Мост Четырех ветров

Часть вторая

1.

Багрово-красное солнце уже почти скрылось за острыми крышами Академии, на прощанье позолотив бурую от времени и мха черепицу, серые камни мостовой и окна, за которыми то тут, то там загорались огоньки. С набережной подул прохладный ветерок, и торговка, сидящая в нескольких шагах от моста, накинула на плечи пеструю шерстяную накидку. Достав из короба горсточку жареных каштанов, она придирчиво выбрала самый крупный и разгрызла, сплюнув шелуху в ладонь, а потом ссыпав в карман, чтоб не сорить на мостовую. На другой стороне дороги седой фонарщик в потертом сером сюртуке обстоятельно разложил на обочине коробку с инструментами, макнул в масло фитиль, примотанный к палке, поджег его и поднял вверх. Крючком на конце той же палки открыл фонарь, сунул внутрь горящий фитиль и аккуратно закрыл. Через несколько мгновений на мостовую лег дрожащий желтый круг света, пересеченный тенью от столба. Торговка, лениво грызущая один каштан за другим, ссыпала их обратно в короб и передвинула деревянный столик и стул, чтоб попасть в пятно света.

— Поздно вы нынче, дядюшка, — окликнула она фонарщика, собирающего коробку.

— Так ведь лето, сударыня. Это зимой мы зажигаем в шесть вечера, а летом — за три часа до полуночи, как положено. Вы, я смотрю, в городе недавно?

— Угадали, дядюшка.

— Значит, привыкли с петухами вставать и ложиться. Здесь, в столице, порядок другой. Кое-кто и встал-то недавно. Вон, сударыня, смотрите.

Высокий молодой человек в длинном камзоле черного бархата, отделанном серебряным позументом, широкими легкими шагами прошел мимо них, помахивая тросточкой и учтиво прикоснувшись пальцами к полям шляпы в ответ на почтительный поклон фонарщика. Миновав фонарь, щеголь остановился перед входом на мост и, сняв шляпу, галантно поклонился бронзовой химере на постаменте с правой стороны. Затем, сделав несколько шагов, так же поприветствовал химеру левой стороны и, надев шляпу, проследовал дальше.

— Чего это он? — ахнула женщина. — Странный какой. Одет как принц, а чудищам железным кланяется...

— Бронзовым, сударыня, бронзовым. Знаменитым мостовым стражам работы Юзефа Северного. Весьма известный был зодчий и скульптор, изволите ли знать. Издалека люди приезжают, чтобы взглянуть на его работу: мост Четырех ветров и его стражей. Достопримечательность столицы, да… Ходят легенды, что в полнолуние — да не всякое — творится на этом мосту небывальщина… хм… А сей молодой человек — тьер Мариуш Коринза, единственный сын тьера Коринзы, что в Королевском Совете на должности лейб-секретаря. Отец его лишил наследства, вот юноша и обосновался в нашем квартале. Жилье приличное и стоит недорого. Академию-то он до конца не закончил, а экзамены сдал. Очень упорный молодой человек! Встает вечером, работает ночью, а утром ложится спать. Некромант — наш молодой тьер, — добавил старик с некоторой гордостью.

— Ужас какой! — убежденно проговорила торговка. — То-то у него и лицо белое, как у покойника. А глаза чернющие, будто угли. И как вы такого соседа не боитесь, дядюшка?

— А чего бояться? — удивился фонарщик, опираясь на шест и, видимо, радуясь возможности поговорить. — Молодой тьер Коринза — юноша воспитанный, прекрасных манер и образования. Соседям от него никакого беспокойства. Бывает, приходит навеселе, ну так дело молодое, кто в его возрасте не грешен? А что некромант, то так уж ему на роду написано, благородные тьеры-то сами себе дар не выбирают. Что благие боги ребенку при рождении выделили, так тому и быть.

— Что ж его родной отец выгнал, такого распрекрасного? — поджала губы ничуть не убежденная торговка. — И видом он все равно странный: губы красные, ровно у девицы юной, брови черные… Словно крашеные!

