Вечер

Настю как будто окатили холодной водой. Дверной звонок вернул ее в старую реальность, которая, казалось, была реальной много десятков лет назад. В мир, в котором не было кровавого асфальта, убитых людей и собак, трупов, которые передвигаются. Мир, где существовали дверные звонки и кто-то, звонящий в них.

В дверь истерично звонили. Раз, другой, третий. Настя побежала к двери, но уже в коридоре остановилась. Дверь выглядела совершенно обычно. Но что было за ней?

— Открывай! — из-за двери раздался голос отца. — Быстрее же!

Он кричал грубым и громким голосом. Это был сердитый голос. Сердитый и напуганный.

Настя подошла поближе, но все же сохраняла дистанцию между собой и входной дверью.

— Это ты, папа? — почему-то спросила она. Потому что не знала, что еще спросить в данной ситуации.

— Ты рехнулась? — послышалось за дверью гневное восклицание, щедро сдобренное матами. — А кого ты ждала, принца своего, идиотка? Дверь открой!

Девочка не шелохнулась. Она просто дышала, глядя на дверь. В глубине роились мысли, миллионы мыслей, армия мыслей. Это парализовало ее. И в этот момент она услышала, что отец за дверью хлопает себя по штанам. По карманам. «Он ищет ключи, Настя. — прошептал Виталик, держа ее за руку. — Он сейчас откроет дверь».

Настя запаниковала. Раздался звук металла — отец пытался вставить ключ в замочную скважину. В один прыжок девочка оказалась у двери и защелкнула цепочку. Она успела как раз к тому моменту, когда ключ в замке повернулся, и дверь резко дернулась прямо на нее. Девочка отпрянула, но перед этим увидела страшные, налитые кровью глаза отца.

Он, видимо не поверив происходящему, еще раз толкнул дверь. Настя стояла на безопасном расстоянии. В коридоре стояло зеркало, и ее взгляд случайно упал на собственное отражение. Там были испуганные и опухшие глаза. Половина лица багрово-синяя — видимо удар был серьезнее, чем казалось. Волосы смятые, ведь она так и не приводила себя в порядок с самого утра. Из-под короткой футболки выглядывал живот. «Я так и не села на диету» — подумала Настя с горечью. Это не было важным в этот момент. Огорчало то, что это уже не будет важным. Ни в какой момент.

— Впусти меня! — крикнул отец, убедившись, что не может открыть дверь. — Впусти немедленно!

— Я не могу.

На несколько секунд отец замолчал — видимо, он ожидал чего угодно, кроме такого ответа. И задал самый резонный в данном случае вопрос:

— Что значит «не можешь»? Почему не можешь? — его голос звучал несколько растерянно, и в нем поубавилось прежней бравады. Настя ощутила, что ей это приятно. Она ощутила власть над ситуацией — чувство, которого у нее никогда прежде не было.

— Ты можешь быть одним из них. — ответила она.

На этот раз молчание продлилось несколько дольше. Отец обдумывал сказанное. Настя вопросительно посмотрела на Виталика — мол, правильно ли она все делает? Мальчик кивнул.

— Я успел спрятаться. — ответил отец из-за двери. На этот раз его голос напоминал голос диктора на радио. Нарочито-спокойный, внушающий ложное доверие. Но сдавленный внутри, как пружина страха, которая уже невыносимо давит, желая распрямиться. — Они ничего не сделали со мной.

— Почему я должна тебе верить? — Настя не двигалась с места. — Ты можешь быть опасен… Я видела, что происходило с людьми на улице. По радио…

— Да потому что я так сказал! — снова рявкнул отец. — Если ты видела, значит должна вкурить, что со мной все хорошо, потому что я тут, а не валяюсь трупом на улице! Открой чертову дверь!

— Нет. — руки девочки сжались в кулаки. Она чувствовала, что в горле пересохло и сделала попытку сглотнуть. Из-за этого лишь закашлялась.

— Настя, я не шучу. Брось эту ерунду. Открой. — вместе с этими словами в проеме, образовавшемся приоткрытой дверью появилась отцовская рука. Он нащупал цепочку и подергал ее. Настя знала, что он не сможет открыть замок, находясь по ту сторону двери. Но ей все равно было страшно.

