состряпать двоих, дабы большого ума и затрат это производство не требовало. За ним числился миллионный долг государству за алименты.

От крепких напитков он сейчас воздерживался, боялся уйти в запой, но пивком не брезговал, особо ежели на халяву.

На халяву и уксус сладкий.

Андрюха жил на улице на краю плотины.

Был он круглолицый здоровый парень. Его уже основательно достало монотонное бряцание по гитаре и однотонное заунывное пение, продолжавшееся третий день.

После тяжёлой трудовой недели он взял бутылочку белой и решил немного расслабиться и отдохнуть.

Так сказать для лучшего аппетита.

Солнце заходило.

На западе отсвечивал багровый закат.

Андрей лёг.

Но это бряцанье в гитару и монотонное «упокой душу твою, навечно...» Андрюха ворочался часа два. Виноградники всё не унимались.

Наконец, он не выдержал:

— Да за чей же упокой они так напевают?

— Уж, не за мой ли? Ну, сейчас я им покажу.

По плотине шёл Андрей, в рубахе навыпуск,

в широких штанах, босиком. Настежь распахнув калитку, он направился прямо к негритосу в центр, видимо, приняв его за главного.

Кругом сидел контингент. Головы и руки тряслись по непонятной амплитуде: то ли отбивали поклоны, то ли уже были в трансе, как зомби.

Андрей грудь в грудь стал против негра:

— Так, контра, кто вас сюда заслал? Амери— косы? Разлагать наш народ изнутри.

К Андрею бросилась миловидная девушка-переводчица:

— Он вас не понимает, — пролепетала она.

Перед ней выросла широкая Андрюхина ладонь.

— Ша, не надо переводить.

— Сейчас поймёт.

Негритос что-то залепетал, отступая от Андрея. Переводчица с испуганными глазами продолжала:

— Он предлагает Вам вступить в нашу партию.

— Только если я буду казначеем.

— Вон вы на каком джипе крутом приехали.

Чулок протянул Андрею запаренной травки.

— Не надо мне вашей наркоты.

— Вы уже здесь подурачили весь народ.

Андрей наступал на негритоса, лицо у него

стало багрово-красным.

— Думаешь, я не знаю, что у тебя там, в Австралии два пожизненных срока, — шипел он негритосу в лицо.

— Вас специально америкосы засылают сюда разлагать народ. Вы здесь по деревням отрабатываете свой хлеб, чтобы там в тюрьмах не сидеть.

— Собчачку америкосы спонсируют, та трубит на всю страну, мутит на Болотной.

Недаром на болоте вся нечисть собирается.

— Сколько сейчас развелось таких зажиревших на американских долларах тварей. Америко— сы спят и видят как бы раздрыбоданить бедную Россию. И здесь спонсируют всех подонков.

Андрюха распалялся не на шутку. В глазах его блестел яростный огонь.

Негритос пятился и что-то бормотал. Переводчица перевела:

— Я тоже православный.

— Ты? Православный?

Андрюха разорвал рубаху у себя на груди.

На простой тесёмке на груди был крест.

Андрей схватил негритоса за грудки:

— Покажи свой крест, контра!

«Контра» вырвался, оставив в андрюхиных руках по куску свитера.

Негритос ломанулся через бурелом черёмушника.

Больше виноградники к Чулку не приезжали.

Пока живут такие мужики, как Шойгу и простой парень Андрюха, Россия будет стоять.