— Крашеные и есть, — подтвердил фонарщик. — Некроманты, они все со странностями. Кто налысо голову бреет, кто в женском платье ходит, кто себе кожу дырявит и кольца в нее продевает… Тьер Коринза вот красится, словно девица… кхм… — фонарщик закашлялся, съев конец фразы, и поспешно продолжил. — Некромант тьер Майсенеш, который жил за Бровицким мостом, вообще носил сапоги из человеческой кожи. И менял их, кстати, ре-гу-лярно, да… То есть постоянно, сударыня. Тьер Коринза, дай ему боги здоровья, никому дурного не делает. Бронзовым химерам кланяется, так некроманты, говорят, разницы между живым и мертвым не видят: такое у них ремесло. Может, ему эти химеры живыми представляются. А уж что там у него с отцом вышло, так это их дело, тьерское… А не наше, сударыня, да… кхм, не наше!

Подхватив ящик, фонарщик закинул на плечо шест и поковылял вверх по улице к следующему фонарю, бурча под нос что-то о необразованных особах, судящих то, к чему касательства не имеют...

— Дядюшка! — окликнула его торговка. — А этот, что сапоги носил… Зачем ему ужас такой?

— Из суеверия, сударыня, — обернулся фонарщик. — Он, видите ли, подобно многим верил, что смерть ищет человека по следам, вот и надеялся ее запутать...

— Видать, не помогло, — равнодушно проговорила торговка вслед удаляющейся спине в сером сюртуке.

Молодой человек, послуживший предметом разговора, неторопливым прогулочным шагом прошел по знаменитому мосту, задержавшись на пару минут у парапета, полюбовался темной водой Кираны с последними закатными отблесками и, сходя с низких ступенек, обернулся назад, к паре бронзовых статуй. Великий Юзеф Северный изобразил четыре ветра, давшие название мосту, в виде фантастических существ с хищно выгнутыми, словно перед прыжком, львиными телами. Изящно вырезанные бронзовые крылья распластались по воздуху, морды с гротескно искаженными человеческими чертами оскалились в безумной полуулыбке. Миг — и химеры то ли взмоют в воздух, то ли кинутся на жертву! Снова сняв шляпу, некромант вежливо поклонился обеим статуям по отдельности, не обращая внимания на любопытные взгляды нескольких прохожих и продолжил путь по улице к площади Семи побед.

Перед самым выходом на площадь у него снова случилась небольшая заминка. Как раз в то время, когда начищенные до зеркального блеска ботинки тьера Коринзы ступили с тротуара на мостовую, с противоположной стороны улицы, из кустов, неспешным шагом, напоминающим походку самого тьера, вышел огромный черный кот. Совершенно черный, без единого, насколько мог разглядеть Мариуш, белого волоска на гладкой шерсти. Хмыкнув, некромант замер на месте. Кот, дойдя до середины улицы, сел на мостовую и принялся вылизывать левую переднюю лапу, надменно игнорируя окружающее. Мариуш осторожно сделал шаг вперед, другой… Кот, оживившись, прекратил мыться, встал и тоже прошел немного наперерез Мариушу. Некромант остановился — кот сел, поглядывая по сторонам. Чтобы пересечь мостовую, ему оставалось несколько шагов — чуть меньше, чем Мариушу до конца тротуара. И было совершенно ясно, что стоит человеку тронуться, как кот не преминет воспользоваться преимуществом, перейдя ему дорогу.

Пару мгновений Мариуш смотрел на кота с неподдельным интересом. Затем, вместо того, чтобы ринуться вперед, подчеркнуто неторопливо сделал шаг назад и тихонько произнес:

— Прошу вас, сударь. Я не суеверен.

Сверкнув зелеными глазищами, кот медленно прошагал перед Мариушем, скрывшись в зарослях ночной фиалки у забора.

— И вам удачного вечера, — пожелал ему вслед Мариуш, выходя из-под каменной арки на площадь.

Здесь было куда оживленнее, чем на пустынной улице. Возле фонтана, украшающего центр площади, прогуливались горожане, несколько лоточников предлагали горячие пирожки, ватрушки и пончики, у противоположного края площади раскинулся шатер бродячего цирка, где вовсю шло вечернее представление. Проходя краем площади, Мариуш ловил недоуменные и презрительные взгляды. Кое-кто торопливо отводил взгляд или смотрел мимо, старательно не узнавая того самого Коринзу. Кое-кто шептался за спиной, не подозревая, что слух у некромантов немногим хуже кошачьего. Но большинство смотрело на него равнодушно: мало ли чудаков в великой столице, где гостей со всего материка больше, чем жителей. Одни студенты магической академии чего стоят!

