Предстоящая встреча должна стать самой важной в моей жизни. Я очень надеялась, что так будет – но и понимала, что все может закончиться ничем. Хорошо, что назначено на утро – до вечера ждать было бы просто невыносимо. Сын переживал вместе со мной. Помогал убрать со стола после завтрака, принес мою сумочку и проверил, есть ли деньги на проезд. Заставил взять лужеотталкивающие галоши. Это, мне показалось, уже лишнее –небо сегодня было безмятежного бледно–зеленого цвета, разноцветные облачка мирно плыли своими неведомыми дорогами.

– Все равно. Обещали временные дожди! Возьми галоши,– непреклонно сказал сынок.

Взяла с неохотой, но, с другой стороны, действительно, не раз я уже портила обувь, наступая в прозрачно–свинцовые лужи растекшегося по асфальту времени. Один раз, когда мои туфли насквозь вымокли, одна превратилась в старый деревянный башмак – мне кажется, это откуда–то из средневековья, в другой раз я еще и ноги окунула, простудилась, и мои осенние сапоги преобразились в какие–то невразумительные древние сандалии на тонких ремешках, а я почти потеряла голос – могла говорить только на древнеальтейском, лечилась несколько дней и довольно много истратила на лекарства.

Я забросила галоши и зонтик в пакет, взяла книгу – в дороге почитать, накинула куртку и, поцеловав сына, вышла из дома.

– Удачи! – крикнул он мне вслед.

– Спасибо, солнышко. Я тебе сразу позвоню, как что–то будет ясно.

Я успела запрыгнуть в отходящий трамвай. Он уже был в новом, весеннем виде – без окон, с пустой площадкой у задней двери. Я выбрала себе дальний угол и стала у оконного проема без стекол. Ажурные бортики, защищающие пассажиров, уже подросли (в ранневесенних трамваях с только появляющимися бортиками ездить немного опасно. В марте я предпочитаю порталы, пусть это и дороже). Я смотрела на синие и розовые листья, на раннюю желтую траву, на маленьких крикливых горгулий, сидящих на ветках или суетливо таскающих пух и мягкие веточки в дупла – так они готовят подобие гнезд–кроваток, вдыхала свежий, вольный весенний воздух… Над трамваем что–то привычно дребезжало и позвякивало. Внутри было почти что пусто: хмурый оборотень в сером пальто, с замкнутым выражением лица, читал газеты, парочка привидений – пышное средневековое платье на даме и камзол с кюлотами, явно более позднего времени, у кавалера – шептались о чем–то своем.

Мимо проплывали деревенские пейзажи, лесочки с подснежниками и круглые озерца, наслаиваясь на урбанистические картины – сумасшедше летящие одна за другой машины, многоэтажные стеклянные офисные башни, подпирающие небо… Трамвай остановился. В передние двери вошли двое леших, кинувших золотую монету в кассу при входе и втащивших огромную, какую–то лохматую корзину с ягодами – за спинами леших можно было увидеть поляну с разбросанными тут и там горстками снега, а в задние двери поднялись мальчик со скрипкой и пожилая женщина, видимо, бабушка, за их спинами посверкивало сотнями стекол здание в стиле хай–тек. Я перебралась поближе к передней площадке– там пахло свежестью, тревожным и влажным запахом леса и тающего снега, а в конце вагона весенний ветер щедро смешивал запах нищей городской листвы с машинными выхлопами. Остановка, где на разделенной прозрачной стеной скамейке несколько человек ждали другого трамвая – одни сидели под темным дубом с корявой корой, другие под стеклянной крышей – эта остановка осталась позади, а мне нужна была следующая.