— У тебя кровь — произнесла она, глядя на эту руку, которая дергала цепочку, трогала ее, гладила. — Тебя укусили.

Рука исчезла. Настя отметила, что это произошло очень быстро, как будто ее там и не было. Свет в коридоре замигал, что-то происходило с электричеством.

— Это была собака. — ответил отец, отчеканив слова тем же радиоголосом. — Собака. Ты же смотрела. Ты видела, что делают собаки.

— Они кусали мертвых. Они нападали на зомби. — прошептала Настя.

— Нет. — возразил отец. — Не только. Они взбесились. Они бросались на всех. Одна из них укусила меня, я еле вырвался.

Его голос становился все более эмоциональным. Тональность повысилась, монотонность радио все больше походила на начинающуюся истерику. Девочка молчала.

— Ты слышишь меня, твою мать? Это была чертова собака! Собака!

— Перестань кричать! — Настя сама сорвалась на крик от растерянности. Она не знала, как ей правильно поступить. Она знала, что отец врал, отчаянно врал. Но была ли она уверена в этом? Была ли?

В голове все смешалось. Удар по щеке, бульканье, трупы на улицах, смерть, много смерти… Все внезапно стало очень четким. Очень понятным. И вдруг она выпалила:

— Это ты во всем виноват!

Снова наступило молчание. Оно длилось всего несколько секунд, но Насте показалось, что оно длиться четверть часа. Она ощутила себя, как в ролике с замедленной съемкой, про пловца, который прыгнул с трамплина, и на экране демонстрируется его медленное, очень медленное падение. Но в этом видео не было кнопки прокрутки назад, и не было кнопки «закрыть».

— О чем ты говоришь? — рявкнул отец. — Ты с ума там сошла? Я тебе еще раз говорю, если ты немедленно…

— Это из-за тебя умер Виталик. — четко и выразительно сказала Настя. И тут же ужаснулась сказанному. Как будто это произнесла не она. Она не могла бы. Кто-то сделал это через нее, буквально.

— Да ты реально рехнулась. — голос за дверью как будто тоже налился кровью. Он был полон гнева. — Ты что… ты вообще понимаешь, что ты говоришь?

Настя молчала. Она тяжело дышала, не веря, что произнесла то, что произнесла. Она беспомощно оглянулась по сторонам, пытаясь нащупать руку Виталика, но он куда-то пропал. Его не было рядом с ней. Сколько она себя помнила, Виталик всегда был рядом. А сейчас он куда-то делся.

— Я… — начала она, но из-за двери раздалось рычание.

— Да пошла ты! — отец сильно ударил в дверь, по видимому ногой, но она выдержала. Цепочка крепко держалась на месте. — Открывай, сука! Открывай, иначе я открою ее сам, и тогда ты у меня так заработаешь, что вчерашнее тебе сказкой покажется!

Напоминание про удар обожгло так реально, как будто ее снова ударили. Щека действительно вспыхнула новой болью. И эта боль дала силы для новых слов тому, что через нее говорило. Тому, что говорило правду.

— Ты идиот, папа. — она почувствовала, что начинает плакать. — Ты даже не понимаешь, что делаешь. Не видишь, что мне больно. Не видишь, что я уродина…

— Прекрати! — он снова ударил ногой в дверь.

Но Настя, утерев нос, продолжала говорить.

— Но даже такой идиот как ты понимает, что я все делала правильно! — слезы уже текли рекой. Она чувствовала, как слова выходят из нее. Они душили ее, сжимали горло, но выходили наружу. Все то, что она держала в себе столько лет, писала в стихах, иносказательно записывала в дневник. — Я не могла его удержать! Он был слишком тяжелым для меня… он брыкался… он булькал! ты слышишь меня? Ты, блин, слышишь? Я до сих пор слышу это!

Отец за дверью матерился. Он тарабанил в дверь руками и кричал «открой!». Но с каждым словом Насти он делал это все менее энергично.