В любимой кофейне было, как всегда, тихо и уютно. Те, кто мог себе позволить здешние цены, обычно выбирали места попрестижнее, и завсегдатаев у мэтра Бельхимера было немного. Сегодня, например, всего двое стариков в камзолах по моде полувековой давности коротали вечер за бесконечной партией в шахматы… Мариуш снял шляпу, повесив ее на огромные оленьи рога, прибитые у двери, прошел за постоянный столик в углу, опустился в удобное кожаное кресло, прислонив к нему трость, и с удовольствием вдохнул запах выпечки и яблок с корицей. Взял меню, которое все завсегдатаи знали наизусть, поскольку менялось оно не чаще раза в месяц...

— Тьер Коринза, приятного вам вечера!

Мэтр Бельхимер лично румяным колобком подкатился к столику уважаемого и во всех смыслах слова дорогого посетителя.

— И вам приятного вечера, мэтр, — отозвался Мариуш, вытягивая ноги под стол, накрытый белоснежной накрахмаленной скатертью, и оглядывая зал. — Что посоветуете?

— Пирог с курицей, — решительно отозвался Бельхимер, словно военачальник, отдающий приказ к наступлению. — Несомненно — пирог с курицей и грибами. Сливочный омлет со спаржей и сыром, а на сладкое — печеные яблоки с корицей. И кофе, разумеется?

— И кофе, — согласился Мариуш. — Мэтр Бельхимер, это ваш кот?

— Кот? — поразился хозяин кафе. — Тьер Коринза, неужели вы думаете...

Он с удивлением, переходящим в брезгливость, воззрился на черного кота, сидящего у столика Мариуша.

— Да-да, я вижу, что он явно не ваш, — рассеянно произнес некромант, разглядывая кота.

Кот в упор смотрел на некроманта. Теперь, на свету, было хорошо видно, что бока у него ввалились, а под короткой шерстью видны ребра. Роскошные густые усы оказались наполовину обломаны, а на ушах виднелись проплешины. Но это, несомненно, был тот самый кот, встреченный Мариушем совсем недавно. На идеально натертом паркете он выглядел, как чернильное пятно, совершенно не соответствуя уюту и респектабельности кофейни.

— Не извольте беспокоиться, тьер! Сейчас этого кота не будет, — уверил Мариуша хозяин, делая шаг...

— Напротив, — мягко остановил его Мариуш. — Будьте любезны добавить к моему заказу блюдечко сливок. Если уж у меня гость… И, может быть, кусочек пирога? — обратился он к коту, слегка наклонив голову. Тот заинтересованно дернул ухом, не обращая ни малейшего внимания на Бельхимера. Казалось, больше всего его заинтересовал крупный дымчатый агат в бархатном жабо некроманта.

— И пирога, мэтр Бельхимер...

Хозяин, привыкший за годы общения с тьером Коринзой ничему не удивляться, укатился на кухню.

— Вам будет достаточно удобно на полу? — спросил Мариуш. — Или поставить еще кресло?

Кот равнодушно посмотрел на него и перевел взгляд на Бельхимера, несущего заказ. Разрезая омлет, Мариуш исподволь наблюдал, как кот спокойно, выказывая прекрасные манеры, ест пирог с курятиной, оставляя грибы. Съев пирог, он приступил к сливкам и не остановился, пока не вылизал блюдечко дочиста...

— Может быть, повторить? — тихо поинтересовался Мариуш.

И тут у него по спине пронесся знакомый холодок. Кот, сверкнув глазами, злобно зашипел в сторону, не трогаясь, впрочем, с места. Мариуш медленно поднял глаза — перед ним, с другой стороны столика, стоял сухопарый старик с неприятным острым взглядом и презрительно искривленными тонкими губами. Черные с сильной проседью волосы казались присыпанными толстым слоем пепла, как и лицо пришельца, черный суконный камзол колебался в свете свечей, а чем ниже, тем сильнее темные панталоны и высокие сапоги просвечивали насквозь.

— Рановато вы, тьер Майсенеш, — едва разжимая губы, проговорил Мариуш. — До полуночи еще часа два...

— У меня мало времени, Коринза, — глухо проговорил призрак.

— Тьер Коринза, — чопорно поправил его Мариуш. — Вряд ли мы с вами стали ближе после вашей смерти. Что вам нужно, тьер Майсенеш? Только быстрее, у меня тоже мало времени.

— Собираетесь в оперу? — усмехнулся призрак.