Я ждала этого дня два месяца. Полгода я откладывала деньги, чтобы заплатить известному литературному агентству «По ста мирам». Из литагенств это самое престижное, они если уж берут у писателя его работы и обещают пристроить, то и пристроят. Когда мама узнала, сколько я заплатила, она ахнула: «Да зачем тебе вообще это нужно!» Я мрачно ответила, что вот, автором прослыть хотелось. Ну как это можно объяснить… для нее – странно и даже, может быть, смешно, для меня – очевидно…

Я всегда что–то сочиняла, иногда показывала свои творенья друзьям, иногда просто забрасывала в на полку (у меня есть специальная полка, отвела ее для своих тетрадей, а то все написанное можно было, в какой–то период моей жизни, найти уже просто везде – среди книг, на полке с носками, около хлебницы, на подоконнике). Однажды я поняла, что бессмысленно писать только для себя… Но, сомневалась я, понадобятся ли мои повести и романы кому–нибудь еще? За многие годы я прочла целые шкафы книг, и у меня появилось, в конце концов, не то ощущение, не то предчувствие, что нужной кому–либо станет не та книга, где закрученный сюжет и не одномерные, а совершенно жизненные герои. Это все важно, но тайна не в этом. Автор отдает книге часть своей души. Мне кажется, что книга может стать нужной, если ты, читая ее, найдешь в ней что–то родное… Например, я в юности очень любила, читала и перечитывала небольшую книжечку стихов Ариадны Гвенл, почти никому неизвестной поэтессы прошлого века. Грустные стихи об одиночестве… Мое любимое было «Сегодня в небе только две луны. На серый камень падают снежинки...»

Потому я и выбрала из всех агентств именно «По ста мирам». Я надеюсь, что где–нибудь там, в бездонной Вселенной, есть родная мне душа, которая рада будет увидеть наш мир моими глазами – и они смогут найти эту родную мне душу…

Агентство «По ста мирам» переводит на разные языки и рассылает произведения автора по всем известным мирам (где существует цивилизация и письменность, конечно). Немало наших авторов, которые почему–либо не были популярны в нашем мире, находили своих читателей в таких краях, которые они и вообразить себе не могли (или увидеть в кошмарных снах). Меня умиляет рекламная картинка агентства: маленькая болотная сапунья, лежа пузом на кочке, среди кувшинок, осоки и прозрачных пузырей с переливающимися боками, которые поднимаются от воды к темно–зеленому бархату неба, держит в правой передней лапе тетрадь с водонепроницаемыми страницами, задумчиво грызет кончик пера, по небу плывут три золотистые луны, под картинкой подпись: «Эту книгу уже где–то ждет ее будущий читатель...»

Я отдала несколько своих рассказов, две повести и роман в агентство. Литагент, который со мной работал, выбрал небольшую повесть и, после того как переводчики агентства ее перевели, разослал в различные издательства в разных мирах и измерениях. Это было примерно четыре месяца назад, и вот вчера он позвонил мне и просил прийти в офис. Я очень надеялась, что он скажет мне – в десятках миров повесть уже пошла в печать и все буквально требуют и другие сочинения того же автора! С другой стороны, что–то в глубине души говорило мне, что более вероятно иное: никому повесть не понравилась и автора, от греха подальше, просят больше никогда не появляться ни на пороге их редакции, ни в электронной почте…

Когда я подходила к высокому каменному крыльцу огромного офисного здания, я страшно волновалась. Если агент сейчас скажет, что моя писанина никуда не годится, и лучше бы мне найти другое хобби, моя жизнь будет сломана (мне так казалось), долгие годы труда прошли напрасно… Я нашла, наконец, внизу огромную таблицу с кнопками, на которых были номера этажей. Нажала 113, и тут же облако золотой пыли окутало меня, голова, как всегда при скоростном подъеме закружилась, и через несколько секунд я была в холле 113 этажа. Коридор шел между стеклянной стеной, откуда был вид на улицу (я не выношу высоты и даже смотреть не стала за стекло), и бесчисленными дверями с табличками, на которых были названия фирм. Коридор завернул за угол, и я увидела посреди длинной стены только одну дверь – это и было агентство «По ста мирам». Оно занимало четверть всего этажа. Я позвонила, и над дверью раздался приятный голос, спросивший к кому я иду – я назвала фамилию моего литагента и вошла. Гладковолосая девушка, секретарь на ресепшн, указала мне нужную дверь. Я вошла и сразу нашла глазами моего агента – мне важно было увидеть выражение его лица: безразличное оно будет, недовольное или счастливое. Но он быстро–быстро что–то набирал в компьютере, не глядя на меня. Потом оторвался, пару секунд осознавал, что происходит, и, вернувшись в реальность, кивнул мне на стул.