— Я била тебя по щекам. Я не могла тебя разбудить.

За дверью наступила тишина. Полные щеки девочки были мокрыми от слез. Голос дрожал. Она чувствовала, как внутри нее становится пусто.

— Что я могла сделать? Что могла сделать одиннадцатилетняя девочка, папа?

В этот момент отключилось электричество и дом погрузился во тьму. Наступила тишина. Из-за двери долгое время не раздавалось ни звука. Казалось, отец ушел, хотя Настя знала, что он до сих пор там. Ей не было интересно, что он делает. Она не думала о нем. Она думала о том, куда ушел Виталик. «Почему его нет?» — спрашивала она себя. Почему он оставил ее в самый ответственный момент.? Ответственный для них обоих.

Двигаясь на ощупь, она прошлась по квартире. Ноги были ватными, это были ее первые шаги с того момента, как она подошла к двери, когда зазвонил звонок. Она чувствовала дрожь в коленях. В гостиной Виталика не было. Не было его и в ее комнате, где стоял разрядившийся ноутбук. В папиной комнате проверять смысла не было, Виталик никогда не зашел бы в нее.

Кухня также погружена во мрак. Из окна пробивался свет звезд и луны. Брата не было и здесь. В сумеречном свете серебрилась поверхность ножа, на лезвии которого все еще была кровь от утреннего инцидента с бутербродами. Настя взяла нож, и внимательно рассмотрела застывшую кровь. Потом посмотрела на раковину. После этого она крепко сжала нож в руке и вернулась в коридор.

— Настя.

Голос из-за двери был тихим. Практически нежным, если такое определение в принципе могло быть применимо к ее отцу. Удивил ее, однако, не голос, а обращение. Он никогда не называл ее по имени. По крайней мере, она не могла припомнить таких моментов. И это ее убедило. И заставило ее не отвечать.

— Настя. Настенька. — отец взывал к ней. Он знал, что она слышит его. — Сейчас происходит что-то ужасное.

Настя покрутила нож в руке.

— Виталик в прошлом. И мамка в прошлом. А сейчас твориться черти что.

Она потрогала лезвие пальцем. Оно было очень острым.

— Ты же видела. Эти зомбаки. Они убьют меня, ты понимаешь? — в его голосе чувствовался страх. Настя почувствовала, что он жалок. Она вспоминила маленькую девочку, которая не могла разбудить папу. Которая дышала перегаром из его рта. Она вспомнила бульканье.

— Мы должны держаться вместе. Потому что остались только мы двое. Только мы, вкуриваешь? — он почти плакал. — Даже если ты не любишь…

Было ощутимо почти физически, как он осекся. Настя ухмыльнулась.

— Даже если ты ненавидишь меня. — отчаянно поправил себя отец. Его голос изменился до неузнаваемости. Он звучал, почти как мальчишеский… почти как… Настя не хотела думать об этом. — Даже если так… мы сможем выжить лишь вместе. Впусти меня…

Девочка медленно подошла к двери. Человек за дверью, ее отец, затаил дыхание в ожидании.

— Мне плевать, папа. — сказала Настя. — Мне плевать, понимаешь? На выживание, на тебя и на эту чертову жизнь. Уже поздно. Уже все слишком поздно.

Она посмотрела назад, в темноту. Ничего не было видно, ни одного силуэта или контура предметов, но она и так знала, что Виталика уже нет. Она поняла, что он ушел навсегда.

Настя нащупала цепочку и сняла ее. Послышался тихий металлический звон. Она отошла на несколько шагов и стала вслушиваться. Вот приоткрылась дверь. Вот отец робко переступил через порог. Ступая мягко и аккуратно, в полнейшей темноте, он стал продвигаться вперед. Вложив последние, остававшиеся у нее человеческие эмоции, Настя вонзила в отца нож. Она сделала это несколько раз, не видя куда, не разбирая цели. Момент его падения ей практически не запомнился. Последних слов отец не сказал. Единственное, что врезалось в сознание — это характерный булькающий звук откуда-то из его тела. И она была рада, что не может увидеть последнего выражения его лица.