Он, кстати, неплохо выглядел для своего нынешнего состояния. Почти не прозрачный, лишь слегка колеблющийся в свете ароматических масляных ламп, заливающих кофейню мягким теплым светом. И говорил глуховато, но не безжизненно, а собственным, родным голосом, с выражением и обертонами. Совсем не плохой призрак получился из тьера Тадеуса Майсенеша, бывшего коллеги и редкостной сволочи.

— Именно, — отозвался Мариуш, словно невзначай подвигая к себе солонку — не новомодную, с дырочками, а крошечную чашечку золотистого фарфора доверху насыпанную белыми крупинками. — Там сегодня премьера, я давно мечтал услышать «Белую даму» в этом составе...

— Оставьте в покое соль, Коринза. Тьер Коринза, если вам угодно… — скривившись, поправился призрак. — Мне нужна ваша помощь. Я… не могу обрести покой.

— А я при чем? — процедил Мариуш, старательно отводя взгляд. Получалось плохо: Майсенеш и живым был — скотина такая— исключительно хорош, а теперь от него так и веяло ледяной силой. — Не нужно было при жизни заигрывать с кем попало...

— Не вам меня учить, Коринза, — тихо и яростно проговорил призрак. Тарелки на столе задребезжали, кот возмущенно мявкнул из-под стола. Надо же, не сбежал… — Я не милостыню прошу. Получите такую плату, о которой и не мечтали. Мои рабочие дневники — устроит?

Пальцы Мариуша, поглаживающие солонку, замерли. Он медленно, очень медленно перевел дыхание, собирая всю силу — и посмотрел призраку в глаза. На полупрозрачном, как студень, лице того, кто когда-то был Тадеусом Майсенешем, клубились два сгустка тьмы. Мариуш сглотнул, подаваясь вперед… Под столом к его ноге прижалось что-то тяжелое, горячее, и в колено впились острые когти. Даже не вздрогнув, Мариуш выдохнул, отведя взгляд. И правда — неупокоенный. Призраки, конечно, не врут, но это же Майсенеш...

— Что нужно? — выдавил он.

— Не так уж много...

Показалось, или в голосе призрака явно прозвучало разочарование? Если бы Мариуш поддался, подпал под чары, то и разговаривать с ним было бы не обязательно. Хороший некромант не теряет свою силу после смерти, он уходит в родную стихию. Не зря некромантов никогда не любили убивать. Обезвреживали, иной раз жуткими методами, держали в заключении, но не убивали… А кот заработал еще не одну порцию пирога личной работы мэтра Бельхимера...

— Я тороплюсь, — повторил Мариуш. — Ваши дневники — лакомый кусок, но я не единственный темный мастер в городе. И даже не самый сильный. Почему я?

— Потому что мы не слишком ладили, — ухмыльнулся призрак. — На вас никто не подумает, тьер Коринза. И за вами не станут следить.

— А еще меня не жалко, — бросил наудачу Мариуш. —

— Вас — нет, а вот себя мне очень жалко, — оскалился Майсенеш. Лицо у него текло и расплывалось с краев, выглядело это весьма противно. — Вы будете слушать или поискать кого-то другого?

— Я выслушаю, — негромко отозвался Мариуш. — Если поклянетесь посмертием, что будете говорить правду.

Он бросил быстрый взгляд на зал. Старики в углу все так же сидели над шахматной доской, вряд ли осознавая чье-то присутствие. Бельхимер не появится без зова...

— Клянусь, — скривился призрак. — Я, Тадеус Майсенеш, клянусь Мариушу Коринзе своим посмертием, что не солгу ни в едином слове. А теперь слушайте, чтоб вам… Я заигрался, вы правы. Но если сделаете то, что скажу, мне позволят уйти. Сегодня полнолуние, седьмое в году, как раз нужный день. Вскройте могилу и отпойте мое тело по ритуалу серых братьев. Потом второй раз — через круг теней. И третий — лунной дорожкой… Надеюсь, даже такой недоучка, как вы, это умеет?

— Надейтесь, — бросил Мариуш. — Вы болван, Майсенеш. Завязать свое посмертие на три ритуала. Чем вы думали? Своими знаменитыми сапогами? А если я не успею? Или сил не хватит?

— Тогда у вас не будет моих дневников, — ухмыльнулся призрак, — а в столице появится еще одно привидение. И, клянусь своим посмертием, первым, на кого я потрачу свои бесконечные ночи, станете вы, Коринза. А вторым — ваш драгоценный батюшка, столь непредусмотрительно лишивший вас родовой защиты...