– Присядьте, я сейчас… одну минуту.

И снова быстро–быстро заколотил по клавиатуре. Судя по характерному попискиванию, литагент сидел в каком-то мессенджере. Наконец он сделал последний аккорд и уже вполне вменяемо посмотрел на меня.

– Ну что ж… Сначала о том, что мы сделали.

Он вытащил длинную распечатку. Я изумилась – неужели они смогли разослать рукопись в столько редакций? Агент развертывал и развертывал свиток…

– У нас все эти сведения есть в электронном виде. А вот это отдадим вам… Для размышлений. Вам, разумеется, нужно смотреть там, где есть пометки. Обычно отказывают, не давая объяснений, но вот, допустим… Второе измерение планеты Гаэлг. У них такой мотив отказа: «В рассказе пропагандируется пренебрежительное расистское отношение к существам из иных материалов».

Я была ошеломлена. Как так? Мой рассказ о трагическом происшествии на свадьбе моего двоюродного брата… Где же тут расизм?

– Ну, на Гаэлге вообще очень широкое понятие о демократии, там даже у мебели есть избирательные права, а у вас в повести статую переплавляют, что ж вы хотите… Я думал, у них это пойдет как правдивая картина бесправия и угнетения – нет, не прокатило… Так, что дальше… Альтарра, высокоинтеллектуальная цивилизация. «Слишком жесткое для детской литературы произведение ...»

– Но это не детская литература!

– Ну, Альтаррианцы на таком уровне развития, что деревенская свадьба, все эти кладбищенские страхи, таинственные убийства, древние идолы… Им это только для детей пошло бы… В детский журнал и слали. Так. Цивилизация Стормн. Пытались напечатать в юмористическом альманахе. У них ведь подобные вещи вызывают бурное веселье… Их отзыв: «Мало юмора».

– Мало?! Но его там и вовсе нет… Это просто рассказ о необычном, почти детективном происшествии, оно случилось нынешним летом, когда мы с сыном ездили в деревню. Вы же знаете, я стараюсь писать в духе наших традиционных реалистических писателей, я хочу рассказывать о жизни – такой, как она есть, иногда грустной, иногда таинственной или страшной. Я не пишу в жанре фэнтези и не выворачиваю реальность наизнанку, я хочу описать мой хрупкий, иногда неуютный, но любимый мир, рассказать о том, что вижу. Я не напишу про наш разноцветный снег, что он белый, не буду выдумывать несуществующие миры, населенных одними людьми… Знаю, это сейчас не модно, но тем не менее…

– Кстати, о фэнтези. На планете Земля о вашем повествовании был вот такой отзыв: «Повесть в жанре фэнтези написана неплохим языком. К сожалению, сюжет заимствован автором и не является оригинальным».

– Ну, уже и не знаю! Как же так… Ведь все, что я написала – правда… Я как раз ничего не выдумываю. Просто постаралась описать случившееся так, чтобы было психологически достоверно. Мы жили в деревне Далльг. Мой брат должен был жениться, перед свадьбой, за день, они с друзьями по обычаю прощались с холостой жизнью, напились, и жених забрел на местное кладбище, а там в шутку надел обручальное кольцо на руку одной из надгробных статуй, изображавшей Мегеру с волосами–змеями. Но потом кольцо снять не смогли – статуя сжала палец… В первую ночь после свадьбы начался сущий кошмар – она пришла, чтобы задушить жениха – и ее переплавили… Я тут не выдумала совершенно ничего… И тем более не пересказывала чужие произведения.

– Ну, в мирах, подобных Земле, это видится как фэнтези. И знаете, я все же думаю, ваши рассказы там могут пойти, надо только получше познакомиться с их литературой, обычаями, чтобы снова не попасть на знакомый им сюжет – это, кстати, вам самая главная рекомендация.

Он назидательно поднял палец. Потом зашуршал свитком.

– Ну да ладно! Перейдем к тому, что прошло успешно. Вы ведь знаете, если мы решаем работать с автором – мы работаем до победы! До того момента, когда нашего автора начнут печатать. Итак, во–первых, на Огненной планете саламандры приняли книгу на ура. Напечатают в обзорном журнале «Чужие цивилизации», есть у них рубрика «Их нравы». О денежной стороне вопроса чуть после. Во–вторых, и это я считаю победой, мы заключили договор с одной из редакций планеты Айзт. Там довольно сложная для понимания цивилизация, две главенствующие расы – наподобие наших пчел и муравьев. Биологически они ближе к людям, но есть некоторые свойства… И в устройстве общества тоже – там оно своеобразное, напоминающее улей или муравейник… В общем, они нашли в вашей повести черты некого коллективного устройства…

– Коллективное там было только пьянство.

– Ну, это несущественно. Главное, что они довольны, и наше агентство уже подписало договор на некоторые ваши произведения… Единственно, надо будет слегка их доработать, внести немного простого, такого, знаете ли, здорового коллективизма… Словом, я вам советую сделать ставку или на цивилизацию Айзт, и тогда в каждом произведении у вас должны быть намеки наобщественное начало в организации социума… хм… Или попробовать еще раз на Земле. Думаю, здесь вам достаточно будет просто описывать то, что вокруг нас, поверьте, им будет это казаться лихо придуманными декорациями, главное – сюжеты, вот тут вам, видимо, придется напрячь фантазию. Не могу объяснить почему, но есть у меня ощущение, что описывая только существующую реальность, вы будете снова уличены в каком–нибудь плагиате…

Я вышла из офиса и тут же позвонила сыну. Он был так рад за меня! Я, в общем–то, тоже склонна была считать подобное начало успешным. Не совсем таким, как мне бы хотелось, но ведь это начало!

Единственное, что я все время прокручивала в голове, что не давало мне покоя… Мне прежде казалось, что мир Земли очень похож на наш, многие их художники рисовали нечто, весьма узнаваемое… Например, «Сон разума» Гойи – он очень точно изобразил наших лесных птиц. Или картины Сальвадора Дали – типично наши пейзажи…

Жил в столице планеты Хурр ученый Зильбар. Служил он в библиотеке — а хуррская библиотека огромная, на зависть многим мирам. Семь этажей, сотни тысяч книг на тысячах тысяч языков, живых и мертвых. Полки бесчисленными ярусами поднимались в такую высоту, что и не разглядишь. Многие считали, что хуррская библиотека — центр цивилизованного мира, а лестница, спиралью обвивавшая башню снизу доверху, была прообразом спирали расходящихся от Хурра миров. Вот в таком счастливом месте служил Зальбар.

В один из дней Зильбар, разбираясь в хранилище испорченных книг, нашел манускрипт. Он завалился между «Историей тысячелетней войны в Созведии Короны» и «Агрикультурой западной окраины деревни Малль». Написан был на полузабытом диалекте ильбизийского языка (ильбизийская цивилизация существовала на Хурре много столетий назад и изрядно отличалась от нынешней хуррской цивилизации), да еще мыши погрызли, да чернила повыцвели — толком не разберешь. Но библиотекарь любил все древнее, даже запах пыли, даже следы коготков столетия назад умерших грызунов. Еще до самозабвения любил загадки. У него даже голова кружилась, когда он думал о прежних, за много-много веков до него, читателях манускрипта — кто они, о чем думали, живы ли их потомки. Поразмышлял о будущих читателях, которые на островке этого листа встретятся с неизвестными им читателями из прошлого. Погадал и об авторе. И принялся восстанавливать исчезнувший текст.

… Однако Вселенная имеет далеко не один центр — зависит от того, кто смотрит, откуда смотрит и что хочет увидеть.

В одном из подобных средоточий силы немедленно узнали, что Зильбар нашел то, чего никак не должен был найти. Странно, что этот свиток потерялся, вдвойне загадочно — что попал в руки именно ему. После короткого совещания — дело было невеликой важности — исправить ошибку поручили двум магам.