— Не смейте, — прошипел Мариуш. — Не смейте мне угрожать… Три ритуала? А в пыль прямо тут не хотите? А в лапы гончим? Вы меня знаете, Майсенеш, мне терять нечего… Заберите меня в посмертие — и посмотрим, у кого оно будет веселее...

Он спокойно и аккуратно поставил солонку на стол, чтобы не рассыпать ни одной крупинки… Крепко сжал в ладони лезвие столового ножа, так что только край выглядывал из пальцев. Приложил его к запястью другой руки. Улыбнулся накрашенными губами, на которых еще должна была остаться любимая черно-бордовая помада. И посмотрел в тьму глаз призрака, раскрываясь навстречу, позволяя тому увидеть… Не все, но этого хватило, чтобы Майсенеш дрогнул зыбким студнем — и отшатнулся.

— Мне говорили, но я не верил, — прошелестел Майсенеш. — И вы называете глупцом меня? Вы безумны, Коринза...

— Тоже мне новость, — усмехнулся Мариуш. — Как мне получить дневники, если дело сложится?

— Перед ритуалом заберете с моего тела перстень, — помолчав, сказал призрак. — Он не на пальце, а в правом сапоге. И не кривитесь, уж вы должны знать, что могилы вскрывают. Я не хотел рисковать.

— Посмотрел бы я на ненормального, решившего вскрыть вашу могилу… Дальше что?

— Наденете перстень и вслух признаете себя моим наследником. Проведете ритуалы, все три. Могилу можете закопать, а можете и так бросить. Судьба оболочки мне неинтересна. Придете ко мне домой и покажете перстень тому, кто там будет. Вам отдадут дневники и остальное, что захотите. Можете выгрести все подчистую. Не стесняйтесь, других наследников у меня нет. Не сложно, как видите...

— Постойте, — быстро проговорил Мариуш, видя, что призрак становится все прозрачнее. — Могила защищена? В чем подвох? Майсенеш, это слишком простая работа за такую награду. В чем подвох, душу вашу темную?

— Отпустите меня и берите, что хотите… Я устал. Коринза, я так устал...

Призрак заколебался, истаивая и уходя в горячее марево над лампами. Мариуш с трудом разжал пальцы, сжимающие лезвие ножа, позволяя ему упасть на скатерть. Из-под стола слышалось тихое заунывное урчание… Вытерев мокрый лоб, Мариуш заглянул под стол, погладил вздыбленный мех.

— Кажется, у меня срочное дело, сударь мой кот… Вам не нравятся призраки? Мне тоже. Но до полуночи чуть больше часа, и мне надо идти. Мы ведь не всегда делаем то, что нам нравится, верно?

Бросив на скатерть несколько монет, он встал, сунул в карман солонку, не заботясь, что ее содержимое рассыпалось внутри кармана, подхватил трость и, надев по пути шляпу, вышел из кофейни на стремительно пустеющую площадь, с которой расходились последние гуляющие.

2.

Улицы, арки, площади… Ночной город, залитый прозрачным лунным серебром, стремительно плыл по сторонам, выступая из ночной тьмы прямо перед Мариушем и смыкая темноту позади спешащего некроманта. Переулок Белых голубей… площадь Кровавых роз… Коронная площадь… громада императорского дворца. Блеснула начищенная сталь. Это караул у ворот, вскинувшись и взяв протазаны наизготовку, проводил его подозрительными взглядами… Дальше! Башня Каменных слез, от крыши до основания усеянная темными потеками на древней кладке… Оперный театр… Мариуш только вздохнул, пробегая мимо огромных, ярко освещенных окон, из которых неслись звуки увертюры к «Белой даме»… Подумалось, что стоило взять карету, хотя бы из тех, что ждут пассажиров у здания Оперы, но какой извозчик в здравом уме поедет на кладбище в полнолуние, да еще с таким седоком? Пока будешь сговариваться и успокаивать — быстрее дойти пешком. Не так уж далеко осталось до старого кладбища, где хоронили Майсенеша. Это новое — за городом, туда он бы ни за что не успел вовремя.

Старый мерзавец умер несколько дней назад, почему пришел только сегодня? Дожидался седьмого полнолуния? Возможно… А если бы Мариуш не согласился? Оказаться во власти одного из тех, кого при жизни презирал, кому изрядно эту жизнь попортил — на Майсенеша совершенно непохоже...

Слегка запыхавшись, Мариуш подошел к высоченным, в два его роста, чугунным воротам, накрепко запертым на внушительный замок, и пошел вдоль забора, отсчитывая прутья массивной решетки. Десять… двенадцать… пятнадцать… Допустим, неупокоенному в самом деле несладко, и Майсенеш в отчаянии. Кого еще он мог попросить? В городе полдюжины практикующих некромантов. У Граша и Теплевского не хватит сил, Вронец слишком осторожен и законопослушен. Вскрыть могилу без разрешения магистрата и наследников — это серьезно… Горесоль ненавидит Майсенеша так, что скорее сам вогнал бы ему осину в сердце и солью засыпал. Неплохой метод упокоения, но не то, что нужно Тадеусу. Двадцать три, двадцать четыре… Вот! Мариуш остановился перед двадцать четвертым прутом, совершенно ничем не отличающимся от собратьев, надавил сверху, толкнул вбок — и пролез в образовавшуюся дыру. Прут он, подумав, не стал возвращать на место, лишь слегка повернув, чтоб тот прикрыл дыру, но не стал в паз. Значит, остается он, Мариуш Коринза, студент-недоучка. Достаточно сильный, чтобы суметь, достаточно молодой и глупый, чтобы рискнуть. Дневники самого тьера Майсенеша — или его посмертная месть за отказ. В одной руке подачка — непредставимо заманчивая, стоит признать — в другой кнут. Выбирайте, тьер Коринза… Дневники Майсенеша! Такая удача бывает раз в жизни, и то не у всякого… Да и что ему сделает призрак?

Луна окончательно поднялась в зенит, и на кладбище стало светлее, чем на иных бульварах. Мариуш почти бежал по центральной аллее, вспоминая, где родовой склеп старого мерзавца. Белоснежный мрамор, нежно и ровно сияющий в лунном свете, темная бронза, строгое благородство серого и темно-красного гранита… Статуи словно провожали его глазами, и вслед несся неслышный шепот, морозом пробегающий по спине, шевелящий волосы и покалывающий тело. Полночь, скоро полночь… Торопись, Мариуш-ш-ш-ш, торопись...

Вот здесь! Нет, все же дальше… Мариуш сошел с ухоженной дорожки и стал пробираться по высокой траве, поминая нерадивых служителей, вовремя не скосивших между могилами. Куда смотрит магистрат! А как драть налог за лицензию некроманта… Впрочем, все это вздор. Где же склеп? Высокий полукруглый купол кинулся в глаза, вынырнув из-за деревьев на могиле какой-то семьи, при жизни чтившей Зеленую госпожу. Невысокая кованая оградка из позеленевшей от времени меди в лунном свете выглядела черной, гранитная облицовка склепа тускло поблескивала, словно стальная. А вот дверь оказалась из тяжелого мореного дуба с массивными бронзовыми накладками. Герб Майсенешей: пронзенный стрелой орел и два скрещенных меча, увитых розами. Значит, ошибки нет.

Перепрыгнув ограду, Мариуш сорвал брошь с жабо и склонился к дверному замку. Хитроумно, но не слишком. На дверях университетской библиотеки замочек был куда мудренее… Щелк! Вот и все. Тяжелое дерево с трудом поддалось под рукой. Внутри было именно так, как и должно быть в склепе: темно, холодно и чуть сыровато. Мариуш спустился вниз по дюжине широких низеньких ступенек, сунул брошь в карман и достал вместо нее зажигалку, щелкнул кремнем. Огонек высветил покатые стены, расписанные орнаментом из тех же роз, каменные плиты пола и ряд саркофагов вдоль стен. Добротных каменных саркофагов. А ведь это проблема… Первые два ритуала можно выполнить и здесь, но лунная дорожка требует именно что луны. Яркого и чистого лунного света. Но после теневого круга от тела остается горстка летучего праха, целиком собрать который и вынести на лунный свет будет куда труднее, чем само тело.

Мариуш поморщился. Оглядевшись, нашел самый свежий по виду саркофаг, у выхода, и с трудом сдвинул тяжеленную крышку. Предусмотрительно отодвинулся — в нос ударил тяжелый сладковато-гнилостный запах.