Они сидели и совещались на скамейке в середине амфитеатра, а по верхним рядам, как по кромке громадной чаши, бродил ветер.

— Что предпримем? Нападем, раз — по голове, и...?

— Ни в коем случае, разве мы варвары? Лучше как-нибудь так, интеллигентно..., отвлечь, чтобы из головы вон.

— Давай по очереди.

— Как обычно.

— Кто первый?

— Кидай монетку. Мой — орел…

Вечер. Обе луны только-только начали восходить над горизонтом. Зильбар направил студента-туррианца (тоска в глазах цвета темного золота, поникшие уши и хвост и недоделанная еще с того семестра курсовая о едином геомагнитном поле) на третий этаж, к полкам с трудами Дзинато Тольи. Для Зильбара его работа в общих залах на этом завершилась, вот он и отправился в свою комнатку в подвальном зальчике хранилища — только для своих. Предвкушал душистый чай травами, теплую холлу с творогом и пару часов над старинным манускриптом. Вокруг — стопки словарей и высящиеся несокрушимой башней ученые труды по ильбизийскому языку.

— Зильбар! Бросай все — у тебя в доме пожар!

Дом! Жена, родители и дети! Кто кричал, откуда узнал — некогда думать. Зильбар бросил все и понесся домой, задевая рукавами просторной длинной рубахи столы, стены, перила и лавируя между недоуменными прохожими.

Его семья горестно толпилась около пепелища. Спасти удалось только то, что под руку попалось: стопку книг, три детские рубашки, ботинок на левую ногу, стул с шатающейся ногой, портрет писателя Чарн-неш-Тока. И, разумеется рыжего кота.

Зильбар вздохнул: «Что ж поделаешь… Небо дает — небо и берет...», временно поселил семью у родных жены, забрал из банка все сбережения и назанимал денег. Сам он очень печалился о своем доме, но все чувства свои держал в тайне. Никому из родных не давал унывать, жену и родителей утешал, детишкам купил новые игрушки. Построил Зильбар новый дом, еще лучше прежнего. В два этажа, светлый, с красными цветами на подоконниках (кроме одного подоконника — для кота). От пожара не забыл застраховать. Взял дополнительную работу в библиотеке, чтобы раздать долги, и на досуге снова принялся расшифровывать древний текст.

— Что, не вышло, брат?

— Не вышло.

— Теперь по-другому сделаем.

Как-то раз Зильбар помогал пожилому профессору философии достать с высокой полки сорок восьмой том сочинений Ааль-дели-Хакмина, его позвали в дирекцию. «Ну что там еще? — недовольно бормотал библиотекарь. Выяснилось, что за одну из его прежних работ — „Земные, небесные и подземные духи в теории хуррского троецарствия“ — ему дали награду: путешествие на всю их семью по Великому Океану. Все материки Хурра выходили на Океан, и путешествие обещало стать приятным и познавательным. Около материков были разные моря: Синее море, Желтое море, Белое море, и в каждом — разные разности и необычности. Редкая удача — такое путешествие, что ни говори. Даже странно.

Итак, Зильбар, его жена и дети плыли на корабле. Заходили в разные порты, разглядывали местные чудеса, покупали диковинки и радовались жизни. Так и шло их время — день за днем.

Но библиотекарь каждый вечер, когда жена и дети засыпали, садился за восстановление испорченного текста. Он, конечно же, взял свиток с собой.

— И у тебя не вышло?

— Ладно, ладно. Твой ход.

— Да уж пойду.

В открытом Океане, когда тучи закрыли крупные яркие звезды и волны сильно раскачивали корабль, к кораблю Зильбара незаметно подошла пиратская шхуна.

Откуда там взялись пираты — непонятно. Есть гипотеза, что протяженность Океана — условная, и он в каком-то месте или какой-то частью своей сути соединен с другим Океаном, текущим во Вселенном между всеми мирами. Иные полагают, что смыкаются на два пространства, а кое-где Океан имеет общие воды с Океаном Времени. Обе эти гипотезы подкрепляются редкими и несколько противоречивыми фактами. Зато каждая объясняет появление пиратов.