— Что от живого, что от мертвого, от вас сплошные неприятности, тьер Майсенеш…

Перчатки бы сейчас не помешали… И защитная маска… И рабочая роба… Может, еще и лаборантов позвать, как на кафедре? Сорвав плотное бархатное жабо, Мариуш разорвал его пополам и обмотал руки получившимися полосами. Вывалил тело из скаркофага и, ухватившись за ноги — прикасаться к синим, покрытым трупными пятнами рукам покойника показалось еще противнее, чем к его знаменитым сапогам — без всякой почтительности вытащил из склепа наверх.

— Значит, сначала перстень, потом — ритуал.

Собственный голос показался Мариушу каким-то тусклым… Вздор, конечно, но на сердце было неспокойно. Луна светила с небывалой щедростью, и потемневшее оскаленное лицо покойника будто улыбалось. Это всего лишь тело, — напомнил себе Мариуш. — Оболочка. В нем не больше жизни, чем в статуе над любой из могил. Даже меньше. Статуи на старом кладбище далеко не просты…

Брезгливо сжав губы, он стянул серый сморщенный сапог — правый, как и было сказано — встряхнул над чистым участком земли и подобрал блеснувший в лунном сиянии серебряный перстень с морионом.

Поднял повыше к свету, внимательно рассмотрел. Перстень казался совершенно безобидным: ни скрытых шипов, ни знаков… Обычная печатка с изящной камеей: все та же роза Майсенешей. Сам морион — камень некромагии — конечно, опасен для дилетантов, но чего бояться темному мастеру? Только вот…Если это всего лишь украшение и знак, зачем признавать себя наследником вслух? Или ключ не перстень, а что-то иное? Что ж, время идет… Уже и полночь, верно, прошла, нужно успеть до рассвета. Кольцо пришлось совершенно впору, словно его и делали для Мариуша. Обжигающе холодное, оно охотно скользнуло на палец, и рука сразу показалась неимоверно тяжелой.

— Я, Мариуш Коринза, признаю себя наследником Тадеуса Майсенеша!

Слова упали звонко и гулко, словно вокруг было не открытое пространство, а все тот же склеп. Отзвук… эхо… или повтор? Что-то…что-то не так. Он совершенно точно сделал что-то не так!

За шиворот словно плеснули ведро ледяной воды, такая дрожь прокатилась по всему телу… Ритуал. Сначала перстень, потом ритуал. Почему Майсенеш велел надеть перстень перед ритуалом, не после него? Мариуш рассуждал со своей точки зрения, собираясь выполнить просьбу призрака, но Тадеус должен был думать иначе. Ничто не мешало Мариушу забрать перстень, а с ним и дневники, а потом воспользоваться каким-нибудь менее хлопотным методом упокоения. Да той же солью с осиной! Не так надежно, но чтобы изгнать дух и преградить ему дорогу сгодится. Он мог бы связать призрак, принудив служить себе. Заточить его. Он мог бы сделать что угодно, получив доступ к дневникам Майсенеша и его личным вещам…

Мариуш подергал кольцо — оно не снималось… Плотно сидело на указательном пальце — не двинувшись ни на волос. Майсенеш должен был подумать об этом! Но он велел сначала надеть перстень. Значит…

— Значит, ритуал и не нужен… Все затевалось ради проклятого кольца, — вслух проговорил Мариуш, отступая от тела и поднимая трость.

— Ну, не только… — прозвучало из тени склепа, и призрак соткался из лунного света у собственного тела. — Далеко не только ради кольца, Коринза…

— Тьер Коринза, — машинально огрызнулся Мариуш, прикидывая, не стоит ли сразу рубануть по пальцу. — Что вы задумали, Тадеус?

— Плохо быть недоучкой, мой дорогой Мариуш, — оскалился призрак, незаметно придвигаясь ближе. — Некоторые разделы магии влияния совершенно выпадают из поля зрения… Например, те, в которых говорится…

— Ни с места, — ровно предупредил Мариуш, стряхивая трость со шпаги. — Пробелы в моем образовании обсудим позже. Что с кольцом?

— Всего лишь печатка, — усмехнулся призрак, послушно останавливаясь и косясь на матово светящееся лезвие шпаги. — Или печать, если угодно. Подтверждающая принятие наследства. Небесное железо? Предусмотрительно. Но…не поможет. Ты по своей воле принял наследство и связанные с ним обязательства. Какая жалость, что душа моего наследника заранее заложена в качестве выкупа за мою. Войди в мое положение, Коринза, я был уверен, что наследнику у меня взяться неоткуда. Добродетельная жизнь во славу науки…

— Назад, — прошипел Мариуш, хлестнув лезвием шпаги по протянувшейся к нему руке.