Итак, пираты пошли на абордаж. Что началось, какая драка! Команда сопротивлялась, стреляла из пушек, пираты не отставали. Шум, треск пробитых досок, суета и крики… Зильбар защищал дверь своей каюты, схватив крепкую табуретку и размышляя, продержится ли он хоть несколько секунд против вооруженных людей с пистолетами и саблями. Неожиданно раздался взрыв — взлетела на воздух бочка пороха… И Зильбара отбросило в какую-то вращающуюся темноту, где не было ни верха, ни низа, ни неба, ни воды.

Он очнулся утром, рядом с женой, привязанный к широкой доске посреди Океана. Только они — детей не было. От их корабля остались только доски да щепки. Пираты забрали все ценности, а корабль потопили. Кто помог им спастись? Откуда налетел ветер, который полдня гнал спасительную доску к мимоидущему судну — а то направлялось как раз к их родным берегам? И свиток лежал нетронутый у Зильбара за пазухой.

Пираты! В наше просвещенное время, как такое возможно… Только и шли разговоры, когда Зильбар вернулся домой. Он не мог первые дни ни есть, ни пить. Потерять в одночасье всех детей… Он утешал жену, как мог, а сам плакал украдкой, чтобы она не видела. Чтобы забыться, Зильбар принялся работать даже ночами — загадка манускрипта вытесняла все горькие мысли хотя бы на время.

И тут, наконец, его озарило. Текст вовсе не был написан на диалекте ильбизийского. Использовались только ильбизийские буквы. А язык ашхтангский — один из еще более древних.Библиотекарь снова обложился словарями, и дело теперь пошло намного быстрее.

И еще новая радость — жена однажды вечером сказала ему, что у них должен родиться ребенок. Значит, снова оживет их дом, снова потянется нить их рода в далекое будущее. Жена шила маленькие рубашечки, а Зильбар все так же занимался свитком.

Чем дальше расшифровывал он историю, записанную кем-то на мертвом языке, тем больше он изумлялся.

В урочный час жена его родила двойню, и они по обычаю пригласили в седьмой день, на праздник, всех родных и соседей. А вечером накануне торжества, под чудесную возню и писк двух новорожденных, вдыхая запах готовящихся пирогов и замаринованного мяса, Зильбар дочитывал готовый рассказ — кроме нескольких последних абзацев.

Он читал историю некоего Зильбара-библиотекаря, нашедшего древний, испорченный мышами свиток. И как у него случился пожар, и как он отстроил свой дом, и как потерял детей, и как родились еще двое. »… и на седьмой день устроил Зильбар пир, чтобы его гости веселились и радовались вместе с ним".

Зильбар не стал разбирать дальше. Пусть последние абзацы останутся непрочитанными. Он свернул манускрипт, отнес его утром в библиотеку, положил вместе с расшифровкой в хранилище с пометкой «Открыть через сто веков», а вечером устроил тот самый пир — пышнее всех прежних. Чего только не было на том пиру! Салаты из диковинных овощей, горячее мясо с приправами, и множество пирогов, и сладостей — кое-какие даже из растений Леденцового моря.

И все радовались вместе с ним, и пили вино, и ели заморские орехи, и угощались золотистым медом. И даже его пропавшие дети смотрели на это веселье из Верхнего Царства и радовались за родителей и братца с сестрой, и послали на праздник душистые фрукты, которых никто из гостей никогда не едал. И даже один из дальних предков Зильбара, оказавшихся, к своему несчастью, в Нижнем Царстве, как-то смог прислать ему письмецо — пропустили на радостях — чтобы тот замолвил за него словечко, и Зильбар отписал ему, что обязательно.

И длился пир три дня и три ночи. Пришедшие хвалили гостеприимство Зильбара, и желали счастья ему, его жене и новорожденным.

А что было дальше с Зильбаром-библиотекарем — написано в погрызанном хуррскими мышами свитке, на мертвом языке, но узнать этого пока нельзя, потому что свиток лежит под спудом и лежать ему там еще много-много веков.