Лезвие рассекло пустоту, полосу лунного света там, где только что был призрак. Оскаленное лицо оказалось совсем рядом — и Мариуш от души сыпанул в него солью из левой горсти.

Призрак взвыл, рассыпаясь. И снова замерцал шагах в трех.

— Это я тебе еще припомню…

Майсенеш опять оскалился, в его улыбке оставалось все меньше человеческого. Мариуш подобрался, как перед прыжком, сжимая шпагу. Соли было маловато, но еще на раз хватит. А что потом? Что же он натворил, надев перстень?

— Сделка неправомерна, — со всей возможной уверенностью проговорил он. — Чужой душой вы распоряжаться не вправе.

— Договор, — напомнил Майсенеш, алчно глядя на него. — Ты принял плату. Можешь забрать ее, если успеешь!

Качнувшись в воздухе, он вдруг выгнулся, заколебался и стремительно втянулся в полуоткрытый рот трупа. В наступившей тишине с жуткой отчетливостью раздался хруст, когда покойник повернул закостеневшую шею и взглянул на Мариуша слепыми мутными глазами.

— Не…упрямься…глупец…я…не…хочу…повредить…тело…

Глухой скрипящий голос, будто продирающийся через мертвые голосовые связки, заставил Мариуша передернуться от отвращения. Тело? Вот проклятье! Кадавр! Майсенеш создал из собственного трупа кадавра — временную оболочку, средство для охоты на живого человека.

— Ну вы и тварь, Майсенеш, — проговорил он непослушными губами, нащупывая в кармане бесполезную сейчас соль. Солью кадавра не напугать, это не бестелесный призрак. Обожжет слегка, не больше. И шпага ему не слишком страшна. Завязнет, а кадавр доберется до него и выжрет душу, освобождая место своему хозяину.

Майсенеш растянул губы в улыбке, засохшая кожа лопнула, обнажая плоть. Опершись руками о землю, он начал вставать, с каждым мгновением двигаясь все увереннее. Огонь? Зажигалка и даже факел не помогут: мертвая плоть горит не лучше сырого мяса, простым огнем с ней ничего не поделать. Мариуш отступил к самой ограде… Кадавр будет преследовать намеченную жертву, убивая по пути всех, кто попытается помешать. Его нельзя выпускать в город! И практически невозможно убить во второй раз…

— Что… за…

Качающийся мертвец остановился, запнувшись. Скосив глаза, Мариуш увидел, что босую ногу Майсенеша и вторую, обутую в сапог, держат высунувшиеся из земли призрачные руки.

— Покажись… — прохрипел Майсенеш.

Руки разжались, исчезая. И через мгновение между Коринзой и кадавром соткался из воздуха силуэт человека. Длинные светлые волосы, мантия до коленей… Человек повернулся к Мариушу: одна половина лица у него была смята, вдавлена внутрь черепа, как разбитая яичная скорлупа, но другая осталась нетронутой, и Мариуш узнал…

— Томек… — беззвучно проговорил он.

— А…вот…кто, — глумливо растянул губы Майсенеш. — Одного раза…мало…показалось…

— Беги, Мариуш, — бесстрастно отозвался призрак, отворачиваясь от Коринзы. — Долго мне его не удержать.

— Томек! Нет!

— Сожру…

— Скажи мастеру, что меня вызвали на поединок и убили. У этой твари стерлись подметки…

— Сожру, — повторил кадавр, скрюченными пальцами вцепляясь в плечи Томека Сельневича, бесследно исчезнувшего год назад ученика некроманта Горесоля.

— Да беги же! Ищи мост, Коринза! На мосту он…

Кадавр вгрызся в его горло, разрывая призрачную плоть пальцами и зубами, но из земли тянулись все новые и новые полупрозрачные руки, опутывая его, оплетая, сдирая одежду вместе с лохмотьями кожи, и Мариуш успел подумать, что слишком у многих обитателей посмертия накопились счеты к тьеру Майсенешу. За те же сапоги, например, которых он явно сносил не одну пару… А потом думать Мариушу стало некогда, потому что он перепрыгнул ограду и побежал.